Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Такой аппарации Лили переживать ещё не доводилось. Ни палочковые, ни парные перемещения и в подметки не годились этому по насыщенности и яркости ощущений. Но сосредотачиваться на них было некогда — и, может, оно и к лучшему.

Потому что ни разу в жизни Лили не приходилось менять «коней на переправе», то бишь — изначально выбранную точку выхода, прямо в процессе. Даже тот, единственный раз, когда они развернулись с полпути по дороге к заветной скале, был «на совести» Сева, выполнившего этот смертельно опасный маневр в одиночку, она же была полубесчувственным пассивным грузом. А не пыталась навязать свою волю и переупрямить перемещающего, чем сейчас вовсю занималась Беллатриса.

С первого момента, когда мятежная колдунья вскинула палочку в хорошо знакомом жесте, Лили понимала, что кровь из носу нельзя дать ей уйти. Осатаневшая Белла, вышедшая на тропу войны, будет крушить всё и вся, не разбирая уже, в отличие от покойного Волдеморта, чистую кровь от разбавленной — чем больше её прольется во славу и в память о Беллином кумире, тем лучше! Без всякого смысла, без цели, без надежды на победу — и от этого её террор станет ещё страшнее, переплюнув, возможно, даже волдемортовский.

Всё это молнией пронеслось у девушки в голове, пока холеная белоснежная рука довершала замах, а её собственные руки в это время уже плели и посылали заклинание. Беспалочковый Петрификус — чтобы обездвижить её на полушаге, а там пусть с этой фурией, угробившей Доркас и чуть не отправившей вслед за нею Блэка и Муди, последний и разбирается.

Последний спешил разбираться на всех парах — но безнадежно запаздывал, а линию огня ему беспрестанно перекрывали другие сражающиеся, мельтеша перед палочкой и путаясь под ногами.

Лили могла попробовать успеть — и попробовала. И промахнулась. Творя заклинание трансгрессии, Белла не стояла на месте, а кружилась, как в экстатическом шаманском танце, словно предвосхищая грядущую воронку, и Лилин удар пришелся над её плечом — ровно в то место, где мигом раньше была растрепанная черноволосая голова. А ещё миг спустя появилась и воронка. Которая унесет мстительницу в защищенный периметр родовых стен — и поминай как звали!

Не думая ни секунды, Лили пулей кинулась на перехват, чуть не сбив по дороге очки с Поттера, с раскрытым ртом взиравшего на эту сцену.

Устоявшееся мнение гласит, что помешать начатому процессу перемещения практически невозможно: магия в энергетический водоворот уже не проникнет, отторгнутая вихрящимся континуумом, а физическое воздействие — попробуй успей, если исчезновение происходит почти мгновенно! На самом деле — важнейшее слово «почти». Для летящего снаряда, камня из пращи, той самой пули или пущенного умелой рукой кинжала этого «почти» хватит — и сходящее с ума пространство-время пропустит материальный объект, в отличие от магии.

Лили стала этим кинжалом и с отчаянным «Сееев!» — вслух, громким, пронзительным, будто разом позабыв о существовании телепатии — с лёту протаранила крутящийся конус и вцепилась в беглянку мертвой хваткой, как вспугнутая кошка в древесную кору. Не позволить улизнуть, приземлить её обратно, разбить начавшийся пространственный вихрь, удержать в этой точке земного шара!

Сил не хватало. Даже просто физически удержать — высокая, как и большинство Блэков, сильная не только магически, стократ усиленная безнадежной яростью, Белла отбивалась от «пиявки», как бешеная. Вот-вот — и кошка соскользнет по стволу, оставив в качестве сувенира только занозы в подушечках. Что с ней случится, если она оторвется посреди меняющегося пространства, Лили даже не думала. Нельзя дать ей уйти! Любой ценой! Пусть не удается прервать переход, значит — остается изменить место прибытия!

«Куда её тащить?! Где скорее всего нас будет искать и найдет Сев?!» — тикало бомбой в мозгу, пока его, как и всё прочее, штормило в гигантской центрифуге. Может быть, поэтому на ум пришло единственное решение и единственное место, где ей всегда было спокойно и хорошо, где сам воздух, сама земля, казалось, были за них и с ними.

