Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Лили всегда завидовала тем, кто мог, что бы ни случилось, перемогаться самостоятельно, удалившись в нору и гордо зализывая раны в одиночестве. Она со всеми своими радостями и, особенно, горестями, всегда шла к кому-нибудь, с кем можно было их разделить. Сначала, по детству — к маме, а то и к Тунье, потом — практически без исключений к Севу. Теперь на месте Сева была свистящая сквозящая дыра, которая даже не болела — пока что, как свежесломанная нога или только что нанесенное ножевое ранение, только непривычно холодила и фантомно отдавалась при каждом неосторожном повороте мысли.

Лили пробыла сама с собой и с этой дырой до вечера, пока вернувшиеся с ужина и не заставшие её там подруги не выколупали их обоих из полога, как улитку из раковинки. А выколупав, сначала предъявили припасенные для голодающей отшельницы сэндвичи, здраво рассудив, что говорить о серьезном на полный желудок легче. Желудок, впрочем, попав в зону турбулентности от занявшей всё внутреннее пространство дыры, энтузиазма не проявил, а вкуса Лили и вовсе не почувствовала, но, сжевав пару кусочков под бдительными подружескими взглядами, ощутила, что и правда немного полегчало: по крайней мере, голова перестала кружиться и к горлу подкатывать. Дыра засвистела чуть глуше, сменив тональность, слегка прижатая теснящими её бутербродами. Но никуда не делась — если бы всё было так просто!

Скептически оглядев товарку, Аннабэль нырнула в свой чемодан и распрямилась уже с большой вычурной бутылкой в руках.

- «Русалочьи слёзы», — со вздохом представила свою ношу она. — Берегла для выпускного, ну да что уж теперь…

И, прежде, чем Лили с дырой успели осознать значительность жертвоприношения и воспротивиться, взмахнула палочкой, разом отсекая горлышко с пробкой и путь к отступлению. Вино было непривычно сладким, тягучим и, наверное, крепким — куда слаще и крепче, чем обычно предпочитала она, но отказываться теперь явилось бы черной неблагодарностью, да и не хотелось отказываться, честно говоря. Подруги вдвоем и «выпускная» бутылка стали той спасительной соломинкой, за которую хватается утопающий. Человеческое участие, живые неравнодушные голоса, так щедро откупоренные ради неё «Русалочьи слёзы»… Даже хорошо, что они такие крепкие — может, это именно то, что ей сейчас нужно, чтобы перестать слышать внутри сквознячный пронзительный свист?

Но крепость так на ней и не сказалась — ни после первого бокала, ни с несколькими следующими. Видимо, дыра, как ненасытная бочка Данаид, засасывала в себя всё вокруг и никак не могла наполниться.

Голова оставалась ясной — слишком ясной, на Лилин нынешний вкус, не позволяя растворить сегодняшний день в винных парах, как жемчуг в уксусе. Ясной, звенящей, лихорадочной — и чужой.

И этой чужой головой, чужими, не особо повинующимися губами Лили начала говорить, когда Аннабэль, впоив в неё первый кубок, села напротив, плеснула и себе (Фиона скромно отказалась), в два укуса расправилась с последним оставшимся сэндвичем, проникновенно посмотрела, кажется, прямо в серёдку занявшей Лилино место дыры и потребовала:

- Ну, рассказывай!

И Лили, с облегчением, как будто деля на всех неподъемную ношу, стала рассказывать. Сбивчиво, перескакивая с недавнего на давнишнее, выкраивая из повествования всё, что касалось их подпольной борьбы, внепрограммных умений и хоркруксов.

Фионе разобраться в этом потоке было куда проще, так как о делах «ложи» она знала из первых рук и все лакуны в повествовании могла заполнить довольно близко к истине (а кое о чем и знала напрямую от самой Лили и Рема), но Аннабэль, может, и не разобравшись в тонкостях и деталях, уловила главное: этот проходимец, Северус, посмел обидеть их Лили! То есть, повёл себя ровно в соответствии с её представлениями о всём мужском племени без исключений.

