Middle (джен)

Понедельник, шестнадцатого декабря, привычно начался с совещания у Робардса, закончившееся, не начавшись — потому что, хотя в этот день Лестрейнджу вернули звание старшего аврора, эта новость потерялась за другой: в Аврорат пришла Лисандра Гор. Выглядела она замечательно: глядя на неё, можно было решить, что она побывала в долгом и прекрасном отпуске, а не лежала сперва куклой, а потом долго восстанавливалась. Собственно, почти всё совещание и было посвящено её рассказу о случившемся — благо никаких чрезвычайных дел сейчас в Аврорате не было.

— Ты, честно говоря, выглядишь лучше всех нас вместе взятых, — сказал ей Сэвидж, когда все объятья и радостные возгласы закончились.

— И чувствую себя так же, — ответила она. — Я бы прямо сейчас вернулась, но мне нужно переаттестацию закончить. Но первого я буду!

— Вот нам и дежурный в новый год, — заметил Робардс, и Лисандра энергично кивнула:

— Да! Я соскучилась невероятно!

— Расскажи! — потребовал Робардс, и в кабинете повисла заинтересованная тишина.

— Ну… это было жутко, — начала она, скорей, довольно, чем испуганно. — Я помню, как пошла туда, увидела, что дверь открылась, и решила, что ну уж со мной-то не случится ничего. А дверь я просто заблокирую и закрыться ей не дам. Причём без магии — я думала, что подстраховалась, — она самокритично усмехнулась. — Я вставила в замок камушек — подобрала возле крыльца. И второй, большой, положила у порога — дверь просто не должна была закрыться. Закрепила заклинанием, конечно… но не помогло, — она вздохнула. — Поначалу, когда я вошла, всё было как обычно: дом и дом… я собрала всех кукол, вернулась было, а двери просто нет. И окна не разбить… а потом я попросту заснула, — она потёрла левое запястье. — Сама не знаю, как. А когда проснулась, не смогла пошевелиться. Б-р-р, — она передёрнула плечами. — Я всё понимала, слышала и чувствовала, но пошевелиться не могла. Только смотреть… и я точно знала, что когда нас, кукол, станет сколько нужно — я не знала, сколько, знала только, что есть какое-то конечное число, — всё закончится. Совсем, — она снова повела плечами. — И меня… нас всех не то чтобы не станет, но мы станем чем-то другим. Навсегда. И я так испугалась, когда тебя видела, — она посмотрела на Лестрейнджа. — Я пыталась докричаться, но ты ничего не понял.

— Нет, конечно, — отозвался он. — Я узнал тебя, но ничего не слышал и не чувствовал.

— Когда ты меня засунул в сумку, мне хотелось плакать, — призналась Лисандра. — Но не получалось: нечем было. И я слышала, как ты там ходишь, и ждала, когда шаги затихнут, но ты всё ходил, а потом я услышала удары, и… и ты знаешь — это были лучшие звуки в моей жизни, — она улыбнулась и, прижав руки к груди, склонила голову.

— Да, — сказал Лестрейндж. — Я хорошо ломаю стены.

— Если тебя уволят, — заметил Сэвидж, — можешь пойти в строители.

Все рассмеялись, и Лисандра продолжала:

— Знаете, это так странно — быть куклой… Ты всё видишь и всё слышишь, но, в то же время, твоё тело… это немного похоже на то, когда тебя трансфигурировали во что-то неживое, но намного хуже. Ты — фарфор и тряпки. Нет, не так… ты — замершая, умершая, сожжённая глина и мёртвые куски растений. Бр-р, — она поёжилась. — И ты знаешь, что, например, можешь сгореть или разбиться, и это очень, очень пугает. Когда ты нас засовывал в сумку, всех, — сказала она Лестрейнджу, — я была в панике. Я не знала, что будет, если у меня, к примеру, треснет голова или отколется палец на руке.

— Я был очень осторожен, — возразил он. — И следил, чтобы ничего не разбить и не порвать.

— Я-то этого не знала, — она вздохнула. — Это правда было очень страшно. Я до сих пор теперь держу чашку не за ручку, а в ладонях, — чуть смущённо призналась она. — Но мы с целителями работаем над этим.

— Чашка ладно, — сказал Робардс. — А как ты сама? Боишься падать?

— Уже нет, — ответила Лисандра. — Это было не так просто, но я, кажется, снова привыкла.

— Посидишь пока в отделе пару месяцев, — сказал Сэвидж.

