Middle (джен)

Почти вся следующая неделя снова прошла за сбором информации, а в четверг на совещании их отдела Лестрейндж, наконец, доложил:

— С делом Батчелора-Скоткинса ситуация следующая. У нас есть первый круг подозреваемых — довольно широкий, но я сужал его, как мог. Начну в хронологическом порядке. Дело семьи Гаджен, апрель восемьдесят второго. Дело вёл я, так что, в некотором роде, за все остальные жертвы несу ответственность тоже я.

— Прекрати, — велел Сэвидж. — Кто-то мне тут недавно объяснял, что все ошибаются. Тебе тогда сколько было?

— В апреле восемьдесят второго? Двадцать семь, — Лестрейндж скептически скривил губы. — Взрослый мальчик. Я тогда только вернулся после отстранения — это было моё третье, кажется, или четвёртое дело после возвращения. Миссис Гаджен убила своего супруга и его мать и отравилась сама. Поначалу это выглядело как коллективное самоубийство всей семьи, и я тогда почти закрыл дело, когда эксперты обратили внимание на большую разницу дозировок яда: у виновницы она была выше почти в три раза. Я тогда решил, что причиной стал застарелый семейный конфликт, и она сперва отравила родню, а потом испугалась ответственности и последовала за ними. Но теперь нам известны как минимум два человека, которые выиграли от этих смертей. Во-первых, мистер Гаджен занимал довольно высокий пост в департаменте транспорта, причём занимал его давно и уходить явно не собирался. Внезапная смерть открыла дорогу его заместителю, человеку довольно амбициозному. И второй: судя по всему, у мистера Гаджена была любовница, у которой был кавалер, за которого она потом и вышла замуж — он тоже мог желать смерти сопернику.

— Скажу ещё раз, — вмешался Сэвидж. — Ошибки бывают. Будем просто работать и исправлять. Продолжай.

— Дело семьи Кракнелл, — продолжил Лестрейндж. — Июль восемьдесят пятого, дело вёл старый Крикерли. Миссис Кракнелл убила своего мужа, его брата и их родителей. Выглядело это как острый семейный конфликт — соседи слышали, как они в последние пару дней ссорились, — но выгодоприобретателей здесь обнаружилось много. Первый — компаньон убитого мужа, в отсутствии других наследников получивший его долю в деле. Вторая и третья — сестра свекрови и сестра свёкра, получившие очень приличное наследство. Четвёртый — мужчина, от которого когда-то ушла миссис Кракнелл, который весьма тяжело пережил её уход.

— Сколько лет назад? — деловито уточнил Праудфут.

— Всего четыре, так что считается, — ответил Лестрейндж. — Я продолжу. Дело Билмсов, декабрь восемьдесят восьмого. Твоё, — он кивнул Праудфуту, и тот озадаченно почесал в затылке и признался:

— Не помню. Вот хоть зарежь.

— Мисс Билмс, шестнадцати лет, на каникулах убила младшего брата, мать и её мать, свою бабку, — напомнил Лестрейндж. — Ты списал это на… да, опять семейный конфликт — так, собственно, мы все поступили, но ты ближе всех подошёл к амортенции: ты считал, что всё дело в подростковой влюблённости, о которой говорили подруги девушки, и в том, что бабка и мать были против. Брат же, как ты решил, попал под горячую руку случайно: девица просто отравила лимонад, а потом, испугавшись ответственности при виде пены на губах, выпила остатки сама.

— Что-то такое я смутно припоминаю, кажется, — пробормотал Праудфут. — Но очень смутно.

