Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

— Повелитель, позвольте мне привести мальчишку…

Широко распахнутые, замершие, непроглядные глаза. Вместо радужки — один сплошной зрачок. Алебастровой бледности лицо — как будто изваянная резцом копия самого себя, такое же неподвижное и отстраненное. И только на виске, под взопревшей смоляной прядкой быстро-быстро, с птичьей скоростью колотится жилка.

Страшно, очень страшно глядеть на это лицо — но и не глядеть невозможно.

Голова раскалывается, в горле — будто пылающий ком, поле зрения туманится от налетевших и застивших глаза крошечных мошек — это всё Поттер, проводник, живой хоркрукс и всегдашняя помеха. Обычно она всегда выпрыгивала из него как можно скорее, стремясь избавиться от этих тумана, дурноты и мельтешения. Но сегодня, сейчас ей не увидеть Северуса иначе — из укрытия, за которым притаился её проводник, видно только узкую полосу пространства, в которую попадают то лысый змеиный череп, то черный подол, то щитовая сфера со змеей, то рука с палочкой, то профиль. Белый алебастровый профиль с графитовым остановившимся взглядом.

Мальчишка, о котором идет речь, пользуется своей связью с Реддлом и глядит из него, как из самого мальчишки глядит Лили, вот такой слоеный пирожок, от которого чокнуться можно, от которого в голове мешают раскаленной кочергой и летят-летят-летят нескончаемые мошки. Но ей не впервой, она уже пробовала этот «пирожок», когда выглядывала из глаз Нагайны, деля линию обзора с Поттером, а змеиный череп — со змеиным хозяином. Тогда было проще — змея, пусть хоть трижды фамильяр и дважды хоркрукс, всё же не человек. И не маг, разливающий вокруг тебя ауру собственной силы. Тогда было проще, но она не отступает и теперь: смотрит его глазами, через глаза его хоркрукса Гарольда, в высеченное из неживого камня лицо.

Внезапно очень молодое — наверное, из-за до предела распахнутых вширь и колодцами раздавшихся вглубь глаз, и одновременно ужасно старое — из-за сквозящей из каждой зубилом в мраморе прорезанной черты усталой нечеловеческой обреченности. Северус боится, да, это явно даже через все заслонки и зеркала, только вот боится он не за себя. То ли за кого-то, кого не успел спасти, то ли за что-то, чего не успел закончить.

— Повелитель…

* * *

Предыдущие две ночи принесли и вложили на места по огромному куску собирающейся мозаичной картины. Как сбежавший от потрепанных жизнью Мародеров Петтигрю возродил глистоподобного Волдеморта. Как идиотско-героически, по совокупности двух глупостей — своей и крестниковой — погиб Блэк, которого догнала-таки, через времена и пространства, Авада его бешеной кузины. Как Дамблдор последний год руководил Хогвартсом недрогнувшей почерневшей рукой, не заметив юного Упивающегося в школе — как не заметил до того весьма не юного, а ещё раньше — самого их господина под парой ярдов полотна.

Которая из стихий мешала директору после каждых каникул выстраивать старшекурсников шеренгой с приказом закатать рукава мантии, как тот же Муди, Лили даже уже не пыталась выяснять.

Всё это больше и больше становилось похоже на какую-то единую цепь, протянувшуюся через два десятка лет и через десятки, если не сотни судеб. Звенышко к звенышку, кирпичик к кирпичику, белые ходят первыми и выигрывают. Даже если теряют при этом ферзя, а уж пешек-то и вовсе никто не считает.

И одной пешке пришлось скинуть ферзя с доски, когда другая пешка, бессильно шмыгая соплями, предсказуемо не смогла это сделать.

Даже сейчас — с искалеченной рукой и после жуткого волдемортова зелья Дамблдор мог бы отшвырнуть мелкого Малфоя, явившегося по его душу, одним взмахом. Причем, оставшейся руки, а не палочки — за все эти годы Лили укрепилась во мнении, что уж кто-кто, а Великий светлый освоил древнее колдовство не хуже, а то и лучше, чем они сами — одна беспалочковая легиллименция говорила сама за себя.