Цепляющаяся кошка попыталась стать пантерой, чтобы закогтить свою добычу по-настоящему, но это, кажется, не вполне удалось. Сил прибыло, но ненамного. Сопротивление не ослабло ни на йоту. Под треск разрывающейся ткани, полосуемой когтями, треньк маленького металлического замочка вышел на редкость тихим и незаметным. И разом стало видно руки. Её руки. Всего остального Лили не видела, но руки, пусть обзаведясь когтями и лоснящейся черной шерстью, по расположению и форме остались больше похожими именно на руки, нежели лапы. Вдоль одного из запястий тянулась длинная кровавая царапина от Беллатрисиного каблука — а браслета невидимости, подаренного ей Севом магического артефакта, все эти годы служившего верой и правдой, больше не было.

Горевать и даже задуматься об этом было по-прежнему некогда. Весы колебались в обманчивом равновесии, маня одинаково близкими и доступными целями: выложенный диким камнем широкий двор в окружении мощных стен и хоровод столетних деревьев над пожухшей прошлогодней травой. В тошнотворном кружении становилось почти всё равно, куда приземлиться — лишь бы приземлиться уже хоть куда-нибудь! Тем более, становилось ясно, что ни руками, ни лапами ей не перетянуть неистовую Беллатрису. Но она пыталась.

И не сразу заметила, что действующих лиц прибыло. Не сразу ощутила, что кто-то со всей силы вцепился в ноги, стиснув колени, словно клещами — её и без того крутило, болтало и молотило, усилиями Беллы и магии грозя разорвать на две половинки. Очнулась только от тараном ворвавшегося в сознание Сева:

«Куда?!»

Складно думать недоставало сил, тем паче, что перебросить и без того стоящий перед глазами образ куда быстрее, чем собирать разлетающиеся слова.

Сразу стало легче. Нет, не так — если бы возможно было петь и танцевать в центре искаженного пространства, Лили бы непременно это исполнила, так подействовало на неё присутствие Северуса. Она больше не одна посреди нигде, против одной из самых сильных волшебниц Британии. Теперь их двое — а значит, им всё нипочем!

Её барахтания в воронке не смогли прервать аппарацию, не смогли остановить Беллу, но смогли кое-что другое — выиграть пару мгновений для Сева. И теперь уж точно всё будет хорошо!

Совместные усилия сдвинули чаши весов в свою сторону, видение мрачного замка поблекло и отдалилось, быстро схлопнувшись в точку, а величавые дубы наоборот — обретали всё большую четкость и плоть. Но это не значит, что Белла сдалась — думается, подобного слова в её лексиконе и вовсе не существовало, и остаток перемещения остался в Лилиной памяти сплошным комком напряжения, боли, тошноты, раскалывающегося мира, непреодолимых раздирающих сил и снова изматывающего напряжения.

Лили бы не удивилась, вывались она из воронки по частям — и даже не сильно отреагировала бы, так измотали её эти короткие, но показавшиеся вечностью секунды. Но воронка вытолкнула их целыми — всех троих, брезгливо схлопнувшись в полутора ярдах над землей. Очень твердой, но — о, стихии! — неподвижной и надежной землей.

* * *

Встать. Надо встать. Мерлин, как кружится голова — как будто в котле долго и нудно мешали поварешкой, превратив содержащееся в нем зелье в подобие маленькой галактики или недавней воронки. Колени ломит, запястье саднит, желудок трепыхается в горле — хорошо, что почти пустой, позвоночник, казалось, рассыпался по косточкам и вкривь и вкось собрался заново, перед глазами всё разбегается и двоится, но надо встать. Первой, потому что иначе первая встанет она. Человеком, потому что нельзя дать ей преимущество в росте и высоте удара.

Где же Сев? Может быть, первым будет он и справится, завершит начатое ею дело сам? Она ведь совершенно не в состоянии…

Предательская мыслишка дрогнула и исчезла, как и муть, застилавшая взор, стоило пару раз хорошенько, с усилием, сморгнуть. Лили со стоном села, рефлекторно схватилась за живот — впервые с начала битвы она вспомнила, что беременна, и испугалась. Но там всё было в видимом порядке, даже желудок, раздумав бунтовать, утихомирился и занял полагающееся ему место.

Что с ребенком? Как перенесла эту дракклову свистопляску Дезире? И где же наконец Сев?!

