Middle (джен)

— Это неразумно.

— Не время для подобной справедливости.

— Не время. Но и так нельзя.

— Нельзя. А так — тем более.

— А как можно?

— Его место займёшь ты. А он пусть остаётся — при тебе. Ты знаешь лучшее решение?

— Нет. Хотя это несправедливо.

— Это разумно.

День выпуска из Академии Аврората был солнечным и тёплым — по традиции. И Гарри подозревал, что традиция эта имеет самое прямое отношение к Отделу Управления Погодой — о чём, впрочем, говорить было не принято. Но даже если это так и было, то погожий день в июле не такая уж и редкость, так почему бы ему не выпадать на момент выпуска? Не так ли?

Зато следующий выдался унылым, серым и невзрачным — но, впрочем, Гарри это настроения не испортило. Он три года шёл к этому, и сейчас, выходя из лифта на втором уровне Министерства магии, ощущал лишь радостное предвкушение. Он больше не курсант — стажёр. И в следующем году он станет, наконец, аврором — младшим, но это не важно. Он будет всё-таки аврором!

Гавейн Робардс встретил его в кабинете крепким рукопожатием и, кивнув на стул, сказал:

— Добро пожаловать, стажёр Поттер.

— Прибыл в ваше распоряжение, — не удержался от улыбки Гарри.

Робардс кивнул и, сев, положил руки на стол и сплёл пальцы. Некоторое время он молчал — и Гарри казалось, будто Главный Аврор его испытывает, — а потом сказал:

— Я долго выбирал тебе наставника.

— Я буду рад любому, сэр, — заверил Гарри, начиная подозревать, что его ожидает какой-то подвох. Что ж, подумал он, ему не привыкать. Он справится.

— Не сомневаюсь, — Робардс обвёл его долгим и очень задумчивым взглядом. — Ты, по традиции, в течение двух первых недель можешь попросить замену.

— Я слышал, что подобное не поощряется, — ответил Гарри. Что же такое приготовил для него Робардс? Кого-то слишком — безусловно, но что именно? Строгого? Занудного? Дотошного?

— В данном конкретном случае тебя поймут, — сказал Робардс, и Гарри ощутил азарт. Да кто же это? И что с ним не так? Ну или с ней. Да, кстати, — может, это дама? — Так что не стесняйся.

— Понял, сэр, — кивнул Гарри, пообещав себе, что ни за что наставника не сменит — кем бы тот ни оказался. В конце концов, если он собирается стать хорошим аврором, должен уметь работать с разными людьми — а совсем уж никчемных тут не держат. Значит, дело, видимо, в характере — но ему ли, Гарри, этого бояться? После… всего.

— Отлично, — Робардс почти не глядя коснулся палочкой закреплённого над столом пергамента, расчерченного на пустые клетки — одна из них зажглась зелёным, и Гарри подавил улыбку, словно бы наяву услышав «Постоянная бдительность!» Он знал, конечно, что тогда в школе был не настоящий Моуди — но предполагал, что Крауч-младший хорошо его скопировал.

Дверь открылась, и Гарри, не удержавшись, обернулся и с нескрываемым любопытством уставился на вошедшего мужчину, чьё лицо показалось ему почему-то смутно знакомым. Очень смутно — как если бы тот был просто на кого-то похож. Лет, вероятно, сорока… нет, скорей, за сорок, поправил Гарри сам себя. А может быть, и больше… Тёмные, чуть отливающие рыжиной, довольно коротко стриженные волосы с заметной проседью, особенно на висках, сухие, чёткие черты лица, неяркие и правильные, тонкий прямой нос, тёмные глаза… кого же он напоминает?

— Стажёр Поттер, — официально проговорил Робардс, поднимаясь, и Гарри тоже встал, конечно, следом, — это ваш наставник. Старший аврор Радольфус Лестрейндж.

Что?

Гарри недоумённо поглядел на Робардса, однако же его лицо было сейчас абсолютно непроницаемо, и выражало исключительно приличествующую случаю лёгкую деловитость и, наверное, доброжелательность.

— Мистер Поттер, — сказал… Лестрейндж, коротко кивнув и без всякого стеснения глянув ему в глаза.

— Сэр, — скорее по привычке отозвался Гарри.

Вот теперь он понимал, кого ему напомнил этот человек — да, лица Лестрейнджей, обоих братьев, он, наверное, будет помнить ещё очень долго, если не всегда. Облик этого Лестрейнджа словно бы соединил в себе обоих, и сейчас Гарри не был готов разобраться в том, что и от кого тот взял. Вернее, нет, не взял, конечно, — что вместе с кем из них он унаследовал. Ведь он же… кто? Их брат? Кузен? Или, возможно, дядя?

— Добро пожаловать в аврорат, — повторил своё недавнее приветствие Робардс, и Лестрейндж, коротко склонив голову, кивком велев Гарри следовать за ним, вышел из кабинета.

Гарри, разумеется, последовал за ним, пытаясь успокоиться и начать думать и анализировать. Несомненно, этот Лестрейндж имел полное право быть здесь — и, если подумать, говорил Гарри сам себе, в этом ничего такого нет. Что он вообще знает о Лестрейнджах? Ничего, кроме того, что знают теперь все. Он ведь понятия не имеет ни о том, сколько было их всего, ни… ничего. Вообще. И это… упущение, наверное? По возрасту этот Лестрейндж должен быть их братом... Нет, не так. Он всё неверно формулирует. Не должен, просто это наиболее простое объяснение. Нет, вариант. Однако с тем же успехом тот может оказаться и кузеном, и даже дядюшкой. Но сходство… нет, всё-таки в качестве рабочей гипотезы Гарри решил принять, что этот Лестрейндж — брат. Хотя… хотя не могут же братья зваться одинаково? Родольфус и Родольфус. Это бред. Наверное. Хотя кто знает — может, там традиция такая. Нет, надо как-то это выяснить… и вряд ли это тайна. Вот хоть прочитать в архиве дела тех двоих — если этот им всё же брат, то это будет там указано. Да, с этого он и начнёт.

Тем временем, они прошли по коридору и вошли в одну из больших комнат, разделённую невысокими перегородками на шесть секторов. Табличку на двери Гарри за своими размышлениями позорно проморгал и потому не знал пока, в какой отдел попал.

Лестрейндж свернул направо в первый же отсек — у самой двери — и уселся за абсолютно пустой стол лицом к ней, кивнув Гарри на стул, стоящий к ней спиной. И, когда тот сел, повторил последние слова Робардса:

— Добро пожаловать в Аврорат, стажёр Поттер. Я прочитал ваше дело — но этого, я полагаю, недостаточно. Пожалуйста, расскажите немного о себе.

Конечно, Гарри к этому готовился, но сейчас, вот именно сейчас, слишком выбитый из колеи, к своей досаде, растерялся и ответил не так быстро, как хотел бы. Лестрейндж его не торопил: смотрел спокойно и немного вопросительно, не улыбаясь и не хмурясь, но очень, очень внимательно. И когда Гарри отдал ему папку со своим делом и закончил официальное представление, которому их всех учили, чуть кивнул:

— У вас отличный аттестат, но не думаю, что вас все дисциплины интересовали одинаково. Что было вам ближе всего?

— Защита от Тёмных искусств, — Гарри в ту же секунду пожалел и о своём ответе, и о тоне — всё вместе прозвучало вызовом и, следовательно, весьма непрофессионально.

Лестрейндж чуть кивнул. Несколько секунд он молчал, и Гарри казалось, что он сейчас ещё о чём-то спросит — и угадал, однако же вопрос всё равно прозвучал неожиданно:

— Как вы полагаете, Поттер, какое качество понадобится вам больше других в ближайший год?

— Не знаю, сэр, — нет, Гарри не хотел гадать. Он уже промазал с предыдущим ответом — он был абсолютно в этом убеждён, хоть Лестрейндж и не дал ему повода так думать.

— Терпение, — ответил Лестрейндж. — У большинства стажёров его не хватает — и они уходят. Первый год будет самым скучным и при этом занятым временем в вашей жизни, — он чуть улыбнулся, и лицо его смягчилось и стало и моложе, и живее. — Надеюсь, вы к этому готовы.

— Я не против поскучать, — ответил Гарри — совершенно искренне. Честно говоря, приключений ему уже хватило. Навсегда.

— В таком случае, начните с изучения этих форм, — Лестрейндж открыл один из ящиков стола и протянул Гарри лежащую наверху папку. — Это до обеда, а потом я дам вам оформить первый протокол.

— Мы изучали делопроизводство, сэр, — Гарри очень, очень постарался, чтобы это прозвучало вежливо и без досадливого нетерпения.

— На втором курсе, — кивнул Лестрейндж. — Проблема в том, что формы меняются примерно раз в полгода. Впрочем, — он легко пожал плечами, — можете попробовать, — он снова открыл ящик и протянул Гарри уже гораздо более пухлую папку. — Это старое дело, — добавил он, — давно закрытое. Так что спокойно тренируйтесь — спешки нет. Как закончите — приносите… вам сюда, — он взмахом палочки развеял перегородку между своим рабочим местом и соседним и сделал приглашающий жест. — Это ваше место. Эти перегородки гасят звук, — добавил он, — но здесь всё равно бывает шумновато. Устраивайтесь как вам нравится, вам здесь предстоит провести очень много времени. Будут вопросы — обращайтесь.

Он восстановил перегородку, и Гарри остался в некотором смысле один — правда, очень ненадолго. Очень скоро отдел начал заполняться, и Гарри только по появлению сначала Роберта Сэвиджа, а потом и Катберта Праудфута понял, что распределён в отдел Особо тяжких преступлений.

Кроме них, здесь работали ещё Джон Долиш и Лисандра Гор, с которой Гарри до сих по не был знаком. Честно сказать, она ему не понравилась: очень высокая жилистая блондинка, она зыркнула на него и спросила у Лестрейнджа:

— Твой новый стажёр?

— Ну, теоретически он общий, — через стенку Гарри Лестрейнджа не видел, но по тону ему показалось, что тот улыбается.

— Вот тебе заняться нечем, — фыркнула она и уселась за стол у окна через проход от Гарри.

— Не завидуй, — отозвался Лестрейндж. — Полагаю, когда Поттер набьёт руку, он немного разгрузит с отчётами всех нас.

— Я надеюсь, — Гор посмотрела на него, и Гарри подумал, что, вообще-то, он не секретарь, но, похоже, здесь это мало кого интересует.

К изучению выданного ему дела Гарри приступил с энтузиазмом, который, впрочем, поубавился, когда он открыл вторую папку — с формами отчётов. Зачем они вообще потратили на это целый семестр, думал он с досадой, если те в самом деле изменяются так часто? Впрочем, на первый взгляд изменения выглядели не такими уж серьёзными, так что Гарри рассчитывал закончить к обеду. И напрасно, потому что дело оказалось не таким простым, и обед бы Гарри пропустил, если бы не Праудфут, назвавший подобное пренебрежение к еде преступлением и буквально вытащивший его в столовую.

— Как тебе у нас? — добродушно поинтересовался он, когда они устроились в конец довольно длинной очереди.

Праудфута Гарри знал по академии — тот вёл там двухнедельный курс практических занятий, на которых они не то что подружились, но, что называется, сошлись — так, как могут сойтись ученик с учителем, равно увлечённые своим предметом. Честно говоря, Гарри надеялся, что тот станет и его наставником в отделе, но…

— Отлично, — ну не говорить же, что отчёты — это вправду скучно. Но, в конце концов, Гарри знал, что так и будет — его предупреждали, да и сам он, честно говоря, отлично понимал коллег. На их месте он бы тоже спихнул эту писанину на кого-нибудь.

— Привыкай, — Праудфут похлопал его по плечу. — Поначалу будет нудно, да, но если втянешься, не пожалеешь.

— Да я был готов к тому, что на стажёра спустят всю самую скучную работу, — заверил его Гарри.

Ему ужасно хотелось расспросить Праудфута о Лестрейндже, и он пытался подобрать нужные слова, чтобы не выглядеть… неправильно. Так что начал издалека:

— Сказать по правде, я надеялся, что вы меня возьмёте, — признался он, когда они уже почти подошли к раздающей еду неторопливой худенькой старушке, которой на вид было лет сто пятьдесят. — Ну, в стажёры.

— Ну-у-у, — протянул Праудфут, иронично глянув на него, — это было, так скажем, коллективное решение. И, должен тебе сказать… м-м-м, — протянул он, отвлекаясь на еду и выбирая между треской, тушёной бараниной и большим куском жареной свинины. Затем последовали такие же долгие выборы гарнира, салата и десерта — так что разговор продолжился лишь только за столом, куда Праудфут отлевитировал свой плотно заполненный поднос.

— Что вы должны сказать мне? — улыбнулся Поттер, опускаясь напротив. — По поводу вашего коллективного решения?

— А, да, — похоже было, что Праудфут над ним подшучивает. — Решение. Ну-у-у… — он огляделся, не нашёл, на что отвлечься, вздохнул и ответил уже серьёзно: — Дольф отличный наставник. Сколько его помню, он всегда больше всех возился со стажёрами. Так что держись его — и всё будет отлично.

— Понятно, — нет, это было совсем не то, что Гарри хотел знать. — Я хотел спросить. А кем он приходится тем Лестрейнджам? Родольфусу и Рабастану?

— Братом, — Праудфут внимательно поглядел на Гарри, а потом картинно потёр руки, облизнулся и, взяв нож и вилку, заявил: — Ну-с, проверим, насколько эта свинка была ленива при жизни.

Потянулись странные, скучные, но с утра до ночи заполненные делами дни. Лестрейндж оказался человеком до отвращения скрупулёзным, и раз за разом возвращал Гарри этот несчастный отчёт с красными пометками. И когда к концу первой недели Лестрейндж вдруг сказал:

— Да, теперь всё верно, — Гарри ощутил себя почти счастливым. — Будем считать, что первый этап обучения закончен, — Лестрейндж жестом пригласил его присесть, — и приступим ко второму. С этого момента, если вы не заняты каким-то делом, вы тенью ходите за мной — везде. Напомню, — он чуть улыбнулся, в основном глазами, лишь чуть приподняв кончики губ, — тени молчаливы. Не ждите, что я позову вас — просто следуйте за мной; если это будет неуместно, я остановлю.

— Да, сэр, — всё-таки с ним Гарри чувствовал себя слегка неловко. С остальными было проще: с Сэвиджем — начальником отдела, с которым Гарри был тоже уже знаком раньше по курсу в академии, — и Праудфутом они, в некотором роде, приятельствовали, с Долишем, к которому у Гарри, честно говоря, были некоторые вопросы, сохраняли прохладный нейтралитет и общались исключительно на рабочие темы, с Гор же не то что враждовали, но старались игнорировать друг друга, — а вот с Лестрейнджем было сложнее. Тот был неизменно вежлив, подробно отвечал на все вопросы — но Гарри его совсем не чувствовал и не понимал. Собственно, второе было главным: он не понимал, что Лестрейндж здесь делает. Нет, конечно, Гарри говорил себе, что брат за братьев не в ответе и совсем не обязательно должен разделять их взгляды, интересы и делить занятия, но… но отделаться от неправильности происходящего не мог.

Наверное, ему бы так же дико было бы увидеть среди Пожирателей того же Регулуса — если бы когда-то всё пошло иначе. Потому что Регулус был бы для Гарри, прежде всего, братом Сириуса… и когда Гарри задал себе вопрос о том, что делал бы, столкнись они в бою, не нашёл ответа.

А тут — брат… братья.

У самого Гарри никогда не было брата — если не считать, конечно, Дадли. Но тот был ему кузеном, да и отношения у них всегда были скверными, и Гарри никогда о нём не думал как о брате — до этого момента. А теперь вспомнил тот царапающий чем-то изнутри вопрос, который задавал себе когда-то, когда только подружился с Роном: как это — иметь так много братьев? И сестру? Как это вообще, когда у тебя так много родственников — причём равных, а не старших?

И теперь этот вопрос вернулся и уже не давал ему покоя, и в свой первый выходной Гарри пошёл не на встречу с Джинни, а в архив.

Дела Лестрейнджей он получил легко — их принесли так быстро, будто ждали Гарри. Он отметил это, но решил обдумать после, — а пока что начал изучать бумаги. И остался весьма разочарован результатом — хотя, собственно, чего он ожидал?

Итак, их было трое — братьев Лестрейнджей, рождённых с разницей в два года. И тот, что Гарри интересовал, был средним — к сожалению, в делах не было их детских колдографий, но зато имелись взрослые, по которым сходство между средним братом и двумя другими, не особенно похожими между собою, было очевидно. Собственно, всё, что нашёл Гарри — это то, что знал и так: что в период пребывания на посту министра магии Пия Тикнесса Радольфус Лестрейндж возглавлял Британский Аврорат. Это Гарри выяснил ещё в первый же день стажировки, просто посмотрев на стену, на которой висели таблички с именами всех руководителей Аврората. Больше же в делах не содержалось ничего. Нет, там было много информации о фигурантах, но их средний брат упоминался лишь в самом начале.

Изучать преступления Лестрейнджей у Гарри совершенно не было желания — разве что страницы с делом Лонгботтомов пропустить не смог. Но и там он никаких ответов не нашёл — только сухие протоколы и отчёты, ничего не объясняющие толком. Арестовывали их другие авроры, разумеется, а на допросе они все молчали, ничего не объясняя. Но ведь позже, после побега, они должны были пересекаться? Должны — но в делах об этом не было ни строчки.

Гарри был разочарован. Он, конечно, понимал, что, раз после их победы Лестрейндж остался в Аврорате, причём старшим аврором, значит, он ни в чём не был виноват, — но поверить в это Гарри было сложно. Но ведь Робардс знал, что делал? Гарри знал, что тот очень серьёзно подошёл к отбору сотрудников после окончания войны, и вполне доверял ему. И понимал, конечно, что уж Лестрейнджа-то должны были проверять особо тщательно. И раз он остался... И потом, Гарри видел, как с ним общались те же Праудфуд и Сэвидж, и сам Робардс… И всё же…

Гарри даже обсудить это было не с кем! Гермиона была по уши в работе, Рон не менее был занят в магазине, ну а Джинни… Джинни ещё в тот страшный военный год слишком сдружилась с Невиллом, чтобы быть в силах спокойно слышать фамилию Лестрейндж… честно говоря, Гарри до сих пор так ей о нём и не сказал. К счастью, она не спрашивала…

Оставался… Робардс, который не однажды повторял, что Гарри может прийти к нему в любое время и с любым вопросом. Просто так идти было, конечно, неудобно, но Гарри решил при случае спросить — и этот случай выдался совсем скоро.

Буквально через неделю.

Спустя две недели после начала стажировки Робардс вызвал Гарри к себе с первым отчётом — и, пролистав его, закрыл папку и спросил уже неофициально:

— Рассказывай. Как тебе у нас?

— Даже лучше, чем я представлял, — ответил Гарри, улыбаясь. — Правда, — добавил он, увидев скептицизм на лице Робардса. — Меня все пугали, что я просто превращусь в секретаря на побегушках, и к делам меня допустят хорошо если на второй год.

— Значит, тебя устраивает твой наставник? — уточнил Робардс, и Гарри понял — вот он, шанс.

— Сэр, — подчёркнуто осторожно произнёс он. — Я хотел спросить.

— Я слушаю тебя, — кивнул Робардс.

— Мистер Лестрейндж — прекрасный наставник, — сказал Гарри. — Но глупо делать вид, что я не задаюсь вопросом, как так вышло, что он стал аврором.

— Ну как, — благодушно отозвался Робардс. — Выучился в академии, пришёл стажёром… — улыбнулся он, посерьёзнел и сказал, подавшись вперёд: — Дольф — хороший человек. И прекрасный аврор. Не сложись так обстоятельства, я был бы рад видеть его в этом кресле, — он хлопнул ладонью по ручке. — Поверь мне: он не запятнал себя ничем. Напротив… Но после войны оставить главным аврором человека по фамилии Лестрейндж было невозможно. И это единственная причина того, почему он лишился этого места. А всё остальное, — добавил он строго, — ты узнаешь сам. Со временем. Возможно — если Дольф захочет.

— Ясно, сэр, — не то чтобы Гарри и вправду было всё понятно, но всё же кое-что важное он сейчас услышал. Слова Робардса, во всяком случае, почти что успокоили его сомнения — и, вместе с этим, лишь подогрели любопытство.

Но на его удовлетворение, Гарри полагал, у него было довольно времени. А пока он вернулся к работе — и снова утонул в бумагах, формах и запросах, и характеристиках, и, конечно, прежде всего протоколах. Впрочем, времени на это у него было куда меньше, потому что Лестрейндж теперь почти всюду брал его с собой. Не совсем, конечно: те же допросы Гарри пока наблюдал через прозрачную стену, но на место преступления они являлись вместе. Ну и, разумеется, вся бумажная работа легла на плечи Гарри — но теперь, когда это были реальные дела, заниматься этим было несравнимо легче и даже, пожалуй, почти интересно. Лестрейндж по-прежнему проверял за ним бумаги, но пометок с каждым разом делал всё меньше, и Гарри это очень воодушевляло.

Так и пролетело лето, а в середине сентября Лестрейндж вдруг под конец планёрки у Главного аврора, с которой начиналась каждая неделя, попросил слова:

— Я надеюсь, все вы обратили внимание, что в этом году равноденствие очень удачно выпало на воскресенье, — сказал он, улыбаясь широко и радостно, от чего его лицо казалось моложе. Раздались довольные и понимающие восклицания, из которых ясно следовало, что происходит нечто ожидаемое и всем хорошо известное. — Я по традиции приглашаю всех на праздник молодого сидра… и должен сказать, что в этом году он особенно удался, — раздались аплодисменты, Лестрейндж шутливо поклонился и продолжил: — Если, разумеется, на нас не свалится какая-нибудь жуть. Но я надеюсь, обойдётся, и я всех жду в воскресенье в полдень… и дальше, — он рассмеялся. Раздались аплодисменты, и ему пришлось почти кричать, чтобы закончить: — И, как обычно, буду рад вашим подругам и друзьям!

Последние слова почти утонули в аплодисментах, свисте и возбуждённых возгласах — Лестрейндж же подошёл к Гарри и сказал ему:

— Надеюсь вас увидеть тоже. У нас бывает весело. Приходите с подругой или другом, я буду рад. Форма одежды, как теперь говорят, свободная, и если вы любите квиддич, полагаю, у нас в этом году тоже будет дружеское состязание. Камин будет открыт с полудня, пароль — «Лестрейндж-холл». Не промахнётесь.

— Спасибо, — да, определённо, Гарри бы хотел пойти. — Но я же ведь дежурю?

— Не в этот раз, — возразил Лейстрейдж. — В следующем году — но не сейчас. Я вам найду замену. Предвосхищая вопрос: на метле нельзя, — добавил он, и Гарри улыбнулся. — Во-первых, дом вы просто не найдёте, а во-вторых, камин — не самый удачный способ транспортировки мётел, а сидр хотя и не крепок, но… бывает всякое, — он тоже улыбнулся.

Приглашение это поставило Гарри перед неожиданной проблемой: с кем ему идти? Джинни… во-первых, она была на сборах, где они готовились к очередному сезону, а во-вторых, в свете её дружбы с Невиллом звать её в дом Лестрейнджей казалось ему неправильным. Правда, там обещали квиддич, но… Оставалась Гермиона — и Гарри очень надеялся, что она согласится потратить воскресный день не на Рона и работу, а на… ну да, первую аврорскую вечеринку в жизни Гарри. В конце концов, говорил он себе, раз уж Гермиона работает в их же департаменте, ей ведь важны связи — а там будет, как он понял, не только Аврорат.

— Конечно я пойду! — едва услышав приглашение, сказала Гермиона. — Не то чтобы я очень любила все эти праздники, — добавила она, чуть-чуть смутившись, — но там будет почти весь Департамент, даже Джонс. Конечно я хочу пойти.

— Весь департамент? — этого Гарри не ожидал.

— Об этом говорят с начала сентября, — с упрёком сказала Гермиона. — Праздник в честь Дня молодого сидра у Лестрейнджа уже почти традиция, и нынешний — юбилейный, пятнадцатый!

— Я не успеваю следить за всеми слухами, — признался Гарри.

— Зря, — убеждённо сказала Гермиона. — Ты знаешь, я чем дальше, тем больше понимаю: слухи — это важно. И вообще все эти разговоры… это сложно, — она вдруг вздохнула. — И совсем не то, что я себе сначала представляла…

— Жалеешь, что пришла сюда? — спросил Гарри. Гермиона помолчала, а потом серьёзно покачала головой:

— Нет. Если я и вправду хочу сделать что-то важное, то я должна быть здесь. А я хочу. Просто всё это… совсем не так, как выглядело раньше. Знаешь, говорят — чем больше я знаю, тем больше я не знаю, так вот это правда, — она устало улыбнулась. — Я в школе чувствовала себя не в пример умнее, — призналась она вдруг.

— Ты всё равно умнее всех, — с улыбкой заверил её Гарри, но она только вздохнула:

— Я даже до среднего уровня не дотягиваю. Надеюсь, что пока.

Лестрейндж-холл оказался настоящим средневековым замком, сложенным из потемневшего от времени белого известняка, на полу отполированного до блеска миллионами шагов. Первым, что увидел Гарри, выйдя из камина, был огромное помещение, размерами напоминающее Большой зал в Хогвартсе. Потолок здесь, правда, был глухой и стрельчатый, и рисунок сходившихся на нём колонн напомнил Гарри ажурную симметричную паутину. Здесь было светло, словно на улице — то ли высокие стрельчатые окна пропускали много света, то ли на них были ещё наложены чары. Большинство окон были утоплены в ниши, в которых под каждым из них были вырезаны каменные скамьи.

Посреди зала был накрыт длинный стол, уставленный бутылками тёмно-зелёного стекла, прозрачными кувшинами с чистой водой и блюдами с закусками, количество которых, на взгляд Гарри, было вполне способно заменить хороший обед. Поскольку предполагался фуршет, тарелки стояли стопками, приборы рядом с ними лежали на покрытых белоснежными салфетками подносах — а вот бокалов не было. Их место занимали обычные стеклянные стаканы и небольшие, с женскую ладонь, керамические чашки, широкие и низкие, чёрные снаружи и золочёные внутри. На внешней, чёрной стороне была выдавлена небольшая семиконечная золотая звезда, и ещё одна украшала ручку.

— Мистер Поттер, — хозяин дома возник словно бы из ниоткуда, — мисс Грейнджер, — он учтиво поклонился стоящей рядом с Гарри Гермионе, — рад вас видеть. Вы впервые здесь, и я позволю себе небольшое пояснение. Традиционно сидр пьют из болэ, — он приманил себе одну из чашек и подал её Гермионе. — Впрочем, есть ещё стаканы, — улыбнулся он. — Должен предупредить: наш сидр, по нормандским традициям, не крепок, однако слегка коварен: вы можете внезапно обнаружить себя больше захмелевшим, чем ожидали. Располагайтесь и хорошего вам дня. И, если вы любите прогулки, сегодня отличная погода, и море почти спокойно. Здесь красиво.

Он вновь чуть поклонился и отошёл к камину, встречать вновь прибывших — гостей пока было немного: Гарри с Гермионой оказались одними из первых. И это, честно говоря, было слегка неловко.

— Никогда не нужно приходить вовремя, — сказала Гермиона, тоже чувствуя себя слегка смущённой. И воскликнула с досадой: — Я ведь это знала! Но забыла.

— Зато мы можем осмотреться, — Гарри решительно взял бутылку, ещё одну… или один? — болэ и налил им с Гермионой золотого пузырящегося сидра. Тот пах яблоками, и когда Гарри сделал глоток, ему показалось, что алкоголя в нём вообще нет. Сидр ему понравился, но, сказать по правде, закуски Гарри интересовали больше. Они были, в общем-то, простыми: мясо, вяленое, жареное и копчёное, яблоки, овощи, хлеб… сыр. Здесь было много самого разного сыра, большая часть которого была Гарри незнакома: от мягких белых шариков самого разного диаметра и консистенции, острых и почти пресных, чистых и обсыпанных перцем и травами, до пронизанных голубой и зеленоватой плесенью кусочков. И, конечно же, здесь был чеддер, и оранжевый, и тёмно-жёлтый, и сыр с дырками, и неровно наломанный пармезан… Гарри даже не задумывался, что на свете вообще существует столько разных сортов. — Я даже половины названий не знаю, — признался Гарри Гермионе.

— Я тоже, — созналась и она. — Вообще, у Лестрейнджей, как и у Малфоев, есть другая ветвь семьи — во Франции, — сообщила она, кладя себе на тарелку четвертинку мягкого белого сырного шарика размером с детский кулак, плавающего в зеленовато-жёлтом прозрачном масле и обсыпанного травами. — Я думаю, отсюда любовь к сыру.

— Что ты вообще ещё о них знаешь? — спросил Гарри, собирая себе на тарелку мясо, сыр и хлеб. Зал потихоньку заполнялся гостями, собиравшимися вокруг стола, и блюда потихоньку начинали пустеть.

— О Лестрейнджах? Ну, не так много, — Гермиона допила сидр и налила себе ещё. — Я почитала кое-что, послушала, поспрашивала… в общем, — она оглянулась и повела Гарри к одной из ниш возле окна, левитируя перед собою их тарелки с чашками. — Твой наставник специализируется на артефакторике и сделал, по отзывам, честную карьеру.

— Я не знал, — Гарри нахмурился. Он ведь, вроде бы, ходил за Лестрейнджем везде и всюду — как так вышло, что он до сих пор не в курсе? А хотя… хотя он ведь столько времени сидит с этими отчётами, и понятия не имеет, чем занят в это время Лестрейндж.

— Говорят, из него мог бы выйти хороший мастер, — кивнула в подтверждении своих слов Гермиона. — Но он — по слухам — с юности хотел быть аврором. И в первую войну отлично показал себя… а потом был тот суд, — она вздохнула. — Его тогда отстранили, и было серьёзное расследование. Но ни в чём не обвинили и через пару месяцев вернули на работу. Говорят, — добавила она уже не так уверенно, — что он не выглядел… ну… слишком ошарашенным. Похоже, что как минимум он знал о метках у своих братьев… но всё это слухи, — она покачала головой. — На суде над ними он точно был, но в Азкабане после не бывал ни разу — то есть…

— …с братьями не виделся. А что ещё рассказывают? — Гарри сейчас больше всего интересовали именно слухи, и он думал, что Гермионе было куда легче их собрать: при нём обычно разговоры про Лестрейнджа не вели.

— Что во вторую войну он прикрывал многих, — сказала Гермиона, понизив голос едва ли не до шёпота, хотя рядом с ними никого не было. — И что именно он настоял на том, чтобы осуждённых за кражу магии грязнокровок, — она чуть дёрнула верхней губой, произнося это слово, — не отдавали сразу дементорам, а отправляли в Азкабан. Сказал, что позже они могут пригодиться — нужно же изучить механизм кражи магии. И если бы не он, они все просто погибли. Говорят, он просто явился на первое заседании Комиссии по Маггловским выродкам и забрал всех осуждённых, а на все протесты Амбридж, приговорившей их, вообще-то, к поцелую дементора, поинтересовался, правда ли она хочет поспорить с самим Лестрейнджем, и если так, то они с братьями и невесткой сегодня вечером с удовольствием её выслушают.

Гарри не удержался и фыркнул.

— По-моему, это преувеличение, — сказал он. — Из разряда местных легенд. Вроде того, как, я знаю, о нас рассказывают, что мы утащили с собой на драконе половину Гринготтса.

— Вполне может быть, — согласилась с ним Гермиона. — Я эту историю слышала четыре раза — и, по-моему, Амбридж здесь очень не любили. А ещё, — она поглядела куда-то в сторону, и Гарри, проследив за её взглядом, увидел Робардса с женой и дочерями, с младшей из которых, невысокой девушкой лет пятнадцати, очень похожей на свою мать, сейчас говорил Лестрейндж, — я слышала, что он был как-то связан с ушедшими в подполье аврорами и предупреждал об облавах. Но в это не все верят.

— Вообще, это звучит более правдоподобно, чем про Амбридж, — сказал Гарри, аккуратно левитируя к ним бутылку сидра. — Хотя я до сих пор не понимаю, как так вышло, — признался он. — Я даже Робардса спросил — но толку чуть. Разве что он меня заверил, что с Лестрейнджем всё чисто, — Гарри вновь наполнил их чашки… болэ.

— А потом был второй суд, — продолжила Гермиона, делая пару глотков. — После войны, три года назад. Тогда же всех министерских работников времён Тикнесса судили. Я… слушай — а идём пройдёмся? — предложила она, беря Гарри под руку. — Посмотрим, что тут вокруг?

Гарри, донельзя заинтригованной, безропотно последовал за ней. Что там такое было на суде? И зачем для передачи слухов Гермионе потребовались подобные предосторожности?

Народу в зале, тем временем, было уже много — здесь, кажется, и в самом деле был почти весь ДМП. Да и не только он: Гарри увидел коллег из самых разных департаментов, от контроля магпопуляций до отделения призраков и даже нескольких членов Визенгамота, например, старого Огдена и старших Гринграссов. Его взгляд задержался сперва на рыжей шевелюре Турпина, как всегда, являвшего собой образец элегантности, а затем застрял на его собеседнице, невысокой, даже маленькой, тонкой и прекрасной, словно… наверное, такими бывают вейлы, подумал Гарри, разглядывая точёное бледное лицо с огромные синими глазами, обрамлённое густыми, чёрными, уложенными в прихотливую причёску волосами.

— Гарри! — нетерпеливо окликнула его Гермиона — и, безошибочно определив объект его внимания, фыркнула: — Даже не надейся.

— Что? Да я просто её не знаю, — Гарри не то что смутился, но насмешливое выражение лица Гермионы словно побуждало его оправдываться.

— Ага, как раз это и написано у тебя на лице, — покивала она. — Это Морриган Моран — говорят, что она скоро станет новым членом Визенгамота, унаследовав место от своей прабабки. Или пра-прабабки… я не уверена. В общем, говорят, что та на своё стодвадцатипятилетие передаст своё место правнучке. И ходят слухи, что хватка у неё ещё круче, — Гермиона вдруг шагнула к Гарри, приподнялась на цыпочки и прошептала ему прямо в ухо, почти касаясь его губами: — И она не замужем.

— У тебя совести нет, — сказал он, смеясь и старательно придавая своему голосу возмущение.

— Нет, конечно, — подтвердила Гермиона.

Они вновь пошли к выходу, пробираясь через наполнивших зал гостей. Многие из них были с семьями — не только с супругами, но и с детьми, часть которых уже с весёлым гамом носилась по большой лужайке наперегонки с двумя ирландскими сеттерами. Действительно большой — но оканчивающейся, кажется, обрывом, к которому Гарри с Гермионой и пошли. И остановились, глядя на развернувшееся перед ними сине-бирюзовое сейчас, под солнцем, море, на котором кое-где виднелись лодки, а ближе к горизонту и суда побольше, а над ним парили чайки.

— Представляешь, как жить тут? — спросила Гермиона после долгой паузы. — С детства. Совсем одним…

— Они должны были бы быть близки, — задумчиво ответил Гарри. — У них не такая уж большая разница в возрасте, а других детей тут, ты права, рядом нет. Должны были дружить… ну, или наоборот, — добавил он, вспомнив о Дадли. Да уж… всё-таки школа Гарри, во многом, спасла, подумал он. Окажись они с Дадли вдвоём в таком уединённом месте, они бы друг друга просто поубивали.

— Или наоборот, — кивнула Гермиона, поглядев на Гарри. — Но я говорила о суде. Я… в общем, мне удалось увидеть то дело. Не спрашивай, как! — почти воскликнула она, и Гарри помотал головой. Не все вопросы стоит задавать. — Там был такой скандал! В его пользу свидетельствовали Робардс, Сэвидж, Уильямсон… все, кто тогда был в подполье. Даже Кингсли! Он его, оказывается, знает.

— Но он не был в Ордене, — нахмурился Гарри. И поправился: — Я так думаю.

