Чистокровный спектр (джен)

Давина полностью поправилась после неудачного перемещения и вовсю наслаждалась жизнью, играя в салки и прятки, строя башни из кубиков или нападая драконом на Теодорову мантикору. Домовик следовал за детьми незримой тенью, и хотя бы об этом Эдриан мог не переживать. Он ждал, когда Давина задаст вопрос, на который у него не было ответа, и боялся её реакции, но вопроса всё не было и не было, и постепенно Нотт расслабился. Воспитываемая эльфами малышка совершенно не скучала по маме, а папу и дядю легко променяла на Теодора.

Остаток выходных Эдриан провёл в ожидании авроров. Проклятый «Пророк» не спешил сообщать правду, и напряжение нарастало. Будний день Эдриан начал уже со ставшего привычным ритуала — браслет, амулеты, запасная палочка; с каждым прожитым в неопределённости днём страх становился меньше, уходя в подсознание, и это пугало даже сильнее. Уверившись в безопасности, легко было забыть об осторожности. Невозможно быть начеку круглые сутки, но умный враг нападал именно в тот момент, когда уставший от паранойи противник становился беспечным, а Крауч был умным, в этом никто не мог усомниться.

Слухи стали единственным источником сведений. Кто-то что-то видел, кому-то кто-то что-то шепнул — концов было не сыскать, но постепенно просачивались сведения о том, кто заселил камеры предварительного задержания.

Во вторник напряжение достигло апогея — объявили о первом заседании Визенгамота по делам Пожирателей смерти. Раз назначили суд, думал Эдриан, значит, во всём разобрались и всех виновных вычислили и призвали к ответу — следовательно, всем остальным можно наконец выдохнуть и больше не волноваться. Ночью он долго не мог заснуть, пытаясь убедить себя, что худшее осталось позади, а его присутствие в зале суда никому не покажется подозрительным. Но страх подвести сына уже слишком сильно укоренился. Эдриан понимал, что ничем не может помочь, но в то же время он был единственным человеком во всём мире, кто был в силах успокоить Лестрейнджей. Даже не говоря ни слова — хватило бы одного кивка или даже выразительного моргания, чтобы сообщить, что Давина в порядке. Но смелости не нашлось — он так и не решился пойти. И подчиненных, вовсю обсуждающих предстоящее, не пустил:

— Мистер Коллинз, Лестрейнджи приходятся вам родственниками? — не мигая смотря ему в глаза, холодно спросил Нотт, подождал, пока тот преодолеет возмущённое онемение, и, так и не позволив вставить хоть слово, отрезал: — Суд — не развлечение. Если Визенгамот не рассматривает дела ваших близких, вам нечего там делать. Ну или берите отгул за свой счёт, запрещать вам развлекаться я не имею права, — уже мирно закончил он и махнул рукой. — Работайте, господа, мы сюда не ради болтовни приходим каждое утро.

Но за закрытой дверью Эдриан уронил голову в ладони и принялся молиться всем известным богам, в которых не верил, прося явить милость и пощадить хотя бы кого-то из этой семьи, не сиротя невинную малышку Давину.

Незадолго до полудня Министерство взорвалось радостными криками — Лестрейнджей осудили на пожизненное заключение, что осталось тайной для сосредоточенных на работе сотрудников Нотта. Пробкой вылетевших из управления одновременно с возвещающим о начале обеденного перерыва гонгом Коллинз вскоре вернулся с шокирующими подробностями, и Эдриану через приоткрытую дверь было всё прекрасно слышно.

Что Лорд желает прояснить ситуацию и разобраться с героем пророчества, Пожиратели знали. Однако о том, что он избрал именно сына Поттеров — нет. Как и о том, что визит свой Лорд решил приурочить к ночи Хэллоуина. И потому первого ноября, придя в себя после приступа боли в метке, никто из них не понимал, что произошло и чего ожидать в дальнейшем. Никаких распоряжений на время своего отсутствия Лорд не оставил, поверить же мерзкой газетёнке и признать, что Лорда больше нет, смогли не все. Беллатриса не поверила. И подбила мужа и деверя на поиски… Вот так они и оказались в доме Лонгботтомов — авроров из отряда Грюма, которые, как казалось Лестрейнджам, наверняка обладали той же информацией, что и Грозный Глаз, но не прятались в коконе неприступных заклинаний и потому были лёгкой добычей. Далее сплетники расходились в показаниях. Одни утверждали, что Лестрейнджи не получили ответов и убили своих жертв в приступе ярости. Другие говорили, что Лонгботтомы даже под пытками не раскололись. Третьи и вовсе кричали, что Пожирателей специально заманили в засаду и всё дальнейшее — провокация. Правды, как это часто бывало, обывателям не открыли. Однако итог был известен: состояние Лонгботтомов признали безнадёжным, а Лестрейнджам вынесли пожизненный приговор.

