Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

В этот раз осознание пришло к Лили гораздо раньше. Напротив щерилась, воздевая палочку, уже знакомая физиономия, адски полыхающая глазами, в уши ввинчивался назойливый детский плач, и наблюдатель в её голове, не дожидаясь дальнешего, прекрасно известного, развития событий, перехватил управление на себя, рявкнув «ТАК, СТОП!», прежде, чем она сумела обдумать происходящее. И, в лучших традициях фаустовских грёз, всё вокруг послушно замерло, впечатавшись в момент, как муха в окаменевшую янтарную смолу. «Ух ты, значит, и так тоже можно!.. — мельком порадовалась успеху Лили. — Впрочем, логично — мой сон, что хочу — то и ворочу, в пособии и про это было тоже. Надо бы тут осмотреться, раз такое дело»

Перво-наперво она хорошенько вгляделась нападавшему в лицо. Нет, однозначно раньше она его не видела, не считая предыдущих снов, в точности копирующих этот. Высокий, старше папы, но всего с несколькими седыми нитками среди густых темно-каштановых волос. Правильные, классические черты, как у греческих статуй, искаженные гримасой ненависти. В этот раз страшное неведомое заклятие не успело сорваться с его губ, и они замерли раскрытыми на первом звуке. Рука с палочкой едва не упиралась Лили в грудь, и она опасливо сделала шаг в сторону, уходя с линии огня. Сразу стало гораздо легче, страх окончательно отпустил, позволив поверить в свои силы. «Я — Лили Эванс, это мой повторяющийся сон, — проговорила про себя заготовленную напоминалку девочка, — и сейчас я со всем тут разберусь».

Следующим пунктом она обозначила поиск ребёнка, чьи вопли отчётливо впечатались ей в память. Поиски закончились на первом же шаге, стоило ей чуточку откачнуться назад, поднимая ногу. Искомое впечаталось ей в поясницу деревянным решётчатым бортиком, и, обернувшись, Лили увидела сидящего в кроватке щекастого зареванного карапуза, со страху прижимающего к себе разноцветное одеяльце. Рот с несколькими белоснежными зубами застыл на полукрике, красная опухшая мордашка была изукрашена блестящими потеками слёз и соплей. Лили стало жалко несчастного детёныша, и она зашарила руками по кроватке: «Где-то здесь должны же быть платок или салфетка…» Найдя тряпочку в ромашках под подушкой, девочка осторожно и чуточку брезгливо вытерла рожицу малыша, стараясь прикасаться только через ткань.

В процессе оттирания её внимание привлекли две прозрачные крыжовины, донельзя контрасно смотрящиеся на фоне покрасневших от усердного рёва белков. В точности такие глаза Лили каждый раз видела в зеркале, стоило ей поссориться с Туньей или получить нагоняй от мамы. «Это что — мой, что ли?!..» — оторопело подумала она, опуская руку с платком. Ей и до этого несколько раз снились младенцы — гипотетически, по сюжету, её, но выглядели они невнятно и размыто, как часто бывает во снах, а порой и вовсе по ходу действия незаметно трансформировались в котят. Этот же смотрелся до безобразия реальным, включая сопливый нос, тёмные взлохмаченные волосы, ямочки на пухлых ручках, вцепившихся в цветастую ткань, и очаровательную пижамку в крошечных квиддичистах. Крыжовенный отчаянный взгляд был направлен ровно на то место, где она стояла, когда всё началось.

«Однако… Может, это и не я тут вовсе? Может, это какой-то отголосок прошлой жизни или просто иная реальность?» — ей доводилось видеть удивительно яркие подробные сны, как бы выглядывая из глаз совершенно другого человека, даже не всегда женщины. Такие сны она любила и даже издавна записывала в свою тетрадочку со стихами, что облегчило ей впоследствии ведение дневника сновидений, необходимого для всякого онейроманта. Так, может, и эта фантасмагория из той же оперы? С чего она решила, что это всё — про неё? Осмотр себя ничего особенного не принес: руки в трикотажных рукавах, ноги в мешковатых джинсах, балетки-тапочки… И чего все эти сновидцы такой упор делали на руки — мол, увидишь их во сне, и будет тебе счастье? Руки как руки, привычные, слушаются, похожи на её, но не совсем. «Ну, хотя бы не толстая» — хмыкнула Лили, озираясь в поисках зеркала.