— Мне тоже кажется, что нет, — она опять кивнула, и ветер бросил прядь волос ей в лицо. Гермиона фыркнула, отплёвываясь, и резким быстрым жестом закинула её назад. — Но можно спросить Кингсли… или Молли с Артуром. Они, наверное, знают. В общем, на суде было много свидетелей, и некоторые другие… те, что пришли в Аврорат как раз при Тикнессе… ну, ты понимаешь, — обвинили Лестрейнджа в предательстве. Мол, он же работал на Министерство и просто не имел права поддерживать мятежников. Ну, или тех, кто ими тогда был заявлен, как-то так. Сливать им информацию…

— Ты знаешь, — неохотно признал Гарри, — а ведь в каком-то смысле они правы. Не имел.

— Я понимаю, — согласилась Гермиона. — Но ты знаешь…

— Знаю, — перебил он. — Я просто говорю, что я могу понять их.

— Часть Визенгамота это обвинение поддержала, — продолжила она. — Официального обвинения, правда, не выдвигали, но говорили об отставке. В итоге провели голосование, Лестрейнджа признали невиновным, и он вернулся в Аврорат… но, знаешь, перевес был не слишком большой. И, — она глянула на Гарри разом виновато и хитро, — я подумала, что тебе это может пригодиться… и скопировала список голосовавших. С результатами. Но если тебе не нужно…

— Нужно! — Гарри не удержался от улыбки. Да, конечно же, теперь он должен был защищать закон… но, с другой стороны, что тут незаконного? Это же просто голосование по уже вступившему в силу решению.

— Держи, — она достала из своей бисерной сумочки сложенный листок бумаги, и Гарри сунул его в нагрудный карман. — Но вообще… это довольно странное дело, — добавила она.

— Почему? Что там не так? — быстро спросил Гарри. Парочка детей почти что добежала до края обрыва — и вдруг остановилась, словно налетев на какую-то мягкую преграду. Так вот почему все так спокойно отпустили их носиться… видимо, родителям про этот невидимый барьер знали.

— Такое впечатление, что там все… или почти все что-то не договаривали, — Гермиона тоже посмотрела на детей. — Я не могу даже толком объяснить… но у меня осталось такое впечатление. Например, я так и не поняла, что случилось с его семьёй… Вот станешь начальником Аврората, доберёшься до дела и сам посмотришь, — добавила она шутливо, и Гарри проворчал:

— И ты туда же, — и на её вопросительный взгляд пояснил: — Я уже от Робардса наслушался, что, мол, смотри на это и учись тому, этому… возможно, ты когда-то сядешь в моё кресло. Он вроде шутит, но… почему меня никто не спрашивает? Хочу ли я вообще в начальники? Я, может быть, хочу аврором быть — и всё!

— Ну, вряд ли же тебя заставят, — успокоила его Гермиона, но Гарри показалось, что она не слишком-то ему сочувствует. Впрочем, она была права, конечно, и потом, он сам вовсе не был убеждён в том, что будет так успешен, как все, кажется, от него ожидали. Так что когда Лестрейндж объяснял ему какие-то совсем простые вещи, Гарри даже радовался: по крайней мере, тот, похоже, не смотрел на него как на избранного гения. — А давай спустимся к воде? — предложила Гермиона вдруг, указывая вправо. — Вон там лестница…

Действительно, в белой скальной породе были вырезаны ступеньки, и вдоль них даже тянулась тонкая металлическая полоса, за которую можно было держаться при спуске и подъёме.

— Давай просто левитируем друг друга, — возразил Гарри, потому что тех ступенек было ну никак не меньше сотни. А, скорее, полторы.

И, бредя рядом с Гермионой по усыпанному мелким белым песком берегу, Гарри думал, что в последний раз был на море, когда они с Роном навещали Флёр и Билла в их коттедже. И вообще не помнит, когда просто так купался… Но хотя солнце ещё было очень тёплым, вода уже была слишком холодной, да и неудобно было вот так взять, раздеться и поплыть.

Они ушли довольно далеко, а когда вернулись, так же отлевитировав наверх друг друга, на поляне как раз собирались играть в квиддич. Гарри даже спрашивать не стали — Сэвидж просто подошёл и сообщил, что в команду Аврората как раз требуется ловец, и вручил Гарри метлу. Отличную метлу — почти такой же «Нимбус», как его собственный.

Сам Лестрейндж не играл и не судил, оставшись среди зрителей и болея за, конечно же, свою, аврорскую команду. И когда она выиграла — а они, конечно, выиграли, и довольно быстро, — торжественно на правах хозяина дома вручил им призы: бутылки сидра и болэ, почти такие же, как те, что были на столе, но ещё украшенные снаружи золотой, а изнутри — чёрной семиконечными звездами, печатью выдавленными в керамике.

— В следующем году я собираюсь получить шестую, — довольно предупредил Гарри Уильямсон, — так что не подведи нас.

— Это ежегодная игра? — улыбаясь, спросил Гарри.

— И приз, — покивал Уильямсон — и только тут Гарри задумался о том, как объяснит всё это Джинни. Которая так ничего об этом празднике по причине пребывания на сборах и не знала. Наверное, надо будет рассказать ей, решил Гарри. Но… потом. А пока он просто спрячет болэ в один из шкафов… а после разберётся.

Осень пролетела почти так же быстро, как и лето, и в середине декабря всё Министерство, как и вся Британия, готовились к встрече Рождества — и выходных у Гарри почти не стало, потому что его, как стажёра, оставляли, почти что на все дежурства. Да и в само Рождество он тоже должен был быть на своём рабочем месте, что ужасно расстраивало Джинни, да и вообще всю семью Уизли. Но деваться было некуда, и Гарри с этим, в общем-то, смирился… но его ужасно беспокоило отсутствие подарков. Он просто не мог найти хотя бы несколько часов, чтобы их купить! Меж тем, время шло, и двадцатого декабря он всё-таки решился и, едва дождавшись появления Лестрейнджа, подошёл к нему:

— Сэр. У меня есть просьба.

— Прошу вас, — Лестрейндж чуть кивнул.

— Можно мне уйти сегодня после обеда? Или завтра, — попросил Гарри. — Или, если это будет удобнее, можно я завтра приду только в обед?

— Почему? — Лестрейндж глядел на него с привычным благожелательным вниманием.

— Совсем скоро Рождество, — Гарри чувствовал себя очень неловко. — И у меня так и не вышло купить подарки — да, я понимаю, сэр, что это моя проблема, но…

— Идите, — кивнул Лестрейндж. — Прямо сейчас. Как закончите — вернётесь, даже если это будет завтра, — он чуть улыбнулся, и Гарри почему-то ощутил себя слегка обескураженным. Ну не должно это было быть так просто.

— Я постараюсь закончить к обеду, сэр, — пообещал он, но Лестрейндж лишь махнул рукой:

— Не торопитесь. Подарки — это важно. Удачной охоты, — пожелал он и достал из ящика папку с текущим делом.

Лестрейндж словно в воду глядел: за половину дня Гарри отыскал только подарки Джинни — хотя бы потому, что он точно знал, что ищет, — Гермионе, Рону, Молли, ну и Биллу с Флёр. Но ведь оставались ещё Чарли, Джордж, Перси, Невилл… Луна… а ещё, конечно, тётя с дядей, ну и Дадли.

Гарри иногда сам удивлялся, но после войны они продолжали общаться — не так чтобы близко и часто, но виделись несколько раз в год и, конечно, рождественские праздники не были исключением. И Гарри каждый раз отчаянно страдал, пытаясь придумать какой-нибудь подарок — хотя бы один, общий. Ну ведь не дрель же им дарить, шутил он сам с собой.

Всё это требовало времени, и Гарри угробил на это целый день, и наутро пришёл в Аврорат, чувствуя себя ужасно виноватым. Лестрейндж же как будто ничего не заметил, лишь напомнил вечером, прощаясь, что в рождественские праздники Гарри дежурит.

— Такова судьба стажёров, — улыбнулся он. — На будущий год, если вы останетесь у нас, тоже ничего на это время не планируйте.

— Ну, честно говоря, — признался Гарри, — я бы на вашем месте так же поступил. Зачем ещё нужны стажёры.

— Именно, — одобрительно улыбнулся Лестрейндж. — Но не грустите, вы не будете сидеть в одиночестве: вам непременно составит компанию кто-нибудь из авроров. Нельзя в праздники оставлять одного лишь стажёра. И учтите: поесть будет негде, всё закрыто, так что берите еду с собой. Кстати, — добавил он, и в его тёмно-серых глазах заплясали искры смеха, — наши коллеги из магических популяций к вам ещё не обращались?

— Чтоб я покормил их подопечных? — улыбнулся Гарри. — Нет, но я вовсе не против. Всё развлечение.

— Только проследите, чтобы ваш напарник по дежурству знал, что вы туда ушли, — серьёзно сказал Лестрейндж. — Нельзя, чтобы отдел стоял пустой.

Праздновать Рождество в Министерстве начали ещё двадцать первого, в пятницу. В выходные на рождественском балу Гарри, разумеется, дежурил, в понедельник все, казалось, просто ждали конца дня, чтобы разойтись, и даже Гарри отпустили в шесть часов, так что во вторник, двадцать пятого, он на работу шёл почти что с радостью. По крайней мере, в отделе будет тихо, и он сможет спокойно посидеть там, всё доделать… а ещё просто пройтись по комнатам. Конечно, Гарри не собирался заглядывать в чьи-то ящики, но ему давно хотелось вдумчиво и спокойно изучить весь Аврорат, особенно те отделы, в которых он почти что не бывал. Главное, чтобы его напарник по рождественскому дежурству не был против такой экскурсии.

Кого он никак не ожидал увидеть этим утром — это Лестрейнджа, встретившего его словами:

— С Рождеством и первым делом, Поттер. Не раздевайтесь — мы уходим.

— Вы сказали, — очень неохотно, но всё-таки напомнил ему Поттер, следуя за ним к лифтам, — что Аврорат не должен стоять пустым…

— Я вызвал резервного дежурного, — Лестрейндж нажал на кнопку лифта. — Теперь слушайте меня очень внимательно. Вы ведёте протокол — самостоятельно. Один. Мне будет не до этого. И — очень важно. Ничего. Не. Трогайте. Руками. Или палочкой. Вообще не прикасайтесь ни к чему.

— Вы знаете, что там случилось? — с надеждой спросил Поттер, и Лестрейндж кивнул:

— Предполагаю. Но могу ошибаться.

Они поднялись на лифте, вышли из Министерства — и Лестрейндж немедленно взял Гарри за предплечье и аппарировал.

Они оказались перед небольшим белым одноэтажным домиком с мансардой и выкрашенными в сиреневый ставнями и дверью. Судя по лежащему вокруг снегу, они оказались где-то на севере, но где именно, Гарри не имел ни малейшего понятия. Лестрейндж пошёл к дому, и, лишь когда он толкнул дверь, Гарри понял, что та была чуть приоткрыта.

Внутри дом выглядел вполне обычно: небольшой и неширокий коридор, выложенный светлой плиткой, впереди — лестница наверх, справа — дверь, и за ней дальше — ещё одна… Лестрейндж остановился посредине коридора и громко сказал:

— Работает британский Аврорат! Миссис Оунс!

Им никто не ответил, но Лестрейндж, кажется, знал, куда им идти, потому что, никуда не сворачивая, направился к лестнице и, ступив на неё, повторил жёстко:

— Ни к чему не прикасайтесь.

Они быстро поднялись по лестнице и оказались на небольшой площадке, куда выходили три двери. Одна была приоткрыта, и оттуда раздавались всхлипывания и ещё какой-то странный звук вроде слабого потрескивания.

— Миссис Оунс, мы заходим, — предупредил Лестрейндж и, держа палочку наизготовку, первым зашёл в комнату, и Гарри услышал его негромкое: — О.

Гарри вошёл следом и остановился, глядя на нечто вроде голубовато-белого кокона в верхнем углу комнаты возле окна, внутри которого угадывались очертания ребёнка лет, видимо, пяти. Он был настолько плотным, что Гарри даже не мог понять, мальчик там или девочка — хотя разве это имело значение?

— Это акромантул? — внезапно севшим голосом спросил Гарри, оглядываясь вокруг и думая, что, кажется, ребёнок — девочка. Если судить по комнате.

— Нет, — немного отстранённо ответил Лестрейндж. Казалось, он что-то обдумывал. — Отведите миссис Оунс вниз, устройте где-нибудь и возвращайтесь, полагаю, вам нужно видеть мою работу. Поспешите — если девочка ещё жива, у нас совсем мало времени.

Сидящая на полу возле кровати милая полноватая блондинка всхлипнула и безвольно позволила Гарри помочь ей встать, и так же послушно пошла с ним. Гарри чувствовал, что она дрожит — мелко-мелко, словно в ознобе. Они спустились вниз, в заставленную тёмной старинной мебелью гостиную, большую часть которой занимала наряженная ёлка, Усадив свою спутницу в кресло, Гарри накрыл её лежащим на диване пледом и, пообещав, что они сделают всё, что смогут, почти бегом вернулся в детскую.

— Закройте дверь, — велел Лестрейндж, — встаньте рядом. И очень внимательно следите за всем, что я буду делать.

— Она выживет? — тихо спросил Гарри.

— Надеюсь, нет, — ровно ответил Лестрейндж, и от его слов у Гарри внутри всё болезненно сжалось.

Лестрейндж медленно подошёл к кокону и, подняв палочку, почти коснулся одной из нижних нитей, крепящихся к стене. Раздался треск — Гарри был уверен, что он где-то слышал такой звук, но не мог бы сказать сейчас, где. Лестрейндж медленно и осторожно потянул — нить устремилась за палочкой, и он, что-то негромко монотонно шепча, начал неторопливо наматывать её на кончик, словно на веретено. Когда… как это назвать, Гарри не знал — клубок? — стал диаметром со средний женский кулак, Лестрейндж велел:

— Принесите миску с чистой водой. Деревянную или стеклянную — не металлическую.

Миску Гарри искал на кухне самостоятельно: заглянув в гостиную и увидев замершую в кресле миссис Оунс, он решил её не беспокоить. Но всё оказалось не так просто: ни стеклянных, ни деревянных мисок там не оказалось, так что Гарри, в конце концов, остановил выбор на большой салатнице — по крайней мере, она точно не была металлической, и казалась вполне вместительной. К счастью, Лестрейнджа она устроила — и он попросил:

— Вскипятите воду. И наденьте на руки перчатки.

— Я могу её левитировать, — предложил Гарри, но Лестрейндж с некоторым раздражением повторил:

— Перчатки, — и Гарри подчинился.

Вода закипела быстро, и Лестрейндж аккуратно опустил туда клубок — вспыхнули искры, из салатницы забили мелкие фонтаны… а потом вода застыла куском грязного льда.

— Это сжечь, — велел Лестрейндж, — и принесите следующую порцию.

Что ж… пришлось вернуться вниз — благо камин по случаю зимы горел, и хотя бы на это время тратить Гарри не пришлось. К его удивлению, вытряхнутый в огонь лёд вспыхнул, словно промасленная бумага, и сгорел буквально за секунды, окрасив пламя в ярко-голубой цвет.

Проделывать это Гарри пришлось пятнадцать раз — и к последнему фигура ребёнка… девочки в длинной ночной рубашке с забавными рождественскими оленями была уже отчётливо видна.

— Будьте готовы её подхватить, — сказал Лестрейндж, — и положить на кровать. Да не руками же, — добавил он с досадой, когда Гарри инстинктивно шагнул поближе к девочке. — Левитацией. Не нужно это трогать, — добавил он, и Гарри стало совсем тоскливо и горько. «Это». Не «её».

Но, впрочем, он послушно всё сделал — подхватил и уложил. Остатки «паутины» — чем бы она ни была — Лестрейндж просто сперва заморозил струёй кипятка прямо из палочки, а затем точно так же сжёг. И повернулся к… телу на кровати. Девочка выглядела… мягкой — Гарри со стороны казалось, что она лежит не совсем как человек, скорей, как тряпичная кукла. Лестрейндж подошёл к кровати, наклонился, провёл палочкой над телом раз… другой… начертил какой-то знак, потом ещё один… и вдруг сказал отрывисто и удивлённо:

— Жива. Я в Мунго. Приведите мать, — и, подхватив детское тельце, аппарировал.

А Гарри побежал вниз, споткнувшись по дороге о салатницу и, кажется, разбив её, но совершенно не обратив на это внимания.

— Миссис Оунс, — сказал он, подходя к женщине, — ваша дочь жива. Мой коллега отнёс её в госпиталь Святого Мунго. Если у вас открыт камин…

— Она умерла, — прошептала женщина, глядя на него остановившимся и полным боли взглядом. — Милли умерла.

— Она жива, мэм, — Гарри почему-то разозлился. — Вас ждут в Мунго, я вас провожу, — он протянул ей руку, но она вжалась в спинку и пролепетала:

— Она умерла… Оно её сломало…

— Что «оно»? — спросил Гарри, наклоняясь к ней. — Мэм? Вы знаете, что с ней произошло?

— Я подарила его ей, — губы миссис Оунс задрожали, как и подбородок. — Она так радовалась… убежала с ним… и вот… оно её сломало…

— Что «оно»? — с нажимом повторил Гарри. — Мэм, что вы подарили? Что это было?

— Зеркало, — жалобно проговорила миссис Оунс. — В голубом футляре… Милли оно так понравилось…

— Она жива, — повторил Гарри, но она только тоскливо покачала головой и повторила:

— Оно её сломало… мою девочку…

И что Гарри должен был делать? Думать времени особенно не было, и Гарри, решив, что, в крайнем случае, получит выговор… и вообще, он же стажёр, ну, мало ли… сглупил. Бывает. Вряд ли его за это выгонят... Просто взял миссис Оунс за руки и аппарировал с ней прямо к госпиталю Святого Мунго.

Странно, но она совсем не протестовала и послушно позволила провести себя внутрь, где их уже ждали. Миссис Оунс сразу же увели, а Гарри сперва минут двадцать пришлось заполнять бумаги, и только потом пожилая медиковедьма повела к лифтам. Они поднялись на пятый этаж, в отделение «Недугов от заклятий», пройдя по длинному коридору, пару раз свернули и наконец остановились перед одной из палат, возле которой на длинной скамейке сидел Лестрейндж без мантии, в одной рубашке, с почему-то перевязанными по самые плечи руками.

— Сэр? — спросил Гарри, подходя к нему. — Что с вами случилось?

— Обморожение, — довольно равнодушно сказал тот.

— Обморожение? — переспросил Гарри.

— Мантия немного защитила руки, но ладоням досталось, — Лестрейндж поглядел на Гарри и чуть улыбнулся. — Не страшно, заживёт, но, к сожалению, магически это заживить нельзя. Только потом рубцы убрать можно. Так что в ближайший месяц приготовьтесь: вся писанина достаётся вам. Вообще вся. И если вы считали, что так было до этого момента — вы ошиблись, — он улыбнулся шире и добавил: — А писанины будет много — по этому делу, в частности. Скажите, вы закрыли дом?

— Что? — переспросил Гарри и понял, что краснеет. — Нет. Сэр. Я забыл совсем.

— Досадно, — Лестрейндж совсем не рассердился, скорее, на его лице возникло выражение иронии. — На вашем месте я бы сейчас вернулся туда, проверил всё и всё же закрыл. Хотя поздно, конечно.

— Так дверь же была закрыта, — с некоторым удивлением возразил Гарри. — Я не думаю, что за прошедшие полчаса туда кто-то залез… ну и там чары же, наверное.

— Вы слишком хорошо думаете о людях, — качнул головой Лестрейндж. — Не стоит. Вы не представляете, какие иски мы порой получаем в таких случаях. И как сложно что-то доказывать, — он снова улыбнулся. — Это всё стоит нервов, времени и денег. Иногда больших.

— Вы думаете, она обвинит нас ложно? — недоверчиво спросил Гарри. — Сэр, она же до сих пор считает дочку погибшей. Она была в полной прострации, когда мы аппарировали. Я… честно говоря, я просто её взял и притащил сюда, — признался он.

— Разумно, — кажется, похвалил Лестрейндж. — Но это ничего не значит. Поймите — иск ведь будет подан не сейчас. Вернее, жалоба. А через неделю, когда отчаяние отступит, радость — буде она всё-таки случится — успокоится, и на первый план выйдет прагматизм. Я не утверждаю, что так непременно будет, но так может быть.

— Я не хочу так думать о людях без оснований, — Гарри нахмурился.

— Зря, — убеждённо возразил Лестрейндж. — Лучше ошибаться в таких ожиданиях, чем в обратную сторону. Тогда ваша жизнь будет полна приятных сюрпризов, а не разочарований. В противном случае вы скоро превратитесь с циника и даже в человеконенавистника — поглядите, например, на Лисандру. Зачем вам?

— Она такая? — Гарри очень мало с ней общался, но, пожалуй, характеристика Лестрейнджа его не слишком удивила.

— Я помню, какой она была, когда пришла, мы с ней почти ровесники, — ответил Лестрейндж. — Лисандра превосходный аврор, и она начинала с большой любви к людям. В целом, разумеется, она понимала, конечно, что есть мерзавцы и подонки, но считала их исключениями. Тогда как раз закончилась та, первая война, и мы все были, в общем, полны надежд. Они не оправдались, — он негромко хмыкнул, — но Лисандре это стоило огромного разочарования в людях, мире и в самой себе. Вы недолюбливаете её, — продолжил он и поглядел на Гарри, несколько его этим смутив, — но, право, зря. Она хороший аврор, и на неё можно абсолютно положиться. А теперь идите и закройте дом, — добавил он. — И очень советую вам обойти его и тщательно всё осмотреть — возможно, это пригодится.

— Сэр, — спросил Гарри, сделав было шаг в сторону, — миссис Оунс сказала, что это было зеркало. Она подар…

— Да, я знаю, — перебил его Лестрейндж. — Узнал. Во время второй войны в Британию попала партия таких зеркал, и мы их до сих пор вылавливаем. Я вас после научу тому, что делал, полагаю, нам эту дрянь ещё искать годами, вы с ней ещё столкнётесь. Пока что мы нашли примерно половину. Кажется.

— Сэр, — осторожно спросил Гарри. — Возможно, стоит дать объявление в «Пророк»? Предупредить людей?

— Так мы давали, — пожал плечами Лестрейндж. — Невозможно повторять подобные объявления еженедельно. Это никогда не помогает, к сожалению. Идите, — он кивнул и, откинувшись на стену, закрыл глаза.

Гарри же отправился обратно и, обходя и тщательно осматривая дом, самый обычный дом: внизу гостиная и кухня с ванной, наверху — две спальни и ещё одна комната, то ли кабинет, то ли библиотека, то ли ещё что, думал, как легко может в одну секунду измениться жизнь. Один неверный выбор — и всё летит в тартарары…

Закончив, Гарри вернулся в госпиталь и застал Лестрейнджа на той же скамье — кажется, дремлющим. Впрочем, тот проснулся, едва Гарри подошёл.

— Я всё закрыл, — сообщил он, и Лестрейндж кивнул ему на место рядом. — Сэр, — спросил Гарри, опускаясь на скамейку, — уже известно, девочка выживет?

— Она пока что жива, — без особенного интереса отозвался Лестрейндж. Он выглядел усталым, и вокруг его глаз виднелись тени.

— Как думаете, она выживет? — с надеждой повторил Гарри.

— Не знаю, — Лестрейндж посмотрел на него и слегка вздохнул. — Я даже не уверен, что желал бы этого ей… эта мерзость растворяет кости, — начал объяснять он в ответ на непонимающий взгляд Гарри. — Жертвы умирают от болевого шока или от удушения: мышцам не к чему крепиться, и они перестают работать. Да, конечно, кости можно вырастить — но это и с одной непросто. А уж все… даже с одной сложно всё сделать правильно.

— Мне растили, — вспомнил Гарри свой второй курс. — Было гадко и противно, но…

— Какую? — в голосе Лестрейнджа прозвучало любопытство.

— Эту, — Гарри поднял руку. — Эти.

— Как так вышло? — Лестрейндж даже слегка улыбнулся.

— Это было ещё в школе, — тоже улыбнулся Гарри. — Один учитель собирался мне срастить их, а вместо этого вот… уничтожил. Было… странно.

— На ЗоТИ?

— Нет, — Гарри рассмеялся. — Хотя это был преподаватель по ЗоТИ, но это было после квиддичного матча, я там сломал руку. Он правда пытался кость срастить.

— Не везёт Хогвартсу с учителями ЗоТИ, — усмехнулся Лестрейндж. — Но всё же рука — это не самый сложный случай. Четыре крупных кости — это вам не двести с лишним. Насколько хорошо вы знакомы с анатомией?

— Мы изучали в академии, — осторожно ответил Гарри.

— Если говорить совсем уж коротко, обычно жертвы в таких случаях умирают от удушья, — сказал Лестрейндж. — Или же от болевого шока — но даже если выживают, то получают крупные кровоизлияния, в том числе и в мозг. Да и нервные волокна здорово страдают. Их, конечно, тоже можно восстанавливать — но вопрос масштаба тут принципиален. Я не знаю, насколько велики повреждения у нашей жертвы, но здоровой она никогда не будет. На самом деле, странно, что она жива. Мы, конечно, подоспели быстро, и когда я её нёс, я видел, что не все кости растворены полностью… но…

— Сэр, — подумав, задал Гарри тот вопрос, что мучал его с самого начала. — А кто вообще нас вызвал? Мне миссис Оунс не показалась…

— Да, — в голосе Лестрейнджа прозвучало одобрение, и оно же ясно отразилось в его взгляде. — Вы правы, это не она. Соседка заглянула их поздравить и нашла обеих в детской. Я её домой отправил, чтобы не лезла под руку, но нужно будет, полагаю, зайти к ней и попросить, чтобы она за ними присмотрела. Ну, или только за миссис Оунс… и нам с вами предстоит довольно неприятное занятие, — добавил он, поведя головой из стороны в сторону, разминая затёкшую шею. — Допрос миссис Оунс. Нам нужно выяснить, где она купила это зеркало, и побыстрее. Так что мы с вами сейчас дождёмся, пока её приведут в себя, и пойдём беседовать.

— Вы здесь поэтому сидите? — догадался Гарри.

— И поэтому, и жду перевязку, — он кивнул на руки. — Их поначалу делают часто, меняя зелья… проще посидеть тут и дождаться, чем туда-сюда ходить. Тем более что спешить особо некуда. Могу я попросить вас?

— Да, конечно, — ответил Гарри даже с облегчением. Ему просто необходимо было сейчас хоть что-то делать, а не сидеть тут просто так.

— Вы не могли бы подняться наверх, в кафе, и принести мне сэндвич с ветчиной и чашку чая? А после покормить меня, — он улыбнулся весело и иронично. — Я голоден, но мне бы очень не хотелось сидеть там и на виду у всех изображать младенца.

— Конечно, — Гарри встал. — Сэр… а как же вы потом? Ну, дома…

— Эльфы есть, — отмахнулся Лестрейндж. — Да и со временем станет легче — это сейчас мазь жжёт огнём… такое ощущение, что у меня костёр там на костях. Через пару дней он начнёт утихать, а пока мне сложно что-то удержать в руках.

Гарри едва собрался было уходить, когда дверь палаты, наконец, открылась, выпуская усталых колдомедиков. Лестрейндж поднялся им навстречу, и вышедший первым незнакомый Гарри колдомедик лет пятидесяти, с усталым лицом и заметно редеющими уже волосами, сказал:

— Она выживет. Но...

Он умолк, качая головой.

— Объясните, — потребовал Лестрейндж.

— Не могу пока сказать, что с ней будет, — покачал он головой. — Слишком много повреждений… мозг, правда, не слишком пострадал — там много осталось от черепа. Позвоночник тоже, во многом, уцелел, как и рёбра… вы быстро успели. Но в остальном… не знаю. Не могу сказать сейчас. Идёмте, — велел он, махнув Лестрейнджу, уводя его в соседнюю палату.

Гарри же остался ждать и, посидев немного, поднялся и осторожно подошёл к палате, где, судя по всему, лежала девочка. Он тихонько толкнул дверь, та поддалась, и Гарри заглянул внутрь и так стоял, глядя на спящую под лёгким одеялом девочку. Она казалась… ну, обычной — разве что… да, если приглядеться, на коже можно было разглядеть тёмные пятна синяков. Много пятен… И маленькие пальцы были совсем тёмными. Но это ведь не страшно? Да? Просто синяки?

— Иногда, — услышал Гарри за спиной негромкий голос Лестрейнджа, — обязанность спасти бывает тяжела. А результат не радует. Возможно, стоило позволить ей спокойно умереть.

Гарри обернулся. Теперь на Лестрейндже снова была мантия, а бинты на кистях закрывали тёмные перчатки — и, не зная, сложно было догадаться, что с ним что-то не так.

— Нас ждёт миссис Оунс, — напомнил он и пошёл прочь по коридору. — Руки она, вероятно, потеряет, — суховато сказал Лестрейндж, когда Гарри его догнал. — Ноги — вряд ли вы увидели под одеялом, но ступней уже нет. И отрастить их не выйдет. И кисти — я видел — в весьма скверном состоянии. Но мы с вами матери ничего не скажем, это не наше дело, не наша забота и просто не наша компетенция. Нам просто нужно выяснить, где она купила это зеркало. Это всё.

Некоторое время они шли молча, а потом Гарри спросил:

— Как её зовут?

— Миссис Оунс, — повторил Лестрейндж.

— Нет. Девочку. Как её имя?

— Я не знаю, — Лестрейндж вдруг остановился и взглянул Гарри в глаза. — И вам очень не советую выяснять подобные детали.

— Но ведь у неё есть имя, — сказал Гарри упрямо.

— Разумеется. И мы его выясним, оно нужно будет для отчёта. Но это потом, потому что сейчас нам довольно эмоций. И имя их лишь добавит и усложнит задачу. Так что соберитесь, мы идём работать.

Разговор с миссис Оунс произвёл на Гарри очень тяжёлое впечатление. Он тянулся, словно дождливое осеннее воскресенье, когда нечем заняться и некуда пойти, и день, утро и вечер одинаково серы и, кажется, даже ночь от них отличается очень слабо. Разговор шёл по кругу: о чём бы Лестрейндж ни спрашивал, она смотрела него, тихо плакала и шептала:

— Оно сломало её… Я подарила его ей, а оно сломало мою Милли…

В какой-то момент он вдруг оглянулся на Гарри, посмотрел на него пристально, а потом вновь повернулся к миссис Оунс… и вдруг ласково улыбнулся и взял её лицо в свои ладони.

— Её можно починить, — его голос зазвучал утешающе и даже, кажется, почти нежно. — Милли можно починить, — он погладил миссис Оунс по щеке.

Милли, да. Гарри ведь слышал это имя ещё там, в доме. Девочку зовут Милли. Милисента?

— Можно? — наконец из уст миссис Оунс прозвучало новое слово.

— Да, конечно, — Лестрейндж ей улыбался так нежно и ласково, что казался влюблённым. Нет — любящим… И это выглядело настолько неправильным, что Гарри отчаянно захотелось отвести взгляд. — Её можно починить, — повторил он и проговорил мягко и убеждённо: — Это может тот, кто продал тебе зеркало.

— Она может? — с неуверенным сомнением спросила миссис Оунс.

— Может, — кивнул Лестрейндж, не отрывая взгляда от её глаз. — Как её зовут?

— Я не знаю… — расстроенно призналась миссис Оунс. — Она просто… дала мне его. Незадорого.

— Какого цвета у неё кожа? — спросил Лестрейндж, и так, по капле, понемногу, выспросил у миссис Оунс всё, Гарри лишь оставалось записывать, радуясь, что он с самого начала своей стажировки держал в кармане мантии карандаш и блокнот. Конечно, внешность вполне могла быть изменена хоть с помощью чар, хоть с помощью оборотного зелья, но всё же… Портрет получился весьма подробный — оставалось теперь выяснить место покупки зеркала, и Лестрейндж предложил: — Давай сходим за ней?

— Да, — ответила было миссис Оунс и тут же сама себе возразила: — Но я не могу… я должна идти к Милли, — она, почти успокоившаяся было, вдруг заоглядывалась суетливо, и Гарри показалось, что она только теперь осознала, что сидит в больничной палате. — Где она?

— Я тебя отведу к ней попозже, — пообещал Лестрейндж, удерживая её так, чтобы она снова смотрела ему в лицо. — Нам ведь нужно починить Милли. Найдём ту, кто тебе продал то зеркало. Она непременно придёт сюда и починит.

— Это тайна, — губы миссис Оунс задрожали. — Тайна… я обещала…

— Я никому не скажу, — убеждённо пообещал Лестрейндж. — Но нам нужно ведь починить Милли, — повторил он.

— Нужно, — закивала миссис Оунс. — Но я обещала… не говорить…

— Просто покажи мне, — попросил Лестрейндж так нежно и так сочувственно, что Гарри поймал себя на абсурдной мысли, что сейчас он её поцелует. — Пока Милли спит, мы быстро сходим туда. И вернёмся.

— Она спит? — спросила миссис Оунс, и Лестрейндж ласково заверил её:

— Конечно. Идём?

— Быстро? — колеблясь, переспросила она.

— Очень, — пообещал он, помогая ей встать.

Тёплый плащ он трансфигурировал из больничной простыни и заботливо опустил его ей на плечи, а её домашние туфли трансфигурировал в тёплые меховые ботинки — и Гарри запоздало вспомнил, насколько болезненно ему должно быть сейчас просто держать в руке палочку. Но по Лестрейджу это было совсем незаметно. Может быть, ему пока дали обезболивающее?

Они дошли до лифтов и спустились вниз, и, выйдя из Мунго, Лестрейндж, на чью руку опиралась сейчас миссис Оунс, предложил:

— Скажи, куда аппарировать. Мне кажется, так будет быстрее.

— Я сейчас не смогу, — возразила она, беспомощно на него глядя.

— Я смогу, — заверил её он. — Скажи только, куда.

Аппарировали они на Диагон-элле, сегодня совсем пустую и тихую. И, пройдя её примерно до середины, свернули в один из переулков, затем — в следующий, такой маленький, что он, кажется, не имел даже названия, и остановились перед крохотной грязноватой лавочкой с туманной вывеской: «Подарки и редкости», сейчас, конечно, закрытой.

— Спасибо, — сказал Лестрейндж. — Дальше мы сами… я вас провожу в Мунго, — сказал он уже нормально, и миссис Оунс просто устало кивнула. И спросила у него почти шёпотом:

— Она ведь поправится?

— Я очень надеюсь, — ответил он и, велев Гарри: — За мной, — аппарировал вместе с ней.

Гарри, честно говоря, не видел в этом особого смысла: на его взгляд, куда разумнее было ему остаться и осмотреться здесь. Осторожно. Однако ослушаться приказа — потому что это был именно что приказ — он не рискнул, решив после сказать Лестрейнджу, что он, всё же, что-то умеет, и совсем незачем за ним ежеминутно приглядывать.

Пока Лестрейндж провожал миссис Оунс, Гарри сидел в удивительно людном холле и разглядывал посетителей. Он определённо заметил среди них парочку пострадавших от розыгрышей из магазинчика Джорджа и подавил улыбку: розовые оленьи рожки смотрелись на лысой голове крупного рыжего ирландца весьма потешно.

— Идёмте, — голос Лестрейнджа отвлёк Гарри от его занятия. — Нужно вас несколько подготовить.

К его удивлению, Лестрейндж повёл Гарри не на улицу, а… в туалет, где первым зелом запер дверь, а потом, отвечая на невысказанный вопрос, сказал:

— Вы слишком известны — раз, и у вас слишком запоминающаяся внешность — два. Оба фактора будут вам поначалу очень мешать — хотя со временем, возможно, превратятся в ваше преимущество. Так что вам стоит попрактиковаться в трансфигурации… начинайте, — он продемонстрировал ему свои затянутые в перчатки руки и напомнил: — Я вам сейчас не помощник. Надеюсь, у вас получится.