— Как раз будет, кому делать всю бумажную работу, — заметил Робардс. — Стажёра-то вы лишитесь.

— Да, — сказала Флэк и очень выразительно потёрла руки.

— Ещё две недели, — напомнил Робардс.

— Всего две, — она улыбнулась и подмигнула Гарри, и он тоже улыбнулся ей. Всего две недели… С одной стороны, Гарри было очень интересно поработать и в других отделах, но с другой — ему ужасно не хотелось уходить оттуда, где он уже чувствовал себя своим. Конечно, он всё равно сможет заходить хотя бы в гости, но ведь это будет уже не то…

— Как вас расколдовывали, помнишь? — спросил Робардс, между тем.

— Ох, это было странно, — Лисандра повела плечами. — И очень медленно. И это ощущение, когда ты вроде бы уже из плоти, но сверху всё равно фарфор — так мерзко. Ты хочешь двигаться, но страшно, что он треснет, и непонятно, что тогда. Но, впрочем, двигаться ты всё равно не можешь — нас держали под заклятьем. А вы нашли того, кто это сделал-то? — спросила она вдруг.

— Нет, — ответил Робардс. — Ищем. Я думаю, мы обсудим это позже, пока говорить толком не о чем.

«А я так ничего и не узнаю», — вздохнул про себя Гарри. Нет, конечно, когда дело будет полностью раскрыто, он узнает вместе со всеми остальными. Но к расследованию он уже не будет иметь никакого отношения…

— Попался? — шепнул ему на ухо сидящий рядом Праудфут, покуда все прощались с Лисандрой, чтобы, наконец-то, перейти к текущим делам.

— Что? — тоже шёпотом ответил Гарри.

— Обидно уходить, да? Не узнав ответа? — понимающе спросил Праудфут, и Гарри признался:

— Да.

— А ты хотел вообще уйти, — прошептал Праудфут с упрёком, и Гарри чуть порозовел. Конечно, разве это могло остаться тайной? Интересно, кто им рассказал, сам Робардс или Лестрейндж? — Будешь в гости заходить — расскажем, как что выясним, — пообещал Праудфут. — Но пока что глухо.

— Я потом вернусь, — пообещал Гарри.

— Очень потом, — Праудфут ободряюще ему улыбнулся, и Гарри загрустил совсем. Он, конечно, понимал, что никто не возьмёт в Отдел особо тяжких зелёного вчерашнего стажёра, и начинать ему, конечно же, в каком-нибудь отделе попроще — но он, честно говоря, очень надеялся на это. Тем более что прецеденты были! Но, похоже, Гарри зря надеялся, и никто не собирался делать для него исключение. Это к лучшему, конечно, он прекрасно это понимал, но веселей от этого не становилось. Хотя бы потому, что никакой гарантии вообще потом попасть в Отдел особо тяжких не было: кто знает, как будет складываться жизнь и когда там окажутся свободные места, вернее, место.

Эти мысли несколько омрачили его радость от встречи с Лисандрой, и они же портили Гарри рождественское настроение — потому что чем ближе был праздник, тем ближе был и перевод. Документы все были уже оформлены, и Флэк уже заранее подарила Гарри выходной первого числа — а со второго он поступал в её распоряжение, и она же становилась, после Лестрейнджа, его наставником. Гарри совершенно ничего не имел против неё, она ему даже нравилась, но за полтора года он уже привык работать там и с теми, где и с кем работал! Однако время двигалось неумолимо, и Гарри уже видел, что ему вновь перестали поручать что-либо кроме бумажной работы. На само Рождество дежурство ему, как Лестрейндж и обещал, не поставили, а за неделю до праздника Лестрейндж его спросил:

— Поттер, у вас есть планы на рождественские каникулы? На само Рождество я вас не приглашаю: это семейный праздник, и вы, конечно, будете заняты. Но, возможно, днём двадцать девятого вы найдёте несколько часов? — он протянул ему плотный конверт, и Гарри, открыв его, увидел приглашение на обед на два лица. — Вы не будете дежурить, — улыбнулся Лестрейндж, — я вам обещаю.

— Я совсем не против, — признал Гарри. — Сэр, я буду, с радостью. Мы с Джинни, — добавил он, чуть-чуть порозовев.

— Буду рад вас видеть, — кивнул Лестрейндж. — Ничего слишком официального: ёлка, дети… я надеюсь, будет весело. Год был непростой — нужно отдохнуть получше.