- Козел он! — С маху припечатала она. — Как и все они, впрочем. И прости уж, но я сразу говорила, что с этим самодовольным типом каши не сваришь! Он же всегда смотрел на всех вокруг свысока!

- Ты ошибаешься, он наоборот… — против воли, но ради справедливости и отчасти по привычке вступилась за «самодовольного типа» Лили.

- А это одно и то же! — отмахнулась Аннабэль, подливая Лили ещё вина. — Все они мягко стелют, только если им от тебя что-нибудь надо! А итог почти всегда один — пшик и разбитое сердце! Да что он возомнил-то вообще о себе — где он, этот уродец, и где ты?! Обидели его, скажешь тоже — да ты из него человека сделала! Поправочка: сделала бы, если бы это было возможно. Я бы на твоем месте и близко бы больше к нему не подошла!

Если Фионе было легче понять и связать воедино нить повествования, то Аннабэль, не обремененная близким приятельствованием с «козлом», зато имевшая личный, печальной памяти, опыт, куда привольнее и размашистее клеймила. Примерив на себя образ «плохого полицейского», она, не стесняясь в выражениях и оборотах, гвоздила объект обсуждения (и осуждения) глаголом, расписывая, как всё это погано и непростительно. Что Лили, дескать, была слишком доброй, слишком с ним нянчилась, слишком часто уступала — и доуступалась. Более того, она настаивала, что ничего хорошего не вытанцуется, даже если «униженный и оскорбленный» внезапно раскается и попросится назад. Её вердикт был безжалостным и безапелляционным: не брать.

Фионе, связанной с Севом куда более личными ниточками, чем Аннабэль, знавшей (и способной домыслить) куда больше подробностей и, помимо прочего, стоявшей напротив них у костра год и один день назад, было гораздо сложнее: сохранить баланс между дружескими, «ложескими» и факультетскими отношениями, не утратив при этом объективности — как пройти по проволоке в двадцати футах над землей. Фиона балансировала старательно. Призывала не пороть горячку, выдохнуть и подумать. Потом подумать ещё раз и снова выдохнуть. Сокрушенно качала головой, глядя на непривычно голый без всегда опоясывающего его кольца палец Лили.

Кольцо, как и прочие Северусовы подарки, Лили содрала-стянула с себя и с окружающих её предметов сразу, как только неестественное спокойствие, с которым она покидала днем Выручайку, сменилось яростными слезами, стоило задернуть за собой полог. Тогда она долго глядела на кучку вещиц перед собой — плюшевого лисенка, тревожно блестящего стеклянным глазом, ивовую плетенку ловца с распластанным по покрывалу пером, зачарованную гребенку, неподвижно застывшую пантеру-брошку, блестящий комок цепочки с черно-белой капелькой кулона, фестралий браслет и — упавший поверх всего заветный перстень с издевательски пламенеющей розой…

Глядела — под залихватский свист ветра в разрастающейся дыре, поминутно смаргивая застящие глаза капли — и так и не смогла поднять руку в одном-единственном жесте, что превратил бы этот надгробный монумент, эти некогда столь важные, а теперь словно смеющиеся в лицо её беде вещицы в горстку серого безликого пепла. Движение она всё же совершила — не то, которое собиралась изначально, но тоже резкое и будто бы изгоняющее: отдернув и едва не оторвав ни в чем не повинный полог, распахнула чемодан и, не прикасаясь, смахнула на самое его дно, как метлой, всю эту потерявшую значение дребедень.

Когда чемодан плотоядно клацнул замками, проглатывая подношение, дыра засвистела в совсем уж ультразвуковой тональности, а унявшиеся было слезы снова откуда-то взялись, впервые не принося облегчения и, пусть временного, но успокоения.