Если бы речь шла о ком угодно другом, реакция не была бы столь сильной, но Белла… Беллатриса была самой яркой, самой громкой среди них. Сильная, смертоносная, она как Алекто⁽¹⁾ карала врагов Лорда — смеясь и не задавая вопросов разя неугодных. И её арест и осуждение… Это был сокрушительный удар по боевому духу Пожирателей смерти. Страх затапливал сознание и толкал на ошибки.

Эдриан и сам не знал, как сумел сдерживаться до конца рабочего дня и покинуть Министерство так ни на кого и не сорвавшись, а дома — впервые с похорон жены — напился, не смея смотреть в наивно-доверчивые глаза Давины. Бесславный конец целой семьи ранил больнее чем сама смерть. Ужасный конец лучше ужаса без конца — эта истрёпанная банальность по-прежнему соответствовала действительности. Внутренний взор словно наяву видел серые каменные стены, тёмные коридоры и, конечно, дементоров, угрожающе зависших в десятке дюймов над землёй — готовых в любую секунду сомкнуть костистые пальцы на горле своей жертвы и втянуть ту в последний поцелуй; он чувствовал холод и ужас, распространяемый тварями, ощущал соль влажного воздуха и ёжился от призрачного ноябрьского дождя, напитывающего тюремную робу и тощий матрас. Азкабан перестал быть абстрактной страшилкой, обретя плоть и объём, и хотя Эдриан Нотт сидел в уютном кресле в собственной гостиной, все его мысли были там, рядом с Лестрейнджами, огонь не грел ледяные руки, сжимаемые в кулаки от невозможности что-то исправить. Мрачная участь грозила и ему, и потому не думать об этом было непосильной задачей.

Утренний «Пророк» наконец не поскупился на подробности. Статья, нужно отдать должное молоденькой журналистке, была написана мастерски: без лишних деталей, но подробно, а благодаря приложенным колдографиям при богатом воображении ничего не стоило представить, как всё происходило. Эдриан жадно всматривался в лица Лестрейнджей. Презрительная усталость Рудольфуса, яростное безумие Беллатрисы и замаскированный злостью страх Рабастана. Что они чувствовали в тот момент, когда судьи проголосовали за пожизненное заключение? О чём думали? Запечатлённые на колдофото секунды показывали, что все трое смотрели только на верховного чародея, но могло ли это быть правдой? Неужели ни один из них не искал в зале знакомое лицо? Не ждал помощи? Не надеялся на милосердие? Они не рассчитывали на присутствие Нотта с подтверждением, что Давина в безопасности?

И что именно они сказали на допросах?

Обхватив голову руками, сгорбленный лорд Нотт предавался печальным размышлениям в предрассветных сумерках, гадая, чем всё это закончится и вправе ли он надеяться на благополучный исход.

* * *

«Пророк» наконец разродился сведениями, интересовавшими всю Магическую Британию, и красочно, хоть и весьма расплывчато, поведал, что же произошло в ночь на Хэллоуин. И теперь к имени Гарри Поттера добавилось ещё одно — Сириуса Блэка.

Эдриан перечитал статью дважды, но так и не поверил в то, что Скитер написала правду. Лично Блэка он не знал — пока чистокровное сообщество проводило время на званых обедах и балах, поддерживая старые связи и заводя новые знакомства, Нотты были вынуждены считать сикли, так что хотя и получали приглашения на все мало-мальски стоящие мероприятия — как же, лорд Нотт с наследником! — сначала отец, а затем и сам Эдриан отвечали на них неизменным отказом: приличная мантия у нынешнего лорда Нотта в те времена была одна, и в ней он ходил на занятия. Однако от общих знакомых он слышал об этом конкретном Блэке предостаточно. Сын Ориона, брат Регулуса и кузен Беллатрисы и Нарциссы, Сириус с особой жестокостью уничтожил миллионы нервных клеток своих родственников, когда вопреки семейной традиции поступил на Гриффиндор, стал водиться с грязнокровками, а затем вовсе сбежал из дома и встал под знамёна Дамблдора, войдя в Орден Феникса. Кем себя мнил глупый мальчишка, Пожирателям было мало дела, однако убивать его никому не хотелось — наследник древнейшего и благороднейшего дома Блэков был неприкасаем в первую очередь из-за родственных связей, как бы тот сам к ним ни относился.