— Мне не хочется отсюда уходить, — признался Гарри.

— Однажды вы вернётесь, — пообещал Лестрейндж. — А пока будете заходить в гости. Думаю, вам понравится у Флэк, там другая работа, но тоже очень увлекательная. И куда более «полевая». И подруга ваша там работает, — добавил он невинно.

— Я всё равно буду скучать, — возразил Гарри, и Лестрейндж ему улыбнулся.

К последней неделе Гарри, в сущности, закончил все свои дела, и в понедельник, двадцать третьего, заняться ему было почти нечем. Так что он напросился к Сэвиджу помочь с оформлением годового отчёта, и так и просидел за ним до вечера, и следующим утром пришёл пораньше, чтобы успеть побольше сделать — хотя, конечно, в Сочельник никто толком не работал, благо свежих преступлений не случилось.

На обед все разошлись довольно поздно, часа в два, и Гарри остался один. Ему не хотелось есть и уходить никуда тоже не хотелось, тем более что по традиции сегодня все, кроме дежурных, которым выпал несчастливый жребий провести рождественскую ночь здесь, расходились в пять, а то и в половине пятого.

В дверь постучали, и когда Гарри крикнул:

— Открыто! — в отдел вошёл дежурный.

— Вот, для Лестрейнджа, — он продемонстрировал Гарри небольшую плоскую картонную коробку со штампом Азкабана.

— Вот туда, — Гарри указал на нужный стол. — Что там?

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Там пометка, что вещь уменьшена в десять раз.

— Принял, — кивнул Гарри, но едва дежурный вышел, конечно же, не удержался и подошёл к столу Лестрейнджа. Что ему могли прислать из Азкабана? Открывать послание, конечно, Гарри не рискнул, однако и работать так же сосредоточенно, как прежде, тоже уже не мог, и едва дождался возвращения Лестрейнджа и всех остальных, отправившихся обедать вместе.

— Сэр, вам там прислали, — сказал Гарри, указав на стол. — Из Азкабана.

— Мне? — Лестрейндж удивился.

— Там пометка, что посылка в десять раз уменьшена, — на всякий случай предупредил Гарри.

— Вижу, — Лестрейндж взял со стола коробку, покрутил её в руках и пожал плечами. Затем, сверившись с отметкой, поставил её короткой узкой стороной на стол — и снял заклятье уменьшения.

— По-моему, это картина, — сказал Сэвидж, беря палочку.

— Да, похоже, — согласился Лестрейндж, и в воздухе буквально повеяло тревогой. — Я ничего не жду.

— Насколько это может быть опасно? — спросил Сэвидж.

— Понятия не имею, — ответил Лестрейндж. — Насколько мне известно, с картин моего брата ещё ничего в нашу реальность не выбиралось. Но я могу не знать чего-то. Посмотрим, — он указал палочкой на коробку и открыл её.

Это действительно была картина — портрет светловолосой женщины в светлом платье с вышитыми белыми и голубыми ирисами. Она улыбнулась и подняла руку, словно всех приветствуя — и Гарри услышал пронёсшийся по комнате тихий вздох. Лестрейндж медленно попятился, помотал головой, его кулаки сжались — и вдруг ринулся из комнаты, буквально проскользнув между руками попытавшегося было поймать его Сэвиджа, тут же кинувшегося вдогонку.

Праудфут вдруг грязно выругался — Гарри и не знал, что он тоже так умеет — и одним движеньем палочки вновь запаковал коробку и тоже выскочил за дверь.

— Кто это? — спросил Гарри у Долиша, но тот только медленно покачал головой. Дверь снова распахнулась, впуская Праудфута. Он буквально подлетел к шкафу с мётлами, схватил одну из них и кинул Гарри со словами:

— Гарри, останови Дольфа. Догони и останови — делай, что хочешь, не то он его убьёт. Живее! — крикнул он, и Гарри, поймав метлу, спросил, ничего не понимая:

— Кого убьёт? Куда?

— В Азкабан, — Праудфут буквально потащил его к двери. — Брата. Рабастана. Гарри, как угодно, но не дай ему стать братоубийцей.

Долиш подошёл к ним и сунул что-то Гарри в руку.

— Давай, давай, живей, мы вас догоним! — он вытолкал Гарри в коридор, и тот увидел возвращающегося Сэвиджа, лишь безнадёжно махнувшего рукой.

— Как угодно! — крикнул Праудфут, и Гарри понёсся к лифтам.