Фиона продолжила разговор, до того во многом строившийся на взглядах, вздохах и полунамеках, когда опустевшая бутыль, наскоро превращенная в гротескную чернильницу, перекочевала на письменный стол, утомленная Аннабэль, с честью выполнившая свой дружеский долг, улеглась спать, а опустошенная и оскорбительно трезвая Лили устроилась с ногами на широком подоконнике, распахнув окно и высунувшись наружу, насколько возможно, чтобы предательский дым поменьше попадал в спальню.

- Вы же не в первый раз ссоритесь, — осторожно начинает Фиона, приткнувшись рядом, но предусмотрительно оставаясь в пределах оконной рамы.

- Так — в первый, — коротко бросает Лили, неодобрительно глядя на дело рук своих. Ей впервые довелось трансфигурировать из блокнотного листа сигарету — до этого об их наличии всегда беспокоился Сев, да и ей вполне хватало редкой перехваченной у него затяжки — побаловаться. Не было нужды обзаводиться собственными. А теперь — что-то потянуло. Вышло паршиво — мало того, что кривовато да толстовато, так ещё и табак наколдовался явно не первосортный. И ни дракла они не успокаивали, враки это всё — как и многое другое, как выяснилось, из того, что он говорил. Она и без того была спокойна — внешне абсолютно, даже как-то слишком спокойна, а что внутри сердце, как бешеное, мечется, точно по тоннелю, от края до края проросшей в груди дыры — так этого никому и не видно. Даже ей самой — не особо, если смотреть только на алый кончик тлеющей во тьме сигареты. — Но было и раньше, ты права. И теперь мне кажется, что все эти случаи были как звенья одной цепи.

- И как у вас разрешались раньше эти… случаи? — То разгорающийся, то немного притухающий огонек и правда оказался весьма занимательным зрелищем, и Фиона, как завороженная, глядит на него тоже.

- Он приходил мириться. Иногда извинялся, иногда просто делал вид, что ничего не произошло, — чересчур резкое движение — огонек вместе с пеплом срывается вниз, как падающая звезда. Проводив его взглядом, Лили досадливо щелкает пальцами, вызывая маленькое беспалочковое Инсендио — снова подпалить остаток.

- И что будешь делать, когда он придет в этот раз?

Лили долго молчит — так долго, что окурок успевает догореть до фильтра и, захлебнувшись, погаснуть сам.

- Он не придет. Не после всего, что было сказано.

- А мне кажется, придет непременно, — тоже после паузы отвечает Фиона, которой некуда больше смотреть, и она поневоле смотрит на Лилин профиль на фоне глубоко-синего неба майской ночи. В темноте её огромные глаза мерцают, как лунные камни. — Другой вопрос — хочешь ли ты этого теперь.

- Он слишком гордый — это первое. А второе — я же ему жизнь испортила, предала и об колено сломала, забыла? — Скомканный окурок с ладони подлетает вверх и рассыпается искрами и прахом — не звезда, а всего лишь звездочка от фейерверка.

- Не забыла, — медленно прикрываются и проявляются вновь лунные камни. — И ты не забудешь, ведь правда?

- Такое забудешь! — Так старательно выстроенное на шатком фундаменте из русалочьих слез и этих вот искорок спокойствие даёт трещину, вниз шелестят, срываясь со стен, обрушивающиеся камни, сопровождаемые воем сквозного ветра, как хохотом. — Вот чем, чем я виновата, кроме того, что видела сны про другую версию себя?! Я любила его, как никто, стихи ему посвящала, помогала всегда, чем могла, прощала его заскоки и вспышки… Я так хотела прожить с ним жизнь! Долго, интересно и счастливо. И верила, верила каждому его слову, верила, когда он говорил, что всегда на моей стороне, что никогда не оставит меня, что бы ни случилось. Ходила с гордыми глазами, потому что Мы... Потому что вместе насовсем и во всём — как в сказках.