— Сэр, — Гарри взялся за палочку. Конечно же, их учили менять свою внешность — на самом деле, для этого требуются не такие уж серьёзные изменения. В его случае вообще было довольно перекрасить волосы в мышиный цвет, изменить форму очков и носа и стереть шрам на лбу — и вот его уже почти невозможно было узнать. — Вы так необычно допрашивали миссис Оунс…

— Боль нужно уметь терпеть, — ответил Лестрейндж. — Но не стоит делать этого без нужды и, — добавил он поощряюще, — вы вполне можете задавать вопросы, если они у вас есть.

— Это была легилименция? — обернулся Гарри к нему.

— Это было бы незаконно, — возразил Лестрейндж. — Нельзя применять легилименцию к свидетелю без его согласия.

— Я понимаю, — нетерпеливо кивнул Гарри, — но…

— Нельзя, — жёстко повторил Лестрейндж и сказал очень серьёзно: — Мистер Поттер. Мы служим людям и служим закону — и нам нельзя его нарушать. Даже если нам очень хочется и кажется, что это принесёт только пользу. За рамки выйти очень легко, но обратно потом не захочется. Вы либо защищаете закон, либо его нарушаете.

— А вы никогда не нарушали закон? — спросил Гарри, глядя ему в глаза.

Лестрейндж чуть усмехнулся.

— Нарушал. И я знаю, что вы это знаете. Однако это был не тот закон, что я поклялся защищать, — сказал он спокойно. — Те законы сами были его нарушением. На мой взгляд. Так бывает, но вы, строго говоря, правы. И всё же я настаиваю на том, что сказал: аврор не должен нарушать закон. Я много раз видел, чем это заканчивается, и ни разу ничего хорошего не выходило в итоге. Но, — добавил он, — внутри самого закона есть много возможностей для маневра. Впрочем, в данном случае они не понадобились, лишь убеждение. Это было весьма сомнительно с точки зрения морали, но я даже близко не подошёл к нарушению закона.

— Вы не могли бы рассказать, что и как сделали? — спросил Гарри.

— Родственники пострадавших бывают весьма уязвимы в первые часы или дни после трагедии, — ответил Лестрейндж. — Лгать так с моей стороны было жестоко и бесчестно, но я не нашёл другого способа. В остальном… Нужно просто сказать то, что от вас хотят услышать. И пообещать то же самое. И тогда появляется хороший шанс быть услышанным. Я понимаю, что сделал ей ещё больнее, — добавил он и напомнил: — Ваша внешность. Поттер, мы и так потеряли много времени, и нас видели там сегодня. Вы не могли бы поторопиться?

Гарри молча повернулся к зеркалу и, трансфирурируя свои очки, спросил:

— Вы знаете, со стороны всё это выглядело так…

— Догадываюсь, — Лестрейндж хмыкнул. — Но не думаю, что в тот момент это имело значение. Точно не для неё. Физический контакт в таких случаях важен — это очень помогло ей сосредоточиться.

— Сэр, мне кажется, — сказал Гарри, делая себе курносый нос, — миссис Оунс сейчас нужен кто-то рядом.

— Я просил соседку позаботиться о ней, — кивнул Лестрейндж, — и вечером планирую навестить её сестру. Поттер, — он пристально посмотрел на Гарри и покачал головой, — не влезайте слишком в это дело. Не переводите отношения служебные в личные. Это не поможет ничему, только вымотает нервы. Если вы не ощущаете в себе готовности всю оставшуюся жизнь помогать им и заботиться о них обеих, ограничьтесь разговорами по делу.

— Вам не жаль её? — спросил Гарри.

— Это не моя задача, — отозвался Лестрейндж. — Никому нет дела до того, что я чувствую к ним, я должен, по возможности, найти виновного. Чувства тут, скорее, помешают. Давайте просто найдём ту женщину.

Однако же всё оказалось не так просто, и в этот день их поиски успехом не увенчались. Как, впрочем, и на следующий. А когда магазин открылся, и искомая женщина оказалась его хозяйкой, удача оказалась, в общем-то, бессмысленной: да, она купила небольшую партию говорящих зеркал на крупной ярмарке в Дублине. Осенью, и нет, она не знает того волшебника… она его даже толком не помнит. Впрочем, некоторая польза от неё всё же была: по крайней мере, оставшиеся зеркала изъяли и выяснили заодно, что кроме миссис Оунс было ещё четыре покупателя. И нет, хозяйка магазина их не знала, и толком вспомнить не смогла. А от легилименции отказалась, ссылаясь на то, что не доверяет всем этим вашим менталистам. Про Омут памяти же она, по её словам, ничего не слышала, и обучаться пользоваться им не пожелала, ибо «не дело это — в голову влезать!»

— И что теперь? — спросил Гарри после её допроса.

— Дадим в «Пророке» объявление, — пожал плечами Лестрейндж. — Хотя вполне возможно, что те зеркала купили иностранцы — раз они за праздники не всплыли. Что мы ещё можем?

— Отыскать того ирландца?

— Мы попробуем, — скептическое выражение лица Лестрейнджа намекало на обратное. — Хотя лично я в успех не верю. По крайней мере, мы нашли ещё часть той партии. Это хороший результат.

Гарри понимал, что Лестрейндж прав, но всё равно ощущал себя разочарованным. Но что он мог поделать? Он даже ничем не мог помочь ни миссис Оунс, ни её дочке, которая лишилась ещё и кистей, ослепла и, как мрачно сообщил ему тот самый колдомедик с усталым лицом, всю жизнь будет мучиться от болей. Невесть откуда узнавший об этом разговоре Лестрейндж тем же вечером задержал Гарри и, усадив перед собой, сказал:

— Я запрещаю вам без меня общаться с Оунсами. Поттер, это прямой приказ, и нарушение я расценю соответственно.

— Я понял, сэр, — угрюмо сказал Гарри. — Но почему?

— Потому что вы слишком близко к сердцу приняли эту историю. И потому что хорошего конца там не будет: чуда не случится, девочка не выздоровеет, и, как я говорил уже, я сам не уверен, что её нужно было спасать. Но, на самом деле, у нас… у меня просто не было выбора: мы не должны решать, спасать или нет. Но принятие этого приходит с опытом, а до того можно успеть нажить себе много проблем. Поэтому я запрещаю вам общаться с Оунсами.

Лестрейндж не выглядел рассерженным или суровым, скорее, в его взгляде читалось понимание, и Гарри подумал, что, кажется, его слова продиктованы личным опытом. Он хмуро кивнул и ушёл к себе заполнять очередной отчёт. Иногда Гарри начинало казаться, что эти отчёты вовсе никогда не кончатся…

— Чем ты думал?

— Я не думал, — Лестрейндж иронично усмехнулся, аккуратно устраивая руки на коленях.

— У тебя была с собой защита? — Робардс смотрел на сидящего перед ним Лестрейнджа со смесью досады, возмущения и сочувствия. — Ты ведь взял её с собой? Ты не мог не опознать по описанию проблему. Взял?

— Ты пробовал когда-нибудь колдовать в перчатках из драконьей кожи? — ответил вопросом на вопрос Лестрейндж.

— Их долго надеть? — язвительно осведомился Робардс.

— Я забыл, — помолчав, признался Лестрейндж со вздохом. — Я настолько не ожидал, что она окажется жива, что всё остальное просто вылетело у меня из головы. Оштрафуй меня.

— Зачем? — вскинул брови Робардс. — Ты сам себя наказал. Но это очень глупая ошибка, — сказал он уже серьёзно. — И мы оба знаем её причину. И меня это беспокоит.

— Просто глупая случайность, — с деланным равнодушием возразил Лестрейндж. Но, поскольку Робардс продолжал глядеть на него, вздохнул и неохотно признал: — Ну ты прав. Просто всё совпало неудачно. Рождество… и… Я учту. На будущее.

— Почему ты мне не рассказал?

Джинни смотрела на Гарри очень обиженно и возмущённо, а он стоял и не знал, что ей ответить. Потому что вот именно сейчас, когда она вот так смотрела на него, причина казалась ему самому дурацкой. А уж обстоятельства, при которых это выяснилось, были совсем идиотскими.

Выяснилось всё на министерском балу в честь победы, куда Гарри, разумеется, был приглашён, и куда отправился не в качестве дежурного аврора, а гостем. Почётным, разумеется. Гермиона с Роном тоже были приглашены, конечно, и Гарри просто не мог не позвать с собою Джинни, хотя бы потому, что полагал нечестным, что пригласили лишь их троих. И, конечно, он совершенно забыл о том, что Джинни до сих по не знает, кто его наставник, и когда Лестрейндж подошёл к ним поздороваться, и Гарри пришлось их представлять друг другу, всё и выяснилось. Надо отдать Джинни должное: там, на балу, она сделала вид, что ничего такого не произошло, и вечер прошёл гладко… даже здорово, — но когда они вдвоём вернулись на Гриммо, дала волю своему возмущению и сейчас стояла в своём шёлковом зелёном платье посреди гостиной, сложив руки на груди и яростно сжав губы.

— Я не знал, как рассказать, — признался Гарри. Если не знаешь, что сказать — говори правду.

— Словами! — всплеснула руками Джинни. — Гарри, это просто: открыть рот и прямо так, словами, и сказать! Как есть?

— Ну просто… ты и Невилл… — Гарри чувствовал себя ужасно глупо, пытаясь подобрать слова.

— Что «я и Невилл»? — как-то озадаченно спросила Джинни.

— Вы дружите.

— И что? — она, кажется, даже немного успокоилась от недоумения.

— Я подумал, что тебе это будет неприятно, — наконец ответил Гарри, чувствуя себя полным придурком.

Джинни издала какой-то длинный звук, напоминающий нечто среднее между «э» и «о», и озадаченно потёрла сперва лоб, а затем нос. Потом подошла к дивану и уселась на него с ногами, сбросив туфли и обхватив колени. Гарри осторожно подошёл и присел рядом с ней, и несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом она Джинни сказала:

— Ну… вообще, ты прав. Хотя это и глупо. Это же другой Лестрейндж?

— Он их брат, — ответил Гарри. — Но он… на самом деле, я и сам не так уж много знаю. Вроде бы он помогал сопротивлению в войну, и когда его судили, Робардс и другие за него свидетельствовали.

— Такой Перси наоборот? — вдруг улыбнулась Джинни, и Гарри фыркнул, удивившись про себя тому, что ему самому эта ассоциация просто не пришла в голову.

— А я об этом не подумал, — признал он. — Правда похоже… только вот финал другой.

— Ну да, — она начала вынимать шпильки из причёски. — Но ты вообще мне собирался рассказать? И если да — когда? — спросила она, вновь сердито хмурясь, но Гарри уже видел, что гроза прошла.

— Конечно, собирался, — честно отозвался он. — Всё время. Но сначала всё не мог найти удобный момент, а потом было уже неловко, что я так протянул… прости.

— Да нет, не то чтобы «прости», — она мотнула головой, — но просто мне обидно. Если ты не можешь мне даже о подобном рассказать, то что будет, если случится что-нибудь по-настоящему серьёзное?

— Я не хотел тебя расстраивать, — признался Гарри, и она возмущённо фыркнула:

— Отлично! Ну да, наверное, мне было бы… не знаю, неприятно, да даже если бы я и расстроилась — и что? Давай теперь скрывать такие вещи друг от друга — и в итоге у нас из тем для разговоров останутся погода, квиддич и… а хотя нет, — оборвала она себя ехидно, — квиддич тоже не подходит. Вдруг я расстроюсь.

Гарри не удержался и сначала хмыкнул, а потом и засмеялся, а за ним и Джинни. И хотя она ещё сердито хмурилась, её взгляд вовсе не был злым.

— Я не могу тебя расстраивать, — серьёзно сказал Гарри. — Правда, это… невозможно тяжело.

— Но Гарри, — она вздохнула и, придвинувшись к нему, взяла его руки в свои. — Это же нормально! Ты что, хотел бы, чтобы я тоже ничего тебе не говорила, чтобы не расстроить? Ладно ерунду какую-то, а если что-нибудь серьёзное? Ты бы хотел, чтобы я попала в какую-нибудь беду — и не сказала тебе, чтобы не расстраивать?

— Нет, — он мотнул головой. — Конечно, нет!

— Тогда зачем ты сам так делаешь? Мне тоже неприятно! — воскликнула она и, взяв его за плечи, встряхнула. — Тем более такой дурацкий повод. Я даже не Невилл!

— Нет, конечно, — согласился он. — Определённо, нет.

— Не уходи от темы! — потребовала Джинни. — Пообещай, что больше так не будешь делать. Никогда!

— Я обещаю, — тут же согласился он. — Особенно по дурацким поводам.

— Гарри, — Джинни нехорошо сощурилась, ужасно напомнив Гарри в этот момент Молли. — Я серьёзно.

— Я правда обещаю, — Гарри даже закивал, и Джинни, зарычав, напрыгнула на него, изображая что-то среднее между охотящимся книззлом, краппом и сердитой женщиной.

…Гермиону Гарри предупредил следующим же утром, разумно рассудив, что если Джинни обнаружит, что та давно в курсе, их ждёт ссора, и серьёзная. Зато она хотя бы поняла его и посочувствовала, и только заметила, что всем им повезло, что ни Артур, ни Перси никому ничего не рассказали.

— Не нарочно — просто к слову, — добавила она, и Гарри только сейчас сообразил, что ведь Артур-то точно должен знать Лестрейнджа. Перси — может быть, и нет… хотя… он ведь в войну уже работал здесь, и вряд ли он не знал начальника Аврората. Нет, может быть, конечно, он в детали не вдавался — а Родольфус и Радольфус звучит так похоже… но ведь это Перси, сказал он сам себе.

А потом до него дошло, какой он идиот. Нет, ну в самом деле: он как минимум раз в месяц ужинал у четы Уизли, он нередко обедал вместе с Артуром в Министерстве, но Гарри даже в голову ни разу не пришло спросить его о Лестрейндже! И о той истории, в войну…

Честно говоря, в этот момент он здорово в себе разочаровался. Это ведь вообще было самое логичное, что он мог сделать: поговорить с Артуром! Расстроенный и раздосадованный на себя, он пялился в очередной ежемесячный запрос на чистые пергаменты, когда услышал сочувственный вопрос Сэвиджа:

— Эй, Поттер, ты чего это?

— Да я дурак совсем, — буркнул Гарри, поднимая на него голову.

— Что, только обнаружил? — весело поинтересовался тот.

— Угу, — Гарри уже несколько картинно вздохнул.

— Нормальный результат, — тот ободряюще хлопнул Гарри по плечу. — Я, знаешь, тоже в своё время пришёл к такому выводу.

— Могли бы мне сказать, — упрекнул его Гарри, буквально физически ощущая, как мир становится куда приятнее.

— Вот, — Сэвидж вынул из кармана горсть очищенного фундука и вложил Гарри в ладонь. — Очень полезно для мозгов.

— Думаете, мне поможет? — с сомнением поинтересовался Гарри и услышал сбоку голос Лестрейнджа:

— Я попробовал бы. Если не сработает, то можно перейти на рыбу.

— Какую рыбу? — Гарри почти успокоился. Что ж, значит, правду говорят, что иногда самое элементарное и лежащее на поверхности решение просто не приходит в голову.

— Морскую, — отозвался Лестрейндж. — Говорят, она полезна для мозгов.

— Не замечал, — парировал Сэвидж. — Ну, если по тебе судить.

— Ну, орехи я бы тоже панацеей не назвал, — заметил Лестрейндж. — Хотя у меня, конечно, выборка скромна.

Гарри слегка прикусил изнутри нижнюю губу, чтоб не слишком ярко улыбаться. Почему-то именно такие дружеские пикировки заставляли его чувствовать себя здесь по-настоящему своим. Так что он в гораздо лучшем настроении вернулся к своему запросу, раздумывая параллельно о том, где и как поговорить с Артуром. Сначала он искал какой-нибудь предлог, но потом решил, что они слишком близки для этих ухищрений, и что можно будет просто поговорить с ним на очередном семейном обеде.

Однако этот разговор внезапно отложился — потому что очень скоро ему стало не до прошлого Лестрейнджа.

Обычно их отдел собирался на общее совещание по средам: в понедельник проходило общее совещание Аврората, а Отдел особо тяжких устраивал общее собрание через день, посреди недели. И когда в четверг после обеда в их отдел вошёл Робардс и решительно запер за собою дверь, сердце Гарри возбуждённо забилось.

— У меня скверные новости, — сказал Робардс. Убедившись, что все на местах, он махнул палочкой и, наколдовав себе стул, уселся у окна, глядя на вопросительно воззрившихся на него сотрудников. — Я надеюсь, все обратили внимание на то, что в последнее время в сводках по Шотландии мелькают исчезновения подростков и детей?

— Что, опять кто-то пропал? — нахмурилась Гор.

— Брат и сестра МакНалли, — Робардс открыл лежащую на коленях папку и разослал им всем ориентировки. — Семи и десяти лет. Родители в выходные навещали друзей в Перте, остались ночевать — проснулись утром и не нашли детей. Сперва их искали сами, потом обратились в отделение Аврората в Эдинбурге… а потом сын тех самых друзей признался. У нас есть воспоминание его рассказа, потом посмотрите, а вкратце — оказывается, на окраине Перта, вниз по течению Тейи, есть «дом с привидениями». И местные юнцы ещё с Рождества затеяли игру «залезь в тот страшный дом и принеси оттуда доказательство». Обычное дело — вот только не все возвращаются. МакНалли не вернулись. Дом мальчишка показал, там уже с утра работают эксперты, и место, мягко скажем, странное. Роберт, передаю дело тебе и оставляю на своём особенном контроле, — он поднялся и отдал папку Сэвиджу. — Почти всё лето впереди, — добавил он с нажимом. — Работайте.

— Лисандра? — спросил Сэвидж, когда Робердс вышел. — У тебя, мне кажется, нет крупных дел?

— Нет, — она кивнула и протянула руку.

— Думаю, работать будем все, но ведём дело мы с Лисандрой, — решил Сэвидж и поднялся. — Пойдёмте, на месте поглядим, что там.

…Большая часть Перта расположилась на левом берегу Тейи, правая же часть была заселена намного меньше и могла похвастаться зелёным парком Кинноулл, больше похожим, впрочем, на обычный лес. Вот там-то, ближе к парку Деунчи Вудленд, почти что в чаще и стоял маленький коттедж в тюдоровском стиле: острая черепичная крыша, тёмные балки, красный кирпич… Шторы во всех окнах были плотно задёрнуты, дверь закрыта, но, в целом, коттедж выглядел вполне обычно.

— Кто пришёл, — румяная и круглолицая волшебница в сине-серой мантии Отдела экспертиз вышла к ним навстречу. — Карин МакЛеод, — представилась она, взглянув на Гарри, — старший эксперт и так далее… в общем, место это, мои дорогие, странное, — сказала она с энтузиазмом. — Мы тут, конечно, только начали, но я бы сказала, что «дом с привиденьями» — не очень точное название. Скорее, я бы назвала его «вратами». А вот куда — это действительно вопрос.

— Не очень обнадёживает, — кисло заметил Сэвидж.

— На вашем месте я бы туда пока не ходила, — предупредила МакЛеод. — Но можно походить вокруг: на мой взгляд, тут довольно безопасно. А, Дольф, — заметила она Лестрейнджа и активно помахала ему рукой, словно подманивая. — Иди сюда, тебе понравится, крыльцо тут совершенно замечательное. А уж дверь… сколько, вы говорите, уже пропало?

— С января — семь, а теперь вот уже девять, — ответил Сэвидж, кивая Лестрейнджу. — Иди… похоже, ты присоединишься к нам с Лисандрой. Хотя у тебя ведь ещё то дело…

— Буду консультантом на вспомогательных ролях, — ответил Лестрейндж и кивнул МакЛеод: — Идём посмотрим. Поттер, ни к чему не прикасайтесь, — почти привычно велел он, и Гарри подумал, что уже начал привыкать к этим словам.

Следующие пару часов Лестрейндж с МакЛеод провели возле крыльца, изучая его и заставляя ступени изредка вспыхивать то синим, то белым, то зелёным. Наблюдать за ними было, честно сказать, скучно, потому что заклинания они или вообще не произносили, или же шептали, да и те были далеко не только на латыни — так что Гарри в какой-то момент отвлёкся и ушёл изучать окрестности. Дом как дом… Уютный… Занавески светлые, вон на окне цветок… хотя нет — не цветок, нет… что это такое?

Окно было слишком высоко, и Гарри, помня запрет Лестрейнджа, да и в целом понимая, что лезть по стене этого дома — не лучшая идея, наколдовал себе стремянку и, поднявшись, остановился напротив заинтересовавшего его окна. На подоконнике между стеклом и занавеской сидела тоненькая кукла в зелёном платье. Её светлая пышная причёска вкупе с этим нарядом и вправду могла напоминать снизу цветок, подумал Гарри, разглядывая грустное фарфоровое личико — а потом увидел ещё одну куклу, просто лежащую на подоконнике лицом вверх. Платье на ней было белое в жёлтый горошек, а волосы то ли каштановые, то ли тёмно-рыжие — стекло было не слишком чистым, и Гарри не мог толком разглядеть. Налюбовавшись на игрушки — кроме которых, больше ничего в окно разглядеть было нельзя, — он сдвинул стремянку к соседнему окну и с любопытством обнаружил на подоконнике ещё трёх кукол: двух «мальчиков» и «девочку» в ярко-красном платье с синими оборками. На мальчиках были тёмные штаны, на одном — коричневый свитер, а на втором — зелёная жилетка и светлая рубашка. Интересно, кто и зачем их бросил тут? Они все лежали на спине и смотрели в потолок — и все казались грустными. Хотя, возможно, это просто ракурс… или, возможно, просто такая серия. Гарри доводилось видеть коллекционных кукол, и он знал, что им нередко рисуют совсем не жизнерадостные лица. Почему-то. Скучно это, что ли?

— Что там, Поттер? — услышал он вопрос Гор и, подавив внутреннее ожидание того, что его опять будут сейчас критиковать — что она почти всегда и делала, общаясь, — ответил:

— Да ничего. Просто куклы на подоконниках.

— Опишете в отчёте, — велела Гор, и Гарри отругал себя. Ну вот что стоило сказать ей просто «ничего»?

— Всех! — добавила Лисандра.

Ну, всех так всех… Халтурить Гарри не привык, так что пришлось достать блокнот и карандаш, записать всё и зарисовать — а потом уже вернуться в Аврорат, взять там колдокамеру (у экспертов, разумеется, была своя, но авроры или пользовались собственной, или тонули потом в бумажной переписке), аппарировать обратно и сделать снимки.

Над отчётом Гарри просидел весь вечер и половину следующего дня: кукол оказалось одиннадцать, и каждую ведь следовало описать! Он очень надеялся на колдографии, которые просто можно будет приложить, но к его досаде, все кадры как один оказались безнадёжно засвечены. Не то чтобы это оказалось большим сюрпризом: зачарованные объекты часто действовали так на плёнку, но Гарри всё-таки надеялся…

Пришлось обходиться только памятью и записями — и ведь был бы в этом толк! Вот что самое досадное… С другой стороны, говорил себе Гарри, кто знает, что и когда может в таком деле пригодиться.

Гор, получив его отчёт, внимательнейше его изучила — и Гарри это было, что уж говорить, приятно, пускай даже она наверняка сейчас его раскритикует, думал он. Но Гор, закончив, поглядела сперва на Гарри, затем на занятого чем-то за своим столом Лестрейнджа, и спросила:

— Дольф, ты говорил, стажёр — наш общий?

— Абсолютно, — махнул тот рукой.

— Сходите в Архив, — велела Гарри Гор, — поднимите дела за прошлый год, начиная с первого ноября и с первого февраля.

— Самайн и Имболк? — спросил Лестрейндж.

— Ты сам мне показал там крест святой Бригитты, — ответила она. — А вдруг.

— У тебя есть теория? — спросил Сэвидж, и, кажется, работа в отделе встала.

— Не то чтобы, — сказала Гор, обхватывая подбородок пальцами. — И вот ещё что, Поттер, проверьте статистику исчезновения детей… всех, до семнадцатилетия, в… так… с февраля восемьдесят четвёртого по февраль восемьдесят пятого и с ноября восемьдесят четвёртого по ноябрь восемьдесят пятого, и ещё с февраля семьдесят третьего по февраль семьдесят четвёртого, а также с ноября семьдесят третьего по ноябрь семьдесят четвёртого.

— У тебя есть теория, — уже утвердительно сказал Сэвидж, но Гор упрямо отмахнулась:

— Поттер, что вы замерли? Задание понятно?

— Да, мэм, — Гарри очень хотелось послушать продолжение разговора, но деваться было некуда и пришлось идти.

Эта работа в Архиве заняла у Гарри массу времени — гораздо больше, чем он мог предположить сначала. Результат его не слишком впечатлил: одинаковых цифр не получилось ни в одном из вариантов: с первого февраля восемьдесят четвёртого по первое февраля восемьдесят пятого года пропало без вести всего четверо детей, а с первого ноября восемьдесят четвёртого по первое ноября восемьдесят пятого пропавших было всего только двое. С февраля же семьдесят четвёртого по февраль семьдесят пятого пропало целых тридцать шесть несовершеннолетних — но тогда уже была война, и кто знает, сколько из них были попросту убиты… тем более что как минимум пятеро из них были магглорождёнными школьниками. Хотя война тогда лишь начиналась… Ну а с ноября семьдесят третьего по ноябрь семьдесят четвёртого пропало только пятеро — и это тоже было странно, потому что война не просто никуда не делась, а лишь набирала обороты.

Впрочем, свой отчёт Гарри представил Гор, конечно, хоть и не надеялся на то, что это хоть чему-нибудь поможет — и был удивлён, когда она пробормотала:

— Интересно… В принципе… — и начала что-то быстро писать на выдернутом из стопки нагромождённых листов чистом пергаменте.

Все вокруг тщательно делали вид, что ничего не замечают, и это было, честно говоря, непросто — в комнате просто висело напряжение, и Гарри справлялся с этим общим ожиданием хуже остальных, тем более что заняться ему сейчас было нечем. Так что когда Гор сказала, наконец:

— Так, возможно, у меня есть версия, — он первым обернулся к ней. — Вот что у меня пока выходит. Если присмотреться, рисунок кладки дома образует крест святой Бригитты — что довольно необычно даже для волшебного дома. Также некоторые символы на ступенях и на рамах навели меня на мысль обратиться к кельтам. И если вспомнить одну из легенд о том, что у Королевского двора Дикой охоты двадцать семь членов, и каждые двадцать семь лет они меняются…

— А есть такая легенда? — спросил Праудфут. — Я не большой специалист по мифам…

— Есть, — подтвердил Лестрейндж. — Версия довольно популярная, хотя уже полузабытая. И что там со статистикой?

— Я думаю, что для контроля нужно проверить и соседние периоды, — сказала она и досадливо вздохнула. — Я сразу не сообразила. Поттер, проверьте те же периоды — февраль-февраль и ноябрь-ноябрь — в восемьдесят втором-третьем, восемьдесят пятом-шестом, ну и десятью годами раньше.

— Он проверит, но расскажи пока свою теорию, — попросил Сэвидж, за что Гарри был ему ужасно благодарен.

— Как я уже сказала, если вспомнить теорию о том, что Королевский двор обновляется во время Имболка, что в нём ровно двадцать семь придворных, и состав их полностью меняется раз в двадцать семь лет, мы получаем дом, которые каждые двадцать семь лет заманивает двадцать семь детей… ну и так далее. Смотрите: двадцать семь лет тому назад с февраля по февраль пропало тридцать шесть детей от восьми до семнадцати лет. Тогда уже начиналась война — вернее, не то чтобы война, но… но мы все понимаем, — она кивнула им и продолжала: — Из них пятеро магглорождённых школьников, которых, может, можно списать на Пожирателей. Но остальных достаточно — и даже больше. Конечно же, пока это просто теория.

— Но довольно стройная, — заметил Сэвидж. — Мне кажется, я что-то такое уже встречал… я как раз пришёл в самом конце шестидесятых… я покопаюсь в своих записях. И ты проверяла ещё восемьдесят третий, — напомнил он.

— Двадцать семь — не единственное значимое число, — ответила она. — Есть ещё семнадцать — как семнадцать циклов луны. Никогда не понимала, почему именно семнадцать, — добавила она. — Семнадцать лун, семнадцать поколений… в общем, это число тоже могли взять.

— Кто? — спросил Сэвидж.

— Тот, кто строил этот дом. Ну вы же не верите, что это в самом деле Дикая охота собирает себе новый двор? — спросила она, фыркнув.

— Да кто знает, — философски заметил Праудфут. Все рассмеялись, и он добавил: — Я не разбираюсь в мифологии! Вдруг с них станется?

— Это далеко не всё, — сказала Гор нетерпеливо и вдруг ткнула в Гарри пальцем. — Куклы. Если бы не Гарри, мы могли бы проглядеть их или же не обратить внимания. — Гарри ощутил, как его буквально заполоняет гордость. Во-первых, потому что он вдруг оказался действительно полезным, а во-вторых, потому что его впервые тут назвали по имени, а не по фамилии — а значит, его приняли как своего. По крайней мере Гор… да, именно она! Ирония… — Их одиннадцать, — продолжила она. В доме девять окон. Три — особое число у кельтов… не буду сейчас отвлекаться на объяснения, потому что я уже не помню, почему, — призналась она, вновь всех рассмешив.

— Три стихии, — вмешался Лестрейндж, — море, небо и земля. И тройственная суть главной богини.

— Есть что-нибудь, чего бы ты не знал? — с незлым ехидством осведомилась Гор.

— Полно, — признался тут же Лестрейндж. — Понятия не имею, как устроена, к примеру, колдокамера, не знаю ничего о камбоджийских богах и, честно говоря, не знаю больше языков, чем…

— Ты пижон, — она махнула рукой под общий смех, и Лестрейндж, вскинув руки и смеясь вместе со всеми, замолчал.

— Так вот, — уже серьёзнее продолжила она. — В доме девять окон. На трёх подоконниках — по три куклы, ещё две на четвёртом. Я проверила, — она заговорила медленней, но твёрже, будто бы впечатывая слова в уши слушателей, — одежду всех пропавших детей. И у одиннадцати всё сошлось. Одежда, волосы, даже черты лица — спасибо Гарри, что так описал подробно.

В комнате теперь повисла тяжёлая густая тишина.

— Оставшиеся трое, — заговорил, наконец, Сэвидж, — могли пропасть и по другим причинам.

— Могли, — кивнула Гор. — Но среди кукол нет МакНалли. Возможно, для того, чтобы их… сделать, нужно время. Я полагаю, нужно наблюдать за домом и каждый день проверять окна.

— Не могу припомнить специальных чар, чтобы из людей делали кукол, — мрачно сказал Долиш.

— Я тоже не могу, — сказала Гор. — Так что там или есть внутри волшебник… может, даже не один — или сам дом заколдован, и тогда мы просто этих чар не знаем.

— Я пороюсь дома в книгах, — сказал Лестрейндж. — Никогда не слышал о таких заклятьях, но вдруг что найду.

— Твоя очередь, — Гор откинулась на спинку своего кресла. — Как туда войти?

— Никак, — в голосе Лестрейнджа прозвучала явная досада. — Пока, по крайней мере, у нас с Карин нет никаких идей. Кроме того, что мы бы не советовали пытаться войти туда насильно — скорее всего, ничем хорошим это не закончится. Но мы работаем над этим. Возможно, то, что мы теперь знаем, нам поможет. Куклы… дичь какая, — мрачно закончил он.

— Но ведь дети как-то туда попадают, — сказал Сэвидж. — И, по слухам, большинство из них даже возвращается обратно с трофеями… ну что, — он оглядел всех, и выражение его лица Гарри совсем не понравилось. — Придётся нам с вами найти всех, кто, по их словах, там был, и разобраться, что там правда, а что — ложь. Джон?

— Займусь, — кивнул Долиш.

— Дольф, присоединишься? Или у тебя завал совсем?

— Да нет, пока что не совсем… и, Поттер, полагаю, вам пора учиться вести допрос самостоятельно. Присоединяйтесь, когда закончите с архивом.

С архивом Гарри управился довольно быстро — и, судя по результатам, теория Гор была верна: количество пропавших не дотягивало до двадцати семи. А вот с опросом свидетелей всё оказалось куда сложнее.

Потому что попробуйте найти детей или подростков, которые признаются в том, что без разрешения родителей выбрались ночью из дома и залезли в другой дом! Тут, пожалуй, даже Непреложный обет сохранить их тайну или не наказывать никак не поможет — да и кто же его даст? А тут ещё майская ярмарка и проходивший в марте чемпионат по Плюй-камням — и всё в Перте. И вот попробуйте найти теперь всех тех, кто был здесь и заночевал с детьми!

Нет, дело, всё же, двигалось, но медленно. На девятый день после исчезновения МакНалли на том подоконнике, где Гарри заметил первую из кукол, появилась новая — и тоже девочка, печальная темноволосая куколка в тёмно-синем с белыми манжетами платье, а на соседнем — кукла мальчика в тёмно-зелёных шортах и синей рубашке. И хотя этого ждали, всё равно впечатление на всех их появление произвело тяжёлое.

— Может, опубликовать объявление в «Пророке»? — даже предложил Праудфут.

— Вот тогда нам точно никто ничего не скажет, — уверенно возразил Лестрейндж. — Слушайте, а у пропавших нет ли братьев и сестёр, близких по возрасту?

— Есть! — мгновенно отозвалась Гор. — У четверых есть сёстры или братья с разницей не больше чем в три года.

— Я понимаю, что их уже опрашивали, — сказал Лестрейндж, — и не узнали толком ничего. Может быть, теперь, когда у нас есть стройная теория, поговорить с ними ещё раз?

— Поговори, — кивнула Гор и усмехнулась. — Давай, ну ты же хочешь. Я буду не я, если не позволю тебе сделать за меня мою работу!

— Вдруг мне повезёт, — предположил он, как показалось Гарри, весьма довольно.

Ему и вправду повезло — или, скорее, он сумел разговорить одну из сестёр пропавших, которая призналась, что сперва она с подружками бегала в тот дом, но никому из них войти не удалось, и тогда она просто обманула их и показала старую пуговицу, которую захватила с собой из дома.

— Она так плакала и так себя винила, что брат пропал из-за неё, что мне пришлось сказать, — закончил рассказ Лестрейндж на очередном их совещании, — что раз они с подругами в дом не попали, велика ли вероятность, что это сделал её младший брат? Это сработало, но… я тут сделал график всех исчезновений, и должен признать, что мы все болваны. И я первый.

— Добрый Дольф, — заметил Праудфут.

— Календарь, — Лестрейндж взмахнул палочкой, и на двери проявился календарь на этот год — без января. — Посчитайте промежутки между каждым из исчезновений. Они кратны девяти, а девять — это трижды три. Дверь — рискну предположить — открывается каждую девятую ночь… возможно, между полуночью и тремя часами, но не поручусь. Ну и поскольку дети бегают туда не еженощно, жертвы попадаются не каждый раз. Кстати, Поттер, у меня есть для вас задание. Не срочное, но не откладывайте слишком. Сделайте по месяцам сводку исчезновений для семьдесят четвёртого — начиная с февраля и дальше, для сорок седьмого и двадцатого. Пока, я думаю, на этом остановимся — а там посмотрим.

— Хочешь узнать, когда создали дом? — спросил Сэвидж.

— И это тоже, — кивнул Лестрейндж. — У меня так много теорий, что я пока даже не выбрал, с какой начать, — он скупо улыбнулся.

— Начни с самой сумасшедшей, — предложила Гор.

— Осталось лишь понять — какая из них «самая», — усмехнулся Лестрейндж.

Смысл порученного Гарри задания Лестрейндж раскрыл всем сразу после того, как оно было исполнено; продемонстрировав полученные данные, он резюмировал:

— Похоже, мы не совсем верно определили время, когда дом собирает свои жертвы.

— От Имболка до Самайна, — кивнула Гор, внимательно разглядывая парящие в воздухе большие листы календаря. — Хотела бы я знать, что будет, если он за это время не наберёт нужного количества жертв.

— Полагаю, ты узнаешь, — отозвался Лестрейндж. — И мы все. Месяцев так через пять.

— Что ж, я думаю, пока всё, что мы можем, это охранять дом и искать возможность попасть внутрь, чтобы забрать жертвы, — подытожил Сэвидж. — И давайте не забывать о том, что текущие дела никто не отменял. Катберт, что там у тебя с той старушкой?