Пронзенная ужасным предположением, что он мог не выйти из аппарационной воронки, что ей только померещилось, будто они падали все вместе, что его могло зашвырнуть стихии знают куда, Лили завертела головой, подняв со дна новую волну дурноты. И тут же едва не расплакалась от облегчения.

Сев лежал рядом — прямо за её спиной, только руку протянуть. Она протянула, коснулась твердой тонкой ноги сквозь ткань мантии — придавленной телом, саваном обтянувшей его. Переползла ближе, сместила ладонь повыше — на грудь — и в ужасе отдернула её.

Деревья, обступавшие заветную поляну, скрывали просветлевшую полосу на горизонте, под их ветвями ещё клубился почти ночной мрак, разбавленный клочьями редеющего тумана, и в этом неверном свете рука показалась черной, запачканной не то в смоле, не то в чернилах. Эти чернила судорожными толчками выплескивались из узкой, как ножом вырубленной щели на шее сбоку, над самым воротом, пропитав и его, и всю мантию дальше — до груди, в подмышку, к рукаву…

«Расщепило! Всё-таки расщепило!» — панически металось в сознании, пока кисти, будто отдельно от неё, зажигали между собой голубоватое свечение, чашами закрывали рану и начинали соединять, штопать, латать… В этот момент Лили не помнила о третьей участнице их полета напрочь, не думала ни о чем, кроме…

Кровь на замызганном дощатом полу Визжащей хижины, разметавшиеся издыхающими змеями черные пряди, гаснущие, неодолимо гаснущие глаза…

«Посмотри… на… меня…»

«Посмотри на меня! — заклинала, молила, упрашивала Лили, и телепатически, и просто так, вхолостую, внутрь враз образовавшейся на старом месте и готовой вновь её поглотить пустоты. — Посмотри на меня, ну же, ну!»

В тот раз, в той жизни никто не успел его спасти, никто не пришел на помощь. В той жизни рядом не было её.

Синеватые, кажущиеся подведенными темными тенями веки дрогнули, сердце радостно стукнуло и отдалось в качающих светоносную силу руках. Всё хорошо, сейчас всё будет хорошо!..

Над ухом пролетела и впилась в ближайший дубовый росток у подножия одного из исполинов зеленая молния. Что-то все-таки заставило Лили насторожиться, какой-то звук с той стороны поляны вывел её из транса долей секунды раньше, вынудив инстинктивно втянуть голову в плечи, пока тело уже разворачивалось, одновременно гася целительный огонь в ладонях и подгибая пружиной ногу, чтобы вскочить.

Беллатрисе досталось. Страшно было смотреть на эту некогда цветущую, ухоженную и балованную красотку, полную осознания собственной красоты.

Мантия разодрана в клочья, следы когтей виднелись не только в её прорехах, но и на лице, кистях, оголившихся предплечьях. Кровавые полосы пересекались и расходились и там, где ещё недавно полагалось быть метке — волдемортову клейму, исчезнувшему или поблекшему почти до невидимости с его смертью. С пальцев капало. Темного шелка локоны, и до того привлекавшие внимание своей нарочитой небрежностью, превратились в воронье гнездо с висящими из него сосульками разной длины.

Но страшнее всего были глаза. Они будто переняли по наследству от убиенного глубинный нечеловеческий огонь и теперь пылали такой лютой ненавистью, что одной её казалось достаточно, чтобы дрогнуть и отступить.

Лили отступать было некуда. Позади неё, залитый черными чернилами, лежал Сев — и каждую минуту, что Лили тратила на Беллу, она отнимала у него. Сколько этих минут у него осталось? Сколько их она ему подарила, начав, но не закончив лечение? Мало, слишком мало.

На пути второй зеленой вспышки Лили безысходно, из последних сил уронила текучий Щит. Широкий, чтобы хватило и на неё, и на Сева за её спиной. Выпивающий из неё магию, которая так нужна была сейчас для иного. Выдержит ли?

Выдержал. Подернулся рябью, как коуквортская речка в дождь, но выдержал, проглотив салатовую кляксу.

У Беллатрисы тоже тряслась рука, когда она подняла палочку в третий раз. Не от жалости, просто её тоже потрепало. Она поддержала предательскую кисть второй, прицеливаясь снова.