Задача была тем проще, что Малфой, радуясь отсрочке своей черной миссии, не спешил и торчал в одиночестве на башне столько, что Дамблдор успел бы не только прихлопнуть его, но и соорудить ему надгробие. Вместо этого он предпочел разговаривать, чтобы испуганный и отчаянно пыжащийся злоумышленник до донышка выболтал все свои планы и их пошаговое исполнение. А обездвиженный Поттер, вполне способный подсобить директору в деле гробницестроения, но лишенный воли к действию, должен был услышать всю эту исповедь — в качестве то ли сметливого доктора Уотсона, которому знаменитый сыщик проговаривал весь ход расследования, то ли ещё одной пешки, предназначенной через все линии в ферзи.

Если бы он слушал внимательно, вместо того, чтобы молча беситься от бессилия, то услышал бы, как директор фактически признался в том, что был в курсе всей злокозненной и, надо отметить, довольно жалкой возни Люцевского сына в течение года. Вместо него слушала Лили — и смотрела, как всё новые и новые фигуры выходят на превратившуюся в шахматную доску верхушку башни.

Наверное, Северус, которому в этом безумном диалоге с Малфоем достался целый воз директорских добрых слов о доверии, всё же не был пешкой в этой игре. Больше всего он походил на спрятанного до поры коня, внезапным зигзагом выскочившего на поле и смешавшего все планы. Вот только чьи планы он смешал, когда под требовательно-просительным взглядом Дамблдора поднял палочку — тех или этих? Какого цвета на самом деле был этот конь, на вид казавшийся беспримесно черным?

Можно было сколько угодно строить догадки, только Лили думалось, что она и так уже знает. Знает, что произошло на Астрономической башне в ту ночь, знает, о чем именно просил поверженный ферзь, говоря «Северус, пожалуйста!..»

В глазах произнесшего Убивающее заклятие Снейпа плескались брезгливость пополам с отвращением и всё та же бесконечная, неизбывная, обреченная усталость.

Последние сомнения рассеялись при взгляде на ещё одну дуэль, столь же отличающуюся от той, давнишней, в Дуэльном клубе, сколь и похожую на неё. Северус опять изо всех сил старался не просто не укокошить, а ещё и не покалечить наскакивающего на него мальчишку. Он отмахивался с виртуозной легкостью, ни на секунду не забывая об осторожности — как огромный бойцовый пёс, на которого рычит и кидается едва достающий ему до колен, путающийся в лапах щенок. И даже посреди всего этого Северус умудрился ещё раз спасти его если не от немедленной смерти, то от пытки.

Хладнокровные убийцы, только что порешившие главного врага своего господина, так себя не ведут. Так не ведут себя даже просто убийцы, действовавшие под влиянием момента и эмоций.

Эмоций Поттер доставил Северусу хоть отбавляй, сначала попытавшись достать его непростительным, а потом — всем известным пацану арсеналом собственных северусовых заклинаний. Подсмотренных в памяти или вычитанных в учебнике — и то, и то всё равно, что украл. И даже тогда Северус ограничился магической оплеухой, хотя по глазам было видно — очень хотел прибить.

В этот момент в черных горящих жерлах не осталось ни намека на апатию или усталость. Перед ним словно бы вновь стоял его старый враг, отобравший у него дружбу, любовь, а потом — и самоё жизнь, уведя за собой в могилу ту, без кого его глаза превратились в пустые тоннели.

Но нет, и теперь так необходимый Северусу повод оказался недостаточным — для Авады. Для пощечины — в самый раз. Так не ведут себя убийцы, да и пешки так себя не ведут.

* * *

— Повелитель! — воскликнул Северус поднимая свою палочку.

Поднимая её против того, с кем заведомо не смог бы тягаться в мастерстве дуэли. Пусть и не так наглядно, как щенок-Поттер или пустобрёх-Локхарт — с ним, но всё же бой, если бы он состоялся, обещал бы быть более чем неравным.

