Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Примечание:

Давненько читатели, помнится, просили меня написать кусочек с финальной битвой глазами Сева. Я отбрыкивалась, говоря, что и так уже всё сказано, пусть и многое — между строк. А тут с месяц назад поняла, что, наверное, все-таки надо. Вернее, этот кусочек взял, пришел и стал быть. Вот, как руки дошли, так сразу и принесла)

— Том!

Северус вытолкнул это слово из разом сжавшегося горла и буквально физически ощутил накатившую тишину — и одиночество. Вокруг было полно людей: без году неделя соратников, авроров, анонимных Упивающихся, но ему вдруг показалось, что город словно вымер — никого окрест на многие мили, ни единой живой души, ни зверя, ни птицы, ни дуновения, ни звука. Только он — и высокая статная фигура напротив, недоуменно обернувшаяся на его ржаво скрипнувший окрик и вперившая в него тлеющие уголья глаз.

Рядом чуть слышно вздохнула Лили — и одиночество отпустило, как и не было. Какое же может быть одиночество, если она рядом, дышит, боится — за него и на него же надеется?! Он не один и никогда не будет один, если… если не облажается вот прямо сейчас. Наверное, эту иллюзию пустоты создала мощнейшая Заслонка, которую он обрушил на свой разум за секунду до того, как обратил на себя внимание предводителя Упивающихся и миг спустя после мысленного отсчета на раз-два-три для Лили. Заслонка, каких ему ставить еще не приходилось, но ведь и проверка ей предстояла нешуточная: воистину не на жизнь, а на смерть. Причем, ладно бы свою. Все силы, кроме тех, что шли на подпитку его половины Щита, всю свою магию, всё умение вложил он в эту ментальную преграду — и тут уже кто кого. Размениваться на Зеркало не имело смысла: лишняя трата энергии, ему же не убедить нужно Тома Марволо, а разозлить. До белого каления, до багровых глаз, до зеленого смертоносного луча.

И это удавалось, во всяком случае — пока. Каре-багровые очи на бледном аристократическом лице вперились в него, закогтили, как альпинистскими крюками — захочешь, не вырвешься, не потупишься, не отведешь взгляд. Благо, он и не хотел.

— Том Реддл! — повторил Северус, в душе торжествуя маленькую промежуточную победу: да, ты сцапал меня, но и я тебя — тоже. Ты уперся в мою Заслонку, проскользил по ней когтями, как кошка, съезжающая по коре дерева, и — не попал внутрь. Ты, привыкший к тому, что любые мозги распахиваются перед тобой, как незапертые окна на ветру, привыкший входить без стеснения и без спроса туда, где таилось самое сокровенное, обломался на подлете, а Заслонка даже не подалась. Прекрасно, теперь тебе будет просто жизненно необходимо взломать её, выдавить, откинуть прочь, это дело чести, не так ли, Том? Ты не привык в чём-то себе отказывать. Что ж, закинем удочку ещё глубже, заякорим тебя ещё крепче. — Игра окончена. Я знаю твою тайну!

Северус понимал, что по-настоящему борьба ещё и не началась, что Волдеморт только прощупывает неожиданное препятствие — уже взбешенный самим его наличием у какого-то «орденского» сопляка. Нажим чуть ослаб, пока Лорд разбирался с влезшей под руку Беллатрисой, но снова усилился, когда тот, заговаривая ему зубы про вампиров и чеснок, взялся за Заслонку всерьез. Изучающе, почти нежно исследовал по краям, не нашел нигде изъяна и пошел в лоб, постепенно наращивая нажим.

Бесспорно, самопровозглашенный вождь чистокровных тоже владел беспалочковой легиллименцией — не хуже, чем Дамблдор. Скорее всего, не хуже, чем он сам. Северусу никогда не доводилось прорываться в заблокированное от него сознание силой, да он бы и не стал этого делать, зная, какие последствия такой взлом может учинить. Так что сравнить свои силы с Волдемортовыми в проникновении он не мог — разве что в обороне. Односторонней. Как же это было непохоже на вкрадчивое, елейное просачивание директора! В его случае — вода камень точит, и Северус до сих пор не был до конца уверен, что избежал бреши в защите во время недавней аудиенции. Счастье, что не с Великим Светлым выпало ему вот так сражаться разумом один на один. А выпало с Волдемортом, и его ментальный таран уж всяко нельзя было не заметить!

Впрочем, и он сам не лыком шит, и Заслонка, хоть и гнула бока под натиском всё ярче горящих глаз, но держалась на славу. Пока. Долго ли он так продержится? И насколько ещё Реддл способен увеличивать давление? Надо бы ускориться, выбесить его поскорее, не доводя до проверки своей выносливости эмпирическим путем.