Перед четвертым «залпом» она остановилась и прищурила свои «фонари». Не потому, что устала. Тело подводило, но невербальные Авады она генереровала на чистой ярости.

— Нееет, я передумала, я не буду тебя убивать. Не сразу, — исцарапанное, покрытое грязью и кровью лицо кривилось маской презрения и отвращения. — Когда-нибудь эта твоя защита выдохнется, как и ты — и тогда мы с тобой потанцуем, рыжик, никуда ты от меня не денешься. А пока что — давай, померяемся силами, как девчонка с девчонкой, кто кого!

И она запустила в Лили обыкновенным Ступефаем, как первокурсница. Был велик соблазн убрать Щит, не тратить на него и верно иссякающие силы и по-простому отбить взмахом руки, как палочкой, как делали сотню раз на тренировках в Выручайке под водительством Сева. Отбить, а потом запустить в ответ чем-нибудь позаковыристее. Но… открыться? Открыть его? А что, если за Ступефаем вновь последует Авада, а она не успеет заслонить их обоих? Ну и просто: не к добру это, принимать навязываемые противником правила игры. Тем более — таким противником.

Лили мрачно сдвинула брови и оставила Щит на месте. Ступефай растворился в нем ещё быстрее Авады и столь же бесследно.

— А ты не такая глупышка, да? — продолжала ворковать Беллатриса, и от того, как это звучало, сводило зубы. — Ты горой стоишь за этого своего… Стой-стой, защищай его, пока можешь! Только не пропусти момент, когда он сдохнет позади тебя. Хотя как же ты не пропустишь, если не можешь оглянуться? Или можешь, а? Давай, оглянись, я разрешаю! Вдруг уже окочурился, а ты и не заметила? Давай! Я хочу увидеть, как ты будешь выть, когда это случится! Как будешь убиваться, что ничего не смогла сделать! А потом, когда мне надоест на это смотреть, я тебя убью. Не сразу.

Лили все-таки не выдержала и оглянулась — совсем мимолетно, бросив один короткий взгляд за спину. Чернил вокруг головы Сева стало вроде бы гуще, в сереющих сумерках они потихоньку начинали наливаться красным.

Больше ничего разглядеть она не успела, снова уставившись на противницу в ожидании новой пакости. Её не последовало, если не считать за таковую Экспеллиармус, Петрификус и ещё один Ступефай. Белла явно тянула время — и обе они знали, что оно на исходе.

Что делать? Попытаться аппарировать у Беллатрисы на виду и получить кинжал в грудь, как бедняга домовик во сне? Или не получить, а просто добить расщепленного ещё одной трансгрессией? Рискнуть и вступить в схватку? Стоять тут, как овца на заклание, и ждать, пока из Сева вытечет жизнь? Но стоять можно до бесконечности, а бесконечности у неё нет. У Сева нет.

Лили встряхнулась и незаметным движением убрала Щит, тут же послав в Беллатрису ответное Окаменение. Реакция у той оказалась на зависть — только палочка мелькнула, ставя Протего. И тут же волшебница, поняв, что девушка открылась, одарила её двумя Режущими подряд, почти без промежутка.

Сложно было представить, что можно действовать палочкой с такой быстротой. Даже без неё отбить оба оказалось непосильной задачей — одно из невидимых лезвий полоснуло вскользь по боку, от чего тому стало сначала горячо, а потом холодно. Стало ли больно, Лили не поняла — было не до того.

Белла словно издевалась, посылая заклятия вполсилы, чтоб не убить, но измотать, не поразить, но поглумиться. И дождаться момента, когда исполнится важная часть её мести.

Коротко свистнуло.

Очередная цветная молния ушла в небеса, сорвавшись с палочки до срока. Сама палочка выпала из разжавшейся ладони, укатившись прочь по сухой прибитой траве. Белла с удивлением перевела взгляд на длинную стрелу, что, подрагивая, торчала из её правого предплечья.

А в следующий миг на поляне оказалось тесно от множества стучащих копытами ног.

— Ты нарушила закон darach ciorcal, bean, — прогремел с высоты немалого роста голос пятнистого вожака. — Ты отправишься с нами на суд.

Беллатриса взвыла, рассыпая глазами молнии не хуже палочки, скользнула левой рукой за корсаж. На свет появился тот самый кинжал — не зря Лили о нем вспомнила. Но вторая стрела метко выбила лезвие — оно глубоко и криво вошло в землю у самых корней дуба.