И это… всё? Гарри ощущал не то чтобы разочарование, но нечто очень на него похожее. Он, конечно, знал и понимал — или, по крайней мере, так думал до сего момента, — что некоторые дела тянутся месяцами и даже годами, а кое-какие так и вообще не раскрываются. Но одно дело — знать подобное в теории, и совсем другое — наблюдать вживую.

Зато у Гарри появилось немного свободного времени, и в очередное воскресенье он наконец добрался до давно соскучившихся по нему Уизли. И, воспользовавшись случаем, улучил момент после десерта и позвал Артура прогуляться — тем более что стоял прекрасный тёплый вечер.

— Я давно хотел поговорить, — сказал Гарри, когда они устроились на задворках огорода, где буйно цвели какие-то кусты. — Спросить кое о чём.

— Давай, — кивнул Артур, срывая травинку и засовывая её кончик себе в рот.

— Скажи, ты ведь знаешь Лестрейнджа? Который в Аврорате.

— Ну, не то что, — Артур совсем не удивился. — Я всё ждал, когда ты спросишь.

— Вот, собрался, — Гарри улыбнулся. — Но вы ведь знакомы?

— Мельком, — Артур пожевал травинку. — Не то чтоб мы дружили. Так… виделись, конечно. Но мне… не то чтобы мне было приятно его видеть, понимаешь?

— Да, конечно, — кивнул Гарри. — Извини… на самом деле, если тебе неприятно…

— Да нет, — возразил Артур. — Нет. Я готов помочь. Рассказать, что знаю… не так много, да и то, по больше мере, слухи.

— Но ты его не любишь, — сказал Гарри. — Почему?

— Ну, — Артур выбросил травинку, сорвал новую и тоже сунул в рот. — На самом деле, ничего реального. И потом, я помню, его оправдали на суде, и Робардс выступал, да… но ты понимаешь, — Артур вздохнул и, словно бы решившись, заговорил: — Меня смущает кое-что. Он же знал Лонгботтомов. Они служили вместе. И… не знаю уж, насколько близко, но дружили.

— С Фрэнком Лонгботтомом?

Вот это был сюрприз. Действительно сюрприз.

— В том-то и дело, что сперва с Алисой, — Артур как-то болезненно поморщился. — Они работали в одном отделе, а Фрэнк в соседнем. Говорили… пойми опять же, Гарри — всё это просто слухи, — оборвал он сам себя, и Гарри кивнул нетерпеливо:

— Да, я понимаю.

— Говорили, что он за нею… вроде как ухаживал, но, может быть, и нет… может, они с ней действительно дружили. Как вы с Гермионой. Позже они, вроде бы, сдружились и с Фрэнком… после свадьбы тоже. И я знаю, он их навещает до сих пор.

— В больнице? — сегодня был вечер открытий.

— Я видел его как-то раз, — кивнул Артур. — Но всё это слухи. Домыслы.

— Да, я понимаю, — Гарри просто физически ощущал, насколько Артуру неловко. — Думаешь, он мог… но если он любил Алису, он…

— Гарри, я ничего не знаю, — покачал головой Артур. — Я стараюсь держаться фактов, а их совсем немного. Есть ещё один, — он снова выплюнул травинку и сорвал ещё одну. — Невилл был в том доме, где на Фрэнка и Алису напали. Я не видел дела, говорили, что он был скрыт чарами и нападающие его не нашли, но он там был. И это… мне кажется, довольно странно, что его искали так небрежно. Раз авроры его обнаружили… но я не аврор и не знаю. Возможно, заклинание ослабло, когда с Фрэнком и Алисой случилось… то, что случилось.

— Да, возможно, — у Гарри в голове было столько мыслей, что, казалось, она вот-вот взорвётся. — Ты думаешь… Да, я понимаю, ты не можешь знать, но ты думаешь, возможно, Невилл… не сын Фрэнка?

— Я не знаю, — очень тихо сказал Артур. — Гарри, ради Мерлина, пообещай мне, это между нами. И не вздумай никому сказать! — непривычно для него требовательно проговорил он, и Гарри кивнул:

— Нет, конечно. Что ты. Нет.

— Понимаешь, — Артур расстроенно вздохнул, — Невилл больше похож на Алису, но ведь это ничего не значит. Я действительно не знаю ничего. И нет никаких причин думать, что он не сын Фрэнка. Правда, никаких. Но я всё это время не могу отделаться от вопроса, почему его нашли авроры, а Лестрейнджи — нет.

— Да, это вправду странно, — признал и Гарри.

Если версия Артура верна, и Фрэнк и вправду отбил у Лестрейнджа Алису, то тот в самом деле вполне мог желать им отомстить, думал Гарри. И убить обоих… или не убить… кто знает, о чём он мог договориться с братьями, и что могло пойти не так. И… при этой мысли Гарри почувствовал ползущий холодок по позвоночнику — и ведь кто знает, от кого услышал в Министерстве Крауч, что Лонгботтомы могут что-то знать. И не подтвердил ли позже это братьям Лестрейндж… Возможно, лихорадочно соображал Гарри, они договорились, что погибнет только Фрэнк, а Алиса с Невиллом не пострадают. Но что-то пошло не так, и Лестрейндж потом раскаялся, понимая, что сгубил любимую. Поэтому во вторую войну уже и был, как говорится, на другой стороне… А метка… метку мог не принимать, допустим… нет, не так. Возможно, он и вправду изначально Лорду был противником, и просто использовал его как предлог, чтобы руками братьев и невестки убрать соперника…

Версия складывалась стройная, но поверить Гарри в неё не мог — не получалось. Слишком не ложилась она на образ Лестрейнджа — хотя что Гарри о нём знал? Можно быть служителем закона, можно искренне считать злом Лорда, например, разве это мешает желать убрать соперника? В конце концов, он ведь не Невилла Лорду выдал, а…

— Гарри, — голос Артура прервал все эти мысли. — Это просто мои домыслы и капля фактов. Мы с Фрэнком и Алисой тоже дружили, и я пристрастен. И неправ, скорее всего. В тот год, при Пие, мне, на самом деле, не в чем упрекнуть Лестрейнджа. Правда, — он даже кивнул для усиления своих слов. — Он не дал отдать магглорождённых дементорам, заявив, что прежде Аврорат должен завершить расследование о кражи магии, чтобы навсегда её пресечь. И членов сопротивления он не давал казнить: сказал, они заложники и пригодятся. Пусть будут в Азкабане, дементорам скормить недолго. И даже…

— Вот вы где! — раздался голос Молли прямо у них за спинами, и Артур с Гарри синхронно вздрогнули и обернулись. — Можно хоть на несколько часов забыть о вашей работе?

— Да мы просто тут болтали, — примирительно сказал Артур, вставая.

— Вас все ждут! — Молли покачала головой. — Чай и пирог совсем остыли! Вы в Министерстве и так можете увидеться и поболтать в обед, — добавила она, и Гарри решил её не разубеждать. Тем более что она теоретически была права, а вот на практике Гарри обедал в самое разное время и, как правило, или один, или в компании кого-нибудь из своего отдела, чаще всего Праудфута, регулярно просто выдёргивавшего его из-за стола и силой уводящего в столовую. А вот того же Лестрейнджа вопрос питания стажёра, судя по всему, вовсе не интересовал: он ни разу не позвал его с собой специально, разве чтобы что-то обсудить во время перерыва.

Рассказ Артура поставил больше вопросов, чем дал ответов, но подумать над всем этим Гарри удалось не сразу: домой, на Гриммо, они вернулись с Джинни, и вечером ему было немного не до Лестрейнджа.

Впрочем, забрасывать это дело Гарри не собирался. Он решил ещё раз, уже намного тщательнее, изучить дело Лонгботтомов, и теперь, когда Гарри знал то, что знал, оно уже выглядело несколько иначе. Начиная с того, что Гарри никак не мог отделаться от мысли, что он, кажется, догадывается, как тех могли найти. Из показаний это никак не явствовало: Лестрейнджи свидетельствовать отказались, а Крауч-младший, похоже, просто этого не знал. Но ведь если Лестрейндж дружил с Лонгботтомами, он… он мог знать, где они прятались. Они могли довериться ему. А он… мог прикрывать всю операцию. И даже… наблюдать. И если это было так, тогда вопрос о том, как Лестрейнджей вообще нашли и взяли прямо на месте преступления, снимался. Если предположить, что Лестрейндж… Дольф договорился с братьями — и, может быть, невесткой — о том, что они не причинят вреда Алисе с сыном, а ограничатся лишь Фрэнком, то когда случилось что случилось, он мог в попытке защитить её сам привести авроров. Правда, в деле его имя вообще не фигурировало, но Гарри уже начинал примерно понимать, как тут всё происходит, и догадывался, что Лестрейнджа могли просто… не упомянуть. Не зная, разумеется, всей подоплеки, и просто не желая ставить товарища, которому здесь верили, в чрезвычайно двусмысленное положение. Учитывая, что это были за времена... Гарри был уже наслышан о порядках при Крауче-старшем.

Тем более что дело вёл, судя по всему, сам Робардс, который, впрочем, тогда был вовсе не «сам», а просто старший аврор. Который, насколько Гарри понимал, был с Лестрейнджем и по сей день в довольно тёплых отношениях, и доверял ему. Так что вполне тогда мог друга и прикрыть… тем более что он наверняка был должен знать о дружбе Дольфа Лестрейнджа с Лонгботтомами.

— Мистер Поттер? — голос архиваруса заставил Гарри вздрогнуть. — Вас срочно ждут на вашем рабочем месте, — перед Гарри опустился служебный самолётик, на которым чётким почерком Лестрейнджа было написано: «Поттер, срочно вернитесь в кабинет». И Гарри аж похолодел от мысли, что бы было, если бы Лестрейнджу вздумалось сюда явиться самому — и увидеть, какое дело Гарри изучает так старательно.

В кабинет Гарри почти вбежал и по одному выражению обернувшихся к нему лиц понял, что случилось что-то скверное.

— Почему мы узнаём об этом только сейчас? — зло спросила Гор.

— Этой ночью, — тихо сказал Гарри Лестрейндж, вводя его в курс дела, — один из охранявших дом вошёл туда и не вернулся.

Гарри как-то сразу стало не до биографии Лестрейнджа. Но ведь прежде пропадали только дети? Как же так?

— Потому что они там в ДМП не сразу поняли, что произошло, — не менее зло ответил на вопрос Гор Сэвидж. — Одни решили, что он уже сменился, другие — что он ушёл после дежурства отсыпаться… будет служебное расследование и выговор, но к делу это не относится. Всё проверили: он не сменялся, дома его нет, и вообще нигде нет.

— А его напарник? — Гор, казалось, была готова лично того разорвать на части.

— Полагаю, просто спал, — Сэвидж предупреждающе поднял руку, и Гор просто ругнулась. — Разумеется, его отстранят, но, думаю, наказать его сильнее, чем он сам себя теперь накажет, не получится. Я с ним говорил, он выглядит убитым. Если хочешь, можешь тоже допросить, — предложил он Гор, но та только мотнула головой: что толку время тратить. — Но я бы сейчас сосредоточился на том факте, что пропавший был совершеннолетним. Молодым, конечно, ему было двадцать три, но вполне взрослым.

— Что его вообще понесло туда? — задала Гор тот вопрос, который висел в воздухе. — Был чёткий приказ: никого не подпускать к дому и в случае, если в нём самом что-то изменится, мне доложить. В любое время дня и ночи — я держала свой камин открытым.

— И почему второй заснул? — добавил Лестрейндж. Все поглядели на него, и он добавил: — Это было обычное дежурство. Ничего аврального, постовые — отдохнувшие и молодые, и их было двое. Почему он вдруг уснул?

— Напился накануне? — предположил Долиш. — Провёл предыдущую ночь у подружки?

— Может быть, конечно, — качнул головой Лестрейндж, — но сколько раз на вашей памяти подобное случалось? Вот и я не помню, у нас всё-таки надёжные ребята. И вдруг всё так совпало. Не верю.

— А ты, как обычно, во всём видишь заговор и целую систему, — незло ухмыльнулся Сэвидж. — Хотя на сей раз я склонен согласиться: совпадение странное. Интересно, что в прошлую ночь «охоты» ничего такого не случилось.

— Может, дом проголодался, — серьёзно предположил Лестрейндж. — Подкопил силы и сумел подманить взрослого.

— Тогда через восемнадцать ночей я буду там сама, — отрезала Гор. — И было бы отлично, если бы мы к тому моменту нашли способ не только войти туда, но и выйти.

Потянулись дни, наполненные совсем другими делами — и Гарри порой казалось, что о деле дома с куклами почти забыли. Он, конечно, понимал, что это не так, и что если он не слышит обсуждений, это вовсе не значит, что их нет, — но чем ближе было двадцать шестое июня, тем сильнее в их отделе ощущалось напряжение. Однако никаких разговоров так и не было вплоть до пятничного вечера двадцать четвёртого июня, когда уже в самом конце рабочего дня Сэвидж вдруг спросил у Гор:

— Ну что, готова?

— До готовности ещё все выходные, — возразила та. — Но буду. Высплюсь, да, — предвосхитила она вопрос Сэвиджа, — и всё такое.

— Я считаю, с вами должен всё-таки пойти ещё кто-то из нас, — с нажимом сказал Лестрейндж, и Гарри с некоторой обидой понял, что всё это обсуждали уже много раз, но без него. Не доверяли? Почему?

— А я считаю, что нас с Робертом и парой дээмпешников достаточно, — по тону Гор было понятно, что она едва сдерживается, чтобы не покрутить пальцем у виска. — Ты туда весь Аврорат привести хочешь?

— Можно не весь, — мирно ответил Лестрейндж. — Можно нас двоих, — он кивнул на Гарри, и тот тоже закивал, едва удерживаясь, чтобы не воскликнуть: «Да!»

— А что не весь отдел? — фыркнула Гор.

— Дольф, не драматизируй, — примирительно проговорил Сэвидж. — Прикроешь меня заодно с утра — ну, если что. Поверь, мы справимся.

Лестрейндж недовольно нахмурился, но промолчал, и Гарри всё-таки не выдержал:

— Мэм, можно мне тоже поучаствовать? — спросил он Гор. — Я же стажёр, меня положено использовать!

— Вам заняться нечем? — немедленно спросила она в ответ и отлевитировала к нему на стол три папки. — Опишите все улики как положено, зарегистрируйте их и закройте, наконец, это безобразие, — велела Гор, и Гарри очень, очень непросто далось просто кивнуть в ответ. Это дело лежало у неё на столе уже вторую неделю и было фактически закончено, но среди улик значилось почти пять дюжин ядовитых помесей черепах и скорпионов, и оформлять их по всем правилам было муторно и нудно. Конечно, сами твари давно были сданы коллегам в комиссию по обезвреживанию опасных существ, а вот бумаги, как обычно, запоздали, и теперь на выходные ему, Гарри, будет, чем заняться.

Впрочем, на воскресенье у него были большие планы, потому что в этот день он был в кои-то веки свободен от дежурства, и он умудрился всё-таки закончить всё в субботу. И все следующие сутки не вспоминал ни жуткий дом, ни Аврорат, ни Гор, ни Лестрейнджа — разве только засыпая поймал себя на мысли, что, может, утром их всех наконец-то ждёт разгадка…

Как назло, они с Джинни проспали. Не сильно, но всё-таки, так что в отдел Гарри влетел не в восемь утра, как обычно делал, а без двадцати девять. Формально он даже не опоздал, конечно, но по негласному правилу стажёру следовало приходить раньше всех, а многие появлялись здесь к восьми.

Но, похоже, Сэвидж уже ушёл на совещание к Робардсу, а остальных пока что не было — кроме Лестрейнджа, который, впрочем, то ли не заметил, то ли не захотел замечать это полуопоздание. А может, ему просто было не до этого: Гарри показалось, тот ждал возвращения Гор и Сэвиджа так напряжённо, что даже не достал из ящика бумаги. Просто сидел за совершенно пустым столом и ждал, глядя в фальшивое окно, за которым по голубому небу плыли белые барашки-облачка.

Распахнувшаяся дверь заставила их обоих подскочить. Вошедший Сэвидж с порога ткнул в Лестрейнджа пальцем и буквально выплюнул ему в лицо:

— Ты! Был! Прав! — и с последним словом его кулак с грохотом обрушился на стол Лестрейнджа, и Гарри ощутил ползущий по позвоночнику холодок.

— В чём? — глухо и одновременно резко спросил Лестрейндж, вздёргивая голову.

— А я — дурак самодовольный! Напыщенный индюк! — Сэвидж развернулся и с размаха впечатал в дверь кулак. — Мне следовало притащить туда всех вас, но нет! — он снова ударил кулаком в дверь.

— Где Лисандра? — Лестрейндж встал и подошёл к нему, и Гарри стало жутовато и очень тоскливо.

— Там, — хрипло отрубил Сэвидж. — Давай, скажи, что ты предупреждал.

— Зачем? — горько спросил Лестрейндж. — Роб, мы все делаем ошибки. Она там одна?

— Одна, — буркнул Сэвидж — и вдруг подошёл к креслу Лестрейнджа и буквально рухнул в него. — Я уволюсь. По несоответствию.

— Зачем? — Лестрейндж подошёл к нему и присел на край стола. — Чему это поможет? Кроме того, что создаст море проблем. Всем. Все ошибаются, — повторил он и потребовал вдруг: — Посмотри на меня. И вспомни, как ошибся я. Если ты сейчас собираешься уволиться, мне что следовало тогда сделать? Заавадиться?

Несколько секунд Сэвидж молча на него глядел, а Гарри стоял у своего стола ни жив ни мёртв и отчаянно жалел о том, что у него нет с собою мантии-невидимки и что отсюда невозможно аппарировать. Хотя, конечно, лучше бы было просто раствориться в воздухе, потому что вот эти последние слова явно не предназначались для чужих ушей.

— Ну да, — сказал наконец Сэвидж. — Но я… — он помотал головой.

— Тебе сейчас докладывать об этом, — напомнил ему Лестрейндж. — Всем. Можешь счесть это частью искупления. Мне в своё время помогало, — он чуть слышно хмыкнул и, хлопнув Сэвиджа по плечу, сжал его. — Будем надеяться, что кукол можно расколдовать, и мы отыщем способ их достать. У нас впереди ещё четыре месяца. Должны успеть. Как думаешь, не ткнуться ли за помощью к невыразимцам?

— Да сразу надо было, — убито и ужасно зло ответил Сэвидж.

— Что вообще произошло? — Лестрейндж притянул себе кресло Праудфута и сел рядом с Сэвиджем. — Расскажи сейчас мне, чтобы на совещании не слишком психовать. Второй раз обычно проще.

— Да нечего рассказывать, — Сэвидж обхватил голову руками. — Я даже не заметил, что заснул. Вообще не понял. А потом открыл глаза, а уже утро, а Лисандры нет. Мы с ней вот только что сидели… даже разговаривали, и…

— Интересно, — задумчиво пробормотал Лестрейндж. — Очень похоже действуют вампиры… я читал похожие воспоминания. Слово в слово. Где-то мне уже такое попадалось… я дома посмотрю, может быть, найду.

— Ты бы на моём месте тебя послушал! — со злым отчаянием сказал Сэвидж, с размаха хлопая ладонью по столу.

— Я бы ошибся в чём-нибудь другом, — ответил Лестрейндж. — Роб, все ошибаются. Лисандра тоже была против.

— Как ты так можешь? — Сэвидж пристально на него уставился. — Я… никогда не понимал.

— Переступать и идти дальше? — спросил Лестрейндж, и Гарри невероятно жалел, что видит сейчас только его затылок. — Ты родню-то мою вспомни, — он усмехнулся неприязненно и горько. — Вообще всю мою историю. Тут или доживать в мягкой комнате в Мунго, или научиться оставлять всё за спиной. Я даже не скажу тебе «учись», потому что, честное слово, цена умения не стоит. Но Лисандру мы, надеюсь, вытащим, — он наколдовал стакан, наполнил его водой из палочки и поставил перед Сэвиджем. — Идём на совещание. Сейчас тебе достанется — и станет легче.

— Вряд ли, — буркнул Сэвидж, залпом выпивая воду. — Но пора, — он опустил стакан на стол, встал и, не глядя по сторонам, вышел, и Гарри с Лестрейнджем остались в комнате одни.

— Самоуверенность сгубила людей не меньше, чем злой умысел, — Лестрейндж тоже поднялся и, вернув кресло Праудфута назад, подошёл к Поттеру. — На мой взгляд — больше.

— Почему вы не настояли? — наверное, Гарри не стоило так говорить с ним, но последняя реплика Лестрейнджа его взбесила. Он же даже не пытался убедить их!

— Потому что уважал решение других, — спокойно ответил Лестрейндж. — Потому что я им не начальник. Потому что мы все опытны достаточно, чтобы принимать решения в подобных ситуациях. И в десятке других случаев они бы оказались правы, а я нет. Потому что нужно научиться разделять ответственность — иначе здесь работать невозможно. Я высказал сомнение, я предложил решение, на этом моя компетенция закончилась. Это их дело и их ответственность. И их жизнь.

— И вы не вините себя? — Гарри вздёрнул подбородок.

— Это несущественно, — ответил Лестрейндж и поинтересовался: — Что бы вы сделали на моём месте?

— Если бы я был убеждён, как вы, что там необходимо подкрепление, я бы просто пришёл туда, и всё, — сказал Гарри.

Лестрейндж усмехнулся.

— Как вы думаете, как бы среагировали на это Роберт и Лисандра? — спросил он и, развернувшись, добавил: — Через две минуты начнётся совещание у Робардса, не опаздывайте, — и ушёл.

После исчезновения Лисандры Гор атмосфера в отделе очень изменилась. Все пытались отыскать разгадку, но текущие дела никто не отменял, а ведь были ещё дела, которые вела Гор, и которые нельзя было просто взять и отложить на неопределённый срок. Так что всем теперь пришлось работать больше, а у Гарри добавилось бумажной работы, хотя прежде ему казалось, что это невозможно. Но он был бы готов работать ещё больше, если б это помогло, но что он сам мог сделать? Сэвидж запросил помощь Отдела тайн, и те даже откликнулись, но, конечно, не докладывали о ходе своей работы.

Гарри злился на Лестрейнджа за то, что тот не настоял на своей идее отправить с Сэвиджем и Гор ещё кого-то. Ну ведь не может же дом усыплять вообще всех, кто рядом с ним, сколько бы их ни было! Наверняка количество тех, на кого он может действовать, конечно, а значит, будь их больше, беды не случилось бы. Почему он отступил, даже не попытавшись убедить их? Просто предложил, и всё… Это выглядело так, как будто бы он просто снимал с себя ответственность, мол, меня не в чем упрекнуть, я же предупреждал, какие ко мне могут быть вопросы? Кто же виноват, что меня не услышали? И хотя Лестрейндж ни разу не напомнил никому о тех своих словах, этого не требовалось, Гарри бы уверен, что все их прекрасно помнили. И, возможно, ему это чудилось, но Гарри порой ловил косые взгляды, которые бросали Праудфуд и Долиш — тот особенно — на Сэвиджа. Опять же, ничего не говоря…

Время шло. Третье июля проскользнуло незамеченным — или, по крайней мере, Гарри так казалось, — разве что невыразимцы заявили, что нужно подождать следующего, как они выразились, «более широкого окна», чтобы выяснить, что происходит, и собирались обеспечивать безопасность возле дома двенадцатого числа самостоятельно. Но сперва Сэвидж, а затем и Робардс упёрлись, и в итоге операцию было решено проводить совместно. Гарри очень боялся, что его опять оставят на дежурстве, и когда утром в четверг Лестрейндж — почему-то именно он, не Сэвидж — сообщил: «Вы, Поттер, тоже привлечены, и поэтому сегодня уходите домой после обеда с тем, чтобы к семи вечера вернуться», он был счастлив. Наконец-то он поучаствует в настоящем деле! Потому что все эти отчёты, запросы и формы учёта ему уже снились.

Но всё вышло донельзя буднично и скучно. Невыразимцы, в частности, в лице Элладоры Клоггс, такой невзрачной, что Гарри, хотя и глядел на неё весь вечер, едва ли взялся бы составить на неё ориентировку, расставили оцепление так далеко от дома, что его даже нельзя было разглядеть между деревьев, да ещё и скрепили их всех… цепью. Да, конечно, её без особого труда можно было отцепить при необходимости, но при этом раздавался громкий и даже пронзительный сигнал, который однозначно указывал на место разрыва. Так что если все уснут, а кто-нибудь один услышит зов и попытается уйти, его заметят если не товарищи, то наблюдатели со стороны, которых Гарри даже не видел, только знал, что они есть.

А потом потянулись скучные часы дежурства, когда всё, что Гарри оставалось, болтать с напарником, молодым крепким парнем из ДМП, которого он смутно помнил по Хогвартсу. Тот учился на пару лет постарше в Хаффлпаффе, и это было всё, что Гарри о нём помнил. Ближе к двум часам ночи их обоих стало клонить в сон, но, похоже, дом был слишком далеко, чтобы усыпить их окончательно, так что они оба продержались до самого утра, подбадривая друг друга анекдотами и школьными историями.

Что там выяснили невыразимцы, и выяснили что-нибудь вообще, Гарри не сказали, разумеется. В восемь утра их всех просто распустили по домам, сообщив, что на сей раз «пострадавших нет — все молодцы». Конечно, это само по себе было хорошим результатом, но Гарри так надеялся на большее! Может, в понедельник им хоть что-то скажут?

И на сей раз его надеждам суждено было, наконец-то, сбыться.

— Наши коллеги из Отдела тайн сообщили некоторые новости, — начал утреннее совещание Робардс. — Пока их не слишком много, — остудил он всеобщую надежду, — однако это шаг вперёд. Опуская мелкие детали, скажу главное: они полагают, что кукол можно вынести и расколдовать. Они не дают гарантий, как обычно, но говорят, что, как правило, в подобных случаях подобное возможно.

— То есть они с подобным уже сталкивались, — скорее констатировал, нежели спросил Сэвидж.

— Говорят, во время Войны роз подобные дома были довольно популярны, — ответил Робардс. — Одно время даже соревнования такие устраивали — незаконно, конечно: кто больше магглов наберёт за определённый срок. Потом их расколдовывали и выпускали… или нет, — Робардс поморщился. — Кто как. Позже это прекратили из-за дурных слухов… но, в общем, есть надежда их расколдовать.

— Весёлые были времена, — хмыкнул Праудфут. — Значит, нам осталось понять, как их достать оттуда?

— Вроде того, — кивнул Робардс. — Но вернёмся к этому позже, сейчас у нас есть, к сожалению, более насущные вопросы. Как обычно, начнём с отдела Особо тяжких. Роберт?

Дальнейшую часть совещания Гарри не то что пропустил, нет, он, конечно, слушал всё внимательно, но думал о другом. «Соревнования»… Да, это было очень давно… нет, действительно давно, но он не мог не думать о том, кем должны были быть те соревнующиеся. А ведь это было в то время, когда и магглы, и волшебники жили бок о бок и прекрасно друг о друге знали. И каково было родителям тех… кукол. Хотя, собственно, почему именно родителям, спросил он сам себя. Никто не говорил, что это были дети.

По окончанию совещания Робардс задержал весь их отдел и, когда все остальные разошлись и дверь закрылась, сказал:

— Теперь делюсь деталями. Подобные дома действительно были довольно популярны, и это хорошая новость. Плохая новость в том, что для того, чтобы войти туда, собрать всех кукол и, главное, вместе с ними выйти, нужно знать, где выход. Вход известен, а вот выход может быть где угодно, и тут права на ошибку нет: если дом поймёт, что кто-то из жертв пытается сбежать, он схлопнется. И ничего нельзя будет исправить.

— Схлопнется? — переспросил Сэвидж.

— Да — обрушится вовнутрь. И похоронит всех, — Робардс почти беззвучно побарабанил пальцами по столу. — Куклы будут сломаны, их спаситель — мёртв, и из обломков уже ничего не восстановить.

— И как найти тот выход? — спросил Долиш.

— А вот это — главная проблема, — тяжело вздохнул Робардс. — Это знает или создатель дома, или нужен его план. Невыразимцы говорят, по нему всегда можно определить, они умеют. Но, как вы понимаете, никакого плана нет, и это пока главная проблема. Поскольку плана нет, придётся искать того, кто всё это затеял.

— Если, — сказал Праудфут, — в пятнадцатом веке подобные дома использовали для соревнований, значит ли это, что нам стоит ожидать как минимум ещё один такой?

— Возможно даже и не ожидать, — подхватил Долиш. — Возможно, он и есть, но ловит магглов. Что, как мы теперь знаем, вполне возможно: до этого мы склонялись к мысли о том, что кукол целенаправленно делают именно из детей-волшебников.

— Это как раз то, о чём я собирался вам сказать, — одобрительно кивнул Робардс. — Нужно связаться с маггловской полицией и проверить, что у них с исчезновением людей.

— Я займусь, — сказал Сэвидж, и Долиш возражать не стал.

— Скажи лучше, есть какие-нибудь идеи, где искать создателя? — спросил его Робардс.

— Ищем, — буркнул тот, насупившись, как будто Робардс упрекнул его в нерасторопности. — Пока всё по нулям… но, может быть, идея с соревнованием поможет. Особенно если их не двое, будет проще.

— Кельтика сейчас не в моде, — заметил Праудфут. — И это хорошо.

— Это смотря где, — подал наконец голос и Лестрейндж. — Есть, например, Ирландия.

— Ты что-то знаешь? — быстро спросил Робардс.

— Знал — сказал бы, — мрачновато возразил Лестрейндж и опять уткнулся взглядом в стол.

На этом, в целом, совещание закончилось, и Гарри, возвращаясь в отдел, чувствовал себя обманутым: время шло, а они всё так и топтались на одном месте. И ведь от него не то чтобы скрывали что-то, нет, просто расследование так и не сдвинулось с места, и за месяц, в общем, они ничего не добились. Не считать же продвижением исчезновение Лисандры Гор…

А через неделю случилась катастрофа, и Гарри волей случая узнал о ней одним из первых просто потому, что в это воскресенье дежурил. И, придя в отдел, застал там… всех, включая Робардса и Элладору Кроггс, и из разговора быстро понял, что этой ночью, несмотря на всю тщательно выстроенную невыразимцами систему защиты, включая ту самую соединяющую охраняющих дом цепь, дом получил ещё две жертвы. Сразу две: двух молодых ребят из ДМП. А остальные… просто не проснулись, и их не добудился никакой сигнал.

Гарри тихо сел на своё место и просто слушал взбудораженных, расстроенных и очень злых товарищей, смотрел на едва ли не оправдывающуюся Кроггс, и вдруг понял, что не слышит голос Лестрейнджа. Он осторожно встал и, выглянув из-за разделявшей их перегородки, увидел, что Лестрейндж сидит на своём месте, в кресле, и глядит куда-то в никуда так тяжело и мрачно, как будто… что? Чувствовал ли он себя виноватым за то, что произошло с Лисандрой? Или… может быть, он всё же что-то знал, но скрыл и до сих пор скрывает? Его губы порой кривились с каким-то болезненным отвращением, и Гарри подумал, что, возможно, он злится на некомпетентность Сэвиджа? И что сам бы сделал всё иначе… и, кто знает, может быть, поэтому он и молчит? Дело становилось всё более громким, и неудача вполне могла бы стоить Сэвиджу места — не аврора, разумеется, но начальника отдела. А ведь Лестрейнджу должно быть досадно подчиняться ему после того, как он возглавлял весь Аврорат…

Когда Кроггс, наконец, ушла, в отделе сразу стало тихо, все словно выдохлись и теперь просто сидели, уныло переглядываясь.

— У нас есть восемнадцать дней, чтобы найти этого ублюдка, — устало сказал Робардс. — В крайнем случае — двадцать семь. План нам не найти, ищите человека, — он поднялся и пошёл к двери, и тут Лестрейндж сказал — голос прозвучал так хрипло, будто он его сорвал:

— Возможно, я знаю, как добыть план.

Робардс, как раз почти дошедший до него, резко остановился, повернулся к нему и сказал, как показалось Гарри, даже зло:

— Так говори!

— Скажу, — Лестрейндж скривился, словно от кольнувшей его боли. — Но видят боги, — он обтёр шею сзади ладонью, — я надеюсь, мы найдём другой способ. Или человека. И это всё не воплотится.

— Говори, — уже спокойнее велел Робардс, возвращаясь к окну, где так и стоял его стул.

— Вы все знаете… надеюсь, — Лестрейндж обвёл их лица долгим взглядом и, задержав его на Гарри, чуть кивнул, — что я последний человек на свете, кто этого хотел бы. Я надеюсь, знаете. У нас пока есть время, я действительно надеюсь, что нам не придётся это делать. Но на самый крайний случай, — он опять скривился, как от боли, — я знаю человека, который может нарисовать этот дом по колдографиям. Подробно. Так, что мы сможем в этот дом войти и сами сделать план. Если он понадобится.

Он умолк, и Гарри увидел, что над его верхней губой и на переносице блестят мелкие капельки пота.

— В каком смысле «войти»? — спросил Робардс.

— В самом прямом, — Лестрейндж выпрямился и сказал неожиданно будничным тоном: — Мой младший брат умеет рисовать картины, в которые можно войти. Не спрашивайте, как — не знаю. Я полагаю, если пообещать ему камеру получше — посветлее, — холст, краски, и всё остальное, что нужно художнику, он согласится нам помочь.

Гарри словно кипятком ошпарили. Так вот чего он добивался! Не места Сэвиджа, а послабления для брата! Пока для одного, но это ведь наверняка начало… Гарри недоверчиво поглядел на Робардса, тот не выглядел ни возмущённым, ни даже удивлённым. Хотя кому, как не ему, владеть собой?

— Я всё ещё не очень понимаю, — на удивление спокойно сказал Робардс, — что значит «войти в картину».

— Это проще показать, чем объяснять, — ответил Лестрейндж и закашлялся, потерев горло ладонью. — Приглашаю вечером ко мне, я покажу. Часть картин так и остались в мастерской.

— Пусть даже так, — заметил тоже как-то очень спокойно Сэвидж, — но как можно нарисовать дом изнутри по колдографиям снаружи?

Гарри не понимал, что происходит. Они что, не видят, как он их… разводит? Просто берёт и подводит, как детей, к нужному ему решению.

— Наверное, так же, как портрет, — пожал плечами Лестрейндж, и его голос прозвучал ниже обычного. — Понятия не имею, как он это делает, я не художник. Но ведь человека для живого портрета не вскрывают, и его воспоминания на холст не выливают. Я, конечно, поручиться не могу, что он сможет это сделать, так сказать, физически, но, с другой стороны, он ведь рисовал, вернувшись в прошлый раз. Так что должен, вероятно, и теперь.

Он говорил так равнодушно, будто речь шла о ком-то совершенно постороннем… даже, может, и не о человеке. Но Гарри ни на миг не верил в это равнодушие, и остальные не должны бы были! Или их как раз подводит опыт и долгое знакомство с Лестрейнджем? Иные вещи куда видней как раз со стороны…

— Думаешь, он правда сможет? — спросил Робардс, помолчав.

— Я не поручусь, но это шанс, — ответил Лестрейндж, на мгновенье опуская веки и прочищая горло. — Надеюсь, он нам не понадобится.

— Но на написание картины нужно время, — разумно сказал Робардс. — Уж не говоря о том, что подобное решение просто не в нашей компетенции. И не в моей. Чтобы изменить условия заключения, понадобится согласие Визенгамота.

Лестрейндж поднял руки и силой провёл по лицу ладонями. Потёр его. Отнял их, потёр горло и сказал:

— Да. Нужно. И ты не можешь выйти с этим предложением. Потому что это вы все понимаете, что я действительно последний человек на свете, который может этого хотеть. Они увидят противоположное. И не согласятся.

А ведь он прав, подумал Гарри, стараясь смотреть на всех присутствующих как можно незаметнее. Прав: они и вправду все уверены в том, что он сейчас сказал. И быть не может, чтобы у них не было для этого серьёзных оснований, но почему тогда их просто не представить тому же Визенгамоту, думал Гарри. Должна быть веская причина… или он просто задурил им голову. Но как?