- ХодиЛА? ПрощаЛА? И любиЛА? — Повторяет, акцентируя прошедшее время Фиона. — Это значит, что больше нет?

- Не знаю! Я ведь на самом деле счастливая была. Гордая. Уверенная. Восхищённая. Вся в нём — и ничуть не считала, что живу не свою жизнь. Потому что жила — нашу. И думала, что у него так же. Что у нас на двоих есть не только чувства, но и наше дело — общее дело, понимаешь? Которое важно обоим, а не только мне. Дело, а не билет в метро до станции «Лили». Я так не смогу больше, Фи, — оборачивается девушка к собеседнице с такой горькой искренностью и искренней горечью, что у той начинает щипать в носу. — Не смогу полагаться, даже если представить, что ты права, и он придет и рассыплется в извинениях. Не смогу верить, не смогу… Ну а как, как мне его любить, если он всё это время думал то, что мне высказал?! Никакие извинения этого ведь не отменят!

- Да не думал он так, — украдкой потерев свербящий нос, делает попытку занять вакантное место «доброго полицейского» Фиона. — Это было бы видно раньше. Такое не спрячешь — не от тебя. Сказал сгоряча, на эмоциях, а теперь наверняка жалеет.

- О форме — может быть, но не о сути, — Лили медленно качает головой, неубежденная. — Подобное не возникает внезапно за один день. Ты бы слышала, в чем он меня обвинял!.. И что я людей использую, и ему не позволяла быть собой… И главное — что все дела, все планы «ложи», вся борьба с Волдемортом были для него всего лишь маской, навязанной ролью! Получается, он вымучивал из себя всё это ради моего расположения, а на самом деле… А кем он был на самом деле, Фи?! Знала ли я его вообще? Кого я тогда любила все эти восемь лет?!

- Невозможно притворяться восемь лет, ты же понимаешь, — теперь Фиона смотрит вперед и вниз, на свои сплетенные на поджатых коленях руки, тщетно пытаясь придать голосу ту степень уверенности, которой не испытывала сама. — Ну, надеюсь, что невозможно…

- Не знаю. Я уже ничего не знаю и, боюсь, не хочу даже в этом разбираться. Если он был ненастоящим хотя бы наполовину — тогда зачем вообще всё?! Выходит, я его придумала, дорисовала в соответствии со своими желаниями, создала себе образ идеального рыцаря, которому он до поры до времени подыгрывал, а с настоящим Северусом Снейпом я и не знакома! Жила в иллюзиях, напрочь игнорируя всё, что из этого образа торчало, что не укладывалось, что мешало мне обманывать саму себя! — Рука Лили, напротив, сжимается в кулак и раз за разом тычется в угол рамы — на каждой фразе, как метроном.

- Злишься? — Почти утвердительно и как-то удовлетворенно спрашивает-отмечает Фиона.

- Злюсь. И ещё. Мне. За него. Стыдно, — Лили проговаривает это четко, раздельно, отрывисто, как по раме стучит. — Как будто он сбежал — не только от меня, но и вообще. Испугался. Струсил. Захотел спокойной жизни. Я больше не смогу его уважать, восхищаться. Смотреть такими глазами, как раньше. И тогда тем более — зачем? Эта мысль помогает отпускать. Пока не очень получается, но тут, как с онейромантией — дело практики.

Лили спрыгивает на пол и тянет ближнюю к себе витражную створку — закрыть. Фиона тут же сползает с подоконника тоже и принимается помогать — чтобы вышло как можно тише, ведь Аннабэль спит.

- Это хорошо. Это лучше, чем плакать, страдать и грызть саму себя. Злись. Отпускай. Практикуйся. Но постарайся не терять головы, хорошо? И… помни, что друзья у тебя остались, ладно?

________________________________

Примечание

Лили, словно ударенная:

https://postimg.cc/JyPW6kQ4

Лили уходящая — в прямом и переносном смысле. Так оно как-то и выглядит:

https://postimg.cc/0MXKsr99