Северус был всего лишь выдающимся волшебником — зельеваром, заклинателем, знатоком чар. Стоящий против него змееподобный Волдеморт — величайшим магом современности после смерти Альбуса Дамблдора. Он не мог не понимать, что дуэль эта будет обречена с первой её секунды. Как не мог не понимать и того, к чему всё идет. К чему полупрозрачно-бледный, как нематода, безносый урод напротив него говорит ему всё то, что говорит.

И он поднял палочку, не желая сдаваться без боя, не желая покорно принимать свою участь, как баран на скотобойне. А желая, видимо, встретить неизбежное с оружием в руках, по возможности достойно. И кто знает, может быть, и каким-то чудом, каким-то обманным маневром если не победить, то хотя бы выбить себе отсрочку в окончании этой дуэли.

Но Том Реддл, величающий себя Волдемортом, а от других требующий обращения «повелитель» и «господин», не собирался размениваться ни на какую дуэль. Снисходить до — даже не пешки, какой там конь! — праха под своими длинными белыми ступнями? Зачем? К чему? Законы чести — для слабаков, правила поединка — для равных. А ему никто не равен, все перед ним слабы, как букашки.

Так наверняка думал змеемордый Том, отражаясь своей нечеловеческой физиономией в расширенных до предела графитовых зрачках. Так он думал, насылая на переставшего быть полезным раба столь похожего на него самого фамильяра. Так, наверное, он думал, шипя на змеином языке непонятное по звучанию, но совершенно бесспорное по смыслу слово:

— Убей!

* * *

Лили было буквально физически больно за Северуса — и тогда, на вершине Астрономической, и потом, по пути к воротам, когда Поттер-младший, ставший к тому времени совершеннейшей копией своего отца, кидался в него обрывками заклинаний. Ещё больнее ей было от того, что она не видела его весь следующий год. Пролистывая кадры бесконечных скитаний гриффиндорской троицы, среди которых так мало набиралось действительно стоящих, когда они что-то делали, а не просто перемещались с места на место, заметая следы, Лили мучительно думала, как там сейчас Сев. Заклейменный предателем и убийцей, придавленный невыносимым бременем, как всегда — абсолютно один.

Когда посреди глухого зимнего леса прямо перед запрятанной между деревьев палаткой появилась серебристая невесомая лань, сновидица не смогла сдержать слёз. Сквозь эти слёзы она, до предела напрягая глаза, всматривалась в темную мешанину стволов, словно надеясь разглядеть за одним из них…

Патронус — удивительное существо. Воплощение истинной сути своего хозяина или самых потаенных, глубинных его чаяний.

Лили на своем опыте и на опыте своего двойника знала, что Патронусы бывают парными. Как пантера и барс, благородный олень и безрогая большеглазая лань. Знала она, и что Патронусы способны меняться, если что-то до самого донышка переворачивает, перепахивает душу. Она видела Патронуса той девочки, Нимфадоры, ярковолосой феечки-метаморфа, которой в мире её снов довелось полюбить оборотня.

Неизвестно, каким он был до того, но после — стал волком, как и у того, кто так сильно запал ей в сердце. Неизвестно, какой зверь выпрыгивал здесь из палочки Сева на шестом курсе — ей не пришлось этого узнать, так как к тому времени у здешней Лили Эванс уже не было лучшего друга. Появилась ли лань тогда — или позже, когда он понял, что потерял её навсегда, в самом страшном и непоправимом смысле?

Но то, что теперь двойник Патронуса её двойника появляется из глубины души двойника её Сева, было для Лили так же ясно, как то, что идущий по следу светящейся лани Поттер в жизни не подумает на того, кто взаправду единственный может за этим стоять. Скорее уж, решит, что ему снова явилась покойная мать, чтобы помочь в трудную минуту.

