Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

— Сев! Мы не должны его читать! — одернула девочка уже протянувшего было руку друга.

— Оно же вскрыто уже, она и не заметит! Мы аккуратно посмотрим и всё, — начал возражать мальчишка, но руку убрал.

— Какая разница — вскрыто или нет! Это же чужое письмо, неужели ты не понимаешь? Нас оно не касается!

— Но оно же из Хогвартса, как оно может нас не касаться? Это какая-то ошибка — не может магл получить письмо из школы магии!

— Ой… а вдруг… а вдруг Тунья всё-таки волшебница, а?! — Лили прижала ладони к щекам. — И ей пришло приглашение на учебу?..

— Ерунда! Подумай, Лилс — ей лет уже дофига — какое приглашение? Да и не может она быть волшебницей, никак не может.

— Ну а вдруг?! — не унималась девочка.

— Не вдруг. Во-первых, возраст — ни одного выброса за тринадцать лет? Так не бывает! Во-вторых, она не почуяла, когда я ей в голову влез — помнишь? Ну тогда, случайно… Я вот сразу понял, когда мать попыталась мне мозги пролистать — буквально в первую секунду, хоть она и очень так себе легиллимент. В-третьих — сколько ты билась, чтоб её чему-то научить, забыла? И что — и хрен с маслом! В-четвертых…

— Может, это из меня учитель никакой. Ты же сам вчера говорил, что невербальной магии обучить очень сложно. А она же всё-таки почувствовала шарик…

— Нет, Лилс, ты прекрасный учитель — меня же летать выучила! А начальный этап в виде шарика все чувствуют, там сплошная физика и ничего больше. Зажечь же не смогла? То-то и оно. Так вот, а в-четвёртых, будь она колдуньей, об этом знали бы — в Министерстве и в школе, я ж говорил. И уже давным-давно бы с ней связались.

— Как будто маги непогрешимы и не могут ошибаться! Мало ли, проворонили все сроки и вот, связались только теперь!..

Северус внезапно понял, что, споря с Лили и разубеждая её, он только удаляется от своей цели, а нужно бы наоборот — подыграть и подначить. Червячок сомнений точил его, но голос любопытства был сильнее, поэтому он сказал:

— Ну, может, и так. Но мы же этого никогда не узнаем, потому что ты не хочешь читать письмо… — и притворно тяжело вздохнул. — А могли бы уже десять раз на место положить и быть в курсе!

Если бы Сев продолжал с ней препираться, настаивать, уговаривать, Лили стояла бы насмерть. Но он равнодушно скользнул напоследок по письму взглядом, вынул у неё из руки катушку ниток, что она рефлекторно сжимала всё это время, и едва не вразвалочку направился к двери, всем своим видом демонстрируя, насколько ему неинтересно. Ах, если б хотя бы речь шла о личном дневнике Петуньи или письме от поклонника, или тайной тетрадке её стихов, буде таковые случились бы, но ведь этот конверт с печатью и гербом — официальный документ, там не может быть никакой постыдной тайны, а вот что-то важное и судьбоносное — очень даже. Лили практически не сомневалась, что там — извещение о зачислении Петуньи в школу, ей так хотелось утереть нос Севу, доказав, что это возможно, она уже так ясно представила их всех троих под высокими сводами Хогвартса, что…

— Ладно, будь по твоему, — услышала она свой голос как будто со стороны.

Когда Северус обернулся почти в дверях, она стояла у стола, держа в одной руке конверт, а в другой — освобожденное от него письмо. Ему бы радоваться, что его желание вот-вот исполнится, но по спине почему-то поползли мурашки.

— Может, всё же не надо, Лилс?.. Ты же сама говорила…

— А ты говорил, что нас это касается тоже. Мы, волшебники, имеем право знать, что в волшебном письме. Но прежде, — она подняла пергамент повыше, хотя Сев и не пытался его забирать, просто вернулся к столу, — поклянись. Поклянись, что всё, что мы сейчас узнаем, останется между нами. И если Тунью и правда приняли в Хогвартс, то ты удивишься и поздравишь её, как ни в чём не бывало, когда она об этом расскажет. Как будто это для тебя новость.

— Я поклянусь, Лилс, не проблема. И наплету ей, что хочешь, а надо — буду молчать до гроба. Мне не сложно. Но ты же сама себя съешь, если сейчас прочтёшь это ёбаное письмо, я же тебя знаю. Сейчас ты мне хочешь доказать, что ты права, а ещё хочешь, чтобы твоя сестрица тоже поехала с нами. Но этого не будет, в этом я тоже могу поклясться. И там — что угодно, но только не приказ о зачислении. И ты тут же пожалеешь, что прочла, и будешь мучиться, и от вранья будешь тоже мучиться, а я буду мучиться, глядя на тебя. И потом всё равно не выдержишь и расскажешь ей, а она с тобой расплюется за это, а ты её любишь, хоть она и стерва. Вот. Если я не прав, то забудь, что я тут нагородил, и давай прочитаем, потому что мне и правда очень охота знать. Но если нет… Так мне клясться?

Лили уронила руки вдоль туловища, беспомощно посмотрела на Сева и разрыдалась. Он подошёл, осторожно вынул из ослабевших пальцев пергаментный компромат, вложил в конверт и разместил на столе, как было, и только потом вздохнул и сгрёб подругу в охапку, неуклюже гладя по вздрагивающей спине.