— Это дело оказалось одним из самых сложных, — продолжил Лестрейндж. — На первый и на второй взгляд всё выглядело очень правдоподобно, но есть два выгодополучателя: брат и сестра матери семейства, соответственно, сын и дочь бабки, разделившие наследство. Дом и магазин — довольно прилично. Хотя они и так не были бедны, но деньги лишними не бывают, а бизнес — тем более. Следующее дело Олифантов, и снова моё. Март девяносто второго, мисс Олифант, незамужняя тридцати одного года, убила сестру, её мужа и его родителей. Рискну предположить, что это будет самое сложное дело, потому что очевидных выгодополучателей нет. Сестра с мужем служили в министерстве и жили небогато, его родители тоже состояния не имели — наследство осталось небольшое и отошло их старым родителям, которых эта история совершенно убила, сперва в переносном, а потом и в прямом смысле: все четверо скончались в течение последующих полутора лет, можно сказать, от горя. Я предполагаю какой-то личный мотив, но пока его не нашёл.

— Успеешь, — заметил Сэвидж.

— Дело Рейкпиков, — кивнул, соглашаясь, Лестрейндж. — Сентябрь девяносто пятого…

— Моё, — перебил его Сэвидж. — Я его даже помню… дикая какая-то выходка со старинным мечом и отрубленными головами.

— Так примерно, — согласился Лестрейндж. — Мне напомнить?

— Да, давай, и остальные же не в курсе, — Сэвидж глубоко вздохнул.

— Почему? — возразил Праудфут. — Я, вроде, помню… но в общих чертах. Рассказывай.

— Дело в самом деле кровавое, — не удержался от комментария Лестрейндж. — Мисс Рейкпик буквально через пару недель после окончания школы ночью отрубила мечом головы брату, к которому приехала погостить на море, его жене и их восьмимесячному сыну. Прямо в детской кроватке. А потом сделала себе нечто вроде харакири, но вышло не слишком хорошо — умирала она долго и тяжело. Нашла их утром соседка, заглянувшая в гости и увидевшая кровавое месиво.

— Я тогда так и не нашёл мотива, — признался Сэвидж. — В конце концов списал всё на внезапное помешательство в результате серьёзного напряжения на экзаменах — говорили, что она очень нервничала, плакала и пила какие-то зелья. Меч взяла со стены: брат коллекционировал холодное оружие, и они с сестрой с детства увлекались фехтованием. Что ты отыскал? — спросил он у Лестрейнджа.

— О наследстве здесь речь не идёт — у них остались только родители, тоже очень тяжело всё это пережившие, и маленький пятилетний брат. Не думаю, что пятилетка мог задумать такое, — качнул головой Лестрейндж. — Так что я стал искать в кругу погибших — и выяснил, что у мужа были любовницы. Подробнее пока не скажу — дело старое, нужно время, — но я бы искал там.

— Да, пожалуй, — согласился Сэвидж. — Ты знаешь, я бы это дело забрал. Раз уж я сглупил — мне и исправлять. Командуй, конечно, но…

— Неужто я буду спорить? — удивился Лестрейндж. — Нам с Поттером работы хватит.

— Я своё тоже заберу, — вмешался Праудфут. — И давай мне тогда ещё дело Крикерли.

— Я тоже заберу своё, — поддержал их Долиш.

— С тобой-то как раз, как мне кажется, всё просто, — возразил Лестрейндж. — Погоди, дойдём. Итак, следующее дело опять моё — я, как видите, отличился трижды, — саркастично заметил он, и Сэвидж поморщился и махнул рукой. — Февраль девяносто седьмого. Дело Форрест и Драбен. Вот на нём я как раз заподозрил неладное, но там всё было так очевидно… мисс Форрест буквально за день до свадьбы сбросилась вместе со своим женихом со скалы. Её родня была в шоке, его родные рыдали и говорили, что они в последнее время ссорились, а накануне случившегося он говорил им о том, что, кажется, поспешил и, возможно, она ему неверна… Меня это, признаться, смутило, но я не нашёл больше никаких мотивов, и решил, что если бы они хотели расстроить свадьбу, то вряд ли стали бы убивать сына, племянника, брата… а теперь думаю, что не всё так просто. Девушка была полукровкой, — он поморщился, — а вот юноша из старой чистокровной семьи. Не священная корова, конечно, — усмехнулся он, — но всё же. Во времена Пия они проявили себя весьма активными сторонниками нового министерства, — Гарри увидел, как дрогнули крылья его носа.