Лили понимала, что Северус слишком осторожен, чтобы подойти чересчур близко, а также — что он слишком хороший маг, чтобы быть вынужденным непременно присутствовать где-то рядом, но не могла перестать вглядываться в скрипящую и шевелящуюся темень в надежде увидеть…

Она совсем уже убедила себя в том, что его тут нет и не было, что впереди Поттера скользит над снегом лишь его далекая посланница, как увидела — нет, не Северуса, но меч Гриффиндора, закованный в водно-ледяную гробницу. Это он, он положил его туда, чтобы после привести к нему Поттера! Он, больше некому!

И в который раз пробежала мысль, как же ошиблась в этой реальности Распределяющая Шляпа! Обменяв слизеринистого до кончиков ногтей Петтигрю на храброго в лучших гриффиндорских традициях Северуса Снейпа. Да, ему, как новому директору Хогвартса, своевольный артефакт просто обязан был даться в руки, но приятнее было думать, что меч сделал это не по «долгу службы», а прочитав и оценив по достоинству глубинную изначальную суть обладателя коснувшейся его руки.

Лили представила, как Северус нёс этот меч по заснеженному пустынному лесу, как погрузил его в толщу льда, словно Экскалибур в камень, как бликовали рубины на его остром изможденном лице, когда меч опускался в озеро всё глубже, повинуясь напутствующей его магии. Как он стоит где-нибудь за деревом — прямо сейчас, сей момент — стремясь убедиться, что несносный мальчишка правильно разгадал эту шараду, не заблудился и не утонул, без Согревающих ныряя в ледяную, перехватывающую дыхание воду.

Почти утонул, к слову, но Лили было не до того, чтобы наблюдать за пыхтящим рыжим Уизли, выволакивающим на берег и друга, и артефакт. Она до рези в глазах всматривалась в обступавшую озеро чащу, ожидая, что вот-вот…

Но ничего не увидела — даже если Северус и вышел бы из своего укрытия, снова спеша Поттеру на помощь, пока Уизли ещё не появился, Гарольд его не видел, борясь с обжигающе холодной жижей вокруг. А раз не видел Гарольд, не видела и Лили, так оно тут устроено, и ничего с этим не поделаешь.

Поделать она могла только одно — перемотать кусочек «фильма» немного назад, остановить время и погладить по бесплотной искристой спине замершую тонконогую лань. Ничего не почувствовала, конечно же, но озябшей — то ли там, дома, высунувшись из-под одеяла, то ли здесь, во сне, от обилия снега и льда кругом — руке стало как будто чуть-чуть теплее.

* * *

— Жаль, — равнодушно проговорил Волдеморт, глядя на то, как его бывший слуга борется на полу за жизнь — и безнадежно проигрывает.

Крови было столько, что просто не верилось, как она могла помещаться в одном, таком иссушенном, теле. На полу Визжащей хижины, откуда они, что ни месяц, начинали свой подлунный счастливый бег, захлебывался кровью и плакал воспоминаниями самый дорогой, самый важный, самый необходимый ей человек.

Поттер, плюхнувшись коленями в кровь, собирал жемчужные струи памяти в подсунутый расторопной подругой флакон, а Лили казалось, что, умри сейчас Северус — и в ней тоже что-то невосполнимо кончится, оборвется, сломается. На фоне того, что тяжелой поступью надвигалось из всех углов такой уютной когда-то хижины, того, что ставило последнюю точку после последнего «Никогда», всё, что тревожило её раньше, что казалось ей принципиальным, неразрешимым, все противоречия, все споры, ссоры, разногласия, несовпадения — всё оказалось не более, чем сор вокруг черноволосой, страдальчески запрокинутой головы на дощатом замызганном полу.

Северус умирал, глядя в лицо своего давнего непримиримого врага, жадно вцепившись в него постепенно туманящимся взглядом — не потому, что внезапно простил Джеймса Поттера и не потому, что на грани смерти ему требовалась рядом хоть какая-то живая душа. Он глядел потому, что в ответ на него с ненавистного лица глядели расширенные от ужаса, но такие знакомые кошачьи зеленые глаза. Её глаза. Глаза Лили Эванс.