— Не согласятся, — подтвердил и Робардс. — Хотя с Кингсли я поговорю. А лучше вместе.

— Как скажешь, — кивнул Лестрейндж.

— Нужно подумать, как представить это, — продолжил Робардс, а потом вдруг хитро улыбнулся и спросил: — Или ты уже придумал?

— У меня есть одна идея, — отозвался Лестрейндж. — Если хочешь. Просто идея.

— Давай, — Робардс устроился на стуле поудобнее.

— Было бы хорошо, если бы ты выступил в Визенгамоте с докладом об этом деле и закончил на том, что камнем преткновения в нём является отсутствие плана дома, — Лестрейндж опять заговорил очень отстранённо, слегка кашляя время от времени, так, словно в горле у него что-то застряло. — И что вы попали в дурацкое кольцо: без человека, создавшего дом, план не найти, но с человеком план не нужен, он нужен, если его нет, но нет плана, нет и человека. И если б в этот момент кто-нибудь из Визенгамота вспомнил о талантах моего брата, кто-нибудь, никак не связанный со мной, они могли бы согласиться.

— У тебя есть кандидат? — спросил Робардс деловито.

— Есть только мысль о том, кого можно попросить о помощи, — ответил Лестрейндж. — Но это я сам сделаю, один, если мы решим вообще всё это затевать.

— Глупо терять реальный шанс, когда нет даже призрачного, — Робардс поднялся. — Да, мы это сделаем, начнём, по крайней мере. И продолжаем поиски, хотя ты должен понимать, — он посмотрел на Лестрейнджа, — что с того момента, как Визенгамот даст своё согласие, назад мы сможем отыграть, только если успеем найти создателя этого мордредова дома до того, как твой брат закончит картину.

— Я понимаю, — он кашлянул и дёрнул левым углом рта. — И надеюсь, что успеем.

— Ты пока подумай и напиши заявку, что там нужно — краски, холст… — начал Робардс, но Лестрейндж оборвал:

— Я всё возьму из дома. А остальное докуплю. Квартал заканчивается, хозяйственный отдел до неё доберётся хорошо если к середине следующего.

— А вообще зачем ждать вечера, — сказал вдруг Робардс. — Идём сейчас, посмотрим, как это — входить в картину. Я всё равно теперь ни о чём другом не смогу думать.

— Прошу всех, господа, — Лестрейндж сделал широкий жест и встал. — Буду рад угостить вас поздним завтраком. Я полагаю, добираться проще всего аппарацией, я пойду вперёд и открою остальным. Поттер, — он сделал Гарри знак идти за ним и вышел из кабинета первым.

Они все вместе поднялись на лифте, и Гарри, теснясь там среди товарищей, ощущал полнейший раздрай. Он не верил Лестрейнджу, но, с другой стороны, все остальные явно что-то знали, нечто важное, чего не знал сам Гарри. И что заставляло их так безоглядно ему верить.

Что это, Гарри не успел додумать: они вышли сперва из лифта, затем из Министерства, а потом Лестрейндж взял его за руку и аппарировал. И следующим, что Гарри увидел, была лужайка перед Лестрейндж-холлом.

— В сам дом аппарировать нельзя, — сказал Лестрейндж, жестом приглашая его следовать за собой. Рядом раздались хлопки, и на поляне появились Робардс вместе с Долишем, Праудфут и Сэвидж.

Они вошли в дом. Сейчас, когда он был пуст, зал первого этажа казался ещё больше, и их шаги гулко раздавались в нём, а потом раздался лай, и в зал откуда-то сбоку буквально ворвались два сеттера и запрыгали, затанцевали вокруг Лестрейнджа, приветствуя его с тем радостным восторгом, на который способны только собаки.

— У нас гости! — почти крикнул Лестрейндж, потрепав собак по головам и продолжая идти к лестнице, мягким полукругом поднимавшейся наверх. — Накройте через полчаса завтрак в малой столовой, — велел он появившемуся эльфу, одетому в чистую светлую ткань, закреплённую на манер тоги. — А мы пока посмотрим кое-что, — добавил он уже тише.

Они поднялись по лестнице и двинулись по коридору, напомнившему Гарри коридоры Хогвартса, но со стенами из более светлого камня. Потом поднялись по лестнице, прошли по ещё одному коридору, свернули, снова поднялись… Так они добрались, кажется, до самого верха, когда, наконец, остановились у одной из дверей. Лестрейндж коснулся её палочкой, она открылась, и они все вошли в большую и очень светлую комнату… нет — настоящую художественную мастерскую. Почему-то, несмотря на то, что Гарри, вроде бы, знал, что они идут смотреть картины, он никак не ожидал увидеть в доме Лестрейнджей что-то подобное. Он остановился, оглядываясь. Здесь везде были картины: они были развешаны на стенах, и даже стояли и на полу, и на подставках. Их было, наверное, десятка три — большинство наброски, но некоторые были завершены, и на них волновалось море, такое же живое, настоящее и синее, как за окном. Там были леса, дома… всё, что угодно, но ни одного портрета. Только пейзажи…

На широких и больших столах были разложены карандаши, кисти, кусочки угля и мелков, и каски, краски, краски… вот только ими здесь совсем не пахло. Нет, здесь, как и во всём доме, пахло свежестью и морем, но тут их ароматы звучали коробящим и раздражающим диссонансом.

— Я думаю, можно войти сюда, — услышал Гарри и, повернувшись на голос Лестрейнджа, увидел большую, пожалуй, футов в шесть по диагонали, картину, на которой был изображён старинный дом с острой крышей, сложенный из серого камня, стоящий на берегу моря, в окружении сине-голубых гортензий. — Это наш бретонский дом — ничего особенного, но там внутри приятно, — он установил картину на пол и сперва прочистил горло, а после всё же закашлялся. — Она старая, но тем безопаснее, — Лестрейндж обернулся и приглашающе кивнул, а затем просто взял и… переступил через раму. Гарри даже вздрогнул, ожидая услышать звук разрываемого холста, но ничего такого не случилось, и он с нарастающим изумлением смотрел, как Лестрейндж превращается в уменьшенную нарисованную копию себя.

Следующим за Лестрейнджем пошёл Робардс. Он оглядел всех, улыбнулся и, махнув рукой, сказал:

— Ну, я, как руководитель, должен быть впереди, — и решительно шагнул вперёд. Но Гарри заметил, что в тот миг, когда носок его ноги коснулся холста, тот на мгновенье замер, а потом двинулся вперёд с уже куда меньшей скоростью, так осторожно, словно Робардс пробовал на ощупь незнакомый водоём. И через несколько секунд уже стоял возле гортензий рядом с Лестрейнджем.

— Поттер, — окликнул его Сэвидж. — Ваша очередь.

Гарри подошёл к картине, поднял ногу сделал шаг… и замер, ощутив носком ботинка сопротивление, когда тот коснулся полотна. Робардс на картине поманил его рукою и позвал:

— Смелее! Надавите — и вперёд!

Гарри надавил — и почувствовал, что его нога проходит сквозь что-то плотное, упругое, но, в целом, мягкое. Он будто бы входил в желе, и этот слой, похоже, был не слишком толстым, а за ним снова была пустота. Гарри двинулся вперёд, и когда «желе» приблизилось к его лицу вплотную, инстинктивно закрыл глаза и задержал дыхание, а когда давление исчезло, открыл их и понял, что уже стоит на влажной траве рядом с высокими, выше человеческого роста, кустами, усаженными огромными шапками сине-голубых гортензий. Пахло солью, йодом, свежестью, травою и совсем немного дымом, и прохладный влажный ветер бросил Гарри в лицо горсть мелких солоновато-горьких брызг. Шумело море, в небе громко и пронзительно кричали чайки, и Гарри понял, что продрог.

— Там всегда слегка штормит, — сказал Лестрейндж, подходя к Гарри. — Не обращайте внимания: здесь невозможно простудиться. Дождёмся остальных, и я вам покажу нижний этаж дома.

— Почему только нижний? — не удержался Гарри и тут же прикусил язык, но было поздно.

— Потому что это наш реальный дом, — ответил Лестрейндж и потёр горло. — В Бретани. Остальное объясню чуть позже.

Когда все собрались, Праудфут, оглядываясь, пробормотал:

— Фантастика. Не знал, что так бывает.

— Теперь знаешь, — резковато сказал Лестрейндж и напомнил: — Мы хотели посмотреть, как это может быть с тем домом. Идёмте.

Они обошли дом — влажные листья гортензий чуть поблёскивали в тёплых лучах солнца. Мир здесь был настолько настоящим, что Гарри поймал себя на мысли, что это всё мистификация, и они все перенеслись сюда каким-то незнакомым ему подобием портала. Невозможно, просто невозможно же нарисовать такое!

— Прошу, — Лестрейндж ждал их на крыльце, уже распахнув дверь, выкрашенную тёмно-голубой краской, такой же, какой были окрашены и распахнутые ставни.

Холл внутри был выложен маленькими терракотовыми плитками. Вдалеке виднелась лестница, ведущая наверх, но Лестрейндж приглашающим жестом привёл всех направо, в большую почти квадратную комнату, видимо, гостиную. Хотя её стены были выкрашены в тёмно-синий, благодаря четырём широким окнам здесь было очень светло. А ещё, как оказалось, тут горел камин, и перед ним стояло два больших тяжёлых викторианских кресла, обитых тёмно-коричневой кожей, такой же, какой были обиты и диваны вдоль одной из стен.

— Я подожду здесь, — сказал Лестрейндж, подходя к ближайшему к двери окну. — Осмотритесь, погуляйте, но наверх идти не стоит, — он кашлянул. — Мы проверяли: по этой лестнице подняться можем только мы… Лестрейнджи. Как и в настоящем доме — от других она зачарована. В реальном мире чары можно снять, но здесь они, насколько я понимаю, статичны. Вы просто вечно будете идти вверх, если хотите, можете попробовать. И это некоторый минус плана, — добавил он, присаживаясь на подоконник.

— Объясни, — Робардс, пройдясь по гостиной, остановился рядом с Лестрейнджем и выглянул в окно.

— Все чары будут изображены статично — так, как есть. То есть их невозможно будет снять, да и понять, снимаемы ли они, невозможно будет тоже. Но, — добавил он, — мы их увидим, если поставить перед автором подобную задачу. И второе. Мы сможем войти сразу на нужный этаж, если, опять же, предупредить автора заранее. Когда мы были подростками, мы так… гуляли по… не важно, — он поморщился.

— И что, — недоверчиво спросил Праудфут, — так можно нарисовать любой дом?

— Нет, не любой, — ответил Лестрейндж, и Гарри ощутил настоящее облегчение. — На многих старых… и некоторых новых домах есть защита от такого, чтобы их изобразить подобным образом, нужно… назовём это разрешением владельца. Или владельцев, если их несколько. Но нужный нам дом подобным образом не защищён.

— Откуда ты знаешь? — напряжённо спросил Сэвидж.

— Попробуй сфотографировать мой дом, — ответил Лестрейндж, и его голос снова прозвучал так сипло, что ему пришлось откашляться. — Или твой. Или Хогвартс. Ничего не выйдет. Я слышал, прежде, до появления колдокамер, выяснить это было куда сложнее.

— Но я тоже делал снимки, — возразил Гарри. — Сэр. Я снимал тех кукол в окнах, ничего не вышло.

— Потому что вы снимали кукол, а не дом, — Лестрейндж выглядел очень уставшим, но отвечал с привычным спокойствием. — Колдографий дома у нас много. Я могу ошибаться, но, скорее всего, это означает, что кукол на картине не будет. Но нам ведь и не нужно — мы и так знаем, где они лежат.

— Я думаю, мы всё увидели, — решительно заявил вдруг Робардс. — Полагаю, можно возвращаться.

— Да, идёмте, — поддержал его и Сэвидж, и Гарри показалось, что в глазах Лестрейнджа промелькнула благодарность. — Это невероятно впечатляет.

— Да, довольно необычно, — согласился с ним Лестрейндж и любезным жестом указал на двери, пропуская всех вперёд.

Они вышли на лужайку и остановились, оглядываясь в некоторой растерянности в поисках выхода. И Гарри снова вспомнил свои опасения, что их просто заманили сюда, и сейчас сам Лестрейндж-то уйдёт, а вот они останутся. И станут просто фигурами на запертой в той мастерской картине.

— Вот здесь, — услышал Гарри голос Лестрейнджа и увидел, как тот показывает на то место, где заканчивалась трава и начинался серый камень. — Это такая же граница, как и рама. Просто шагайте… начнёшь, Гавейн?

— Просто шагнуть? — переспросил тот.

— Да, но помни, что там ты перешагиваешь через раму, — Лестрейндж подбадривающе кивнул.

Робардс сделал шаг — и его ботинок начал исчезать. Потом нога, и через пару секунд он весь буквально растворился в воздухе… вернее, нет, пропал за невидимой границей.

— Я пойду последним, — сказал Лестрейндж. — Катберт?

Следом пошёл Долиш, и за ним Лестрейндж отправил Гарри. Шаг — желе — и вот тот уже стоял в мастерской рядом с Робардсом, Праудфутом и Долишем и смотрел, как из картины выходит сперва Сэвидж, а затем и сам Лестрейндж.

— Я не могу дать гарантию, что всё получится, — сказал тот, зачем-то делая такое движение ладонями, будто очищая от песка. — Но других идей у меня нет.

— Попробуем, — ответил Робардс. И добавил очень серьёзно: — Дольф, спасибо.

— Я думал, что мне больше не придётся делать этот выбор. И опять. Гавейн, почему я раз за разом должен это делать?

— Мне жаль. Дольф, мне правда жаль.

— Я знаю. Когда война закончилась, я говорил себе, что это — всё. Финал. И что теперь я буду просто жить. С обычными проблемами, с обычными решениями, с обычным выбором. Я был уверен, что по крайней мере это всё закончилось. Гавейн, ну почему опять? И почему всегда со мной?

— Так не с кем больше. Я бы забрал это решение себе, если бы мог.

— Но ты не можешь. Знаю. В который раз опять могу только я. Прости, что я разнылся. Я устал.

— Формально от тебя не нужно больше ничего. Вообще. Я сам всё сделаю.

— Да нет. Нет. Будет лучше и надёжнее, если это буду я. Ты сам знаешь.

— Дольф, даже я не могу заставлять тебя снова пройти через это.

— Ну почему снова. Такого ещё не было. Нет, я всё сделаю. Мне просто нужно было выговориться, наверное. Благодарю, что выслушал.

— Ты поклонись ещё. И прямо в ноги. И благодарственный подарок не забудь.

— Кстати.

— Идём сегодня к нам. Не стоит сидеть дома одному сейчас. У нас на ужин что-то азиатское. Тебе понравится.

— Спасибо. Но потом. Возможно, после. Мне сейчас нужно собраться и подумать.

— Идём, Дольф.

— Нет, Гавейн. Не сегодня. После.

— Мне ужасно надо с кем-нибудь поговорить, — сказал Гарри, днём следующего понедельника входя в ту крохотную комнатку, что Гермиона гордо именовала своим кабинетом. — Пойдём обедать?

— Ну пойдём, — она вздохнула и начала тщательно расставлять по местам папки. Затем протиснулась между своим столом и стеллажами, и Гарри в который раз подумал, что сам он просто не прошёл бы там, и, вздохнув ещё раз, предложила: — Ту недалеко есть маггловская пиццерия. Может быть, туда?

— Давай, — на самом деле, сейчас Гарри было совершенно всё равно, что есть.

Но пицца оказалась вкусной, так что первые минут, наверное, пять Гарри с Гермионой просто ели. И только когда большая часть ланча была уничтожена, он заговорил, начав с того, что:

— Мне вообще не стоило бы обсуждать это с тобой. Я думаю, мне даже нельзя этого делать.

— Понятно, — коротко ответила она и, оторвав кусочек теста, начала скатывать из него шарик. И скатала шесть за то время, пока Гарри ей рассказывал про отношения Лестрейнджа с Алисой… нет — с Лонгботтомами, и про свои мысли по поводу того, что и почему случилось с ними, и, наконец, про его последнюю идею. С братом.

— Понимаешь, я не думаю, что я умнее всех, — сказал он под конец. — И не могу поверить, что никто, ни Робардс, ни Сэвидж, никто вообще не видит, как он ловко вот-вот провернёт послабления для брата.

— Ты думаешь, он сам всё это и устроил? — серьёзно спросила Гермиона, и Гарри замер, даже не проглотив набранную в рот колу. Потом сглотнул и переспросил:

— Сам?

— Ну, это было бы логично, — она кивнула. — В принципе, если в конце концов всех этих кукол расколдуют, выйдет, что никто толком даже и не пострадал. А его брат получит, ну, конечно, не свободу, но всё-таки довольно много. Я и не знала, что он у него художник.

— Я тоже не знал, — художественные способности младшего Лестрейнджа интересовали Гарри сейчас меньше всего. — А я даже не подумал о таком, — тихо признался он.

— На самом деле, я так не считаю, — сказала Гермиона, начиная скатывать седьмой шарик. — Это была просто гипотеза. Не думаю, что верная. Потому что ты прав, и Робардс и другие точно не глупей тебя. И нас с тобой.

— Ты больше не считаешь себя самой умной? — шутливо спросил он, с облегчением разряжая напряжение.

— Я никогда так не считала! — вспыхнула она и улыбнулась. — Правда, Гарри, у Робардса и у других наверняка должны быть причины доверять ему. Наверняка они… да тот же Робардс не мог не слышать этих слухов про Лестрейнджа и Алису. Они же вместе все тогда уже работали, он старше. И он точно знал их лучше… или, по крайней мере, видел вместе чаще, чем Артур. Вполне возможно, это просто слухи, и он это знает. Слушай, ну ведь он же не дурак. Он наверняка должен был рассмотреть и эту версию, да и не он один. Мы просто не всё знаем, вот и всё.

— А если нет? — возразил Гарри. — То, что ты говоришь, логично. Но, с другой стороны, я думал и пытался представлять на их месте, к примеру, меня с Роном. И я понимаю, что я хотел бы оправдать его. И я бы ему верил.

— Ты думаешь, они такие близкие друзья? — с сомнением спросила Гермиона. — Они все? Ты же сам сказал: ему не только Робардс доверяет, а и как минимум Сэвидж с Праудфутом. Кажется, и Долиш, но он в тот год, при Пие, служил с ним, так что… мало ли, я понимаю. Но они-то не служили — и при этом верят. Значит, есть причина.

— Но мне её не скажут, — вздохнул Гарри. — Знаешь, я порой едва удерживаюсь от того, чтобы подойти к нему и в глаза задать все эти вопросы.

— А что, — глаза Гермионы заблестели. — Хорошая идея. На самом деле, я о чём-то таком уже думала.

— Ну нет, — Гарри даже помотал головой. — Я всё ещё хочу закончить стажировку и стать аврором.

— А мне эта мысль нравится, — она упрямо сжала губы. — И… честно говоря, мне кажется, что от тебя чего-то такого все и ждут.

— То есть? — Гарри подался вперёд.

— Ну смотри, — она тоже наклонилась через стол к нему. — Тебе никто и ничего не объясняет, но сплошь и рядом кидают разные намёки. Везде берут с собой… что стоило тебе не говорить про те же самые картины? И то же предложение про брата обсудить не при тебе? Никто ни слова не сказал о том, что ты затребовал дела Лестрейнджей и Лонгботтомов, и быть не может же, чтобы об этом не узнали, верно? Или что Лестрейнджу не пришло в голову, что ты захочешь прочитать их. Они все всё знают и молчат. И наблюдают, что ты будешь делать. Мне кажется, вариант «прийти и прямо обо всём спросить» — не худший.

— А знаешь, ты права, — медленно проговорил Гарри. — Да, это в самом деле выглядит так, будто меня изучают. Что ж, — он улыбнулся, — в эту игру можно играть вдвоём. Не думаю, что я сейчас готов к такому разговору.

В Аврорат Гарри вернулся почти спокойным и, заполняя очередную заявку на чернила, которые в Аврорате заканчивались с такой скоростью, словно бы их пили вместо кофе, обдумывал неожиданную идею Гермионы. Нет, сейчас, конечно, момент для такой беседы был неподходящий, но в принципе она ему понравилась. В самом деле, что он потеряет? За подобное не увольняют, а если у них с Лестрейнджем испортятся отношения, что ж… тем хуже для Лестрейнджа.

— Кстати, Поттер, — голос того самого Лестрейнджа выдернул его из этих размышлений, — принесите завтра ваш отчёт по стажировке. Я посмотрю и подпишу.

— Сэр? — переспросил Гарри, пытаясь лихорадочно сообразить, о каком отчёте речь. Вроде бы сейчас за ним не числилось никаких несданных отчётов.

— Сегодня двадцать второе июля, — сообщил ему Лестрейндж. Его голос звучал совершенно обычно, видимо, тот напился на ночь Бодроперцового зелья, и от вчерашней простуды не осталось следа. — Ваша стажировка началась двадцать третьего июля прошлого года. Завтра минет год, и вы должны мне сдать ваш годовой отчёт. Я его проверю, надеюсь, подпишу и отнесу на визу Робардсу, вы получите право на две недели отпуска и станете стажёром второго года. Таков план. Отчёт готов? — спросил он, убирая перегородку и поймав этим Гарри врасплох.

Потому что об этом отчёте он забыл. Не то чтобы совсем, нет, разумеется, Гарри про него помнил и даже вёл его, периодически заполняя графы после очередных заданий, но закончить не успел. Просто не подумал, что уже пора. И вряд ли он успеет сделать это за ночь.

Но ведь не признаваться же в таком! В конце концов, там ведь не так уж много…

— Да, сэр, — ответил Гарри. — Ну, почти, там осталась буквально пара деталей. Я завтра принесу.

— Меня не будет после обеда, — предупредил Лестрейндж. — Не опаздывайте, — он вернул перегородку на место, а Гарри беззвучно и бессильно выругался. Отчёт лежал дома, на Гриммо, и он даже не мог прямо сейчас им заняться… и уйти тоже не мог. Хотя… это же ведь быстро…

Дождавшись, когда Лестрейндж выйдет, Гарри тихо скользнул в дверь и побежал. Сначала к лифтам, потом через Атриум, и, оказавшись, наконец, на улице, аппарировал. И успел вернуться даже до того, как Лестрейндж снова занял своё кресло. Теперь, наверное, у Гарри был шанс успеть. Не очень-то большой, но хоть какой-то. Главное, чтобы ему срочно ничего не поручили или не позвали, например, участвовать в допросе, что в последнее время случалось всё чаще. Но судьба решила пожалеть его, и до вечера Гарри никто не дёргал, только Лестрейндж, уходя домой, напомнил:

— Не опаздывайте завтра — нам с вами нужно до обеда успеть в Саффолк.

Саффолк! Гарри помнил, что им нужно опросить свидетелей совсем другого, не связанного с куклами и домом, дела, но вот именно сейчас совсем забыл об этом. Потому что понимал с каждой секундой всё яснее, что не успевает. Просто физически не успевает! Он, конечно, понимал, что если завтра признается, что не успел закончить свой отчёт, никакой катастрофы не случится, даже если получит за это дисциплинарное взыскание, это не конец света. Но ему отчаянно не хотелось оправдываться перед Лестрейнджем и слышать его спокойное: «Понятно».

Оставался только один шанс, и Гарри, сложив отчёт в папку, сунул её под мышку и опять почти что побежал в ту самую крохотную комнатку, в которой уже был сегодня днём, очень надеясь, что его обитательница, как обычно, задержалась. И что она не настолько занята, чтобы отказать ему в помощи.

Ему повезло, правда, пришлось согласиться с Гермионой, что нельзя быть настолько безответственным, в конце концов, он же уже почти аврор! Но она тут же собралась и пошла с ним, и, когда они сидели с нею над отчётом, Гарри много раз ловил себя на ощущении, будто они снова в школе и опять готовятся к экзамену.

Но они успели, правда, в Аврорат Гарри пришёл не в восемь, как обычно, а без десяти девять, формально он не опоздал. Лестрейндж — и остальные — был, конечно же, уже на месте, и в его взгляде Гарри ясно прочитал вопрос.

— Простите, сэр, — сказал он, кладя отчёт ему на стол.

— Проспал? — сочувственно поинтересовался Праудфут.

— Да, сэр, — решительно кивнул Гарри и с некоторым удивлением услышал в ответ взрыв дружного хохота. Обернувшись, он увидел, что Сэвидж, Праудфут и Долиш смеялись, кажется, до слёз, и даже Лестрейндж улыбнулся и, кивнув, открыл папку с отчётом.

— Традиция, — сквозь смех пояснил Праудфут. — Я тоже, помнится, проспал в день сдачи отчёта по стажировке. А ты? — спросил он Сэвиджа.

— И я, — весело согласился тот. — А ты, Дольф?

— Я нет, — ответил Лестрейндж, и Гарри по тону понял, что он улыбается. — Но я никогда не уважал традиции достаточно, чтобы соблюдать их все… да, всё в порядке, — Гарри увидел, как он взял перо и, подписав последнюю страницу, встал. — Если у главного аврора не будет возражений — пишите заявление на отпуск, — сказал он Гарри и пошёл к двери.

— Когда? — вот именно об отпуске Гарри совсем не думал.

— Да хоть с завтрашнего дня, — ответил Лестрейндж, и Гарри почти крикнул:

— Нет! Сэр. Я не хочу сейчас брать отпуск!

— В ближайшие семнадцать дней в деле дома с куклами ничего интересного не ожидается, — Лестрейндж остановился возле самой двери, внимательно глядя на Гарри.

Он что, издевается?

— Сэр, — Гарри мотнул головой, — я ведь не обязан это делать прямо сейчас?

— Нет, конечно, — как-то очень легко согласился Лестрейндж. — Вы вообще можете не уходить в отпуск, тем более что стажёрам его не оплачивают. Но если соберётесь, вы должны сделать это в течение месяца, позже второй год стажировки начинать нельзя. Как и разрывать его. У вас есть время подумать, — закончил он и вышел.

— Он прав, — подтвердил Сэвидж. — Или ты берёшь эти две недели в ближайший месяц, или никогда.

— Да не нужен мне отпуск, — запротестовал Гарри. Всё равно Джинни до конца сентября была на сборах — начинался чемпионат Британии. Что ему, сидеть одному на Гриммо? Зачем?

— Попробую тогда освободить тебе какие-нибудь выходные, — одобрительно подмигнул ему Сэвидж. — Но дежурства назначает Дольф, так что я могу лишь попросить… а, кстати, — спохватился он. — Ты можешь сейчас сменить наставника и попросить кого-нибудь другого на второй год, — предложил он, и три пары глаз уставились на Гарри с острым интересом.

В этот момент Гари ощутил себя в ловушке: на самом деле, он давно думал о том, чтобы попроситься под начало лично к Сэвиджу. Гарри знал, что стажёрам на втором году нередко меняют не только наставников, но и отдел, и очень надеялся, что его всё-таки оставят здесь. И планировал поговорить об этом с Робардсом или, возможно, с самим Сэвиджем, но ведь не так же! А от него явно ждали ответа, и Гарри обречённо понял, что точно знает, какого именно. Нет, конечно, если он ответит по-другому, ничего плохого не произойдёт, но… они его испытывают? Ладно…

— Нет, зачем? — спросил он удивлённо. И добавил: — Я не знал, что я сам могу это решать.

— Ты можешь высказать свои пожелания, — предложил Сэвидж. Очень дружелюбно предложил. — Возможно, Гавейн тебя услышит.

— Мне тоже кажется, что должен, — поддержал его и Праудфут, и Гарри не мог не отбить мяч:

— Спасибо, что сказали. Я поговорю с ним, — он улыбнулся широко и радостно и уселся наконец за свой стол. Но ненадолго: почти сразу же вернувшийся Лестрейндж сказал:

— Поттер, главный аврор ждёт вас. Прямо сейчас.

Гарри подчинился, разумеется, и, идя по коридору, думал, что совершенно не волнуется. И в кабинет Робардса вошёл, едва сдерживая возбуждённую улыбку.

— Кто помогал? — встретил его тот вопросом, указывая на лежащую перед ним открытую папку с отчётом.

— Сэр? — невинно переспросил Гарри.

— Твой помощник… или, я бы сказал, помощница, не слишком хорошо подделал твой почерк. Кто это был?

Робардс, судя по всему, не злился, но правила игры диктовали держаться до конца, и Гарри округлил глаза:

— Сэр! Я очень торопился под конец… сказать по правде, я доделывал всё ночью. И сам себя уже не помнил. Писал всё в спешке.

— Садись, — добродушно усмехнулся Робардс, и когда Гарри опустился на стул, спросил: — А теперь без протокола скажи мне, что ты думаешь о стажировке. Я надеюсь на твою честность.

— Ну, я подумал, сэр, что не стану брать в этом году отпуск, — ответил Гарри. — Это сейчас совсем не вовремя, столько важных дел… это ведь можно?

— Не брать отпуск? Можно, — кивнул Робардс. — Тогда другой вопрос: где и у кого бы ты хотел провести второй год стажировки?

Как Гарри ни вглядывался в лицо Робардса, как ни вслушивался в тон его голоса, он не увидел и не услышал ничего, кроме доброжелательного внимания.

— Я бы хотел оставить всё как есть, — ответил Гарри, как он надеялся, точно с той же интонацией. — Это возможно, сэр?

— Дольф тоже не против остаться твоим наставником, — ответил Робардс. — Что ж, раз вы сработались, так тому и быть. И он что-то говорил о Саффолке сегодня в десять, — Робардс выразительно посмотрел на стоящие на столе часы в виде большого серебряного шара, стрелки на которых показывали без двадцати десять. — Заполни это, — он придвинул Гарри бланк заявки на второй год стажировки, — и можешь идти.

Заполняя такой желанный документ, Гарри испытывал весьма смешанные чувства. Он был рад, конечно, и доволен, что успел отдать отчёт в срок, но досадовал, что так глупо и легко попался. Он совсем не хотел работать с Лестрейнджем ещё год — верней, работать под его началом. Да, конечно, он считался «вообще стажёром», и участвовал в разных делах, и успел поработать со всеми в отделе, и всё же он мечтал второй год провести иначе. Ну… в конце концов, это всего лишь год. Потом он станет младшим аврором и полноправным членом их отдела… ну, или не их, в конце концов, его могли сперва отправить в отдел попроще. В любом случае, они с Лестрейнджем станут просто коллегами.

Но зато его сейчас ждал Саффолк и опрос свидетелей, и это интересовало Гарри больше, чем грядущий год.

В пятницу, двадцать шестого июля, Гарри пришёл в отдел, как обычно, в восемь, и оказался первым. День был жарким, и хотя в Министерстве, конечно же, жара не ощущалась, настроение у всех было каким-то ленивым. Лестрейндж, во-первых, опоздал едва ли не на два часа, а во-вторых, даже никакого задания ему не дал, и Гарри едва ли не впервые со своего появления здесь маялся бездельем. Все запросы были давно заполнены, отчёты сделаны, улики описаны, и Гарри с удивлением осознавал, что ему, похоже… скучно. Остальные тоже пришли позже девяти и занимались какой-то ерундой: Сэвидж, явившийся ближе к десяти утра, грыз фисташки, складывая башенки из скорлупы, Долиш внимательнейше изучал «Пророк», Праудфут листал какую-то брошюру, иногда негромко фыркая, и даже появившийся наконец Лестрейндж теперь просто рассортировывал свои бумаги по новым папкам.

Близилось уже время обеда, и Гарри раздумывал, пойти ли ему вместе со всеми, или позвать Гермиону куда-нибудь в город поесть мороженого, когда дверь отдела распахнулась, и вошедший Робардс, почему-то одетый в форменную мантию, сообщил с порога:

— Визенгамот дал разрешение. Можем лететь в Азкабан.

И тут только Гарри понял, что то, что казалось ему ленивой расслабленностью, оказалось ожиданием — потому что от неё теперь не осталось и следа, и он почувствовал острую досаду, нет, почти обиду. Ему никто не сказал про заседание! Все, все знали, а он нет! Нет, конечно же, никто стажёру не обязан ничего докладывать, но ему казалось, что он… ну, не просто лишь стажёр для них. Хотя бы вот для Праудфута с Сэвиджем.

— У меня всё с собой, — Лестрейндж встал, и Гарри только сейчас увидел стоящую возле стола сумку.

— Тебе не обязательно лететь, — сказал Робардс. — Я думаю, я справлюсь сам. Или вот мы с Робертом.

— Думаю, при моём участии всё пройдёт быстрей и эффективнее, — ответил Лестрейндж, потерев горло ладонью. — И полагаю, нам лучше бы быть в форме. Я уверен. У меня мантия с собой.

— Тогда летим? — полувопросительно произнёс Робардс, но почему-то не ушёл, а продолжал смотреть на Лестрейнджа.

— Поттер, — сказал тот, переводя взгляд с Робардса на Гарри, — вы слышали? У вас полчаса на то, чтобы переодеться.

— Да, сэр, — Гарри не сразу до конца верил, что его берут с собой. В Азкабан!

— Сейчас, — Лестрейндж вынул из кармана часы, — двенадцать двадцать три. Быстро они согласились, — он поглядел на Робардса. — Встречаемся…

— Имейте совесть! — воскликнул Праудфут. — Пять минут не сделают погоды. Гавейн, ну хоть в двух словах! Как это было?

— Ну, нам всё равно ждать Гарри, — сказал Робардс, и Гарри почувствовал, что хочет его придушить. Это было попросту нечестно! — Так что времени достаточно.

— Поттер, мы вас ждём здесь ровно до двенадцати пятидесяти пяти, а потом уходим, — предупредил Лестрейндж, и Гарри, очень старательно держа лицо, преувеличенно аккуратно встал и, вежливо кивнув:

— Да, сэр, — ушёл, прекрасно понимая, что это тоже испытание. Ну или урок… но всё-таки скорее испытание. Которое он, конечно же, прошёл, и, может быть, ему потом расскажут. Но это… это так по-детски! И он тоже возмущается, как не получивший ожидаемую игрушку Дадли. Вместо того, чтобы вспомнить, где его служебная мантия, к примеру.

Мантия ждала его в шкафу, как, впрочем, и подходящие к ней брюки, и рубашка. Гарри понадеялся, что в карете не будет жарко, но на всякий случай прихватил с собой пару бутылок холодной воды.

Назад Гарри почти бежал и вошёл в отдел ровно без пяти час. И только в этот момент сообразил, что нужно было брать не только воду, но ещё еду, потому что они все тут только завтракали, а в Азкабане их вряд ли ждёт обед. Да и лететь туда… а интересно, сколько?

Лестрейндж уже тоже был в форменной мантии и казался в ней заметно старше, строже и… возможно, Гарри плохо помнил лицо старшего из братьев, но ему казалось, что сейчас средний очень на него похож. Впрочем, может, у него будет шанс сравнить их и вживую? Нет, они, конечно же, летели к младшему, но Гарри бы поставил пару галлеонов на то, что Лестрейндж не удержится и от визита к старшему. Может быть, эта их встреча вообще окажется последней…

Пока он так раздумывал, они вышли из Министерства. Робардс с Лестрейнджем просто подхватили Гарри под руки и аппарировали с ним на незнакомый ему берег, где уже стояла карета, запряжённая четвёркой серых крылатых коней. Гарри прежде видел их лишь на четвёртом курсе: тогда с их помощью к ним добиралась делегация Шармбатона. Но тогда он видел их издалека, а тут мог подойти совсем близко и даже, при желании, погладить их серебристо-серую атласную шкуру. Сама карета выглядела куда скромнее, чем та, французская, и, кажется, была намного меньше. Робардс открыл дверцу и вошёл внутрь первым, и Лестрейндж сделал Гарри знак, пропустив его вперёд.

Внутри карета выглядела просторней, чем снаружи, и, в целом, производила впечатление довольно мрачное: обитая тёмной кожей, с тёмными же сиденьями, она, казалось, всем своим видом напоминала, куда отправляется. Или, может, Гарри так казалось?

