Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Был вариант подождать до завтра и хотя бы выспаться и снарядиться перед «маршброском». Был вариант заручиться поддержкой Рема или Фионы, а то и обоих — чтобы один стал сопровождающим внутри, а второй караульным снаружи. Был вариант, правда, весьма сомнительный, высвистать сюда Дамблдора, Муди, Макгонагалл — хоть кого-нибудь из умудренных и компетентных.

Все эти варианты она рассмотрела, пока стояла, оскальзываясь, на мокром каменном уступе под стремительно темнеющим, клубящимся тучами небом. Все они были резонны и разумны (ну, кроме последнего, может быть), и все их Лили забраковала. Не насовсем, на сегодня.

Хотя тревожить Люпинов очень не хотелось, она понимала, что одной ей не справиться. Слишком памятно было белое, покрытое испариной лицо директора, завывавшего «Убей меня!» у подножия чаши. Одной не справиться. Кто-то должен пойти с ней и вытащить после оттуда и её, и медальон: погрузить в лодку, как куль с мукой, постараться не потревожить инферналов (интересно, будут ли они такими же мирными на обратном пути, если соблюдать технику безопасности и не трогать воду? Или «сигнализация» включается на выход независимо от твоего благоразумия и выдержки? Никак этого не проверить, кроме как опытным путем — и на своей, естественно, шкуре), добраться до берега и аппарировать с двойной ношей, как только это станет возможным.

В этом плане, конечно же, лучше Рем, он сильнее, он сможет дотащить её до выхода из пещеры на плечах, если всё совсем будет худо. Но Фиона сильнее как волшебница — недаром же у неё единственной из «ложи», не считая «отцов-основателей», выходили хотя бы азы беспалочковой магии. И как бы Лили ни вертела эту головоломку, каким бы боком ни поворачивала, нравилась она ей не больше, а меньше и меньше. Что, если кто-то из них погибнет? А она, распластанная по камням комком боли и раскаяния, даже не сможет спасти, отбить, вылечить. Как ей смотреть в глаза оставшемуся — одному из своих друзей, самых близких и дорогих, которых уже невозможно представить порознь?! Простят ли её хоть когда-нибудь, и простит ли себя она сама, заплатив за добытый хоркрукс, за свой идефикс, столь страшную цену? По всему выходило, что играть в благородство и самой накачиваться жутким, выворачивающим душу зельем — нельзя.

Её благородство в этом случае может обернуться куда худшей бедой, подвести под удар того, кто пойдет вместе с нею. Ну и в чем же тогда оно? В том, чтобы не видеть мучений дорогого тебе человека, корчащегося от навеянных зельем видений? Как бы ужасно это ни звучало и ещё хуже ни представлялось — а представлялось жутко, в красках и подробностях. Но неумолимая логика плевать хотела на все её душевные страдания и выносила суровое решение. Легко сыграть в то самое благородство — и, самоотверженно выпив отравы, свалиться бессильной кучкой. Бросить напарника на произвол судьбы. Напарника, не умеющего ни летать, ни беспалочково перемещаться, ни трансфигурировать на том уровне, на каком способна она. Который даже не сможет прикрыть найденный хоркрукс щитовой сферой — и рискует тогда, если их не порвут на куски инферналы, донести до дома только её хладный труп или бессмысленное, лишившееся разума тело.

Нет, если трезво смотреть на вещи, пить эту отраву нужно не ей. Ей нужно — прикрывать, оберегать и вытаскивать того, кто будет это делать. Хотя бы и по воздуху, если инферналы таки не согласятся мирно расшаркаться с похитителями, и отход по воде станет невозможным. Этого никто больше не умеет, кроме неё, никто не сможет тут её заменить. Она должна, используя свой арсенал, любой ценой переправить своего напарника на другой берег, транспортировать к выходу, вернуть домой. А потом, в безопасности, опытным путем выяснять, способен ли ее целительский дар снимать подобные симптомы, и, если нет, перебирать все зелья и все микстуры в поисках подходящей и молиться всем подряд, чтобы зелье не оказалось смертельным. Хотя это вряд ли — так в её видении считал и Дамблдор. Конечно, он мог просто успокаивать Поттера-младшего, чтобы тот не впал в истерику или не ушел в отказ, но и откушав уже содержимого чаши, пожилой директор умирать явно не собирался. Даже защищал поттеровского отпрыска, когда тот наделал глупостей, а потом, хоть и с его помощью, сам брел наружу. Далеко не в лучшей форме, но брел. Так что немедленная смерть выпившему, скорее всего, не грозит, и лекарство, способное противостоять отравлению, непременно найдется. И в этом тоже некому её заменить — ни Рем, ни Фиона, не говоря уж о целительском даре, и вполовину так не разбираются в зельях, как она — спасибо Севу!