Четвероногие звездочеты налетели на колдунью, подхватили и унеслись с поляны прочь, несмотря на то, что их жертва билась и брыкалась до последнего. Но самая яростная женщина, будь она хоть трижды Блэк, не в силах противостоять и одному кентавру.

Всё это Лили видела мельком, боковым зрением. Едва первое копыто вступило на поляну, она кинулась к распростертому Северусу.

Желчные пророчества Беллатрисы не сбылись — он был жив. Веки вновь затрепетали, а грудь судорожно поднялась, когда целительный свет снова окутал его шею — наверное, заживающую рану щипало.

Девушка была полностью поглощена процессом, когда к ней подошел вожак. Только скосила глаза на остановившиеся подле неё сливочной шерсти бабки.

— Он будет жить, iníon draíochta, — прогудело над её головой.

Не то чтобы Лили сомневалась в своем целительском даре, но от слов одного из признанных прорицателей и провидцев явственно полегчало.

— За что ваш народ будет судить мадам Лестрейндж? — коротко, чтоб не расплескать сосредоточение, спросила она о так её интересовавшем.

— Она пролила кровь в священном дубовом круге. Она подняла руку на Дитя Силы. Она предстанет перед судом звезд.

— Почему вы не вмешались раньше? Сев мог умереть! — прикусив губу, чтобы не кричать слишком громко, высказала девушка свое негодование.

— Он не умрет, — повторил вожак с разлитым в голосе убеждением. — Его нить пряма и длинна, как и твоя. Его кровь пролилась не от человеческой руки и не от злого умысла, мы бессильны были вмешаться, таков закон.

«Ну и дурацкий закон, значит!» — в сердцах подумала Лили, но вслух не сказала. Пообещал же кентавр, что Сев не умрет, а прочее — как было, так было. Вместо этого сказала другое, столь же важное, сколь и трудно формулируемое.

— А что мы… Что нам теперь?

— Множество нитей тянулось к вам, Leanai na Draiochta. Вы сплели их в клубок и связали из него новое полотно. Последняя нить обрезана, узел завязан, полотно готово. Звезды больше не говорят мне про тебя, iníon draíochta. Про тебя, твоего мужа и твое дитя.

— Это хорошо или плохо? — не в силах разгадывать шарады, попросила разъяснений Лили, немного успокоившись насчет маленькой жизни внутри себя.

— Это нормально, — в тоне человека-коня послышалась улыбка. Не веря ушам, девушка подняла взгляд на его лицо — и точно, суровый и загадочный звездочет улыбался. — Звезды мало про кого говорят.

Он повернулся и пошел вслед за своими собратьями через поляну, и круп его сливался цветом с разлившимся меж деревьями утренним молоком.

Где-то там, за лесом, вставало заспанное зимнее солнце. Где-то там, в заповедной чащобе свершался суд над преступившей древний закон. Где-то там, в уютные дома маглов незримо и незаметно приходило Рождество.

— Будь счастлива, Королева Беллетейне, — уже скрывшись за стволами, крикнул вожак. — Пусть нить твоя будет ровной и гладкой, как звездный луч!

* * *

Лили сидела посреди наступающего утра, на холодной закаменевшей земле, среди тычущих в светлеющее небо голые ветви деревьев, прижимая к груди голову Сева, и плакала. От усталости, от облегчения, от ощущения, что всё закончилось, от явившейся вместе с этим ощущением пустоты.

Руки её больше не светились — рана была залечена, два пузырька Кроветворного откопаны по бесчисленным карманам Сева, увеличены и влиты. В себя он пришел ещё на первом, что значительно упростило второй.

«Ну что ты, — успокаивающе думал он, так как Лили строго-настрого запретила ему говорить, чтобы не тревожить свежезаросшее. — Всё же в порядке, все живы… Я только сплоховал — бросил тебя одну в такой момент. Обещал не подводить — и подвел…»

«Заткнись, Сев! — хлюпала носом Лили, но громко думать ей это не мешало. — Мерлина ради, а то я до вечера не успокоюсь…»

Значит, всё-таки муж. Лили столько раз прикидывала за прошедшие полгода — ещё да или уже нет? Сработало или не сработало? Разорван был обряд или не так-то просто его разорвать? Размышляла и после — когда в Самайн постучала в дверь дома в Паучьем. Кто они теперь друг другу? Значит ли что-то перед магией и стихиями их размолвка? И, если да, то как это поправить? Не обидятся ли стихии на человечью непоследовательность и вздорность? Кем в глазах безликой, но повсеместно разлитой силы предстоит явиться их дочери? И кто, в конце концов, ей Сев?!