Робардс уже сидел возле одного из окон в дальнем конце от двери. Лестрейндж, закрыв ту за собой, устроился напротив, так что Гарри осталось два места у двери на выбор, и он сел на одну скамью с Лестрейнджем, предпочитая видеть перед собой Робардса. Карета плавно двинулась, качнулась и взмыла в небо, быстро и удивительно легко поднимаясь над землёй.

— Думаю, часа за четыре долетим, — сказал Робардс, доставая из стоящей рядом с ним сумки картонную коробку. — Предлагаю пообедать, — он открыл коробку и извлёк оттуда три тарелки.

— Виски у тебя там нет? — кашляя, осведомился Лестрейндж. — И серебряных приборов?

— Почему нет? — добродушно улыбнулся Робардс и извлёк бутылку огневиски, а за ней и вилки с ножами. — Я, правда, скорей, предполагал открыть его на обратном пути, но если хочешь…

— Я шутил, — Лестрейндж качнул головой. — Я не голоден, на самом деле, но…

— А ты сделай вид, что ешь, — Робардс ловко положил на тарелку большой кусок ещё дымящегося пирога, который пах так, что рот Гарри вмиг наполнился слюной. — И выпей хотя бы чая, — он протянул тарелку сперва Лестрейнджу, а после Гарри. Затем извлёк из коробки большой чайник тёмно-синего фарфора, кружки, и разлил по ним горячий чай. И только тут Гарри сообразил, что в карете, несмотря на летнюю жару, скорей прохладно.

— Чай… да, — Лестрейндж поставил тарелку рядом с собою на сиденье и взял кружку в руки. — А теперь расскажи толком, как всё было, — попросил он, делая глоток.

— С Визенгамотом? — переспросил Робардс, и Гарри почувствовал искреннюю благодарность к Лестрейнджу. Может, тот, конечно, сам хотел узнать детали, а не заботился о нём, но всё равно. — В целом всё, как я и рассказал, словно по нотам. Сначала был мой доклад, затем выступила Клоггс — довольно жёстко, должен тебе сказать, я всегда её побаивался… ты ведь с ней работал?

— Пару раз, — откликнулся Лестрейндж, и Гарри от нетерпения прикусил изнутри нижнюю губу. — С ней несложно, если позволять ей думать, что ты признаёшь её главенство, и почаще спрашивать совета. Выполнять не обязательно, всегда можно сослаться на внутреннюю инструкцию и начальство, она это понимает.

— У меня терпения не хватает, — буркнул Робардс. — Иногда.

— У тебя просто не было троюродной столетней тётушки, — кашлянув, чуть слышно усмехнулся Лестрейндж. — С которой нужно быть воспитанным и вежливым.

— Да, не было, — согласился Робардс. — Ты полагаешь это упущением?

— В твоём образовании? Бесспорно, — Лестрейндж сделал глоток чая. — Но продолжи, что там было дальше?

— Затем последовала пауза на шум и обсуждение, — Робардс тоже отпил чай и с сожалением покосился на свой остывавший на тарелке пирог, — во время которого звучала, разумеется, идея «просто подождать». И начался скандал на тему судьбы жертв и «что же делать»?! Когда градус достиг степени «а почему бездействует Отдел тайн» и «Аврорат, как всегда, бессилен», Кингсли, наконец, призвал всех к порядку и спросил, есть ли способ спасти жертв. Так мы подошли к плану дома, вернее, к его отсутствию и необходимости найти его практически любой ценой. И вновь ударились в дискуссию. И вот тогда-то Гринграсс вспомнил твоего брата и его картины.

— Гринграсс? — с некоторым удивлением переспросил Лестрейндж.

— Ты не знал? — в свою очередь удивился Робардс, и Гарри весь буквально превратился в слух. И в зрение. И постарался даже дышать потише.

— Я не знал, кто это будет, — медленно качнул головой Лестрейндж. — И не ожидал Гринграсса. Как он объяснил, откуда знает о картинах? Он ведь старше нас, и совсем не из нашего круга…

— Сказал, что его отец, да и он сам вели дела с вашим отцом, — Робардс с любопытством смотрел на Лестрейнджа. — И что тот показывал картины сына. Но он не уверен и хотел бы уточнить, конечно, у тебя. Дальше ты всё видел.

— А потом? — Лестрейндж поднёс кружку к губам, но так и не отпил.

— Ну… не все в Визенгамоте рады тому факту, что ты до сих пор здесь, в Аврорате, — в голосе Робардса отчётливо послышался сарказм. — Однако в целом всё прошло неплохо. Моран подтвердила, что тоже видела у вас что-то подобное, но уже и не упомнит всех деталей, — он хмыкнул. — И сказала, что ей уже столько лет, что она может позволить себе говорить, что думает, и что думает она, что восемнадцать больше одного примерно в восемнадцать раз. И что судьбой одного мерзавца вообще можно пренебречь — в любую сторону.

— Почему восемнадцать? — прервал его Лестрейндж. — Семнадцать же.

— Да, я тоже вежливо её поправил, — ухмыльнулся Робардс. — На что она, махнув рукой, сказала, что это неважно. И что можно подумать, что семнадцатью жизнями пренебречь можно, а вот восемнадцатью уже не так. «Вы это имеете в виду, господин Главный аврор?» Меня там чуть не заклевали, — он чуть слышно рассмеялся. — Я уж начал думать, что меня побьют.

— Страшная женщина, — чуть усмехнулся Лестрейндж.

— И как ты не побоялся, — непонятно заметил Робардс.

— У меня с недавних пор с этим есть некоторые проблемы, — Лестрейндж наконец донёс кружку до губ и сделал пару глотков.

— Ну и после такого выбора у них, по сути, не осталось, — резюмировал Робардс. — Но если толку от этого плана не будет, и мы кукол не достанем, твой брат не получит ничего. И я подозреваю, что если не получится расколдовать их, Визенгамот всё отзовёт.

— Я всё равно надеюсь, что получится, — помолчав, сказал Лестрейндж и уставился в окно.

— Я тоже, — кивнул Робардс и, наконец, принялся за свой пирог.

Гарри же последовал его примеру, раздумывая, для чего ему всё это рассказали. Или, во всяком случае, почему ему позволили всё это услышать.

И какая из этих формулировок вернее.

— Ну вот я и пришёл просить тебя о помощи, — сказал Лестрейндж, выходя из огромного камина и протягивая встречавшей его женщине бутылку сидра.

— Наконец-то, — Морриган Моран, чьи чёрные густые волосы были сейчас просто распущены и окутывали её длинным, до бёдер, плащом, приняла подарок, а затем и обнялась с его подателем, для чего ему пришлось склониться, а ей — встать на цыпочки. — Я так давно этого ждала.

— Мне больше некого просить, но я не для себя, — сказал он, целуя её в щёку и чувствуя, как её тёплые губы касаются в ответ его щеки. — На самом деле, даже не совсем тебя, а твою…

— …прабабушку, — кивнула Морриган. — Я догадалась, когда ты попросил её о встрече, — она чуть улыбнулась. — И я догадываюсь, что это как-то связано с грядущим пятничным докладом Робардса Визенгамоту.

— Ты всё знаешь, — он не удивился, нет.

— Однажды я могу занять одно из мест в том зале, — сказала Морриган. — И будет неразумно сделать это с закрытыми глазами. Пойдём. Она не любит Робардса и Аврорат, но она больше всех любила Мэдока, а он любил тебя. Бабушка это помнит и, думаю, пойдёт тебе навстречу.

Они поднялись по широкой лестнице с истёртыми в центре ступенями и двинулись по кажущемуся бесконечным коридору, освещённому висящими под потолком светящимися сферами. Мягкие туфли Морриган издавали только лёгкий шорох, так что под сводами коридора раздавались только шаги Лестрейнджа.

Коридор, наконец, закончился тяжёлой дверью, за ней оказалась пологая винтовая лестница, поднявшись по которой, они оказались перед ещё одной дверью, а уже там обнаружилась довольно большая комната, освещённая свечами и камином.

За большим столом возле тёмного сейчас окна сидела Филтиарна Моран — одна из самых старых членов Визенгамота и глава большой семьи Моран. Её по-прежнему густые, хотя и почти полностью седые волосы были не туго заплетены в простую косу, и их седина контрастировала с чёрной мантией, скрывавшей сухую и состоявшую будто из одних костей фигуру.

— Мадам, — Лестрейндж остановился на пороге и низко поклонился.

Моран несколько секунд глядела на него внимательно, и её серые прозрачные глаза казались совсем молодыми и удивительно похожими на глаза подошедшей к ней правнучки.

— Радольфус, — наконец, произнесла она, широким взмахом палочки придвигая к своему столу два деревянных кресла с высокими резными спинками. — Рада тебя видеть.

— Благодарю, что приняли, мадам, — сказал тот, подходя и сперва придерживая кресло Морриган, и лишь потом заняв своё.

— Рассказывай, — велела… да, именно велела Моран.

Рассказ Лестрейнджа вышел почти сухим, коротким и от того очень ёмким, и завершил его он просьбой:

— Я не могу сам выйти с этим предложением. Никто из Аврората не может тоже: я или они, но Визенгамот увидит в этом лишь моё желание облегчить положение брата. И откажет — что им те потерянные дети? Уже не говоря о нас. Ещё немного, и дом, вероятно, сгинет, и всё закончится само, а когда он вновь вернётся, это будет уже проблемой их наследников, скорее всего. Семнадцать жертв не такая уж большая плата за возможность не принимать неприятных решений, тем более они все уже и так оплаканы.

— Ты хорошо их знаешь, — усмехнулась Моран, и Лестрейндж кивнул, но усмехнуться тоже не сумел.

— Примерно то же будет, если с этим выступите вы, — продолжил он. — Тут нужен кто-то, кого никак нельзя связать со мной. Или с моей семьёй. Но я таких не знаю, разумеется.

— Учить меня решил? — спросила Моран, впрочем, скорее, иронично, а не раздражённо.

— Пытаюсь выглядеть в ваших глазах умнее, чем я есть, — склонил он голову.

— Цена невысока за семнадцать жизней, — сказала Моран, помолчав. — Что ж, твоему брату повезло. А ты не рад, смотрю? — она слегка склонила голову, и её взгляд стал острым, словно бы она пыталась применить легилименцию.

— Он преступник, — ровно ответил Лестрейндж. — И он на своём месте.

— Так он там и останется, — пожала Моран плечами. — А с кистью или нет — не вижу разницы. Ну, ступай, — она махнула ему рукой, и он поднялся. Морриган тоже встала, и Моран обратилась уже к ней: — Дорогая, исполни роль хозяйки и напои нашего гостя чаем. А у меня ещё дела.

— Да, бабушка, — Морриган слегка склонила голову, и они с Лестрейнджем молча вышли из комнаты.

Гарри много раз видел изображение и даже колдофото Азкабана, и в Академии они даже проходили и его историю, и общее устройство — и всё равно вживую крепость произвела на него сильное впечатление. Она напоминала выросший посреди моря чёрный трёхгранный кристалл, на чьих мокрых стенах сейчас бликовало солнце, и Гарри удивился тому, насколько неустойчивым тот выглядел. Торчит себе, словно хищный чёрный зуб… как странно, что здешние шторма ему ничуть не навредили!

Карета опустилась на большую треугольную площадку, где их уже встречали комендант и два охранника — теперь, когда дементоров из Азкабана убрали, крепость охранял специально созданный отряд ДМП. Пока Робардс говорил о чём-то с комендантом, Гарри огляделся и, подойдя к высокому и очень широкому парапету, положил на него ладони и остановился, глядя на бескрайнее море вокруг. Камень был холодным, очень холодным, даже на ярком летнем солнце. И ужасно скользким: Гарри это ощутил, когда сжал пальцы.

— Осторожнее, — услышал он совсем рядом звучащий сейчас несколько сипло голос Лестрейнджа. — Здесь чрезвычайно скользко. Нужно было вас предупредить… позволите? — он держал в руке палочку, указывая на ботинки Гарри, и тот вдруг почему-то испугался. На мгновенье, но взметнувшаяся у него внутри паника, вероятно, отразилась на его лице, потому что Лестрейндж, откашлявшись и потерев горло рукой, сказал с неожиданным сочувствием: — Здесь всё насквозь пропитано отчаяньем и ужасом. Я не причиню вреда вам, лишь трансфигурирую подошвы ваших ботинок, чтобы они меньше скользили. Но если хотите, это может сделать и Гавейн.

— Я не боюсь, сэр! — Гарри было стыдно за этот совершенно неуместный страх, и он очень разозлился на себя за это н глупое чувство. Если бы Лестрейндж и вправду хотел сделать ему что-нибудь дурное, у него было огромное количество возможностей для этого, когда они работали с ним вместе. Наедине, вдвоём, а не на глазах главы Аврората, коменданта Азкабана и охранников. А главное, что вызвало у Гарри острую досаду на самого себя, он ведь об этом эффекте знал! Их всех предупреждали в Академии. Но стоило столкнуться с ним в реальности, и Гарри напрочь обо всём забыл.

— Боитесь, — мягко возразил Лестрейндж. — Все боятся — это место так устроено. Каждый, кто попадает сюда впервые, испытывает страх, — он снова откашлялся. — Да и потом… Вы ещё отлично держитесь. В мой первый раз меня от ужаса мутило. От ощущения, что я останусь здесь. Просто потому что я — Лестрейндж. Это место любит поиграть на наших страхах, как я понимаю, у вас их немного.

— Буду вам очень признателен, сэр, — Гарри указал на свои ботинки. — Здесь и вправду очень скользко.

Лестрейндж чуть кивнул, и, как Гарри ни твердил себе, что это морок, и что ему точно ничего сейчас не угрожает, в тот момент, когда он ощутил, как меняются его ботинки, он почувствовал и холодок, ползущий по спине.

— Внизу будет хуже, — предупредил Лестрейндж, вкладывая свою палочку в ножны и вновь потирая рукой горло. — Дементоров здесь больше нет, но стен достаточно. И шоколад от них не помогает, — добавил он, и в этот момент Робардс, подзывая, махнул им рукой.

— Как ты? — спросил он, похлопав Гарри по плечу, когда тот подошёл.

— Думаю, что нужно было надеть свитер, — улыбнулся Гарри. Он действительно продрог: казалось, что одежда совершенно перестала защищать от холода, словно бы на нём была не шерстяная форменная мантия, а шёлковая лёгкая накидка.

— Это бы не слишком помогло, — заверил его Робардс. — Ничего, бодроперцовое отлично помогает при простуде, — улыбнулся он подбадривающе и велел Лестрейнджу: — Ты первый.

Тот кивнул и, отдав свою сумку одному из охранников, начал спускаться по довольно широкой лестнице, уходящей вниз, под пол, и только когда Робардс пропустил вперёд и Гарри, до того дошло, почему был выбран именно такой порядок. Понимание, что они оба — и Робардс, и Лестрейндж — то ли увидели, то ли просто предсказали его возможный страх того, что последний окажется за спиной Гарри, обожгло его стыдом, обидой, возмущением и злостью на самого себя. Как ни странно, его это несколько согрело и придало сил, и Гарри потихоньку начал оглядываться, хотя смотреть здесь было, в общем, не на что. Лестница привела их на широкую площадку, от которой в разные стороны расходилось три коридора и выходило с дюжину тяжёлых дубовых дверей. Лестрейндж, Гарри и Робардс пересекли её и продолжили спускаться уже по другой, куда более узкой и тёмной, лестнице, освещённой только узкими, шириной едва ли в ладонь, невысокими, прорезанными в толстой стене окошками. Падавшего из них света было достаточно, чтобы видеть сами стены и несколько ступеней перед собой, а потом вдруг под потолок взмыла источающая серебристо-белый свет сфера, созданная Робардсом. Они пошли быстрее; лестница всё тянулась и тянулась вниз, и время от времени Гарри видел отходящие от неё влево коридоры. Он не сразу начал их считать, пропустив, наверное, штук пять, и когда они втроём, наконец, свернули в очередной неширокий и довольно тёмный коридор, Гарри насчитал четырнадцать.

Коридор, по которому они теперь шли, был на удивление широким, с глухой стеной по одну сторону и рядом новеньких дубовых дверей вдоль другой, на каждой из которых виднелась выглядящая тоже совсем новой табличка.

Лестрейндж остановился возле одной из камер и обернулся, ожидая остальных.

— При дементорах здесь вместо дверей были решётки, — сказал Робардс, словно прочитав Гаррины мысли. — Теперь их заменили дверьми. Гарри, — он сделал шаг к нему и оказался совсем близко. — Что бы ни произошло в камере — ничего не говори. Это приказ, — он поймал его взгляд и чуть кивнул, призывая Гарри отнестись к его словам со всей серьёзностью. — Говорить будем только мы с Дольфом. Без прямого моего приказа ты должен молчать. Это понятно?

— Да, сэр, — Гарри подтверждающе кивнул.

— Просто стой возле двери, молчи и слушай, — Робардс вновь кивнул ему, а затем подошёл к двери, достал из кармана большой, с ладонь, тёмный ключ, вставил его в замочную скважину какой-то хитрой формы и повернул.

Замок негромко щёлкнул. Робардс вынул ключ, убрал в карман, взялся за простую, чуть изогнутую ручку на двери. Нажал — раздался тихий щелчок, и дверь открылась.

Камера была совсем маленькой, площадью от силы футов в сорок ⁽¹⁾. Вдоль одной из стен крепилась узкая, шириной, наверное, фута в два деревянная койка, на которой лежал тонкий матрас, покрытый тонким же грязно-серым одеялом. Рядом с ней почти что под окном в стену был вмурован совсем крохотный стол, на котором стоял оловянный, кажется, кувшин. Кроме стоящего у двери накрытого крышкой ведра больше в камере не было ничего, если не считать, конечно, заключённого.

Он сидел на койке, Рабастан Лестрейндж. С длинными тёмными волосами, густою бородой, в серой полосатой робе он казался куда старше того Лестрейнджа, что сейчас стоял перед ним в аврорской мантии. Он был очень худ и бледен, Рабастан Лестрейндж, и на его лице сейчас было написано глубочайшее изумление.

— Ты! — сказал он, поднимаясь и делая шаг к брату, и словно бы не замечая стоящего чуть впереди него Робардса.

— Мистер Рабастан Лестрейндж, сядьте, — велел Робардс, и Рабастан покорно опустился назад, на койку, не отрывая, впрочем, глаз от брата.

— У Аврората есть к тебе дело и предложение, — очень ровно и спокойно проговорил Лестрейндж… Радольфус Лестрейндж. Его голос сейчас звучал сипло и казался куда ниже обычного. — Выслушай очень внимательно.

Сказав это, он сделал маленький шаг назад и в сторону, то ли открывая этим Гарри лучший обзор, то ли оставляя таким образом Робардса подчёркнуто впереди и, в то же время, оставаясь отлично видимым своему брату.

Пока Робардс говорил, коротко и чётко излагая заключённому проблему и его задачу, Рабастан смотрел на него, но едва тот умолк, вновь буквально впился взглядом в брата.

— Если ты поможешь, — сказал тот, откашлявлись, и начиная теперь излагать условия выторгованной у Визенгамота сделки, — тебя оставят в той камере, в которой ты сейчас будешь работать, навсегда. Там тепло, светло и можно посмотреть в окно, — его голос постепенно стал совсем хриплым, и Лестрейндж прокашлялся, чтобы продолжить. — Каждый год ты будешь получать десять холстов шесть на три фута, количество бумаги и альбомов можно обсудить. Так же у тебя будет достаточно карандашей, пастели, красок — точный список тоже обсуждаем, ты можешь его обдумать. Есть некоторые условия, я их назову, если мы принципиально договоримся.

— Да, — выдохнул Рабастан.

— Ты согласен помочь Аврорату? — казалось, будто Радольфус Лестрейндж читает вслух скучную, но важную статью, настолько ровным и отстранённым был тон его, в котором вновь звучала отчётливая хрипотца, и насколько же он контрастировал с тоном его брата!

— Да! — Рабастан опять вскочил, но, оглянувшись на Робардса, тут же сел обратно.

— Хорошо. В таком случае мы сейчас поднимемся в твою новую камеру и там продолжим. Встань, повернись спиной, расставь ноги и заведи руки за спину.

Рабастан послушно подчинился, и Робардс сцепил его лодыжки и запястья извлечёнными буквально из воздуха кандалами, соединёнными друг с другом цепью. Он же вывел Рабастана Лестрейнджа из камеры, старший Лестрейндж к своей палочке так и не прикоснулся, и Гарри подумал, что, возможно, это демонстрация лично для него… чего только? Они что, действительно боялись испугать его?

Они двинулись в обратный путь: по коридору, а затем по той же лестнице. Идти вверх было намного тяжелей, чем вниз, даже им, шагающим свободно, а уж скованный цепями, чей лязг сопровождал каждый его шаг, Рабастан Лестрейндж выдохся уже к второй площадке и в какой-то момент споткнулся и упал бы, если бы ведший его Робардс не остановил падение одним точным движением палочки. А потом поднял заключённого над лестницей и весь дальнейший путь молча левитировал его — иначе бы подъём отнял у них, наверное, полчаса. Если не больше.

1) около 4 кв. м.

Вернуться к тексту

Коридор, куда они свернули, был точной копией того, внизу, однако двери здесь располагались на куда большем отдалении друг от друга. Одна из них была открыта, и когда они все вошли внутрь, Гарри понял, что эти камеры ничем не напоминали своих сестёр внизу. Та, в которой они оказались, была и вправду светлой и больше прежней раза в три. Через два небольших окна, расположенных достаточно низко, чтобы в них и вправду можно было выглянуть, сейчас лились золотые солнечные лучи, вытянутыми прямоугольниками расцвечивая плиты пола. Койка, пусть тоже вмурованная в стену, была здесь шире раза в полтора и застелена нормальным, хотя и тоже полосатым, как и робы, бельём и куда более толстым одеялом. У стены между окнами располагался большой стол, на углу которого возле стены стояло тёмное металлическое блюдо. Здесь были даже стул и табурет, а у противоположной от койки стены стоял явно неновый мольберт и были сложены коробки и два тубуса. Угол камеры был отгорожен невысокой, чуть выше пояса, деревянной перегородкой, за которой стояло новенькое ведро с крышкой.

Робардс закрыл дверь и снял оковы с Рабастана — и, едва тот заоглядывался с каким-то удивлённо-недоверчивым лицом, Радольфус Лестрейндж заговорил снова:

— Ты останешься в этой камере навсегда при выполнении ряда условий. — Он дождался, пока Рабастан к нему повернулся, и продолжил: — Ты получишь их полный список, но сейчас просто послушай. Кроме прочих рисовальных принадлежностей ты получишь нож, чтобы точить карандаши и обрезать бумагу и холсты. Этот нож всегда, когда ты им не пользуешься, должен лежать здесь, — он указал на то самое металлическое блюдо. — Если оставишь его в другом месте, вернёшься в свою прежнюю камеру. Ты это понимаешь? — Рабастан кивнул, и Радольфус, чей голос вновь начал садиться и уже немного сипел, продолжил: — Теперь ты будешь слышать громкий звонок за двадцать секунд до того, как дверь откроется и к тебе в камеру войдут. За это время ты должен вернуть — при необходимости — нож на блюдо и лечь на пол лицом вниз, расставив ноги и руки в стороны и как можно шире растопырив пальцы. Если вошедшие обнаружат тебя в другой позе, ты вернёшься в свою прежнюю камеру. Сигнал достаточно громкий для того, чтобы разбудить тебя. Ты это понимаешь? — Рабастан опять кивнул. Он стоял посреди камеры и смотрел на брата как заворожённый, и от его голодного, ждущего, ищущего взгляда Гарри стало не по себе. Он даже посмотрел на Робардса, вернее, на его направленную на заключённого палочку, но тот, похоже, его взгляда не заметил, полностью сосредоточившись сейчас на заключённом. — Тебе будет позволено два раза в год писать обращения в Аврорат по поводу твоих нужд, — продолжил Радольфус, наконец, откашлявшись. — Мы не обещаем, что они будут полностью удовлетворены, но ты можешь быть уверен, что их рассмотрят. И, наконец, самое главное, — он сделал паузу, словно бы подчёркивая важность дальнейших своих слов. — Ты получишь всё это только если я, пользуясь твоей картиной или планом, войду в тот дом — и выйду, вынеся с собою кукол. Если я останусь там, ты вернёшься в свою прежнюю камеру. Ты это…

— Ты туда пойдёшь? — взволнованно и нервно перебил его Рабастан. — Ты сам?

— Да, туда пойду я, — подтвердил Радольфус. — Так что у тебя есть шанс отомстить мне — если хочешь. В любом случае, пострадаю только я — а ты вернёшься в свою прежнюю камеру. Навсегда.

— Нет! — Рабастан так резко помотал головой, что его длинные грязные космы взметнулись. — Я сделаю… я всё сделаю, — торопливо проговорил он. — Всё, что можно. Я нарисую.

— Хорошо, — так же спокойно и ровно, как и прежде, сказал Радольфус, и Гарри показалось, что он с трудом сдерживает кашель. — У тебя есть десять дней. В крайнем случае — двенадцать. Собственно, картина не обязательна — нам хватит плана дома, на котором виден выход.

— Так не выйдет, — покачал головой Рабастан, нервно сжимая и разжимая руки. — Я же… я не вижу это, как на плане, — он наконец оторвал взгляд от лица Радольфуса и посмотрел на Робардса… и Гарри, и Гарри увидел в его тёмно-карих глазах страх, надежду и ещё что-то, чего не понял — просто не успел. — Я постараюсь. Постараюсь всё успеть.

— Хорошо, — сипло повторил Радольфус. — Также ты получишь тёплую одежду, более привычную еду и раз в неделю душ. Горячий. Можешь сейчас с этого начать, — добавил он и наконец-то посмотрел на Робардса.

— Ты за ней придёшь? — спросил Рабастан, делая движение, словно хотел подойти к брату, но всё-таки оставшись на месте.

— Это лишняя трата времени, которого и так немного, — кашлянув, возразил ему Радольфус. — Картину доставит в Аврорат дежурный.

— Я хочу с тобой поговорить, — после секундной паузы сказал Рабастан, и на его лице возникло выражение упрямства. — Недолго. Только пять минут.

— Хорошо, — всё с тем же спокойствием ответил ему Радольфус. — Когда я войду в тот дом и выйду с куклами, когда их спасут и расколдуют, я приду. И у тебя будут эти пять минут.

— Сейчас! — требовательно почти воскликнул Рабастан и на сей раз всё-таки шагнул к Родольфусу, но тут же и остановился, наткнувшись на его взгляд, словно на стену.

— Право на частный разговор нужно заработать, — спокойно сообщил тот брату. — Когда люди будут спасены, тебе его дадут.

— Я всё сделаю, — совсем тихо проговорил Рабастан, разом сникнув, но продолжая всё ещё смотреть на брата.

— Надеюсь, что ты сможешь. Удачи, — сказал Радольфус и, развернувшись, вышел.

— Здесь все озвученные условия, — Робардс извлёк из кармана свернутый пергамент и положил его на стол. — С некоторыми деталями и уточнениями. Здесь, — он указал на отдельно стоящую от других плоскую коробку, — колдографии и зарисовки. Если вам их будет недостаточно или понадобиться снять что-то ещё — скажите дежурному, вам всё пришлют. Если вам нужны будут какие-то особенные краски, кисти или холст для исполнения задания — скажите дежурному. Вы всё получите. Ваш брат привёз то, что было в вашей мастерской, мы кое-что добавили.

— Я понял, — с того момента, как Радольфус вышел, Рабастан, казалось, потерял интерес к происходящему. — Я всё сделаю. Могу я начать работать? — спросил он, не глядя на Робардса, и, не дожидаясь его ответа, пошёл к коробке с колдографиями.

— Начинайте, — сказал Робардс и, сделав Гарри знак выходить, пошёл к двери, не выпуская из вида Рабастана.

Радольфус ждал их в коридоре, стоял возле стены и смотрел на лестницу. И как только Робардс запер дверь, пошёл вперёд, не оглядываясь.

Когда Робардс с Гарри ступили на лестницу, он поднялся уже настолько высоко, что они не видели его, а лишь слышали шаги над головой — и Гарри вновь занервничал. Он понимал, что это глупо, что они уже всё здесь закончили, и теперь просто уходят, и что это всё просто воздействие этих чёрных стен, но всё, что смог, это сдержать себя и не схватиться за свою палочку. И когда они, наконец, вышли на площадку, освещённую уже начавшим спускаться к горизонту солнцем, Гарри просто трясло от нервного возбуждения и страха. Тем более что Радольфуса там не оказалось, — и он понял, что тот просто ждёт их с Робардсом в карете, лишь когда последний распахнул дверь перед Гарри, и тот увидел Лестрейнджа сидящим на своём прежнем месте возле окна.

— Должен признать, что ты был прав, — сказал Робардс Лестрейнджу, входя следом за Гарри и закрывая дверь. — Тебе и вправду следовало быть здесь.

Он уселся, и карета тронулась; Гарри отвлёкся на картинку стремительно отдаляющегося от них Азкабана. Ему вдруг стало так жарко, что он машинально расстегнул воротник рубашки, и услышал:

— Думаю, ты можешь не стесняться и избавиться от мантии. Жара, да? — говоря это, Робардс сам расстегнул верхние пуговицы на рубашке. — Потом станет прохладнее, но поначалу по контрасту здесь будто в пустыню попадаешь.

— Это Азкабан так действует? — Гарри вытер выступивший сзади на шее пот и почувствовал, что волосы у него на затылке совсем мокрые.

— Он самый, — Робардс притянул к себе так и стоящую на сиденье коробку и извлёк оттуда бутылку виски и стаканы. Разлил его и, отлевитировав один стакан Гарри, второй сам буквально вложил в руку уставившемуся в окно Лестрейнджу. — Ну, чтобы всё получилось, — сказал он, салютуя своим стаканом Гарри.

И если Гарри сделал буквально несколько глотков, как, впрочем, и сам Робардс, то Лестрейндж выпил виски залпом и, оторвавшись, наконец, от своего окна, молча протянул пустой стакан Робардсу. Тот точно так же молча его наполнил — и не так, как прежде, на привычные два пальца, а почти доверху. И так же молча вновь вложил его в руку Лестрейнджа, а затем, как показалось Гарри, несколько демонстративно вернул бутылку в коробку. И когда Лестрейндж, не останавливаясь, осушил этот полный стакан, Гарри стало неуютно. Он не то чтобы никогда не видел ничего подобного — нет, конечно же, после трёх лет учёбы в Академии Аврората такое никак не могло бы его впечатлить, — но то, что он после этого никак в лице не изменился, не выдохнул и даже не поморщился, и выглядел так, будто выпил стакан простой воды, выглядело… неестественно. Он снова требовательно протянул стакан, но на сей раз Робардс просто отобрал его, сказав:

— А остальное — вечером у нас.

— Я домой, — глухо отозвался Лестрейндж, снова разворачиваясь к окну.

— Ты к нам, — спокойно, но категорично возразил Робардс. — И это даже не предложение — приказ, если желаешь. Можем на земле подискутировать, — предложил он, и Гарри стало очень неуютно. Но Лестрейндж лишь дёрнул плечом и замер, обхватив себя руками. — Ну а я пока что почитаю, — заявил Робардс, доставая из сумки толстую книгу. — А ты? — спросил он Гарри. — Взял что-нибудь, чтобы занять время? Нам часов пять лететь: обратно всегда дольше: кони-то устали.

— Я не догадался, сэр, — ответил Гарри. Ему очень хотелось поговорить с Робардсом, но не при Лестрейндже, а вдвоём, наедине. Хотя что он ему скажет? Они вовсе не друзья, и Робардсу не с чего отвечать на вопросы, которые Гарри даже толком и не сформулировал. Сюда бы Гермиону… С ней ему всегда так хорошо думалось! Надо будет вечером, когда они вернутся, к ней зайти. И рассказать всё, и поговорить. Хотя она уже, наверное, будет дома, спохватился Гарри. А значит, придётся ждать до завтра… но может быть, это даже хорошо. Ему всё равно нужно было понять, что он увидел, потому что трактовать эту встречу можно было очень по-разному.

И он бы очень хотел знать, что именно ему желали показать.

В понедельник Гарри пришёл в отдел очень рано — ещё не было восьми, но он просто не мог спать. Все выходные он прокручивал в голове увиденное и уснул под утро, убедившись, что из того, что он узнал, можно сделать любой вывод. Вообще любой. И вполне успешно подтвердить его фактами… или тем, что ими представлялось. Рон и Гермиона проводили эти выходные на море, и как бы Гарри ни хотелось с ними поговорить, у него просто не хватило совести испортить им долгожданный уикэнд. Так что, когда, проснувшись, он увидел на часах семь утра, Гарри вскочил, умылся и, одевшись, отправился, не завтракая и не обращая внимания на ворчание возмущённого подобным нарушением порядка Кричера, в отдел. Гарри был уверен, что в такое время там окажется один, однако же увидел Лестрейнджа, преспокойно просматривавшего какую-то длинную таблицу за своим столом, который сейчас крайне непривычно был буквально завален стопками бумаг и папок. Выглядел тот, правда, бледным — но кто выглядит иначе в полвосьмого утра?

— Доброе утро, — окликнул Гарри Лестрейндж. — Вы кстати. У нас не то чтобы аврал, но близко к этому.

— Сэр? — вопросительно произнёс Гарри, который даже не успел ещё дойти до своего стола.

— Нам наконец отдали архив Комиссии по магглорождённым выродкам, — сказал Лестрейндж. — По правилам у нас есть две недели, чтобы предъявить кому-то обвинения по уже закрытому делу в соответствии со вновь открывшимися фактами. Две недели с момента попадания оных фактов в наши руки, — добавил он понятнее. — Правило введено ещё в начале девятнадцатого века, и я всё надеюсь, что его однажды пересмотрят… но пока садитесь за работу.

— Обвинения, сэр? — удивлённо переспросил Гарри. — Но кому? Разве все члены комиссии не были осуждены?

— Члены — да, — ответил Лестрейндж. — А вот добровольные помощники — не все. И мне лично очень хочется исправить это.

— Добровольные помощники? — повторил Гарри.

И вдруг осознал, что до этого момента ни разу не задумывался о том, как находили тогда магглорождённых. Откуда вообще та самая комиссия про них узнавала? Так называемый «статус крови» ведь нигде не был отражён официально — да, конечно, например, деканы в Хогвартсе всё знали о своих студентах, но ведь не отдали же они этой комиссии их списки! Общество волшебников, конечно, небольшое, но не настолько, чтобы та же Амбридж просто знала всё про всех сама. А практически проверить «статус крови» невозможно. Значит… были «информаторы». И много…

— Ну откуда-то ведь это узнавали, — озвучил его мысли Лестрейндж. — Да, конечно, кое-что — к примеру, про сотрудников Министерства — было выяснить легко, но арестов было куда больше. К счастью, наша бюрократия работала, и большинство имён есть здесь, — он кивнул на папки. — И у нас с вами есть две недели на то, чтобы их найти.

— А что будет с ними? — спросил Гарри, забирая с его стола крайнюю стопку папок.

— На самом деле, сложно сказать, — ответил Лестрейндж. — Есть целый ряд законов, под которые это можно подвести, я пока об этом думаю, но, полагаю, что решать мы это будем коллективно с Робардсом и, видимо, министром.

— И что их может ждать? — Гарри сел и открыл первую папку. Мэрил Натс, семьдесят восемь лет…

— Надеюсь, Азкабан, — откликнулся Лестрейндж. — Хотя не очень в это верю.

— Не верите? — переспросил Гарри.

— Не особенно, — подтвердил Лестрейндж. — Хотя нынешний министр обнадёживает, Визенгамот, должен напомнить, очень мало изменился. Да, кое-кто ушёл, но, в целом, это те же люди, что приняли когда-то закон о краже магии. Об этом стоит помнить. Но посмотрим. В любом случае дело будет громким. Да и не всегда ведь в сроках дело. Индивидуально всё зависит от того, сколько будет обвиняемых, и сколько каждый из них выдал. И почему. Причины тоже разные бывают… — он отлевитировал Гарри на стол пергамент с незаполненной таблицей. — Как найдёте, записывайте сразу: номер дела, обстоятельства… всё, что найдёте. Обратите внимание: там есть графа для дел с неизвестным источником информации, не пропускайте её — у нас должно в итоге сойтись количество дел и граф в таблице. И помните: от тщательности вашей работы зависят чьи-то судьбы.