Комната была небольшой и милой, с мансардным потолком из струганых досок. Светленькие обои по стенам, пушистый ковёр на полу, шкаф, набитый игрушками и увенчанный миниатюрной копией настоящей спортивной метлы, второй шкаф — платяной, белого дерева, кресло-качалка в углу, окно в змеящихся струях ливня, выходящее во мрак и полускрытое ситцевыми занавесками в зайчиках и ёжиках… Пеленальный столик, завалившийся набок возле распахнутой, покосившейся на петлях двери… Зеркала в интерьере не наблюдалось. Подумав минутку, Лили решительно шагнула к платяному шкафу — и впилась глазами в лицо, глянувшее на неё со внутренней стороны дверцы.

Это определённо была она. Старше, чем сейчас, старше Туньи, явно младше мамы, но она. Ей всегда туго удавалось распознавание возраста по лицам, поэтому Лили максимально расширила возможный диапазон: «Где-то от восемнадцати до двадцати пяти лет… Значит, это всё-таки будущее?.. А я и правда красивая!..» Подробности скрадывались в неярком свете ночника, но это несомненно было так. Скулы, и раньше довольно выраженные, поднялись и рельефно обрисовались («Как у Нефертити!» — подумала она); нос, немало удручавший её своей оконечной курносинкой, заострился, приобретя благородно-породистые очертания; глаза, цвет которых был неразличим в полумраке, казались ещё больше, впечатления не портили даже окружавшие их тени усталости и залёгшая между бровями морщинка тревоги. Сбившийся на сторону тёмно-медный хвост, ворот битловки — больше ничего в небольшом пространстве зеркала не помещалось.

Значит, она взрослая, и ребёнок в кроватке, скорее всего, таки её. «А где же… эммм… второй родитель? — задумалась Лили, прикрывая дверцу. — Не может же быть, чтобы?!.. — она заполошно оглянулась на застывшую красноглазую фигуру, по-прежнему стоявшую столбом посреди комнаты. — Нет, вряд ли! — мотнула она хвостом, отгоняя это неприятное предположение. — Он же мне в отцы годится даже тут. Да и не могла бы я вляпаться в такого упыря!» Кстати, почему у упыря в распоряжении была палочка, а у неё не было? Или, если в этом будущем она тоже способна управляться без неё, то почему, собственно, она не приложила упыря беспалочковой, вместо этого обречённо стоя под его заклятьем, как овца?! «Надо осмотреть дом, — решила Лили. — Хоть какие-то ответы должны же найтись!»

Выходить из худо-бедно, но освещенной комнаты в темноту коридора было страшновато, но оказалось, что темнота простирается всего лишь до лестницы, окутывая только небольшой коридорчик. Добротная деревянная лестница с лакированными перилами вела в просторный и уютный холл, служивший также и гостиной и освещенный несколькими магическими светильниками. На стенах висели какие-то картины, виднелся уголок рдеющего углями камина. Входная дверь была приоткрыта, но не выломана, как верхняя — словно её просто по-небрежности или в спешке не притворили как следует.

Повернув на площадке, Лили увидела не только весь холл целиком, но и то, что внизу лестницы кто-то лежит. По неестественности позы и нелепо раскинутым рукам сразу было понятно, что упал он не просто так, не внезапно остановился во времени, как всё прочее вокруг, а окончательно и бесповоротно мёртв. «Оппа, кажется, вот я и узнала, где «второй родитель», — замерла на месте Лили, тревожно вглядываясь в лежащую фигуру.