Но все эти мысли считались ею не ко времени и не к месту — тут на кону великие свершенья, а она о мелком, о женском. Какая разница, муж он там или не муж? Хиппи она, Мерлинова борода, или нет?! Условности и не более!

И вот теперь, катая на языке сказанное кентавром, она плакала ещё и об этом. О малости и недостойности своих сомнений и о их таком исчерпывающем разрешении. Звездочету виднее. Сказав так в Месте Силы, в том самом дубовом круге, где когда-то они впервые смешали кровь, он словно бы подтвердил, дополнительно укрепил их союз и упрочил статус.

Лили плакала и смотрела, как их, снова смешавших кровь, нити уходят далеко и ровно, близко-близко одна к другой, шелково поблескивая на нездешнем солнце, протягиваясь через мили и мили, через пространства и времена.

А она так устала. Безмерно, беспредельно устала от этого всего, что, даже закончившись, оставляет след. Захотелось туда, где нити, где то солнце, что превращает их в сияющий шелк. Где никто не знает их, и они никого не знают. Где нет ни Упивающихся, ни Дамблдора, ни ордена, ни свежих могил, ни сваренного про запас Уидосороса на кухне. Где нет павшего «Наутилуса» и призраков мертвых в запертых комнатах, где прошлое не пропитывает на каком-то уже генетическом уровне стены, булыжники, самый воздух. Где не нужно что-то выставлять напоказ, а что-то прятать, скрывая даже от соратников и друзей. Где есть только их с Северусом дом — или то место, что могло бы им стать. Где можно начать всё с самого что ни на есть чистого листа. Быть собой.

Жаль, что она не захватила в карман журнальную страницу. Та так истрепалась за это время, что даже многочисленные Репаро были не способны её укрепить — того и гляди расползется по сгибам цветными блестящими лоскутками.

Считается, по картинке нельзя аппарировать — и это тоже жаль. А почему нельзя? И почему она, преодолевшая уже столько запретов, никогда раньше не задавалась этим вопросом?

Считается, что и по воспоминанию, выкопанному из чужой памяти, аппарировать нельзя, а они это делали сотню раз. И даже в картинку из мутного, взбаламученного близостью живого хоркрукса сна почти что попали. Она бы сейчас попробовала попасть и в эту, вымечтанную, если б её взяла. Вот именно сейчас — попробовала бы.

Хотя, почему «бы»? Какая должна быть разница, откуда картинка, если она помнит там каждый камушек наизусть? Камушек, досочки в лодке, плотно пригнанные друг к другу, жесткую, будто жестяную, траву, белые обветренные стены…

Образ стоял перед внутренним взором яснее, чем на затертой колдографии.

Опасно? Бросьте, после сегодняшней аппарации не опасно больше ничего!

«Сев?» — напоследок шмыгнув, но ещё не полагаясь на голос.

«Да, жизнь моя»

«Тебе не кажется, что нам пора?»

«Домой?»

«Да» — после небольшой паузы и со значением.

«Боюсь, я сейчас ещё не совсем в форме для перемещения…»

«Не волнуйся, я справлюсь с нами обоими. И… закрой глаза»

«Зачем?!»

«Увидишь»

«Как же я увижу, если ты велишь закрыть глаза?»

«Увидишь, когда разрешу открыть»

«Ты что-то задумала?»

«Ты мне веришь?»

Он увидит раньше. Сквозь веки увидит заливающее мир, торжествующее жизнь солнце. Ему понравится их новый дом.

* * *

Когда первые, ленивые и словно отяжелевшие, напитанные лесной влагой, низкие и холодные лучи всё-таки перебрались через гряду деревьев, священный дубовый круг был пуст и безлюден. Только примятая жухлая трава да бурые пятна там-сям, указывали на то, что он вообще когда-либо посещался.

* * *

Северус открыл глаза, и в них ударило солнце.

КОНЕЦ