— Я понимаю, сэр, — ответил Гарри и вернулся к делу Мэрил Натс, семидесяти восьми лет. С колдографии на него испуганно смотрела самая обыкновенная пожилая женщина с седеющими уже волосами и мягким круглым лицом. У неё были муж и дети, и Гарри с некоторым облегчением увидел пометку против его имени «волшебник». А дети, значит, считались полукровками, и на них полномочия комиссии не распространялись. Как и внуки… Жила Мэрил Натс в Девоншире — и кто, кто сообщил о ней комиссии? И почему? Зачем?

Ответ на этот вопрос Гарри обнаружил в одной из последних строк анкеты под скромным названием «источник информации». Анжела Харрис. Больше ничего — ни возраста, ни адреса.

Гарри аккуратно занёс все данные в первую графу таблицы и взялся за следующее дело. Потом за следующее… и очнулся только от вопроса Праудфута:

— Всем доброго утра! А что у нас тут за аврал?

— У нас, на самом деле, праздник, — ответил Лестрейндж. — В некотором роде. Нам отдали вдруг архивы КМБ.

— Да что ты? — изумился Праудфут. — С чего вдруг?

— На самом деле, я подозреваю, что это не просчитанное последствие вчерашней операции, — с явной иронией проговорил Лестрейндж. — Чего я от них только ни ожидал, но уж никак не этого.

— Ну поздравляю, — Праудфут подошёл к Лестрейнджу, и Гарри услышал характерный хлопок и понял, что они с размаха пожали друг другу руки.

— Я помню, что обещал проставиться, — сказал Лестрейндж, — но точно не сейчас. Нам бы успеть всё это разобрать и подобрать закон под обвинение. И отыскать ещё потом всех обвиняемых. Но с этим можно уже и не так спешить, там уже время будет.

— Помочь? — предложил Праудфут. — Я надеюсь к началу той недели закончить дело.

— Благодарю, буду иметь тебя в виду… кстати, Поттер, — окликнул его Лестрейндж. — Вы ведь знакомы с Долорес Амбридж?

— Да, сэр, — Гарри машинально посмотрел на свою левую руку, на тыльной стороне которых до сих пор виднелись тонкие шрамы, складывавшиеся во вполне читаемый рисунок.

— Не хотите провести допрос самостоятельно? В моём присутствии, конечно, — вдруг предложил Лестрейндж. — Надо же с чего-то начинать.

— Хочу, — Гарри ощутил внутри тяжёлую и тёмную волну.

— Тогда продумайте пока вопросы. Обсудим ближе к делу. И подумайте, где вы хотите говорить с ней — здесь или в Азкабане. И в чём плюсы и минусы обоих вариантов. Всё это, конечно, позже, сперва составим списки. Работайте.

Гарри прежде не думал, что его работа может быть настолько мерзкой. Боли или страха он уже увидел много, но такого омерзения пока что не испытывал. Что, что могло заставлять людей сдавать своих… кого? Соседей? Приятелей? Зачем? Должна же была быть причина. Он допускал, что некоторые могли поверить в саму идеи кражи магии и донести из искреннего возмущения или из страха. Но не все же?

Со всем этим Гарри просто забыл о пятничных событиях. За колдографиями и сухими строчками анкеты он видел людей и далеко не сразу сообразил, что ведь в делах должна быть отметка о том, что с ними произошло в итоге. Она и была — одна и та же: «бессрочный Азкабан». Из которого они все должны были выйти… но вот об этом отметок уже не было. Как странно… почему?

— Сэр? — Гарри оторвался от работы. — Мистер Лестрейндж?

— Поттер, что у вас? — Лестрейндж убрал перегородку, отделяющую его от Гарри.

— Я хотел спросить, почему в делах нет отметок о том, что с этими людьми произошло в итоге? Выглядит всё так, будто они до сих пор в Азкабане, — Гарри нахмурился.

— Нет, конечно, — улыбнулся Лестрейндж. — В том мае всем было не до бумаг. Азкабан просто… в некотором роде, его просто открыли, — его улыбка стала шире, и Гарри с удивлением понял, что в ней проскользнула гордость. — Людей вывезли на корабле — и это была, признаю, совершеннейшая авантюра. Я вам позже расскажу при случае… сейчас работы много. И никто тогда, конечно, не заполнял никаких бумаг. Это же была формальность, а нам было, чем заняться. А потом бумаги просто отправились в архив… и я до сих пор не знаю, как так вышло, потому что мы с Робардсом планировали заняться расследованием, которое мы сейчас начали с вами. Но вышло так, как вышло, а выцарапать назад то, что уже списали, сложней, чем отобрать у мантикоры новорождённого котёнка.

— Приходится ждать, пока он подрастёт? — улыбнулся Гарри.

— Похоже на то, — тоже улыбнулся Лестрейндж. — Работайте, — добавил он и вернул перегородку на место.

К середине дня к ним присоединился Долиш, и к десяти вечера они втроём успели разобрать все папки и составить список будущих обвиняемых — которых теперь предстояло отыскать.

— Ты планируешь участвовать в поисках, — спросил Долиша Лестрейндж, — или у тебя сейчас своих дел полно?

— Полно, — тот откинулся на спинку кресла и потянулся, хрустнув суставами. — Но я бы нашёл время, если возьмёшь в команду.

— Тут работы на весь Аврорат хватит, — ответил Лестрейндж. — Я тебя не просто возьму, я тебе буду благодарен. Мы и втроём спать не будем, потому что, — обратился он уже к Гарри, — как только поползут слухи о том, что мы начали поиски, а поползут они скоро, люди начнут прятаться. Так что всё нужно будет сделать быстро, и это потребует огромной подготовительной работы. Но всё это завтра, — он встал. — Идёмте спать, господа… Поттер, на пару минут задержитесь, — попросил он и начал собирать папки в стопки, явно дожидаясь, пока они с Гарри останутся наедине. Долиш то ли понял это, то ли просто торопился домой, так или иначе, он очень быстро собрался и, простившись, ушёл, и тогда Лестрейндж, закрыв дверь, подошёл к Поттеру и неожиданно строго и очень серьёзно сказал: — Поттер, я никогда прежде не говорил подобного, но сейчас я вам запрещаю даже упоминать это дело в разговорах с кем-либо. Включая мисс Грейнджер и семью Уизли. Если я узнаю, что вы это делали, я сочту это прямым и умышленным нарушением приказа, и тогда вас отстранят и уволят. Это дело нельзя обсуждать ни с кем. Вообще. Включая домовых эльфов, картины и своё отражение в зеркале.

— Да, сэр, — мало какие слова в его жизни давались Гарри с таким трудом, но он смог произнести это спокойно, хотя внутри него всё кипело от жгучей обиды. Он ведь уже отслужил здесь целый год, а с ним разговаривали будто даже не с вновь прибывшим стажёром — с ребёнком!

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Внезапно лицо Лестрейнджа смягчилось, и он сказал:

— Много лет назад, в бытность младшим аврором, я вёл долгое и непростое расследование. Как-то вечером мы с другом сидели у него в комнате и обсуждали его — он был прекрасным аналитиком, и его советы мне помогали. А на следующий день я узнал, что мой ключевой свидетель пропал — его труп мы нашли через пару дней. И я далеко не сразу понял, почему это произошло, и нет, дело было не в моём друге, а в прекрасном горном пейзаже, украшавшем одну из стен его комнаты. Где, как позже выяснилось, в момент нашей беседы был… посетитель. Оказавшийся дальним родственником подозреваемого… в пятом, если я не ошибаюсь, поколении. Портретам ведь скучно, и они очень любознательны. И любят вмешиваться в дела живых. Тем более что он защищал своего потомка, а я ему был никем. А ведь на стене висел даже не портрет, — повторил он. — А уж сколько может сотворить обиженный или, напротив, желающий помочь домовый эльф… — он качнул головой. — Поттер, я ни на мгновенье не сомневаюсь ни в ваших добрых намереньях, ни в таковых у мисс Грейнджер или семьи Уизли. Однако слухи распространяются быстрее, чем пожар, и бывает довольно намёка, обмолвки, шутки — напуганные люди иногда чуют опасность лучше, чем собаки след. Те, кого мы ищем, знают, что их будут искать, и им страшно, а страх обостряет чувства. И единственное, что можно сделать, это молчать. Доброй ночи, — мягко проговорил он и, погасив свою лампу, ушёл.

А Гарри обессиленно опустился в своё кресло, чувствуя, как начинает гореть у него лицо. Ему действительно даже в голову не пришло бы беречься картин, тем более, не портретов. Или зеркал… пусть даже про желающих помочь домовиков он знал куда больше Лестрейнджа. А ведь это было так очевидно! Он вдруг вспомнил слова прощальной напутственной речи директора академии: «И запомните самое главное: на самом деле вы пока ничего не умеете и не знаете. Но теперь у вас появился шанс это исправить — так воспользуйтесь им!» — и подумал, что, похоже, у него пока не слишком это получается.

Фамилий в итоговом списке оказалось куда меньше, чем Гарри предполагал — всего восемьдесят четыре. Но и это было чудовищно много; Гарри смотрел на этот перечень и думал о том, что на его потоке было почти столько же учеников…

— Не так много, — высказал общее впечатление Лестрейндж. Они втроём с Гарри и Долишем сидели вокруг его стола, отгородившись Заглушающими чарами, чтобы не мешать остальным. Утро вторника началось с хороших, хотя и ожидаемых новостей о том, что ночное дежурство возле дома с куклами прошло спокойно, и на этот раз он не получил ни одной жертвы, так что настроение у всех было если не приподнятым, то, по крайней мере, довольно бодрым. — Многих сдавали уже арестованные, — продолжил он. Долиш был вообще молчалив и высказывался редко и, по большей мере, по делу. — И я бы не стал их винить. Я свёл их в отдельный список, но, думаю, что обвинения по нему мы предъявлять не будем. Хотя окончательное решение за Робардсом. Но в любом случае не думаю, что будет сложно зачесть им уже отбытый срок как достаточный.

— Разумный вариант, — кивнул Долиш.

Гарри вспыхнул.

— Их нельзя обвинять!

— Сложный вопрос, — сказал Лестрейндж. — Их можно понять, и они, безусловно, заслуживают снисхождения, но их показания привели к аресту других людей. Как вы думаете, Поттер, если бы ваша мать была жива, и её бы арестовали, насколько легче вам было бы от того, что показания дала её арестованная подруга?

Это было неожиданно и да, больно, но сейчас Гарри его понимал.

— На самом деле, я не сторонник такого подхода, — добавил Лестрейндж. — Скорее, даже противник. Иногда это самый быстрый способ что-то понять или объяснить, но вообще мы не должны принимать чью-то сторону. Итак, нам нужно найти восемьдесят четыре человека, и самый простой способ сделать это — расспросить пострадавших. Что скажете? — он вопросительно посмотрел на Гарри.

— Они поймут, кто их сдал, — возразил он. — Нельзя просто взять и назвать им фамилии.

— Нельзя, — согласился Лестрейндж, продолжая смотреть на Гарри.

— Камины, — осенило Гарри. — Можно обратиться с этим списком в центр сети летучего пороха!

— Вот вы этим и займитесь, — Лестрейндж одобрительно улыбнулся и кивнул с явным уважением. — Но вам нужен предлог: вы не можете просто так явиться к ним и потребовать каминные адреса. И правду сказать не можете.

— Прячьте овцу в стаде, а лист в лесу, — сказал Долиш.

— Не подсказывай, — упрекнул его Лестрейндж с лёгкой иронией. — Должен же я хоть иногда исполнять свои обязанности наставника. Но вообще я согласен — и предлог всё же нужен.

И они вдвоём уставились на Гарри.

— Я не знаю, — признал он. — Мне нужно подумать.

— Думайте, — согласился Лестрейндж. — Только не слишком долго: время поджимает. У тебя есть идеи? — спросил он нетерпеливо вдохнувшего Долиша.

— Отправить к ним контрабандистов, — предложил тот. — Пусть скажут, что нашли не слишком понятные списки во время обыска у торговца какими-нибудь зельями и хотят пока негласно установить наблюдение — возможно, это клиенты, настоящие, прошлые или будущие.

— А красиво, — признал Лестрейндж. — Попрошу Роберта поговорить с Флэк. Потому что, — добавил он уже для Гарри, — меня она не слишком любит и, полагаю, не до конца доверяет — а это уже повод для разговоров, которые нам не нужны.

— Полагаете, она вам откажет? Сэр, — спросил Гарри, и тот качнул головой:

— Нет, конечно, когда я объясню ей, в чём дело. А вот Роберту объяснять ничего не придётся, она просто поможет. И это в данном случае предпочтительней. Роберт, — Лестрейндж снял окружавшие их Заглушающие чары и встал. — Тебя можно на пару минут?

Пока они говорили, Гарри думал, каково это, работать с теми, кто не верит тебе или верит не до конца. Настолько, что тебе приходится прибегать к посреднику, чтобы решить несложный вопрос. Он прекрасно помнил бойкот, устроенный ему на втором курсе — нет, конечно, эта ситуация отличалась от его как день ото дня, и всё же… А что делал бы Лестрейндж, если бы такая Флэк была в их отделе? Или если бы она была не одна? Так ведь вполне могло быть, ему просто повезло. Или это не везение? Почему-то же они все ему вполне верят! И дело не в том, что они вместе работали и до Пия — нет, та же Гор, Гарри знал, пришла как раз из отдела по борьбе с контрабандой, причём всего два года назад, а во время войны как магглорождённая пряталась и помогала спасаться другим. Значит, Лестрейнджа она не особенно долго знала. Сэвидж с Праудфутом да, с ним работали много лет, так же, кстати, как Долиш, но они, в отличие от последнего, в войну из Министерства ушли. А вот Долиш остался — и из всего их отдела того военного года остались только они с Лестрейнджем. И это должно было бы их связать, но Гарри не видел между ними особенной дружбы. Нет, вражды тоже не было, были хорошие рабочие отношения, но и только. Дружил Лестрейндж как раз с Праудфутом и больше с Сэвиджем, а вот их отношения с Робардсом вызывали у Гарри острейшее любопытство. Особенно после этого: «Ты к нам. И это даже не предложение — приказ, если желаешь». Но они не производили впечатления друзей… хотя Гарри уже и не знал.

— Поттер! — требовательный оклик Лестрейнджа выдернул Гарри из его раздумий. — Нужно увеличить наш список раза в три — спуститесь в архив, возьмите дела о беспорядках на спортивных матчах и перепишите туда всех задержанных и свидетелей. Особенно обратите внимание на людей лет шестидесяти-семидесяти, у нас таких довольно много, и они не должны бросаться в глаза. Список составьте по алфавиту — самый безобидный порядок из всех.

Почему работа аврора — это процентов на восемьдесят работа с бумагами, думал Гарри по дороге в архив. Он порой ощущал себя чиновником или даже каким-то книжным червём — нет, совсем не так представлял он себе работу аврора!

В архиве Гарри проторчал опять до ночи и когда, вернувшись домой, рухнул спать, даже во сне видел списки фамилий. И лишь стоя под душем, вспомнил предложение Лестрейнджа допросить Амбридж. Самостоятельно.

Это придало ему сил и здорово улучшило настроение, так что отдав список Лестрейнджу, Гарри почти с вдохновением занялся текущей работой. Он очень ждал новостей от транспортников, но те или молчали, или Флэк до них пока что не добралась. Ждать Гарри умел, но когда и на следующий день ответа от Центра не было, потихоньку начал злиться. Однако оставалось лишь ждать. К счастью, утром в пятницу Флэк наконец принесла Сэвиджу искомое. Она нравилась Гарри: маленькая, темноволосая и какая-то квадратная, она была очень живой, обаятельной и невероятной острой на язык, а ещё считалась одним из лучших специалистов по допросам во всём Аврорате. Лестрейнджа она действительно не любила — как, впрочем, и Долиша, и всех тех, кто в тот военный год продолжал здесь работать, — чего не скрывала, но всегда удерживалась на грани приемлемой среди коллег критики. Она полагала, что тем здесь не место — чем бы ни были продиктованы их мотивы, они замарали себя сотрудничеством с Пием и Пожирателями, и пусть и не заслужили наказания, но аврорами оставаться не должны всё равно. У неё в отделе таких и не было, и Гарри пару раз слышал в столовой, как она бурно спорила об этом с Сэвиджем. С самим Гарри у Флэк — как и у него с ней — с самого знакомства были отличные отношения, и она не раз звала его к ним на второй год стажировки. И, кажется, даже расстроилась, когда выяснилось, что Гарри остаётся на своём месте; впрочем, зазывать к себе не прекратила и болтать с ним дружески во время обеда, если они сталкивались в столовой, тоже.

— Робардс тренирует твою выдержку и терпение, — прокомментировала она ещё в начале знакомства кандидатуру Лестрейнджа в качестве наставника.

— Мне готовиться к худшему? — шутливо спросил её Гарри. — Он настолько ужасен?

— Да нет, — неохотно признала она, — он неплох… но лучше бы тебя отправили к нам. Или приставили к самому Роберту.

Вот и сейчас, войдя в отдел, она прошла мимо Лестрейнджа и Долиша, словно бы их не видя, и кивнула остальным. Они с Сэвиджем поболтали немного, а когда она ушла, тот отдал полученный список Лестрейнджу, заметив:

— ДМП сейчас никого не даст для наружки.

— Да Поттеру всё равно нечем заняться, — отмахнулся тот. — Да и мы с Джоном прогуляемся с удовольствием. — Он посерьёзнел и добавил: — На самом деле, это нехорошо. Конечно, мы не можем допросить всех за один день, но и растягивать слишком нельзя.

— В принципе, после войны у нас в предварительном помещалось и больше, — задумчиво проговорил Сэвидж. — Камеры-то большие.

— В принципе, да, — Лестрейндж задумался. — Да, можно и так, пожалуй… но я бы всё равно сперва всё посмотрел на месте. В любом случае нужно же знать о них что-то ещё кроме того, в чём они, может быть, виноваты.

— Может быть? — переспросил Гарри.

— Люди не всегда говорят правду — и люди не всегда её пишут, — ответил Лестрейндж. — Посмотрим. Так что вот вам дело: отметьте все дома на карте и подпишите их. Посмотрим, как всё это лучше спланировать.

Пока Гарри создавал на карте новый слой, пока наносил на него адреса, минула половина дня, и закончил он как раз к тому моменту, как все вернулись с обеда. И, конечно же, никто и не подумал его тоже отпустить поесть — весь их маленький отдел сгрудился у карты, по которой довольно равномерно были рассыпаны голубые точки. Разве что в Ирландии их было заметно меньше.

— География нам не помогла, — резюмировал Лестрейндж. — Пойдём по пути социальному — проверим хотя бы близкий круг их знакомств. Кого мы тут рядом знаем? — пробормотал он негромко и принялся наносить на карту точки уже зелёного цвета, тоже подписывая их. Затем отошёл, уступая место Долишу — и через пару часов карта покрылась ещё одним слоем отметок.

Все выходные ушли у них троих на то, чтобы хотя бы вчерне изучить подследственных, и вечером воскресенья, уже уходя домой, Лестрейндж напомнил Гарри:

— Вы определились с допросом Долорес Амбридж?

— Да, сэр, — Гарри очень хотелось спать, но эта тема его взбодрила. — Я думаю, лучше допросить её здесь.

— Почему? — осведомился Лестрейндж.

— Во-первых, время, — Гарри много об этом думал. — Жаль тратить пусть даже полдня — если один путь проделать ночью…

— Можно и оба, — возразил Лестрейндж. — Поспите в карете — там вполне удобно, и сиденье легко расширить.

— Во-вторых, — Гарри кивнул, признавая справедливость его слов, — мне кажется, визит аврора более значим, нежели вызов узника в Аврорат. Отдельным нюансом будет то, что я ещё только стажёр: одно дело, когда стажёр сам прилетает в Азкабан, и совсем другое — когда к нему доставляют узника. В-третьих, возможно, я плохо помню эту даму, но мне кажется, ей не понравится видеть нас с ней в этих стенах в таких ролях.

— Хорошо, — решил Лестрейндж. — Делайте как решили, но предупреждаю, я буду наблюдать за вами через прозрачную стену.

— То есть я там буду один? — этого Гарри не ожидал. Он полагал, что Лестрейндж будет просто молча сидеть рядом с ним.

— Почему же один? Вдвоём, — улыбнулся Лестрейндж. — Наедине с дамой. Я бы хотел завтра посмотреть примерный список вопросов — и пишите заявку. Придёте к шести утра — получите Амбридж к вечеру.

— Понял, сэр, — Гарри было совсем немного досадно, что ему вновь не удастся выспаться, но оно того стоило. Точно стоило! Да и позволить себе потерять ещё один день они не могли. Тем более что на календаре было уже четвёртое августа и до наступления восьмого числа оставалась всего ничего.

А картины или плана от Рабастана Лестрейнджа всё не было…

Гарри должен был признать, что чувство юмора у Лестрейнджа определённо есть. И что Долорес Амбридж он действительно не любит. Потому что утром на внутренней стороне двери отдела обнаружился плакат с изображением самого Гарри, поперёк груди которого шли слова «Нежелательное лицо №1». В углу плаката виднелся розовый листок с котёнком в углу, на котором явно женской рукой было написано: «Подлежит уголовному наказанию». Это было настолько неожиданно, что Гарри фыркнул и расхохотался. Где Лестрейндж, интересно, его взял? С заявкой Гарри решил всё очень просто: он написал её ещё накануне вечером, решив, что лучше потратить лишние полчаса сейчас, чем утром потерять два.

— Ух ты, — сказал неожиданно рано явившийся на работу Праудфут — на часах было всего четверть девятого. — Никогда не понимал, почему на этих плакатах все выглядят как заправские маньяки.

— Стиль такой, — раздался голос Лестрейнджа. — Доброе утро. Манера рисунка. А я вот никогда не понимал, зачем так делать — чтобы посильнее напугать, и люди, встретив разыскиваемого, лишний раз подумали и не полезли бы? — он поглядел на Гарри. — Заявка принята, прибытие заключённой ожидается часа примерно в три. Готовы?

— Да, сэр, — Гарри протянул ему список вопросов. Лестрейндж пробежал его глазами и, кивнув, вернул, потом открыл ящики своего стола и минут пять раскладывал на нём папки с делами, а затем подошёл к карте и спросил: — С кого начнём? Я предлагаю первый опрос провести вдвоём, а после разойдёмся. Выбирайте, — он кивнул на карту, но Гарри уже знал ответ. — С Анжелы Харрис, — он указал точку почти в центре Девоншира.

— Разумно, — кивнул Лестрейндж. — Я бы тоже начал с тех, кто старше. Возьмите себе ещё десяток адресов и напишите рядом красным свои инициалы прямо на карте, а то мы запутаемся, — он сам поднял палочку и пометил маленькими красными «РЛ» десять точек на южном побережье. — Я сейчас проверил по дороге — камеры готовы. Отправляемся… Катберт, ты не мог бы передать Джону, что мы уже начали?

— Я тут подумал, — Праудфут подошёл к карте, — что я сегодня, в общем-то, свободен. И чего сидеть тут — лето на дворе…

— Присоединяйся, — улыбнулся Лестрейндж. — Папки сложены по алфавиту, сверху список. Приводи их всех сюда, мы с Поттером потом разберёмся. Нам бы всех сейчас собрать.

— Кого собрать? — спросил от двери Сэвидж.

— Подозреваемых, — Лестрейндж кивнул на карту и добавил: — «Пророк» нас сожрёт.

— А как же, — согласился Сэвидж. — Я не слишком сегодня занят, к вам присоединюсь после планёрки.

— Список и дела, если нужны, на моём столе, — сказал Лестрейндж и махнул Гарри рукой: — Идёмте.

Они вышли из Министерства, и сразу Лестрейндж аппарировал вместе с Гарри — тот даже не успел ни о чём его спросить. Когда они оказались на окраине какой-то рощи, Лестрейндж сказал:

— Изучайте Британию, Поттер. Чем больше мест вы будете знать, тем реже вам нужна будет метла. Нам туда, — он повернулся и пошёл по тропинке в рощу.

Тропинка привела их к маленькому пруду, на берегу которого стоял зелёный дом с коричневой черепичной крышей. И едва они ступили на берег пруда, раздался оглушительный лай, и из-за дома выскочили два краппа и понеслись к ним навстречу.

— Сюрприз не получился, — сказал Лестрейндж и двумя короткими движениями палочкой их обездвижил.

Они с Гарри подошли к крыльцу и постучали — и когда женский голос с той стороны двери спросил не слишком-то приветливо:

— Кто там?

Лестрейндж ответил:

— Работает британский Аврорат. Пожалуйста, откройте дверь.

Та тут же распахнулась, и стоящая на пороге молодая светловолосая женщина в ярком цветастом платье растерянно спросила:

— Аврорат?

— Доброе утро, мэм, — вежливо поздоровался Лестрейндж, демонстрируя ей свой жетон. — Миссис Анжела Харрис дома?

— Бабушка ещё спит, — удивление на её лице сменилось испугом.

— Проводите нас к ней, мэм, — велел Лестрейндж, и та попятилась:

— Зачем?

— У нас есть к ней пара вопросов, — ответил Лестрейндж, а Гарри вновь поймал себя на уже знакомом ощущении неловкости. Они пришли сюда, чтобы сломать жизнь этой семьи — и не важно, каким будет решение суда, отправит ли он миссис Харрис в Азкабан или не станет. Да, она виновна, безусловно, но при чём тут её внучка и все остальные?

— Ну хорошо, — поколебавшись, сказала женщина. — Я сейчас её разбужу.

— Не стоит, мэм. Просто проводите нас к ней, — жёстко сказал он, и даже Гарри от его тона и непреклонного выражения лица стало неуютно. И женщина подчинилась: отступила и позволила им войти.

Гарри огляделся. Обычный дом… холл, коридор, справа — гостиная, заставленная, в основном, плетёной мебелью. Дальше — лестница, по которой они и поднялись. Совсем обычный дом. Он уже видел много таких — безусловно, разных, но похожих своей обыденностью.

Их провожатая указала на одну из четырёх дверей, что выходили на площадку. И всё-таки спросила:

— А что случилось?

— Извините, мэм, — Лестрейндж обошёл её, открыл дверь и, пропустив Гарри вперёд, закрыл её за собой.

Комната была небольшая и казалась тёмной — вероятно, из-за закрытых ставен. Возле одной из стен стояла большая кровать с высокими столбиками и лёгким светлым балдахином, в которой сейчас спала грузная женщина. У стены напротив двери стоял большой шкаф и два комода, у окна — стол с какими-то корзинками и тряпками… Обычная комната. Обычные люди…

— Миссис Анжела Харрис? — Лестрейндж взмахом палочки распахнул ставни, впуская свет, и Гарри вдруг поймал себя на диком ощущении, что Пожиратели, наверное, точно так же приходили к своим жертвам. Просто заходили в дом и делали всё, что хотели. И что он очень легко может представить Лестрейнджа… и этого Лестрейнджа среди них.

Сейчас, в тот самый момент, тот стал ему настолько неприятен, что Гарри резко отвернулся от него и, подойдя к кровати, на которой женщина заворочалась и забормотала что-то спросонья, сказал:

— Доброе утро, мэм, — и услышал за спиной тихий смешок. И лишь тогда понял, как прозвучало в данных обстоятельствах привычное приветствие. — Британский Аврорат. Стажёр Поттер, старший аврор Лестрейндж. У нас есть к вам вопросы.

Женщина наконец проснулась, повернулась к ним и теперь смотрела так же растерянно и испуганно, как и её внучка.

— Старший аврор Лестрейндж, — ещё раз представился тот. — Вы — Анжела Харрис?

— Да, — она подтянула к груди простыню, которой укрывалась, и спросила: — Что вам надо?

— Вы знакомы с Мэрил Натс?

До этого мига Гарри не думал, как выражение «спасть с лица» выглядит на практике. Полное лицо миссис Харрис как будто сдулось, сморщилось и потемнело, её взгляд заметался, губы задрожали, и голос прозвучал резче и выше:

— Знаю. Да. И что?

— Вы обвиняетесь в том, что восьмого октября одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года назвали Комиссии по учёту маггловских выродков местонахождение Мэрил Натс. Вашу палочку, пожалуйста, — Лестрейндж протянул руку.

— Да что вам нужно от меня? — воскликнула она, и её голос задрожал. — Кларисса! Кларисса, поднимись немедленно! — вдруг закричала она.

— Мэм, отдайте вашу палочку, пожалуйста, — повторил Лестрейндж, кивнув Гарри на дверь. — А потом, пожалуйста, оденьтесь и пойдёмте с нами.

— Никуда я с вами не пойду! — она вцепилась в простыню.

— Мэм, нам бы очень не хотелось принуждать вас силой, — с неожиданной мягкостью проговорил Лестрейндж. — Но мы это сделаем, если придётся. Пожалуйста, отдайте вашу палочку и одевайтесь. Мэм.

— Я не пойду! — панически воскликнула она, и Гарри, услышав на лестнице шаги, обернулся и увидел поднимающуюся по ней молодую женщину. Клариссу. В руке она сжимала палочку.

— Что происходит? — спросила она. — Что вы делаете с моей бабушкой?

— Мэм, вы хотите, чтобы я ответил? — тихо, холодно и очень жёстко спросил Лестрейндж, наклонившись к Анжеле Харрис, на лице которой отразился ужас. Она помотала головой и беззвучно прошептала:

— Нет! — а потом уже произнесла: — Я пойду. Пойду.

— Всё в порядке, — Лестрейндж обернулся к Клариссе, продолжая, впрочем, держать в поле зрения и Анжелу. — Ваша бабушка пойдёт с нами. Простите, вам сюда нельзя, — он поднял левую, свободную от палочки руку, жестом преграждая ей дорогу.

— Я не понимаю! — воскликнула Кларисса. — В чём вы её обвиняете?

— Это старое дело, — ответил Лестрейндж, глядя, впрочем, теперь не на неё, а на Анжелу. Гарри тоже на неё смотрел — этого даже не требовалось, чтобы ощутить идущий от неё плотной волною страх. И понял, что ему её… жалко. Несмотря на ту причину, что их привела сюда, сейчас он просто жалел эту старуху, в которую буквально на его глазах превратилась пожилая дама. — Я полагаю, миссис Харрис понимает, о чём пойдёт речь.

— Иди к детям, дорогая, — жалобно попросила миссис Харрис. — Я просто пойду с ними… да… поговорить.

— Но что случилось? — Кларисса не унималась, и Гарри понимал её. Он тоже бы на её месте не позволил никому так просто взять и увести свою бабушку.

— Мне жаль, мэм, — сказал Лестрейндж Анджеле, и та отчаянно замотала головой, и из её глаз показались слёзы.

— Кларисса, иди к детям! — умоляюще воскликнула она. — Иди! Я их ждала, — она судорожно вздохнула, и Гарри понял, что она в какой-то мере говорит правду. Она и вправду ждала этого визита — боялась, не хотела, но ждала. Четыре года… — Нам нужно поговорить.

— Ждала? — озадаченно переспросила Кларисса.

— Да, — торопливо проговорила Анжела. — Ждала. Давно ждала. Иди к детям, дорогая.

— Ну… ну хорошо, — поколебавшись, согласилась всё-таки Кларисса и ушла.

— Она всё равно узнает, — сказал Лестрейндж Анжеле, закрывая дверь.

— Я… я не могу, — помотала головой Анжела. — Не хочу этого видеть. Как это будет. Не хочу.

— Конечно, мэм, — он вновь протянул руку. — Вашу палочку, пожалуйста.

Она, всхлипнув, стёрла слёзы с глаз тыльной стороной руки и, сунув её под подушку, наконец выполнила это требование. Потом села и бросила на Гарри с Лестрейнджем смущённый и немного требовательный взгляд.

— Вы будете смотреть, как я одеваюсь? — спросила она, и Гарри, вспыхнув, отвернулся. Лестрейндж же, последовав его примеру, немедленно извлёк из кармана небольшое зеркало, в которое, ни капли не стесняясь, и следил за тем, что делала за их спинами миссис Харрис.

Когда она была готова, они спустились вниз, и Лестрейндж дал ей попрощаться и с Клариссой, и с тремя ужасно похожими друг на друга и на неё малышами, а затем, выйдя из дома, подхватил миссис Харрис и Гарри под руки и аппарировал к Министерству. Где отвёл её в одну из камер предварительного заключения и запер там, сказав:

— Вас допросят позже.

Больше он ей ни сказал ни слова, запер решётку и ушёл, сделав Гарри знак следовать за ним. Они вернулись с ним в отдел, где обнаружился одинокий Сэвидж, заявивший им шутливо:

— Я сегодня, полагаю, за дежурного.

— Хорошо бы нам успеть собрать их всех сегодня — пока слухи не пошли, — сказал Лестрейндж. — Бегай потом по всей Британии. Поттер, мы пока работаем вдвоём, — безапелляционно заявил он, подходя к карте и обводя на ней точку посреди Девоншира в красный кружок — и Гарри не нашёл ни сил, ни мужества для возражений. Сейчас он совсем не хотел отправляться арестовывать кого-то самостоятельно. Он понимал, что это была слабость, но сейчас он оказался не готов противостоять ей. Просто не готов. — Агнус Корн, тридцать девять лет… было тогда — сейчас, значит, сорок четыре, — сказал Лестрейндж, выбирая следующий кружок на карте. — Сменим пожилую леди на крепкого мужчину. Напомню: за ним шесть задержаний.

— Шесть? — имя было Гарри не знакомо, видимо, тот ему не попался.

— Шесть, — кивнул Лестрейндж. — К нему лучше идти вдвоём. Держите палочку наготове — может оказаться жарко.

За понедельник Гарри с Лестрейнджем арестовали девятнадцать человек. Самых разных — женщин и мужчин, старых и не очень, и даже молодых… совсем молодых, некоторые были даже младше Гарри, и это стало для него отдельным потрясением. Почему-то он оказался совершенно не готов к той мысли, что в то время, когда они с Роном и Гермионой были в бегах, когда Джинни с Невиллом в Хогвартсе организовывали сопротивление и возрождали Армию Дамблдора, их ровесники писали на своих товарищей и их родителей доносы. Одного из них он даже узнал — тот учился на Рейвенкло на два года младше, Гарри помнил его по квиддичной команде, и встретиться лицом к лицу с ним оказалось едва выносимо. Потому что девочку, которую тот сдал, Гарри тоже знал — правда, помнил её смутно, но это не меняло ничего. Даже Драко Малфой никого не выдал, думал Гарри, глядя на холёного парнишку, возмущённо требовавшего от них с Лестрейнджем немедленно связаться с его матерью. Как? Зачем?

Но Лестрейндж не дал Гарри времени обдумать это толком — арест следовал за арестом, и все мысли пришлось отложить на потом. И когда они в очередной раз подошли к карте и обнаружили, что не обведённых красным точек больше нет, на часах был первый час ночи.

— Знаю, это было тяжело, — сказал Лестрейндж, оборачиваясь к Гарри. — Многие бы на моём месте пошли по другому пути и составили список арестов для вас иначе, включив в него, по большей части, мужчин средних лет, а к ним — процентов пятнадцать женщин и, возможно, пару-тройку кого помоложе. Я же беречь вас не стал. Потому что это именно то, что ждёт вас, если вы решите здесь остаться — в Аврорате в целом и в нашем отделе в частности. Именно это и есть наша работа — и Анжелы Харрис в ней встречаются намного чаще Агнусов Корнов. И вам не однажды придётся арестовывать кого-то из тех, с кем вы учились или выпивали в пабе, или, может быть, болтали в очереди здесь в столовой. Или вместе болели на спортивном матче. Или даже учились в школе. И вы не должны будете делать разницы между ним и незнакомым подонком, которого руки чешутся просто взять и придушить. Хотите совет? — вдруг спросил он, и Гарри просто кивнул. — Когда смотрите на миссис Харрис — вспоминайте Мэрил Натс. Пусть её лицо стоит у вас перед глазами. Это помогает. Всегда помните о жертвах. А теперь идёмте домой спать, завтра вам предстоит допрос Долорес Амбридж, если помните. Я не жду от него чего-нибудь важного, но допросить мы её по этому делу обязаны, даже если она откажется говорить.