Голос Снейпа звучал ровно, не выдавая его напряжения, когда он дразнил Волдеморта, говоря про оклеветанного Морфина и первый, созданный после убийства родичей, хоркрукс. И только он сам знал, чего ему стоило держаться небрежно и звучать иронично. Внутри всё закаменело, каждый нерв был — как натянутая до предела струна, Заслонка почти ощутимо грохотала в своих воображаемых пазах, сотрясаясь от все более яростных ударов. Но ещё держалась. Пока.

— На сколько частей ты планировал поделить себя, гонясь за бессмертием? — ёрничал Северус, а по щеке, щекочась, катилась капля с взопревшего лба — уже не первая, далеко не последняя. Вот и снова пригодилось его вечное укрывище, его персональный полог, его вновь отросшие до неприличия патлы, которые так любит перебирать Лили!..

Нет! Ни тени мысли о ней, потому что она — его слабость. А он должен быть сейчас неуязвим, холоден, звонок и ядовит, как отравленный клинок. Гулок, пуст и непроницаем, как ходящая ходуном Заслонка.

Все лишние мысли он отмел подальше от переднего края сознания, от держащей удар Заслонки, загнал в самые недоступные глубины, чтобы если вдруг… Иметь лишние доли секунды перед тем, как всё рухнет. Перед тем, как Реддл узнает о невидимой Лили рядом, которая еле слышно дышит, которая касается его локтя своим, которая носит под сердцем их общую жизнь. Доли секунды — на Аваду, и гори оно всё огнем. Лучше жить с расколотой душой, если эти байки таки окажутся правдой, чем без неё вовсе — а так и будет, погибни она, а он каким-то чудом вдруг останься жив. Он уже пробовал жить без неё — не вышло. И это при том, что он знал, что с ней ничего не случилось, что она жива, здорова и, как ему казалось, счастлива.

При такой постановке вопроса он не сомневался, что Авада ему удастся, хоть и никогда не пробовал кого-то убить. Но пока Заслонка держалась, Северус говорил, а вот Волдеморт явно достиг своего предела: натиск больше не усиливался. Впрочем, и того, что уже было, хватало с лихвой.

Было приятно отметить, что противник тоже взмок, как пахарь — на высоком лбу блестела в фонарных отсветах влага, лицо ещё больше побледнело и ещё больше «расплылось», если это можно было так назвать: черты его всё сильнее убегали от взгляда. Глаза полыхали уж не стесняясь, вокруг них залегли тени усталости, отчего в неверном свете казалось, что они провалились внутрь и светят оттуда, как угольки из горшка.

И конечно, Лорд вознамерился его перевербовать — чтобы потом уже с расстановкой препарировать, если не выйдет обратить себе на пользу. Всё по заветам: не можешь предотвратить — возглавь, хотя бы декларируй это! А ведь до Реддла уже начало доходить, что расколоть этого выскочку с его защитой он — он! — не может. По крайней мере, не с наскоку, не сразу и не сейчас. Это само по себе было наверняка сильным ударом, безотносительно того, что этот самый выскочка наговорил, показав знание потаенных лордовых секретов.

Снейпу стало смешно: неужто Реддл считает его таким набитым дураком? Даже согласись, переметнись сейчас Северус, жить ему оставалось бы «плохо и недолго», как говаривал когда-то его недоброй памяти папаша. За кого же Реддл его принимает — ладно бы за потенциального предателя, это вполне в духе воззрений Тома Марволо, не жалевшего ни своих, ни чужих, но ведь ещё и за конченного кретина!

Смех, разлившись внутри, придал сил и краешком выскочил наружу, трансформировавшись в сардоническую усмешку, сопроводившую его ответ.

— Разве под силу смертным тягаться с божеством?! — Волдеморт, в свою очередь, решив, что почуял слабину, чуть отступил, собрался и грянул о Заслонку с новой силой, выгнув ту дугой и раскатив по всему сознанию Снейпа волну гулкой болезненной дрожи.

Усмешка ещё больше скривилась, став похожей на оскал, плечи, и без того уже закаменевшие, напряглись ещё больше, как бы беря на себя часть ментальной нагрузки. Заслонка стояла, но — пара-тройка подобных ударов, и ей несдобровать.

На миг стало мучительно жаль сил, растрачиваемых на поддержание Щита — их бы сюда, и можно было бы тягаться дальше!

А что если… забрать их оттуда, обескровить Щит, вложить всё, что есть, в разящий мысленный кулак…

И поймать Аваду, которую не удержит ослабленный, питаемый только Лили Щит! Поймать, а не отразить. Это бы стало избавлением, концом того чудовищного напряжения, которое уже просто невозможно было выносить…

Но это, конечно, была секунда слабости, шальная мыслишка, вроде тех, что посещают при взгляде в пучину с высоты моста: а что, если?..