Кстати о нем. Как бы она ни решила этот ребус, какое бы слагаемое ни поставила под ту или иную опасность, главный вопрос никуда не девался: и что потом? Вот, допустим, всё вышло, всё позади, все живы, хоркрукс у неё в руках — и что? Как она уничтожит эту мордредову цацку, если никогда в жизни самостоятельно не вызывала из небытия Адский огонь? Попробовать самой? И спалить вместе с хоркруксом себя и ещё пол-Англии впридачу? Или… Или обратиться к тому, кто играючи управлялся с этим сложнейшим и опаснейшим заклинанием? А что — неплохой повод увидеться. Весомый, неоспоримый, совершенно обезличенный и деловой.

При этой мысли под ложечкой ёкнуло — то ли испуганно, то ли упоенно. Не откажет же он — ведь это нужно не ей, это нужно всей Магбритании, всему миру! А дальше… дальше может быть всё, что угодно, но за одну эту встречу, за один этот шанс она готова была пить кошмарную бурду из чаши на завтрак, обед и ужин. Да, это прекрасная возможность, единственный, пожалуй, вариант…

Но для того, чтобы прийти к Севу с хоркруксом, надо было сначала добыть этот хоркрукс.

Лили встряхнулась — в прямом и переносном смысле, брызги пены от разбивающихся о камни волн, обильно орошали подол её мантии — и снова посмотрела вперед, на уже едва видимую стену обрыва. Добыть хоркрукс — увидеть Сева. Добыть — увидеть. Увидеть. Увидеть… Хоть ненадолго, наяву. И все продуманные и обмусоленные варианты отодвинулись на задний план, так захотелось сделать что-нибудь прямо сейчас, сегодня, сей же миг.

Потом она выспится, подготовится, соберется с духом и отправится к Люпинам с совершенно непристойным предложением (как вам больше нравится рисковать жизнью: отведав волдемортова варева или оказавшись с отведавшей в милой компании его давнишних жертв?), потом! Завтра. А сегодня просто посмотрит. Просто одним глазком разведает обстановку, пролетит над подземным озером, заглянет в дракклову чашу — и назад. Даже на землю ступать не будет, не то что трогать заколдованную воду! Просто убедится, что здесь всё точно так же, как она помнит по снам, и никакая неожиданность не сорвет предстоящую операцию. Тем более — сейчас отлив. Самое время для разведки, не придется нырять в ледяную воду, разыскивая вход.

Лили уже не видела разлома в породе, он сливался — черный на темно-сером — в одно сплошное пятно, но она знала, что вход там, никуда не делся за те четверть часа, что она мерзла тут со своей дилеммой. Прямо напротив.

Девушка ещё раз встряхнулась — а последние брызги полетели уже с пантеры. Черная шерсть встопорщилась, черный нос сморщился от мелкой водяной пыли, несомой ветром, медные глаза замерцали лунами расширенных зрачков — теперь видно было гораздо лучше и четче. Вода пахла солью, йодом, водорослями и рыбой, скала — мокрым камнем, мокрым же чаячьим пометом и мокрым полудохлым лишайником, всеми правдами и неправдами цеплявшимся за голые уступы. Она уже и забыла, как много видит, слышит и чует зверь. Она не перекидывалась ни разу с тех пор, как закончила Хогвартс.