— Мотив, — подтвердил Сэвидж.

— Мотив, — согласился с ним Лестрейндж. — Я займусь. Осталось три дела. Дело Тригг — май двухтысячного, вела его Лисандра.

— Давай я его заберу, — предложил Долиш. — Тем более, ты говоришь, с моим просто.

— Бери, — согласился Лестрейндж. — Дело Тригг. Мисс Тригг, двадцати пяти лет, на дне рождения матери убила её, отца и брата двадцати лет. Тоже отравила — к счастью, не за общим столом, а ночью, банальным угарным газом. Вот тут ты помучаешься, — предупредил он Долиша, — потому что выгодоприобретателей как минимум три: партнёр отца в бизнесе, брошенная незадолго до этого девушка брата и кузина матери, с которой они люто враждовали лет двадцать. Возможно, это ещё не все — брат был довольно любвеобилен. Однако же выглядело всё это как несчастный случай, и я бы это дело вообще пропустил, если бы девица умерла вместе с ними. Однако она повесилась — наутро, прямо на лестнице. Лисандра списала это на шок и отчаяние, и вину за то, что она слишком рано закрыла заслонку в печи, но я так не думаю.

— Посмотрим, — коротко заметил Долиш.

— Теперь твоё дело, — сказал ему Лестрейндж. — Ноябрь двухтысячного. Дело Пеппер — то самое, где жена покончила с собой уже в Азкабане, убив мужа, свекровь и свёкра ради того, чтобы уйти к любовнику и не делить имущество. Но, — Лестрейндж поднял руку, привлекая внимание, — я считаю, что ты ничего не упустил, — он вновь посмотрел на Долиша. — Думаю, целью этого дела изначально было подставить Скоткинса, и недаром он клялся, что не знает никакой Пеппер, с которой, по показаниям свидетелей, встречался. Полагаю, он и вправду знать её не знал, а встречался с ней Батчелор под обороткой. А когда не вышло посадить его так, тебе подсунули то дело с магглой, в котором Скоткинс и вправду был виноват… но мне кажется, стоит посмотреть, как ты на эту магглу вышел.

— Пожалуй, — кивнул Долиш. — Я подниму дело.

— И последнее дело, — Лестрейндж кивнул теперь Сэвиджу, — твоё. Июнь две тысячи второго, дело Сайксов. Громкое дело и непростое.

— Я помню, — сказал Сэвидж. — Внучка, вернувшись из школы, отравила всю свою семью: сестёр, отца с матерью и деда с бабкой. Прямо вечером их с сёстрами возвращения из школы: все собрались на ужин, и из-за стола уже не встал никто. Сама мисс Сайкс обнаружилась только через четыре дня в том же доме — тоже отравившаяся и с предсмертной признательной запиской. Всё выглядело весьма достоверно — она писала, что думала, что беременна, и не могла признаться, и сделала то, что сделала, но теперь выяснила, что нет, и всё зря, и не может жить с этим. Такое бывает, и я… — он покачал головой. — Подруги её подтвердили, что у неё был роман с кем-то из Хогсмида… я поверил.

— Я бы тоже поверил, — поддержал его Лестрейндж. — Выгодоприобретателем довольно очевидно является или брат деда, получивший наследство — но, похоже, что братья были близки, и он тяжело это всё пережил, — или купивший недорого магазин деда и отца господин Спэвин. Засим всё, — он символически утёр совершенно сухой лоб. — Я думаю, нам нужно затребовать наружку за Батчелором. Круглосуточно. Он не идиот и не может не понимать, что его раз старые дела подняли, а с ним не связались, он в опасности. Поэтому я собираюсь с ним сегодня встретиться и пообщаться. Пока что исключительно как с пострадавшим.