Северус встряхнулся, выдворил непрошенную мысль туда же, где полагалось сейчас обретаться всем остальным, всем, кроме избранных, отобранных и подготовленных, и до боли сжал кулаки, физическим дискомфортом прогоняя самоубийственный соблазн. Скоро… Скоро всё кончится. Остался последний штрих. Лили тихо дышит рядом, ты просто не можешь, не имеешь никакого права её подвести.

— Когда богов свергают с небес, случаются землетрясения, — произнес Северус и… откинул Заслонку, в которой больше не было нужды.

Он поставил всё на этот отчаянный шаг — осталось выяснить, для победы или для поражения.

В алчущее, истомившееся, вытянувшееся щупальцем в сторону его разума сознание Реддла сами собой хлынули картинки — как когда-то в его собственное из того рокового лилиного сна. Тогда он не ждал их и не хотел, Реддл же хотел, но не ждал, что они придут сами, накатом, безо всяких усилий с его стороны.

Словно натянутой и внезапно отпущенной веревкой, откинутый назад, ошеломленный, он мог только смотреть. И смотрел: как корчились и завывали в Адском пламени его хоркруксы, части его бесценной и беспутной души, один за одним. Дом Гонтов, тайник в Хогвартсе, секретный ящичек в малфоевском столе — чтобы не возникло никаких сомнений в подлинности, в неподложности этих воспоминаний! — и пылающая вопящая сфера, сжирающая всё дотла. Драгоценная чаша в воздухе — в его, Северусовых, невидимых руках — и вопящий костер в виде шара на фоне рыхлого просевшего снега. Островок, залитый гнилушечным светом, и снова рука — теперь видимая, сжимающая родовую реликвию Слизеринов…

Конечно, это не могло продолжаться долго. Спустя пару мгновений Волдеморт бы оправился, собрался, воздвигся во всей своей внутренней жуткой мощи и раздавил бы сокрушительным ударом не защищенное более сознание противника. Но долго и не потребовалось. Карта сыграла, стрела попала в цель, блоха, укусившая лошадь, заставила всадника полететь носом в пыль.

Он даже не досмотрел до последнего аутодафе, упокоившего медальон. Он и без того уже всё понял. Поверил. И озверел, теряя остатки самообладания и рациональности. Вербовать? Допрашивать? Мучить? Нет, только убивать — уничтожать покусившегося на святое, растоптать, растерзать, растереть в порошок!

В этот момент Волдеморт меньше всего думал, для чего перед ним был разыгран этот спектакль. А может быть, привыкнув, что только он до той поры являлся режиссером, вовсе не представлял возможным кого-то иного на эту роль. Когда перед тобой лишь открытые до донышка, пресмыкающиеся и угождающие, когда каждое твое слово — закон, трудно устоять и не отказать другим в праве на собственную волю и собственные решения. Решение здесь возможно только одно-единственное: его. И это решение — заставить этого мерзкого самонадеянного мальчишку перестать быть.

* * *

Потом Северус так и не мог для себя определить, что в тот момент сверкнуло ярче: огненные зенки или салатовая молния. Может быть, потому, что не успел толком разглядеть ни то, ни другое, так как весь выпестованный, взлелеянный и почти увенчавшийся успехом план чуть не пошел по известному месту, чьё название набатом прокатилось у него в мозгу. Не по вине Упивающихся — те стояли баранами, оцепенев от обилия откровений, свалившихся им на голову, не из-за Беллатрисы — она-то непоколебимо верила в своего господина, не сомневаясь в неминуемой смерти дерзкого святотатца. Не от того, что под самый конец недостало сил — теперь, освобожденные от ментального поединка, они хлынули потоком, вызвав колотье в кончиках пальцев, будто в Самайн у костра.

Авада летела, УПСы стояли, Лили со всхлипом дышала рядом, бросив всю свою магию на его половину Щита.

А вот Поттер, тот самый Поттер, что пару раз был в шаге от того, чтоб его прикончить, внезапно вздумал его спасать.

Как всегда в минуты крайнего волнения, он думал громко: почти вслух, Северус даже не удивился бы, отдайся поттеровские мысли эхом от стен, как самый настоящий крик. Не нужно было прикладывать ни малейших усилий, чтобы их прочитать, скорее — просто выхватить из воздуха, ещё скорее — было бы попросту сложно их не услышать. И за одно это он готов был Поттера расцеловать — если бы на это было время. Но времени не было, и вместо поцелуев очкастый орденец получил всего лишь ментальный хук — почти нежный, так, как будто влип с размаху в мгновенно затвердевшую вокруг него смолу — и застыл в своем незавершенном намерении повалить Снейпа наземь, а заодно и получить сполна причитающееся тому заклятие. Рука, в которую уже полетел мозговой импульс, так и не поднялась для тычка. Зеленая молния, так толком и не рассмотренная, впилилась ровно туда, куда и должна была: в Щит напротив сердца Северуса, плесканула вспышкой по льду и полетела обратно.