Огромная кошка присела, вытянулась струной вверх — и взлетела. Если бы чайки к этому времени давно уже не отправились на покой, они бы очень удивились, узрев, кто составляет им конкуренцию в воздухе. Но Том Реддл не зря выбрал подобное место для своего тайника. На летающую пантеру некому было смотреть: ни людей, ни птиц, ни зверей на мили вокруг. Впрочем, через пару мгновений и смотреть-то стало не на что — черную гибкую фигуру слизнула пасть расщелины, змеящейся в глубине скалы.

* * *

Лили стояла на последней ступеньке перед глухой стеной и раздраженно била себя хвостом по бокам. Для того, чтобы пройти, нужно было отворить дверь. Для того, чтобы отворить дверь, нужно было отворить себе кровь — и в этом была проблема. Нет, боли она не боялась — с детства не плакала, расшибая коленки и локти, и даже зубоврачебный кабинет не повергал её в панику, как Петунью. Вида крови — тоже — измельчив столько жабьей печени и накрошив столько крысиных хвостов сложно сохранить к ней трепетное отношение. А вот сознательно причинить себе вред не могла.

Магию на крови не проходят в школе, но такие рецепты существуют, и несколько раз подобные заказы попадали им с Севом в руки. Эту часть изготовления Сев всегда брал на себя, но она не раз примерялась тонким серебряным ножичком к пальцу — надо же знать, что умеешь, если понадобится! Примерялась, прикладывала прохладное лезвие к коже, усиливала нажим — и не могла. Какой-то психологический ступор, идиотский гипертрофированный инстинкт самосохранения, мешающий причинить себе даже такой ничтожный, незначительный вред.

Вот и теперь — уже найдя подходящий острый камень и ещё подточив его магией, трижды подносила к нему лапу, чтобы с размаху полоснуть подушечкой — и останавливалась в самый последний момент.

«Жалкая трусиха! — в сердцах обругала себя Лили после третьей попытки, хотя дело было вовсе не в трусости. — Вот и иди с тобой на большие дела!»

Сплоховав в четвертый раз, Лили взвыла, перекинулась и ожесточенно вцепилась зубами в заусенец на пальце. Рванула, дернула, поскорее отстранила губы, чтобы случайно не зализать ранку. Вот это почему-то удавалось всегда. Тут инстинкт молчал как убитый, позволяя обгрызать пальцы в свое удовольствие.

Кровь из мелких многочисленных капилляров собралась в выпуклую капельку, нерешительно подрожала и начала свой путь вдоль фаланги к запястью. Лили нажала на палец с боков, чтобы та бежала резвее, и поднесла руку к слишком гладкой для дикого камня стене. Капелька впиталась так быстро, как будто с ней соприкоснулась не скала, а промокашка. Дорожка, ею проложенная, тоже вмиг пересохла и почти исчезла с кожи, втянутая внутрь поверхности, как пылесосом.

Стена дрогнула, мигнула, ещё раз — Лили уже успела испугаться, что её подношения недостаточно, и проход не откроется, но тут высветившийся контур арки мигнул ещё раз и пропал — вместе с заполнявшей его породой. Дверь была открыта, путь свободен.

Лили сунула покалеченный палец в рот (залечивать некогда да и не стоит размениваться на такую ерунду!) и влетела под темные, дышащие холодом своды.

* * *

Никакого гнилушечного свечения, памятного по многажды пересмотренному сну, в центре озера не было. Сплошная темень, густая и плотная, хоть ложкой её ешь. Тут не помогли бы и глаза кошки — ведь им тоже нужен какой-никакой свет, чтобы отражать. Пришлось зажигать Люмос — самый маленький, какой только удалось сделать.

Озеро выглядело спокойным и мертвым — от последней ассоциации Лили вздрогнула, несмотря на обновленные Согревающие, наложенные перед тем, как войти. Оно ведь и правда мертвое, мертвее некуда, и вместо рыбы там… Но пока всё было тихо. Слишком тихо — даже не капала, срываясь со стенок, вода.

