Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Лили готова была провалиться сквозь землю, глядя на мать Сева, поднявшуюся из-за стола и застывшую античной статуей. Северус побледнел, покраснел, выступил перед Лили, словно закрывая собой девочку и ломким и каким-то чужим голосом произнёс:

— Я тоже тут живу. Это и мой дом тоже! И она пришла ко мне!

Эйлин вспыхнула, вскинула брови, откашлявшись, открыла рот и готова была уже ответить — то, что явно не понравилось бы ни своевольному сыну, ни его грязнокровной подружке… Но тут внезапно вступил Тобиас, будучи всего лишь в лёгком подпитии и потому неожиданно благодушным:

— Да ладно, мать! — развязно сказал он, не вставая, а просто развернувшись к вошедшим вместе со стулом. — Ты смотри, каков шельмец — чиксу притащил! Ишь — молодой да ранний! — и противно захехекал, масляно оглядывая Лили.

— Что ты несёшь, Тобиас?! Ты слышал, что он сказал? — драматическим жестом вскинув руки, повернулась к мужу Эйлин, а Сев, воспользовавшись моментом, быстро-быстро потащил Лили к лестнице и дальше, наверх. Та, пламенея ушами и сгорая от стыда, успела услышать ответ Тобиаса:

— А что! Растёт, паршивец — может, ещё и человеком будет! Вот я в его годы…

— Какие «его годы», ты думай, что говоришь! — напустилась на него жена. — Ему одиннадцать лет, окстись! И дело вообще не в этом — девчонка с той стороны реки да ещё и из обычной семьи!

— Да вот и слава богу! Хватит с меня уже всей этой забубённой херни и вашей чокнутой братии! Может, хоть у парня всё выгорит — а то с некоторых ни денег, ни толку!..

Дальнейший диалог, всё повышающийся в тонах, сначала приглушила захлопнутая и запертая Севом дверь, а потом какое-то заклинание, которое превратило все звуки снизу в размытый неразборчивый гул. Но и того, что она успела услышать, ей вполне хватило.

Сев не знал, куда девать глаза:

— Прости, пожалуйста!.. Я не думал, что мать так взбеленится — раньше она спокойно реагировала на разговоры о тебе… — он вспомнил самый первый разговор и поправился, — Ну, почти спокойно… Наверное, это из-за книги, зимой. Я, болван, тогда всё испортил! Прости!

— Ну что ты, Сев! Перестань! — разрываясь от жалости и неловкости, зачастила Лили. — Ты не должен оправдываться за своих родителей! К тому же, она права… это я ворвалась в чужой дом без приглашения…

— Не без приглашения! Я тебя пригласил! — гордо полыхнул глазами друг.

— Тебе не попадёт потом? Из-за меня? — меньше всего она хотела бы стать причиной его неприятностей, следы которых он нередко потом старательно скрывал — но не от её внимательных глаз.

— От мамы-то? Да нет, поорёт разве только. Не бери в голову. Тем более, она сейчас на Тобиаса собак спустит, они снова сцепятся — ей вообще не до меня будет… За отца отдельно извини… — Снейп мучительно краснел, не зная, куда девать руки. — Хотя от него и была польза, если честно. Но — лучше б не было… — Лили тоже покраснела, вспомнив мерзости, что наговорил нетрезвый мужчина, и его оценивающий взгляд. — Надеюсь, он ещё поддаст, забудет, что плёл и никогда больше это не повторит. А то ему же хуже…

Последнюю фразу мальчишка произнёс шёпотом на грани слышимости и, словно одернув себя, развил бурную деятельность: порывшись в сундуке, заменявшем ему и шкаф, и прикроватную тумбочку, вытащил футболку, джинсы, потом ещё одну футболку.

— На, переоденься, — смущенно сунул ей в руки первые две вещи, — А этим, — протянул третью, — вытри волосы, а то все полотенца внизу…

Договаривал он, уже развернувшись к двери и для убедительности упершись лбом в согнутые и прижатые к доскам руки. Хотя Лили и не сомневалась, что он не будет подглядывать — это же Сев!

Футболка — одна из тех, что она сама подобрала ему прошлым летом — была чистой и мягкой, пахла мылом и какими-то травами, мешочек с которыми она заметила в сундуке, пока там рылся Снейп. Джинсы — жестковатыми, как всегда бывает при стирке без кондиционера и сушке на воздухе, но они были сухими — и это искупало все их недостатки. Поколебавшись минутку, Лили натянула их прямо на голое тело, чтобы не промочить и эти. Пока она воевала с тугими болтами, нашлось время спросить:

— А что это за колдовство, из-за которого почти ничего не слышно?

— Муффлиато, — откликнулся Сев от двери. — Я зимой придумал, когда они особенно шумели. Надо же как-то спать, — он с видимой небрежностью дёрнул плечом. — Работает в обе стороны, как захочешь — можно глушить то, что снаружи, можно изнутри, а можно — и так, и так.

— То есть, они нас тоже не услышат? — в очередной раз поразившись талантам друга, спросила девочка.

— Только гул, как сейчас, и то, если сильно орать.

— Полезная штука! Научишь? — и не дожидаясь ответа, без сомнения, положительного, — Я всё, можешь поворачиваться!

Северус отлепился от двери, окинул взглядом Лили, такую непривычную в его вещах, с высоким тюрбаном из футболки на голове, покраснел при виде горки мокрой одежды, увенчанной трусиками в горошек, и наконец улыбнулся:

— Тебе идёт!

— Да ну тебя, не издевайся!

— Да правда! Тебе всё идёт, что ни надень!

Теперь пришла очередь краснеть Лили, которая в смущении обернулась к окну, и увидела там…

Они все стояли на подоконнике рядком, красивой линией от большей к меньшей, все — даже та розовая, с отколотым уголком, которую она оставила исключительно из-за необычного цвета и ещё потому, что она была единственная такой разновидности. В отличие от прочих поверхностей, включая пол, ни вокруг них, ни сверху, ни — Лили готова была поклясться — под ними не было ни пылинки. А венчал эту композицию тщательно высушенный и засунутый в самый лихо закрученный экземпляр — цветок хризантемы, который она воткнула ему в треуголку по дороге с ярмарки.

Больше всего это было похоже на алтарь, или на языческое капище, или на… комнату Бэкингема имени Анны Австрийской. «Только портрета не хватает» — подумала она и тут же устыдилась этой мысли, потому что — ну кто она такая, чтобы ей возводили алтари?! Пусть даже и из ракушек. И, наверное, от стыда, не иначе, кончики ушей стали нагреваться всё больше, пока не разгорелись пламенем, перекинув жар на шею, на щёки, на лоб, подернув влажной пеленой глаза. Потому что — не от счастья же, не может такого быть.

Как бы там ни было, Лили очень порадовалась, что стоит лицом к окну, а предательские уши плотно обхватывает тюрбан. Хотя ей казалось, что свечение, а то и дым должны быть заметны даже сквозь него. Изменившимся, севшим голосом она произнесла — как можно более беспечно:

— А что это ты ракушки не использовал? Они же для зелий, разве нет?

— А… э… это… — начал было тянуть что-то Снейп, тоже очень радуясь, что Лили стоит лицом к окну и, соответственно, его лица видеть не может, и одновременно ругая себя на чём свет стоит за то, что, таща её сюда, напрочь забыл про эту инсталляцию.

Но его мучения были прерваны чем-то большим и тёмным, на миг застившим немытое окно, и криком Лили, разглядевшей это что-то гораздо лучше:

— Смотри, сова!!! Сев, сова! Сова принесла письмо!!!..