Темные встопорщенные волосы, длинные худые руки, полосатый свитер в синих тонах… «Сев?!..» — ледяная волна окатила её от макушки до пяток, болезненно сжав сердце, сделав ватными ноги. Если раньше всё происходящее казалось просто жутковатым приключением, логической шарадой в контролируемом пространстве сна, теперь Лили накрыло ощущением кошмара, липкого, немыслимого, до тошноты реального, от которого жизненно необходимо проснуться немедленно, сию секунду, броситься в севову спальню, просто слушать дыхание, знать, что жив… «Я не могу… Я не могу проснуться прямо сейчас!.. Я должна…»

Усилием воли, на этих чужих, непослушных, словно приделанных от другого туловища, ногах она сползла-сковыляла с оставшихся ступенек. Потянула за обтянутое свитером закаменевшее плечо. Тело неожиданно легко поддалось, перекатив безвольную голову по нижней широкой ступени. Блеснули треснувшими стеклами такие знакомые очки, беспомощно повисшие на одной дужке погнутой золотой оправы и не скрывающие пустого взгляда мёртвых светло-чайных глаз.

«Ебануться!.. — лексикон Нижнего города, почерпнутый за эти годы у щедро делившегося им Северуса, как нельзя лучше передавал её нынешнее ошеломление. — Поттер!..»

Она стекла вдоль стены на ступеньку, внезапно вспомнив, как дышать. Хотелось по-дурацки смеяться, петь, плакать — это не Сев! Да, похоже, что Поттеру в будущем не повезло, его жаль, никто не заслуживает такой участи и всё такое, но это не Сев!

«Значит, это таки не семейная трагедия, а разбойное нападение, — снова появилась способность мыслить, в голове закрутились шестерёнки. — Осталось только понять, как меня угораздило выйти замуж за Поттера, да ещё и — бррр! — родить ему ребёнка. Может, я сошла с ума или потеряла память?.. Глупости, Сев непременно нашёл бы меня и вылечил. А может, Сева в этой реальности нет? И я с ним никогда не знакомилась на площадке, не ехала в Хогвартс, не летела за руки на Бельтайн… Потому что иначе же невозможно себе представить, чтоб произошло вот это… Или… Или Сев умер? Погиб, нелепо подставившись под какую-нибудь нелепую случайность?.. Разве что так, разве что…»

Думать об этом было равносильно самой себе дёргать зуб плотницкими клещами. К горлу моментально подкатило, в глазах всё расплылось и преломилось. «Я обязательно разберусь во всём, что тут творится. Обязательно! — пообещала себе Лили, резко обрубая непрошенную меланхолию. — Ещё ничего не случилось — и, дай Мерлин, не случится!»

Она встала, одернула битловку и уверенно направилась к маняще приоткрытой входной двери. Она начнёт разбираться прямо сейчас!

Дверь подалась без скрипа, явив за собой не ожидаемый ночной пейзаж какого-нибудь города или посёлка, а плотное, клубящееся, ослепляющее и оглушающее ничто, бесцветное и вобравшее все краски одновременно. В нём не было времени, не было пространства, не было памяти, слов, эмоций, магии, не было Лили. Оно обволокло, окутало, поглотило её — и сделало собой, явив единственно возможный вариант реальности, вытравив даже самую мысль о том, что где-то и когда-то могло быть иначе.

Оставалась лишь точка, яркая точка далёкой сверхновой среди всеохватной пустоты, хранящая отголосок воспоминаний о каком-то ином существовании. Лили рванулась к этой точке, наотмашь, вложив все силы. Внезапно из ниоткуда появилось слово «Якорь», потом, по мере приближения к нему, стали возвращаться другие слова, за ними — контуры, прозрачные, зыбкие, словно вытканные из огня. Контуры множились, наслаивались, твердели, среди них Лили увидела крышу Вороньей башни, под ней — потолок спальни, ещё ниже — балдахин своей кровати и своё собственное прозрачное тело под сияющими одеялом.

Последним усилием она забила себя в себя — как квоффл в кольцо, как гвоздь в стену, как пулю в ствол карабина… «Я вернулась!..» — пронеслось вихрем, и глаза открылись.