Наступать на склизкий, покрытый соляным налетом прибрежный камень Лили поостереглась — так и осталась висеть в паре дюймов над землей, медленно продвигаясь вдоль берега с вытянутыми впереди себя руками. Лодка, прикованная невидимой цепью, ей сейчас была без надобности, но нужно разведать, где начинается эта зачарованная привязь, чтобы потом делать всё максимально быстро и аккуратно. Нащупала она её неожиданно далеко — оставив позади едва ли не сотню ярдов узкого каменистого берега. Хорошенько запомнила это место — вот приметный выступ, а тут, в двух шагах, озеро вдается в камень полукруглым вытянутым языком. Теперь не ошибется, придя сюда завтра с подмогой.

Тянуть с переправой стало уже незачем, и, внутренне трепеща, девушка поднялась повыше, чтобы от мерзкой воды её отделяло как можно больше воздуха. Воздух, кстати сказать, тоже был довольно мерзким — вроде, ничем и не вонял, но был спертым, влажным и таким же густым, как темнота, чуть отступившая от них с огоньком, но словно притаившаяся в засаде и очень, очень недобрая.

Сколько Лили ни задирала голову в попытках разглядеть потолок, ничего так и не углядела, и поэтому создавалось впечатление, что потолка там нет вовсе, только всё уплотняющаяся, становящаяся почти осязаемой тьма. К ним, этой тьме, заменившей потолок, или потолку, утонувшему в темени, приближаться хотелось ещё меньше, чем к воде.

Островок при взгляде сверху оказался даже более крохотным, чем ей думалось. Просто почти круглый выступ в середине маслянистой бликующей глади — как прыщ на взопревшем лоснящемся лбу.

Ничего не светилось и не мерцало даже вблизи, и Лили пришлось спуститься почти вплотную, чтобы разглядеть наконец чашу. Без своего таинственного ореола она выглядела куда мельче и незначительнее, чем во сне. Она была едва с глубокую фарфоровую миску, в которой Лили летом смешивала салат. Толстостенная, каменная, не такая уж и высокая и… Абсолютно и исчерпывающе пустая. Ни вредоносного зелья, ни, тем более, хоркрукса — просто гладкое закругленное дно в мелкой сетке гранитных прожилок.

Лили едва удержалась, чтобы не коснуться его рукой — так хотелось убедиться, что это не иллюзия, не обман зрения и не отводящие глаза чары. Но нет, Реддл не стал бы маяться такой чепухой, возведя для своего последнего душехранилища настоящий алтарь посреди водного некрополя. Да и во сне чаша полыхала, как целая рощица сияющих гнилушками пеньков. Этакая неоновая реклама: подойди и возьми. Если сможешь.

Что же это получается: медальон уже кто-то забрал? Или его ещё и не было здесь? Или вовсе Волдеморт передумал и решил спрятать последний хоркрукс не в этом месте?..

В любом случае, в чаше его не было, и касаться её дна не стоило даже в исследовательских целях: вдруг реакцией на это стенет наполнение чаши тем самым светящимся зельем?

Лили посмотрела ещё некоторое время в пустое каменное дно, потом осторожно вылетела обратно над так и не подавшим признаков жизни озером и аппарировала назад, пребывая в полной растерянности. Она не знала, когда именно медальон упокоился в чаше — это могло случиться в любой день до того злосчастного вечера, когда Волдеморт утратил свою телесность, обломав зубы об неё и крыжовенноглазого младенца в кроватке. Она не знала, как должно вести себя зелье, если его единожды уже выпили и достали хоркрукс. Она ничего не знала и в полном смятении, заполночь, упала в подушки в ставшем уже привычном доме и видела сны о их с Северусом школьных буднях — слишком скудных на встречи для так называемых лучших друзей.

Месяцы пролетали как минуты, годы — как часы, а важного набралось едва ли на один полнометражный фильм. Неужели и правда она в той жизни была Севу лучшим, единственным, самым близким другом?..

________________________________

Примечание

Совсем немного школьного детства

https://postimg.cc/yJCsGqPB

https://postimg.cc/BPPJyJdS

https://postimg.cc/752qXPSm

https://postimg.cc/7C1w8Bsz