Когда Петунья вернулась, письмо, со злости брошенное ею прямо на столе, встретило её на прежнем месте, а дома никого не было. Она, кусая губы, ещё раз перечитала его, а потом сделала движение, будто собираясь скомкать, но возведенная в степень аккуратность возобладала, и злосчастный конверт отправился в нижний ящих стола, где хранился, пусть и в идеальном порядке, но всякий хлам. Шмыгнув носом и вытерев глаза, девочка отправилась на кухню — ничто так не помогало бороться со стрессом, как шоколадные кексы. Сначала выпечка шоколадных кексов, а потом их употребление. Оба процесса были медитативны, приятны и умиротворяющи — безотказное средство.

Змей удался на славу — хоть и выйдя несколько кривобоким, но зато большой и с хвостом, всем котам на зависть. Выяснилось, что Левиоса, даже сдвоенная, «в два ствола», как обозвала это увлеченная вестернами Лили, имеет предел дальности — выше телеграфного столба змей не поднимался, хоть тресни. Залезание на забор прибавило ещё метр — значит, дело было не в волшебной силе, а на самом деле в расстоянии до заклинаемого предмета. По отдельности результаты их были схожи — лишь чуточку ниже совместного. Зато приступив к беспалочковой части, юные натуралисты так увлеклись, что потеряли змея из виду, когда он превратился в точку на августовском небе.

— Ничего, — утешал Сев расстроенную подругу, которой жалко было трудов и самого змея. — Может, он теперь улетит в космос — как настоящая ракета! Ведь никто не знает, насколько ему хватит заряда магии, которым мы его пнули. Представляешь, какие-нибудь астронавты выглянут в окошко из своего корабля — а мимо них как раз наш змей пролетит!

— В иллюминатор, — поправила Лили, уже улыбаясь во весь рот. А Севу только того и надо было.

Вечером Лили с некоторым замиранием под ложечкой стукнулась в комнату к сестре:

— Тунья, чудесные кексы, спасибо! — и без паузы продолжила. — Я у тебя нитки брала, нам очень нужно было…

Она протянула на ладони катушку, а Петунью словно подбросило током:

— Ты заходила ко мне сегодня?!

— Да, часа в два, — затораторила Лили, краем глаза отмечая, что письма на столе больше нет. — Ты как раз на занятии была, а мы змея делали, а без ниток…

— Какого змея?! — страдальчески изломила бесцветные брови Петунья. В ее голосе явно читалось «какого чёрта?!».

— Воздушного… — смешалась под её напором Лили и возблагодарила всех богов и Сева, что не прочитала то проклятое письмо. Иначе сейчас бы ей было в сто раз хуже.

— Детский сад!.. — всплеснула руками сестра и тут же недобро прищурилась. — И, конечно, конверт на столе видела. — Лили так смутилась и покраснела, что у Петуньи возникло страшное подозрение. — Что… Неужели ты читала?! Признавайся — ты совала туда свой нос, или… — тут её совсем перекосило, — этот твой дружок?!

— Нет! — звонко выкрикнула Лили, снова и снова радуясь, что Сев её удержал. — Ни я, ни он ничего не читали, честное слово!

Зная, что для мелкой эти слова — почти как заклинание, и, способная юлить по мелочи, на откровенную ложь Лили бы не пошла, Петунья немного успокоилась и даже не заорала снова, когда сестра продолжила:

— Хотя я очень удивилась. — она изо всех сил старалась избегать местоимения «мы», чтобы не злить Петунью ещё больше. — Это ведь из Хогвартса, правда? Скажи мне, Тунья… — и она посмотрела совсем, как в детстве, когда выспрашивала, есть ли взаправду зубная фея. — Ты всё-таки волшебница?

И вместо готовой сорваться ругани, внезапно для самой себя, Петунья, как и тогда, почти пять лет назад, обняла свою младшую, уткнувшись ей в макушку. Только на этот раз не засмеялась, а заплакала.

Сёстры прорыдали в обнимку весь вечер, но уходила Лили не с тяжёлым сердцем, как можно было ожидать, а с переполняющей её легкостью, как будто с души скатилась гранитная глыба, или её дуплетом ударили Левиосой, или она стала, как мыльный пузырь — радужная и невесомая. Петунья тоже, хоть ещё и изредка всхлипывала — судорожно, но всё реже и реже — уже слабо улыбалась, рассматривая свои руки, которые сестрёнка только что окрестила золотыми.

Севу в сухом остатке и после торжественного обещания молчать, как покойник, было передано следующее: Петунья заранее приготовила прошение к директору, даже имя подслушала из их разговоров, и когда прилетела сова с лилиным письмом, всучила ей своё, за что и была клюнута возмущенной нарушением правил птицей. И вот сегодня утром пришёл ответ…

— Может, сова и раньше прилетала, — рассказывала Лили другу, — но нас же не было, мы только вчера вернулись. И сегодня она её застала.

— Дамблдор отказал? — полуутвердительно спросил Сев.

— Ага… — Лили казалась огорчённой едва ли не больше сестры. — Очень вежливо написал, что это не в его власти и всё такое. Ещё и успехов пожелал…

— Ну а что он мог сделать, Лилс… — Северус, страдая от её расстроенного вида, взял её ладошку в свои. — Она и правда не увидит Хогвартса, не то что в нём учиться. Никто не в силах этого изменить.

— Наверное, ты прав. Знаешь, после нашего с ней разговора она как будто успокоилась немного на этот счёт. Надеюсь, у неё всё будет хорошо!

— Непременно будет! Человек, способный печь такие кексы, в жизни не пропадёт!