Эдриан прекрасно помнил, как Флинт, весь в крови и едва стоящий на ногах из-за серьёзного ранения живота, сплёвывая на ковёр в гостиной Малфой-мэнора, клялся оторвать щенку голову: «Где справедливость, Люциус?! Где, я тебя спрашиваю, справедливость?! Я, значит, гадёныша ничем сильнее Ступефая приложить не могу, чтобы ни дай Салазар не поцарапать, а этот уёбыш в меня фамильными проклятиями лупит! Уебу! В следующий раз встречу, помоги Мерлин, зааважу без изысков!» И слёзы Нарциссы Нотт тоже помнил, и дорогущие зелья, которыми та расплачивалась за спасение кузена… Иными словами, Сириус Блэк был врагом. Как пошёл за Поттером на Гриффиндор в одиннадцать лет, так и не отступился от своего выбора, несмотря ни на какие трудности, и в лицо Регулусу кидал семейные проклятия без малейших колебаний, хотя не узнать собственного младшего брата просто не мог. И вот теперь на передовице «Пророка» крупным шрифтом сообщалось, что Блэк предал Поттеров, провёл под слои защиты их дома своего хозяина, а когда всё пошло не по плану и вместо детского трупа обнаружились останки Лорда, помешавшийся от злости Блэк взорвал дом, погнался за ещё одним своим другом и убил его, заодно уничтожив дюжину магглов.

Что Блэк мог рехнуться — в это Эдриан мог поверить с лёгкостью. Как и в убийство магглов. Но вот в предательство Поттеров и, главное, в службу Лорду — нет. За два года могло многое измениться, но только не Блэк. Эти своей верностью не торговали никогда и ни при каких обстоятельствах. Да и какие обстоятельства могли бы развернуть все жизненные ценности Сириуса Блэка на абсолютно противоположные?!

В Министерстве только и разговоров было, что о Блэке. Если точнее, то о пожизненном заключении, которое тот уже отправился отбывать. Без суда и следствия — поймали и переправили в Азкабан.

«Да быть того не может!» — мысленно возмутился Эдриан, прислушиваясь к разговорам. Но со всех сторон звучало одно и то же: пойман на месте преступления вчера вечером, сегодня — отправлен к месту отбывания наказания. Если какие-то следственные мероприятия и были проведены, то все под покровом ночи, а результаты осели в какой-нибудь неприметной папочке в сейфе Крауча. И причина такой таинственности интриговала не меньше, чем сам факт внезапного перехода Блэка на сторону тех, кого он яростно ненавидел.

Но какой бы дикой ни казалась мысль, что сначала Беллу, а теперь и Сириуса отправили в Азкабан, а Блэки до сих пор не предприняли ничего для их освобождения, обдумать это можно было и позже, в конце концов, Блэк был врагом, а у друзей проблем было не меньше. После Лестрейнджей судебная машина разогналась и тормозить не собиралась. Нотт с ужасом узнавал о всё новых и новых заседаниях, после каждого из которых его друзья и знакомые отправлялись в Азкабан. Аврорат не спешил делиться информацией, поэтому приговоры звучали как гром среди ясного неба, и ежедневно можно было наблюдать, как в Атриуме топчутся изумлённые посетители: знакомые и родные осуждённых, которые даже не догадывались о том, чем занимались их близкие, и теперь не понимающие, как им быть: спорить и отстаивать доброе имя или же радоваться, что Аврорат оказался прозорливее их самих и сумел нейтрализовать угрозу.

В пятницу судили Долохова. Арест Антонина дался Аврорату дорогой ценой — поняв, что вырваться не удастся, тот отбросил всякую сдержанность и стал целенаправленно выбивать одного аврора за другим, не считаясь с собственными ранениями, — и потому слушание было стремительным. Даже Скитер — молодая акула пера, с недавнего времени приобрётшая популярность за счёт статьи о падении Тёмного Лорда и, возможно, потому направленная редакцией для освещения судов над Пожирателями, не смогла порадовать читателей никакими подробностями. Раненого Долохова притащили в центр зала номер десять, приковали цепями к креслу, а затем, не тратя времени даже на зачитывание обвинений, быстро вынесли приговор — пожизненное.

Антонин не входил в круг общения Эдриана, сказалась разница в возрасте, однако ближайший соратник Лорда ему нравился. Всегда с улыбкой, всегда спокойный, Долохов умел быть и строгим учителем, и надёжным напарником, и приятным собутыльником, и потому его судьба тронула Нотта. Но снова напиваться он не стал, хотя и хотелось, — в ближайшее время ему очевидно придётся столкнуться ещё не с одним болезненным разочарованием, так и спиться недолго.

В следующий понедельник на растерзание Визенгамоту попал Мальсибер. Во вторник — Трэверс… К среде Эдриан уловил закономерность. Каждый день Визенгамот рассматривал лишь одно дело членов Ближнего круга, а остальное время отводилось для мелкой шушеры — новичков, егерей, сочувствующих. И пока никто не избежал Азкабана, разнились лишь сроки: неизменное пожизненное для Ближнего круга и десяток-другой лет для остальных. Да и то, справедливостью вынесенные приговоры не могли похвастать: двадцать лет соседства с дементорами для ничего из себя не представляющего парнишки из Лютного, вся вина которого состояла в передаче нужных Пожирателям сведений о дежурствах Аврората, были равносильны пожизненному для Долохова. Антонин в адских условиях проживёт все пятьдесят лет, благо сильный маг и мужчина, а мальчишка сгинет через два-три года гарантированно.