Она встала за спиной склонившегося над умирающим Поттера и, не в силах оторваться, смотрела-смотрела-смотрела в бездонные, распахнувшиеся в вечность провалы. На какой-то миг — как раз перед тем, как всякое выражение покинуло их, ей показалось, что в подернувшихся зеркальной патиной зрачках отразилась не растерянная вихрастая физиономия в перекошенных круглых стеклах, а застывшая воплощением скорби рыжеволосая статуя с закушенной до глубоких лунок рукой.

— Посмотри… на… меня…

* * *

Лили проснулась, рыдая, задыхаясь и с кровавыми вмятинами на кисти. Даже собственная смерть во снах потрясла её меньше, чем увиденное в Визжащей хижине.

Сон и явь путались у неё в голове, пихаясь локтями и создавая шумную кутерьму. Всё вдруг стало неважным: выкрикнутые друг другу слова, «развод», метка, обвинения, упреки.

Важным, единственным, растолкавшим сутолоку в голове и занявшим весь обзор, стало убедиться, что Северус — здесь, в этом мире, в её настоящей, вытесненной на задворки снами реальности — жив. Просто увидеть его, посмотреть в живые, а не стеклянно остановившиеся глаза — и тогда снова можно будет дышать. Что дальше и будет ли какое-то «дальше», она не думала — эта мысль просто не помещалась у неё в сознании, заполненном одним-единственным желанием.

Просто. Увидеть. Живого. Сева.

Всё ещё ни о чем не думая, она натянула теплую мантию прямо поверх длинной ночной рубашки. С третьего раза попала ногой в туфлю — слишком открытую и легкую, явно не по погоде. Просто эта пара попалась ей на глаза первой. Вышла из дома в чернильную, мгновенно утопившую её в себе темень. Кажется, забыла запереть дверь — что заклинанием, что ключом. Бездумно аппарировала в Коукворт.

Что будет, если она попросту не сможет найти нужного здания — ведь за эти полгода Северус наверняка должен был изменить защиту дома, убрав из магического плетения узелок «никто, кроме…», Лили также не думала. Никакого «кроме» больше не существовало, было бы странно, если бы он этого не изменил. Просто должен был изменить, вплетя вместо гораздо более соответствующее и лаконичное «никто».

Эта мыслишка всё-таки проскользнула окраинами её сознания — когда она уже очутилась на старой брусчатке под вечно негорящим фонарем. Проскользнула и сгинула, потому что дом в Паучьем был — вот он. На том же месте, что и всегда, привычно зажатый с одного бока таким же соседом, а с другого — высоким забором. С виду — совершенно темный и нежилой, что могло быть как следствием чар, так и знаком того, что обитатель давным-давно покинул это место, или…

Лили втянула воздух, покачнулась, хотя приземлилась, как обычно, плавнее некуда, и шагнула на знакомый до последней трещинки порог. Подняла руку, отстраненно посмотрела, как та, словно сама собой, отбивает по двери, казалось, прочно забытую дробь — давний, смешной условный знак, одну из деталей любимой игры в «свой дом».

И успела с десяток раз умереть — по одному на каждый из редких, гулких, отдающихся даже в ногах ударов сердца.

Прежде, чем дверь без малейшего скрипа распахнулась, явив неяркую теплую полосу, уголок до боли знакомой кухни, превращенной — когда-то давно, в прошлой, а то и позапрошлой жизни — её руками в гостиную, и — контуром против света — ломкую, черную, точно из бумаги вырезанную фигуру.

Сердце ещё раз бумкнуло и упало вниз, когда глуховатый, будто разом осипший голос изумленно воскликнул:

— Лили?!

________________________________

Примечание

«Северус, пожалуйста» от Caladan:

https://postimg.cc/k2kV5RPY

И от Vizen:

https://postimg.cc/w1kPqLNg

Меч Гриффиндора от этого же автора:

https://postimg.cc/68zR5p5D

«Посмотри на меня»

https://postimg.cc/xJG9nc9m

И эта же сцена от Vizen с Лили за плечом:

https://postimg.cc/v4GfsVMr