— Давно пора, — явно не удержался Сэвидж, и Гарри понял, что этот вопрос возникает не впервые. — Сбежит же.

— Не сбежит, — покачал головой Лестрейндж. — Не должен.

— Почему? — с любопытством спросил Сэвидж.

— Он наглеет, — пояснил Лестрейндж. — А значит, теряет осторожность и критичность. Иначе убежал бы сразу после выхода статьи.

— И ты бы упустил его, — полувопросительно произнёс Сэвидж.

— Не упустил же, — усмехнулся Лестрейндж. — Нет, он не побежит, пока опасность не станет явной. Я могу и ошибаться, но мне кажется, что ему нравится ходить по краю. А сейчас он думает, что это ещё далеко не край. К тому же, он уже был в тюрьме и больше не боится. Представляете, что он чувствовал, когда туда попал?

— М-м-м? — протянул Праудфут.

— Представь, что ты уже убил — пусть чужими руками — двацадцать шесть, если я верно посчитал, человек. А в Азкабан попал за то, что магглорожденный. Что ты будешь чувствовать? — спросил Лестрейндж, склоняя голову к правому плечу.

— Парадоксально, да, — согласился Праудфут. — Такое издевательство судьбы.

— Потом ты просидел там около полугода, тебя спасли и отпустили с извинениями и приличной компенсацией, — продолжил Лестрейндж. — Скажи мне, что ты станешь думать об этих идиотах, которые приносят извинения серийному убийце? Который, кстати, даже и проклятья избежал возможного — потому что так проклятья не срабатывают: формально он не убивал. Ни разу, никого.

— Ну, это как сказать, — возразил Долиш.

— Конечно, — согласился Лестрейндж, — но чаще нет, чем да. Так что ты будешь думать обо мне, к примеру? — вновь обратился он к Праудфуту. — Отважно вытаскивающим тебя-убийцу из тюрьмы, а потом лично извиняющимся? Вместе с мало того, Робардсом — министром? — он поймал изумлённый взгляд Гарри и пояснил: — Да, тогда мы приносили извинения вместе. Я — как возглавлявший Аврорат во время арестов, и Шеклболт как действующий министр, ну и Робардс как новый глава Аврората. Джонс было не до этого. Мы хотели хоть что-то сделать человеческое, а не формальное. И вот представьте, господа, как это выглядело в глазах Батчелора. Побежит ли он теперь?

— Не должен, — согласился Сэвидж. — Ладно, убедил.

— И теперь нам с мистером Батчелором пора познакомиться, — сказал Лестрейндж, и это прозвучало как-то хищно.

— Игроки, — фыркнул Праудфут и вдруг спросил: — Гарри, а ты предпочитаешь покер или шахматы?

— Я — ничего, — немного удивлённо отозвался тот. — Ну разве что в шахматы немного играю, но… совсем немного. Я знаю, как ходят фигуры! — добавил он с шутливой гордостью. — В отличие от покера.

— Там нет фигур, — засмеялся Праудфут, а Лестрейндж неожиданно сказал:

— Это никуда не годится, Поттер. Мерлин с ними, с шахматами, но нельзя не играть в покер.

— Началось, — проворчал Праудфут. — Дольф, не порти парня.

— Этого? — уточнил Лестрейндж, и теперь уже рассмеялись все, включая Гарри, к которому он и обратился: — Я вас научу.

— Спасибо, сэр, — улыбнулся Гарри, — но я не…

— Не уметь играть в покер — это то же самое, что не уметь танцевать вальс или совсем не разбираться в квиддиче, — безапелляционно заявил Лестрейндж. — Вам не обязательно выигрывать — хотя это, безусловно, лучше, — но играть на среднем уровне вы просто обязаны.

— Он ещё Робардсу нажалуется, — предупредил Гарри Праудфут.

— Он сам на первой же игре узнает, — возразил Лестрейндж. — Но это после. Сейчас мы с Поттером пойдём знакомиться с мистером Батчелором, если никто не против.