Лондон заливало ледяным дождём, а расположенный много севернее Нотт-мэнор давно накрыло снежным покрывалом. Теодор с Давиной целыми днями носились под окнами, оглашая мир радостными криками и зазывая Эдриана принять участие в весёлой возне. Но сил на притворство после Министерства не оставалось, дома он не хотел и не мог заставлять себя делать вид, что всё хорошо. По вечерам, укутав обоих детей одеялами, Эдриан усаживался в кресло в углу детской и читал им сказки. То про зайчиху-шутиху, то про прыгливый горшок, и хотя дети уже знали их наизусть, им никогда не надоедало. А когда они засыпали, он возвращался в гостиную к камину или в отцовский кабинет, и думал, думал, думал, безуспешно пытаясь просчитать следующие шаги.

На среду был назначен суд на Каркаровым, и впервые с начала всей этой истории Эдриан позволил себе расслабиться. Игорь не был «своим», откровенно говоря, многие в организации недоумевали, откуда тот взялся и за какие заслуги Лорд его возвысил. Каркаров ни в чём, казалось, не превосходил англичан, зато довольно сильно отличался по менталитету — с ним трудно было общаться, — что не единожды становилось причиной недопонимания и проблем. Как ни странно, с Долоховым таких сложностей ни у кого не возникало… В общем, друзей среди Пожирателей Каркаров не завёл, и потому его судьба Нотта не интересовала. Но ровно до тех пор, пока прямо в зале суда не разразился громкий скандал.

Новости, уже традиционно, принёс Коллинз, который не только сам прислушивался к каждой сплетне, но и имел источники в каждом министерском подразделении, а потому всегда обладал наисвежайшей информацией.

Оказалось, что Каркаров, пользуясь тем, что не является гражданином Великобритании, потребовал себе иных условий следствия, и Министерство пошло ему навстречу, не желая провоцировать международный скандал. В обмен на имена «подельников».

Эдриан, который собирался снова сделать замечание Коллинзу насчёт нерабочих обсуждений, заскрежетал зубами и остался на месте, слушая эмоциональный пересказ через приоткрытую дверь и давя в себе желание найти и заавадить Игоря. Однако под конец выступления его мнение изменилось. Да, Каркаров предал организацию, когда согласился назвать имена, и всё же назвать его предателем с полным правом Нотт не мог. Игорь называл только тех, кто уже сидел в камерах предварительного задержания, на стульях в допросной Аврората или вовсе был переправлен в Азкабан для отбывания своего срока. Он назвал лишь одно неизвестное Аврорату имя — указал на сына главы Департамента правопорядка. Сдал Барта Крауча-младшего. Того самого Пожирателя смерти, кто успел скрыться из дома Лонгботтомов при аресте Лестрейнджей.

В первую секунду Эдриан онемел. В его голове не укладывалось, как он умудрился забыть о Барте, ведь такой козырь, как метка на руке сына Железного Крауча, мог послужить отличным средством для шантажа, с помощью которого удалось бы выторговать свободу хотя бы Рабастану. Но уже следующие слова Коллинза разрушили иллюзию: Крауч отрёкся от сына, даже не пожелав его выслушать, и в эту самую минуту Барт-младший скорее всего уже переплывает Северное море, получив от отца билет в один конец в Азкабан.

— Родного сына?! — ахнули хором несколько человек.

Коллинз, скорее всего, кивнул.

— Закон един для всех, — сказал он, явно цитируя Крауча.

Маги загалдели, обсуждая новости, и Нотт не стал им мешать — ему самому нужно было переварить информацию.

Крауч славился бескомпромиссностью и неподкупностью, ему прочили место министра на близящихся выборах, но теперь, конечно, об этом не могло быть и речи. То, что он не удержится и на своём посту, было очевидно даже далёкому от политики Эдриану, а вот чем скандал обернётся для Пожирателей смерти, гадать было бесполезно. Но помимо волнения за судьбы соратников ему не давала покоя мысль о Барте. В голове не укладывалось, как родной отец мог отвернуться от собственного сына.

«Что бы ни натворил Теодор, я прощу и приму это. Что угодно приму, но никогда не отвернусь от своего мальчика», — без малейших сомнений в себе подумал он, передёрнув плечами. Лорд Нотт не допускал и мысли, что может быть по-другому, и отказывался понимать таких, как Крауч, ставивших какие-то свои принципы выше благополучия собственных детей.

13.10.2020

1) Алекто — непрощающая Эриния.

В контексте — непрощающая несовершенство в вопросах чистоты крови.

Вернуться к тексту