Поттер, кажется, так и не понял причины своего секундного замешательства.

* * *

А потом, когда бывший лорд и уже не будущий властелин мира оказался на мостовой, время, до того растянутое в бесконечную спираль, вмещавшее в каждый удар пульса множество мыслей, понеслось галопом, потому что на действия это свойство ментальных упражнений не распространялось.

Орденцы завопили и ринулись вперед, Упивающиеся завопили и откатились назад, Белла завопила и стала палить вокруг без разбору. Людским водоворотом Северуса оторвало от Лили, ее локоть больше не ощущался теплом возле его руки.

Он тоже орал: и вслух, и телепатически, призывая, умоляя, заклиная взлететь из этого ада, отступить к нему, аппарировать домой, поберечься, ведь дело сделано, она даже услышала его, но…

Но вот зеленая вспышка летит Поттеру в затылок — тот в горячке боя совершенно забыл про свои тылы, неосмотрительно повернув оные в сторону Беллатрисы. Вспышка летит — и не долетает, размазывается мокрым акварельным пятном, блекнет. Разделенный надвое Щит больше не отражает, только принимает в себя, как раньше. Лилин Щит. И вот уже новая клякса расцветает — на этот раз возле Муди, проталкивающегося к осатаневшей фурии.

«Лили! Остановись! Прикройся! Уходи!» — безнадежно транслирует во всю мочь Снейп, тоже проталкиваясь, отбиваясь, отдавливая кому-то ноги и, кажется — кому-то упавшему — руки. Зная, что она не остановится, не прикроется и не уйдет, пока может кого-то ещё спасти. Зная, что она знает, что два Щита такой мощности, чтобы растворить Аваду, ей не удержать — это вам не заговоренные монетки в Гринготтсе, это чистая смерть.

И она остается.

Она мысленно охает, когда в пяти шагах от неё оседает Доркас — её проклятие сразило, пока лилин Щит прикрывал Шизоглаза.

«Где ты? Где ты?!» — мечется Северус, пытаясь отыскать её, отыскать эпицентр размазанных клякс, успевших к тому моменту уберечь от сестриного заклятия Блэка и ещё раз выручить Муди.

«Здесь, возле Сириуса… ой, уже возле Аластора… Прости, Сев! Я осторожно!..»

— Лили! Щит на себя! — орет Снейп, отчаяшись, и краем глаза видит изумление, расцветившее физиономию обернувшегося Поттера. Знал бы ты, кому обязан жизнью, дубина!..

Он сам не слышит, какими словами ругается, кроя весь Орден на чём свет стоит. Если из-за этой шелудивой шавки Блэка или кого другого из них с Лили что-нибудь случится!.. Они ещё Волдеморта добрым словом вспомнят, Беллатрису благословят!

Она должна быть где-то вот прямо тут, среди этих мельтешащих фигур, вот за этим плечом, нет, за этим… Сейчас он найдет Лили и хотя бы прикроет Щитом её саму, пока она спасет всё, что ни попадя, а там — ухватить под локоть, выдернуть в аппарацию…

* * *

— Сеееев! — слышит он заполошный лилин крик. Совсем рядом, но не с той стороны, откуда ожидал. Следом в сознание прилетает стоп-кадр собравшейся удирать Беллатрисы. Туда ей и дорога, пусть бы с ней разбирался аврорат — чай, не бессмертная, как ейный хахаль, но Лили явно считает иначе.

Чуть не сбив очки с зазевавшегося при звуках знакомого голоса Поттера, невидимая Лили кидается к Белле — и становится видимой. Мигом позже того, как Северус, наплевав на всю и всяческую конспирацию с налету обреченно вклинивается в воронку, в последний миг успевая схватиться за Лили, кошкой висящую на бешеной лордовой бабе. Перемещаться этакой виноградной гроздью — безумие, но выбирать не приходится: не мог же он покинуть Лили одну!

«Куда?!» — гирей вися на Лилиных коленях, кидает он важнейший вопрос.

И, получив в ответ картинку без единого слова — похоже, Лили совсем вымоталась! — вкладывает все свои высвобожденные и ощущающиеся бесконечными силы в аппарацию: тройную, сложнейшую, с одним противонаправленным вектором.

* * *

Когда видение величественного и удивительно спокойного после недавней кутерьмы Леса, родной поляны и царственных дубов наконец становится главенствующим и занимает весь обзор, Северус пытается выдохнуть с облегчением, но получается какой-то сип, шею словно захлестывает раскаленной проволокой, и последней мыслью в гаснущем сознании проносится:

«Неужели вот так по-идиотски?..»