Гарри будто кто-то подзатыльник дал. Долорес Амбридж! Он о ней вообще забыл! А ведь её доставили уже… давно. Сегодня в три или в четыре… значит…

— Сэр, — смешавшись, начал Гарри, и Лестрейндж усмехнулся понимающе:

— Забыли, да? Вы знаете, я тоже. Пожалуй, это даже хорошо, пусть посидит здесь ночь. Подумает, пофантазирует, зачем её позвали. Вы вовсе не обязаны отправить её назад немедленно: если заполнили стандартную заявку, у вас есть неделя.

— Я завтра с этого начну, — пообещал Гарри.

— Меня дождитесь, — велел Лестрейндж. — Но вообще не торопитесь. Ей полезно посидеть здесь и понервничать — во-первых. Во-вторых, мне представляется разумным сперва допросить подозреваемых, а затем уже идти к ней.

— Вы ведь не забыли про неё на самом деле, да? — спросил Гарри. Он так устал, что сил придерживаться какой-либо субординации просто не было, хотя он и чувствовал сейчас искреннюю признательность к Лестрейнджу за его неожиданную ложь.

— Не забыл, — усмехнулся Лестрейндж. — Но вы не совершили никакого нарушения, и я не стал вмешиваться. Ошибки тоже нужно уметь делать, — он чуть улыбнулся. — Это важно.

— Важно уметь делать ошибки? — переспросил Гарри, и Лестрейндж очень серьёзно подтвердил:

— Именно так. Я, возможно, ошибаюсь, но вы кажетесь мне человеком предельно ответственным. Это прекрасное качество, но таких людей обычно губит неумение позволять ошибаться — себе и другим. А это происходит всегда и со всеми. Я очень хорошо знаю, к чему приводит максима «я должен всё сделать правильно и идеально», и считаю, что для аврора она так же вредна, как и попустительство себе. Не возьмусь сказать, что хуже.

— Нельзя забывать такие вещи, — буркнул Гарри.

— А какие можно? — с любопытством спросил Лестрейндж, и когда Гарри невольно улыбнулся, добавил, поглядев на часы над дверью: — Идёмте спать. Половина первого ночи. Завтра можете прийти к десяти, — добавил он, требовательным жестом указывая Гарри на дверь.

— Да, я сейчас иду, сэр, — Гарри посмотрел на свой стол, на котором лежала стопка неразобранных министерских самолётиков.

— Завтра, — велел Лестрейндж, проследив его взгляд. — Всё это завтра. Сейчас спать.

Хотя Гарри казалось, что он уснёт, едва дойдёт до кровати, на деле заснуть сразу у него не вышло. Он лежал в постели и вспоминал сегодняшний день. Лица, взгляды, голоса арестованных не шли у него из головы… Почти все сразу понимали, почему за ними пришли. Кто-то пугался, кто-то злился, кто-то изображал непонимание, а некоторые даже сами начинали обвинять, но первых было больше. У Гарри вообще сложилось впечатление, что большинство из арестованных, как и Анжела Харрис, будто ждали их, и жили всё это время в тоскливом страхе. И странно — он понимал их… и даже сочувствовал. Пожалуй, они уже, в каком-то смысле, были наказаны подобной жизнью. Получалось, что для всех война закончилась второго мая девяносто восьмого года, а для них тогда всё только началось. Что это за жизнь, дрожать, всё время ожидая, что однажды за тобой придут? И раскроют тайну, которая разрушит навсегда их жизнь. Много ли добавит к этому кошмару приговор?

Для них, может быть, и нет, сказал он сам себе. Но вот для жертв… они ведь заслужили справедливость и возмездие. Они это заслужили! Но отчего-то ощущение справедливости своих действий Гарри совершенно не радовало и не воодушевляло. Да, они с Лестрейнджем всё сделали правильно и справедливо. Но… но он вспоминал Анжелу Харрис и её растерянную внучку, и ему становилось тошно.

Но отказался бы он от её ареста, если б мог? Нет, Гарри точно знал, что нет, и от этого знания было только хуже.

Он сам не знал, когда заснул, но, кажется, это было совсем уж глухой ночью, потому что проснулся Гарри от заведённого на девять часов будильника с трудом. Он чувствовал себя настолько уставшим и разбитым, что даже встал не сразу, так что в отделе он был ровно в десять, да и то едва успел к этому времени.

Лестрейндж обнаружился в допросной, и Гарри пришлось ждать, покуда он закончит.

— Выспались? — спросил он, и в ответ на сакраментальное «Да, сэр», сказал: — Оказывается, нам вчера не только Амбридж привезли. Хотите посмотреть картину?

— Дома с куклами? — Гарри едва не подпрыгнул. — Ваш брат прислал картину?

— Не то чтобы об этом стоило кричать на весь Аврорат, — заметил Лестрейндж. — Да, прислал. Так что следующей ночью, я надеюсь, всё закончится.

— Можно посмотреть, сэр? — спросил Гарри.

— Идёмте, — кивнул Лестрейндж.

Картина стояла на мольберте в их отделе, скрытая простыми чарами невидимости, и, рассматривая её, Гарри удивлялся точности деталей. Как вообще можно было это всё успеть за десять дней? Или сколько там прошло, одиннадцать? Дом был «как живой» — верней, как настоящий, разве что кукол в окнах видно не было.

А в правом нижнем углу картины было написано: «Ты обещал!»

— Вы там уже были? — спросил Гарри, в общем-то, заранее зная ответ.

— Был, — ответил Лестрейндж. — И составил план, хотя потом схожу ещё и всё сверю. Совещание сегодня в пять в отделе. Хотите присоединиться к допросам? — спросил он, и Гарри очень удивился. До сих пор Лестрейндж ему таких вопросов не задавал.

— Да, сэр, — видимо, удивление в его голосе было очевидным, потому что Лестрейндж усмехнулся и махнул ему рукой, предлагая следовать за ним.

Они вошли в допросную, где уже сидел крупный, если не сказать полный, блондин средних лет, чем-то напомнивший Гарри Дадли. От него остро разило потом, и его круглое красное лицо блестело от него, а на лбу и верхней губе собрались капли.

— Арчибальд Лилак? — спросил Лестрейндж, запуская Прытко пишущее перо. — Старший аврор Радольфус Лестрейндж, стажёр Гарри Поттер. Шестое августа…

— Ух ты, — сказал Лилак, уставившись на Гарри. — Тот самый Поттер?

— …шестое августа две тысячи второго года, десять часов одиннадцать минут, — проигнорировав его слова, сказал Лестрейндж. — Мистер Лилак, вы подозреваетесь в том, что шестнадцатого октября одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года сообщили Комиссии по учёту маггловских выродков о местонахождении магглорождённого волшебника Александра Батчелора, что привело к его задержанию. Вы знакомы с мистером Батчелором?

— Хм. Да нет, — Лилак нахмурился и громко шмыгнул носом, а затем стёр толстыми красными пальцами пот со лба. — Нет, не знаю такого.

— Где вы были шестнадцатого октября одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года? — невозмутимо поинтересовался Лестрейндж. — Это был четверг, если вам это поможет.

— Нет, ребят, ну вы серьёзно? — Лилак посмотрел на них с некоторым недоверием. — Вы сами-то помните, где были этого шестнадцатого октября в четверг?

— Я был на работе, — ответил Лестрейндж, и Лилак громко фыркнул:

— А я был тогда на своей ферме!

— Кто может это подтвердить?

— Так коровы, — Лилак снова громко фыркнул, и Гарри увидел, как капельки пота упали на стол. Лилак тоже их увидел, полез в карман, достал платок, стёр их, а затем им же вытер и своё лицо. — Весь десяток! Хотя нет, — добавил он глубокомысленно. — Дженни ж новенькая. Но остальные точно могут!

— Есть ли кто-нибудь разумный, кто мог бы это подтвердить? — спросил Лестрейндж, и Гарри подумал, что со стороны Лилака так врать просто глупо.

— Они поумнее многих, — хохотнул Лилак. — Слушайте, ребят, ну правда я не знаю этого Батчелора, — он шумно и глубоко вздохнул. — И никому я ничего не сообщал. Да у меня коровы там с вечера не доены!

— Вы учились в Хогвартсе на факультете Хаффлпафф с тысяча девятьсот семьдесят четвёртого по тысяча восемьдесят первый год? — казалось, Лестрейндж вообще не слышит не относящиеся к делу реплики. Вернее, те, что не являются ответами на его вопросы.

— Ну учился, и чего? — Лилак озадаченно сдвинул белёсые брови.

— В таком случае мне представляется довольно маловероятным, что вы не знакомы с мистером Батчелором, — пояснил Лестрейндж. — Потому что он учился на Хаффлпаффе же всего лишь годом младше.

— А вы вот будто помните всех мелких, с кем учились, — шумно возмутился Лилак. — Я старших многих помню, а эту мелкоту… ну извините, — он развёл руками и провёл платком по лбу и шее. — Может, колдофото есть?

— Есть, — Лестрейндж открыл лежащую перед ним папку и положил маленькую колдографию из дела перед Лилаком.

— А, ну да, — сказал тот почти сразу. — Был такой там, вроде… слушайте, да мне откуда знать-то, магглорожденный он или кто! Был бы он Лестрейндж какой, — он фыркнул, — я б запомнил. А тут мало Батчелор. Да мало ли!

— Вы готовы подтвердить ваши показания под веритасерумом? — осведомился Лестрейндж, и Лилак, вновь громко фыркнув и разбрызгав капли пота по столу, воскликнул:

— Да хоть под амортенцией! Ребят, серьёзно, у меня коровы сутки уже не доены. У них вымя разорвёт! Давайте уже сюда ваш этот!

— Подпишите согласие, — Лестрейндж извлёк из папки лист пергамента и, быстро его заполнив, положил перед Лилаком, и тот подмахнул его, не глядя. — Поттер, — обернулся он к Гарри, — у меня на столе стоят флакон и стопка стаканов. Принесите нам один — и зелье.

Процедуру использования веритасерума Гарри знал, как говорится, назубок, причём занятия в академии включали в себя и проверку действия зелья на себе. Да, сопротивляться ему можно, но при внимательном наблюдении это чаще всего можно увидеть — не всегда, конечно, поэтому показания, данные под Веритасерумом, неопровержимой и решающей уликой не являются, но всё же…

Лилак залпом выпил воду — Лестрейндж, впрочем, налил в стакан немного, едва четверть — и спросил:

— Ну и чего теперь со мною должно быть? Когда оно подействует?

— Мистер Лилок, вы знакомы с мистером Батчелором? — спросил Лестрейндж.

— Ну колдофото да, знакомое… но я его не помню, ну, почти! — воскликнул тот. — Так, вспоминаю — да, ну бегал… сидел в гостиной, да, лицо знакомое, но правда, я понятия не знал, что он магглорождённый!

— Вы сообщали Комиссии по учёту маггловских выродков о его местонахождении? — продолжил допрос Лестрейндж.

— Да нет же, ну! — он даже ударил себя ладонью в грудь с размаха. Капли пота вновь упали на стол, Лилак его вытер, а потом обтёр платком лицо и шею. — Я даже и не знал! Извините, — он покосился на то место на столе, куда упали капли. — Я всегда потею, когда нервничаю. Как свинья, — он хохотнул и сам, похоже, понял неуместность шутки.

— А если бы вы знали, — невозмутимо поинтересовался Лестрейндж, — вы бы сообщили?

— Да на кой? — воскликнул Лилак. — С чего вы докопались-то? Зачем мне? Ну вот за-чем?

— Вознаграждение? — предположил Лестрейндж, и на лице Лилака отразилось искреннее изумление:

— А что, за это ещё и платили?

— Да, информаторам выплачивали премию, — кивнул Лестрейндж.

— Да не, я всё равно б не стал, — Лилак помотал головой. — Это как трубку уронить в дерьмо, почистить и потом курить. Тьфу, — он сплюнул, и плевок шлёпнулся на пол.

— Не всех бы это смутило, — заметил Лестрейндж, и Лилак хохотнул:

— Ну, вам видней. Так что, отпустите меня? Ребят, ну правда, нельзя коров так долго не доить!

— Нельзя, — подумав, согласился Лестрейндж. — Так знали вы о том, что мистер Батчелор магглорождённый?

— Не знал я! — воскликнул Лилак, нервно вытирая платком верхнюю губу и шею. — А вы всё про всех в школе знали, да? Ну серьёзно, отпустите хоть их подоить! Их же лечить потом, вы даже не представляете!

— Допрос закончен в десять тридцать две. Вас проводят в камеру…

— Да что ж такое, а?! — буквально возопил Лилак, вскакивая, стул с грохотом упал, но Лестрейндж даже не вздрогнул. — Вы издеваетесь тут все! Мне коров надо подоить, понятно? — он пальцами стёр пот со лба.

— Да, я понял, — Лестрейндж встал. — Подумаю, что можно сделать, а сейчас вы возвращаетесь в камеру. Нам ведь не придётся принуждать вас к этому? — осведомился он, и Лилак, грязно выругавшись, хмуро пошёл к двери.

Когда они отвели его в камеру, Лестрейндж, отведя Гарри в сторону, спросил:

— Что вы думаете? Виновен или нет?

— Не знаю, — Гарри чувствовал себя совсем запутавшимся. — Мне кажется, что нет, — добавил он очень осторожно. — Он же и под веритасемумом…

— Я тоже не знаю, — согласился с ним Лестрейндж. — Да, всё выглядит довольно достоверно… но я видел всякое. Не знаю, — повторил он. — Но коров доить и вправду нужно. Сходите к Робардсу и согласуйте с ним домашний арест мистера Лилака. Заодно будет вам практика.

Гарри ещё не разу не осуществлял домашнего ареста, хотя процедуру, конечно, знал. Но одно дело теория, и совсем другое — практика. Первым делом Лестрейндж надел на Лилака наручники — невидимые и не связывающие руки, но это и не требовалось: теперь весь их отдел, а по ночам дежурный, будут знать, какие заклинания творит подозреваемый. Затем они втроём аппарировали к Лилаку на ферму, и Гарри впервые после выпуска из академии устанавливал антиаппарационный купол, а после и сигнальные чары по периметру. Лилак же буквально кинулся к своим коровам, и к действиям аврора никакого интереса не проявлял.

— Все доносчики проходили через Амбридж, — сказал Лестрейндж, когда они вернулись в Аврорат. — Но нужно помнить о существовании оборотного зелья.

— И как тогда быть? — спросил Гарри, которому совсем не нравился Лилак, но это же ведь не причина просто взять и посадить его!

— Думайте, — ответил Лестрейндж, и они отправились на следующий допрос.

И в коридорчике, ведущем к камерам предварительного заключения, столкнулись с Флэк, бросившей Лестрейнджу:

— Я слышала, что при Пие здесь было так же тесно!

Она пошла дальше, а Гарри почувствовал себя неловко. Лестрейндж же её, казалось, не услышал — и они продолжили работу. Допросов предстояло много…

Как ни странно, большинство подозреваемых признавались сразу. По-разному: кто-то плакал, кто-то упирал на то, что не только не сделал ничего противозаконного, а, напротив, исполнял закон, предписывавший сообщать о магглорождённых, кто-то ссылался на то, что поверил в кражу магии и искренне был возмущён или напуган… и чем дальше, тем меньше Гарри понимал, что думает. Потому что они тоже были правы: был такой закон, и в утверждение о краже магии тоже вполне можно было, наверное, поверить. И закон ведь обратной силы не имеет! Это Гарри знал, но, с другой стороны, если абсолютно придерживаться этой максимы, то всех Пожирателей нужно отпускать: в девяносто седьмом они все были оправданы за старые деяния, а потом законов не нарушили. И даже в штурме школы их нельзя винить: там был сам министр. Правда, был он под Империо, но тогда можно осудить, наверное, только того, кто его держал под ним… нет, так можно невесть до чего додуматься. И это неправильно! Кстати, нужно будет выяснить, как были юридически оформлены все те аресты в мае девяносто восьмого. Как-то он до сих пор не задавался этим вопросом…

У Гарри просто пухла голова от этих мыслей, и когда Лестрейндж после очередного допроса сказал:

— Без пяти пять. Остановимся на совещание, — Гарри был почти счастлив.

На совещании к ним присоединились Робардс и, конечно, Клоггс, которую чрезвычайно заинтересовала нарисованная Рабастаном Лестрейнджем картина. Настолько, что Гарри был уверен: она не вошла туда прямо на совещании только потому, что уже побывала там.

Основным вопросом обсуждения была кандидатура того — или тех, — кто войдёт в дом. Лестрейндж настаивал на том, что это должен быть он, и что он пойдёт один.

— Никто не может точно знать, насколько точна эта картина, — сказал Лестрейндж. — Никто не может быть уверен в том, что это не ловушка. И я полагаю справедливым, что в этом случае попасться должен я.

— Я считаю, пойти должен наш сотрудник, — хмуро возразила Клоггс. — Мы уступаем, потому что это ваша операция, но я должна отметить наше несогласие. При всём уважение к вашему профессионализму, мистер Лестрейндж, Отдел тайн считает, что наши сотрудники лучше подготовлены к подобному.

— Я был бы признателен, если бы они поделились своим опытом, — ответил тот вполне любезно.

— Вы утверждаете, что у Отдела тайн есть опыт освобождения жертв из таких домов? — вежливо осведомился Робардс, и Гарри удержал усмешку. Ответ Клоггс был очевиден: если б такой опыт был, Отдел тайн бы давно решил проблему сам. Ну или сразу заявил бы, что им только плана не хватает, а что делать дальше, они знают.

— Нет, — не слишком охотно признала Клоггс.

— В таком случае аргументы Лестрейнджа мне представляются достаточно весомыми, — ответил Робардс. — Но Аврорат будет признателен Отделу тайн за консультации.

— Мы будем рады предоставить их вам завтра в десять утра, — сказала Клоггс. — Мистер Лестрейндж, мистер Робардс, мы всё подготовим.

Затем разговор перекинулся на организацию оцепления и на те меры, что стоило принять на случай, если дом обрушится. Что Отдел тайн считал очень вероятным в случае, если Лестрейнджу удастся выбраться оттуда.

Когда Клоггс ушла, обстановка в Отделе сразу стала куда менее формальной.

— Ты подозреваешь, что твой брат устроил тебе ловушку? — спросил Робардс Лестрейнджа.

— Я рассматриваю эту версию, — ответил тот. — Но, честно говоря, не думаю, что это так. Я бы удивился. Хотя исключать этого нельзя.

— Я тоже так считаю, — кивнул Робардс. — Но эта операция сама по себе опасна.

— Ну, у нас ещё в запасе почти три месяца, — пожал плечами Лестрейндж. — И я буду — если что-то пойдёт не так — только восемнадцатой жертвой. У вас останется ещё достаточно попыток, а я посижу куклой на окошке. А если меня вытащат потом, но не расколдуют, обещай, что посадишь меня тут и будешь стирать пыль, — он улыбнулся. — Вдруг на самом деле куклы всё видят и слышат, просто сказать не могут?

— Договорились, — ответил Робардс, и все несколько нервно рассмеялись.

— Послушаем, что завтра нам расскажут наши серые друзья, — Лестрейндж поднялся. — А пока у нас там в предвариловке полно народу — предлагаю всем вернуться к работе. А то сроки поджимают.

— Есть, сэр! — шутливо отсалютовал ему Праудфут.

— Поттер, — Лестрейндж подозвал Гарри и сказал ему негромко: — У нас немного времени: завтра у меня полдня уйдёт на подготовку. Я предлагаю вечером всё же допросить Амбридж. Тем более что общая картина у нас есть. На самом деле нам не так уж нужны её показания для выдвижения обвинения, но без них дело открывать нельзя.

— Они ведь в самом деле исполняли существующий закон, — негромко проговорил Гарри.

— К счастью, право у нас прецедентное, — жёстко сказал Лестрейндж, — и это открывает определённый простор для манёвра. Иначе никаких арестов после войны вообще не было бы: ни егеря, ни Пожиратели закон не нарушали, а приказ штурмовать школу так и вовсе был санкционирован министром. У вас не возникает вопросов по поводу справедливости наказания тех, кто штурмовал Хогвартс? — спросил он, и это явно был не риторический вопрос.

— Нет, — негромко сказал Гарри.

— Вот вам и ответ, — резюмировал Лестрейндж. — Я не буду говорить вам «не жалейте их», на мой взгляд, многие из них заслуживают жалости. Я скажу другое: не все их жертвы просто «посидели в Азкабане». Некоторые умерли там или погибли при аресте. Некоторые покончили с собой. Я знаю минимум одну мать, покончившую с собой вместе с младенцем. И просто задайте себе вопрос, сколько было случаев изнасилования при задержаниях — о некоторых я знаю, но, уверен, что далеко не о всех. Некоторые потом потеряли семьи: далеко не каждый брак выдерживает такие испытания. Некоторые до сих пор так и не пришли в себя до конца. Визенгамот не будет слишком суров к обвиняемым, в этом можете быть вполне уверены. Я бы поставил на то, что большинство вообще получит штраф, и главным наказанием для них станет публикация в «Пророке». Если станет. Идёмте, — позвал Лестрейндж. — Пора работать.

К допросу Долорес Амбридж Гарри приступил в восьмом часу вечера. Лестрейндж остался наблюдать за допросом снаружи, через сделанную прозрачной стену, а Гарри вошёл в допросную и сел за обитый железом стол напротив женщины, в которой мало что теперь выдавало ту, что всего три года назад так легко играла судьбами людей. Сейчас она выглядела жалко и казалась почти старухой в своей полосатой робе, с грязными волосами, свисающими вокруг лица жалкими пегими сосульками.

— Стажёр Гарри Поттер, — представился Гарри. — Британский Аврорат. Шестое августа две тысячи второго года, девятнадцать часов восемь минут. Заключённая номер ОИ шестьсот восемь, Долорес Амбридж, — он положил на стол пергамент и запустил Прытко пишущее перо вести протокол. — Вас вызвали для дачи показаний по расследованию деятельности Комиссии по учёту маггловских выродков. Вы готовы отвечать на вопросы Аврората?

— Я всего лишь исполняла закон, — сказала Амбридж. — И делала это хорошо, — добавила она довольно и бросила быстрый взгляд на стену. На плакат.

— Поэтому вы здесь, — ответил Гарри. Он чувствовал себя собранным и спокойным, только шрам на тыльной стороне левой руки чесался с каждым мигом всё сильнее.

— Я не буду с вами разговаривать, Гарри Поттер, — заявила вдруг она и упрямо поджала губы.

Не то чтобы Гарри этого не ожидал, но он надеялся… нет — был уверен, что сумеет преодолеть её сопротивление. Но он ошибся: она просто молчала, изредка, и даже не особенно впопад, твердя одно и то же: «Я не буду с вами разговаривать». И всё.

Но ему нужно было добиться её согласия на получение воспоминаний! Не всех, но вот на того же Лилака им необходимо было посмотреть её глазами. И сравнить с тем, кто находился сейчас под домашним арестом.

— Оборотное зелье — это проблема, — говорил Гарри Лестрейндж, когда они обсуждали план допроса. — Но проблема, чаще всего, решаемая. Неподготовленному человеку совсем непросто изобразить другого, важно только знать, куда смотреть. Внешность подменить можно, но останутся мимика, жесты, походка, манера речи… иногда даже акцент. Так что всё, что нам нужно, увидеть воспоминания Амбридж. Для некоторых из обвиняемых это может оказаться единственным шансом на оправдание, а для нас — отыскать настоящих виновных.

Гарри понимал это, но добиться ничего не сумел. У него фактически не было никаких рычагов воздействия — что он мог у неё отобрать? Чем грозить? Что пообещать? В конце концов он признал своё поражение, ушёл из допросной и сказал наблюдавшему за ними Лестрейнджу:

— Я не справился. Сэр.

— Это нормально, вы учитесь, — ответил тот. — Попробую что-нибудь сделать, а вы пока посмотрите.

Он вошёл в допросную и, вновь запустив Прытко Пишущее перо, представился по всей форме:

— Радольфус Лестрейндж, британский Аврорат. Шестое августа две тысячи второго года, девятнадцать часов пятьдесят три минуты. Заключённая номер ОИ шестьсот восемь, Долорес Амбридж, вас вызвали для дачи показаний по расследованию деятельности Комиссии по учёту маггловских выродков. Вы готовы отвечать на вопросы Аврората?

— Я сказала: я не буду с вами разговаривать! — ответила она, очень зло на него посмотрев.

— Нам не это нужно, — возразил Лестрейндж. — Нам нужны ваши воспоминания.

— Ничего я вам не дам, — она сощурилась и повторила: — Ничего.

— А ведь в Азкабан попадают не только люди, — как-то задумчиво проговорил Лестрейндж. — Там есть камеры и для других представителей разумного вида. Вы знали?

— Что? — переспросила она, и Гарри понял, что будет дальше. Ему стало противно, да, он понимал, что Лестрейндж такого не сделает… но очень хотел бы знать, потому ли, что ему этого не позволит закон, или потому что просто не стал бы? Сам?

— В Азкабане, — Лестрейндж словно бы читал лекцию, — существуют камеры не только для волшебников. Оборотней мы не берём: они проходят как люди, и камеры получают такие же. Но порой приходится отправлять туда, например, гоблинов. Или карг. Вы удивитесь, возможно, но они проходят не как люди, а как волшебные существа. До сих пор. Или вот кентавры, — протянул он задумчиво и умолк, внимательно и вполне доброжелательно глядя на Амбридж.

Она выдержала буквально несколько секунд и спросила как-то визгливо:

— И что? Зачем вы мне это рассказываете?

— Знаете, я думаю, нынешний комендант долго не продержится на своём посту, — доверительно проговорил Лестрейндж. — Вы не представляете, сколько у него уже замечаний и выговоров. Однажды он даже отправил волшебника в камеру к гоблинам! Вы же знаете, что одиночные камеры положены только пожизненно осуждённым. К счастью, за ту неделю, что он провёл там, с ним ничего не случилось, но я подумать боюсь, что могло бы произойти, будь он, например, женщиной. Или попади, избави Мерлин, к кентаврам. Чудовищная невнимательность.

Он снова умолк, осуждающе покачивая головой.

— Вы мне угрожаете? — воскликнула Амбридж.

— Что вы, — возразил он с некоторым недоумением. — Я делюсь с вами нашими проблемами… вы ведь столько проработали в Министерстве, что должны знать, как сложно заставить людей хорошо исполнять свои обязанности. А он знает, как непросто отыскать человека на его место, и пользуется ситуацией, — Лестрейндж осуждающе покачал головой.

— Вы этого не сделаете! — она подалась вперёд.

— О чём вы? — удивлённо спросил он. — Я вообще не имею отношения к этому безобразию, слава Мерлину. И всё надеюсь, что у коменданта проснётся, наконец, совесть. Конечно, я мог бы проводить вас и лично убедиться, что всё в порядке, — добавил Лестрейндж, — если мы с вами договоримся. В противном случае у меня просто не будет на это времени — сроки… ну, вы понимаете. Инструкции с каждом годом становятся лишь сложнее.

— Вы этого не сделаете, — буквально прошипела она.

— Нет, конечно, — убеждённо подтвердил он. — Я просто не смогу проводить вас, если вы не начнёте сотрудничать. И даже не смогу отправить с вами стажёра: у нас десятки подозреваемых. Я не помню, когда в последний раз ел.

— Подонок, — выплюнула она. — Негодяй, недостойный носить свою фамилию!

— Возможно, — пожал плечами Лестрейндж и сказал уже жёстко: — Амбридж, мне нужны ваши воспоминания о тех, кто сообщал вам о местонахождении магглорождённых. Я знаю, что вы лично встречались с каждым, и мне нужно это увидеть. Я понимаю, что это небыстрый процесс, людей много, воспоминаний тоже. Возможно, это растянется на неделю, — предположил он, вновь смягчая свой тон. — Которую вам — если вы согласитесь — придётся провести здесь. И, кстати, — он понизил голос и подался к ней, — здесь есть душ. Если желаете. И я бы угостил вас, например, чашкой какао… не здесь, конечно, — он огляделся, — в допросную нельзя проносить еду. А вот в комнату, где будут работать легилименты, можно…

Он умолк. Молчала и она, а потом Лестрейндж встал и сказал:

— Подумайте. Я вернусь, и вы дадите ответ, после чего вернётесь или в нынешнюю камеру, или в Азкабан, карета вас ждёт. Допрос прерван в двадцать часов шесть минут.

Лестрейндж вышел из допросной и, увидев лицо Гарри, чуть сощурился и спросил:

— Не понравилось?

— Это подло, — хмуро сказал Гарри. — И незаконно.

— Да. И нет, — ответил Лестрейндж. — Подло, но совершенно законно. Я не нарушил закон ни единым словом.

— Ну да, — не сдержался Гарри.

— Вам ещё предстоит найти собственные методы, в том числе, и допроса, — сказал Лестрейндж. — Пойдёте практиковаться или вы на сегодня закончили?

— На ком? — Гарри не хотелось никуда идти, но сдаться ему хотелось ещё меньше.

— Выбирайте, кого хотите, — предложил Лестрейндж.

— А она? — Гарри посмотрел на нервно перебирающую край свой робы Амбридж, так и сидящей за допросным столом.

— А ей нужно подумать, — напомнил Лестрейндж. — Не хочу время терять. Кстати, я не могу завтра взять вас на встречу с невыразимцами, — внезапно сменил он тему. — К сожалению, это решать не мне, а они позвали только нас с Робардсом, вас просто не пустят. И воспоминания показать я вам тоже буду не вправе — таковы правила.

— Я понимаю, — с некоторым удивлением сказал Гарри.

— Хорошо, — констатировал Лестрейндж и спросил: — Вы идёте?

— Да, сэр, — сейчас Лестрейндж был Гарри по-настоящему неприятен, но дело есть дело — что он приобретёт, если просто уйдёт домой? Или сядет разбирать очередные бумаги?

Так что он поплёлся за Лестрейнджем, но мыслями сейчас был далеко. Он пытался заставить себя вспомнить ту же Амбридж в школе, с её кровавым пером, но всё равно не мог почувствовать в себе достаточно злости, чтобы оправдать подобный шантаж. Гермиона тогда их спасала — всех, начиная с Сириуса… и она сделала что могла. И вряд ли она предполагала, что именно произойдёт с Амбридж потом. Но Лестрейндж-то это знал! Знал — и ударил в самое стыдное и больное, хотя сам говорил, что её показания не так уж им и нужны.

— Идите за мной, — велел Лестрейндж по окончанию допроса.

Они вернулись в отдел, и Лестрейндж начал отбирать папки с делами, заглядывая в них буквально на секунду. Собрав с десяток, он вручил их Гарри и приказал:

— Читайте. Прочтите от и до. Очень внимательно. Я, видимо, сделал глупость, решив не показывать вам их сразу, а следовало начать именно с них. Читайте, — повторил он и ушёл.

Гарри сел за свой стол и открыл первую папку. Александра Мюррей. Пятнадцать лет… Странно, Гарри её совсем не помнил — хотя… вот — она училась на Хаффлпаффе, на два года младше его. Конечно, не помнил… Она казалась совсем ребёнком на колдофото, с копной густых вьющихся тяжёлых волос и симпатичным круглым лицом, на котором ясно виднелись кровоподтёки. И губы были разбиты… Гарри прочитал её анкету, пропустил стандартное постановление об аресте и взялся за протокол задержания. И чем дальше читал сухие печатные строки, тем сильнее рос холод у него внутри. Доставили её егеря — и не оборотни, нет, просто егеря… и «...задержанная пыталась склонить их отпустить её в обмен на сексуальные услуги», которыми те, как Гарри понял… воспользовались. А потом сдали её, разумеется, и он ни секунды не верил в эту дикую формулировку. Кому и что она могла предлагать?! «…на теле задержанной имеются кровоподтёки в районе запястий и лодыжек, похожие на следы связывания… безусловно, свидетельствует о порочной склонности задержанной к...»

Гарри сглотнул подступившую к горлу тошноту и отвернулся. Читать это было невыносимо, а уж представлять… Но он заставил себя вернуться и дочитать до конца. Она выжила, вышла из Азкабана — и… и всё. Больше о ней он не знал ничего, кроме имени выдавшей её женщины. Или… может… девушки? А ведь она тут, подумал Гарри. Там, в предвариловке…

Гарри открыл второе дело. Виктор Карст, пятьдесят четыре года. Его избили и отрезали правую кисть — как вору. Да, из Азкабана он вышел, но это уже не восстановить. Конечно, есть волшебные протезы, но…

Ещё одно изнасилование… и ещё… Гейл Шедоу, тридцать четыре года. Здесь было совсем жутко: четверо здоровых мужчин глумились над ней всю ночь, и не просто насиловали — они выжгли на её лбу «воровка», и Гарри смотрел на колдофото, на котором отчётливо читалась эта надпись, и внутри у него закипала ярость. Они сломали её волшебную палочку и затолкали обломки в… Гарри вновь затошнило, и он отшвырнул от себя папку, а потом взял снова и нашёл имя выдавшей… да — снова женщины.

Впрочем, мужчины сдавали знакомых ничуть не реже.

— Прочитали? — голос Лестрейнджа в тихой комнате прозвучал оглушающе. Гарри поднял на него красные глаза, и тот сказал: — В том, что произошло с этими людьми, виноваты те, кто их выдал. Те, кто их отыскал и арестовал. Те, кто придумал саму идею украденной магии. И Долорес Амбридж. Если вы хотите стать аврором, — продолжал он, не дав Гарри ответить, — вам придётся научиться играть не только по своим правилам. И далеко не всегда делать это исключительно честно. Иначе вам путь в ДМП: идите туда, там так можно. Здесь не выйдет. Да, мы не должны преступать закон, но внутри него у нас довольно свободы. А теперь скажите: вы по-прежнему полагаете, что я был недопустимо несправедлив с ней?

— Могу я спросить? — глухо проговорил Гарри. Лестрейндж кивнул, и Гарри спросил: — Вы бы сделали это, сэр? Если бы она отказалась отвечать?

— Она пока и не согласилась, — ответил Лестрейндж. — Пойдёте смотреть окончание допроса?

Они вышли из кабинета, и Гарри всё же спросил:

— Те люди ведь тоже задержаны? Из тех дел, что вы мне сейчас дали?

— Безусловно, — ответил Лестрейндж. — Их сегодня не допрашивали — завтра. Если вернусь, допрошу сам, если нет... полагаю, вам в любом случае позволят посмотреть.

— Вы вернётесь, — убеждённо проговорил Гарри, и услышал в ответ сухой смешок:

— Думаю, вам лучше остаться невидимым зрителем: ваша компания Амбридж злит и нервирует, а нам нужно договориться, а не досадить ей.

Лестрейндж сделал стену прозрачной и вошёл в допросную, а Гарри остался снаружи, даже не наколдовав себе стул. Не смог бы сейчас сидеть — он и стоял-то с трудом, нервное напряжение требовало выхода, и Гарри ходил по коридору туда-сюда, слушая и глядя на немолодую и словно бы сдувшуюся, как уже неновый воздушный шарик, женщину с грязными серыми волосами. И не мог отделаться от мысли, что ведь она полукровка. Её мать и брат — магглы… откуда в ней подобная ненависть? Что произошло между ней и матерью? Или братом? Или дело вообще не в этом?

— Старший аврор Радольфус Лестрейндж. Допрос продолжен шестого августа две тысячи второго года в двадцать два часа пятнадцать минут. Итак, что вы решили? — спросил он, останавливаясь возле стола напротив Амбридж и опираясь на него ладонями. Он так и не сел, и теперь возвышался над ней, и Амбридж это явно не нравилось. — Долорес Амбридж, даёте ли вы согласие на использование ваших воспоминаний?

— Да, даю, — сказала она устало. — Но я требую взамен кое-что.

— Я вас слушаю, — Лестрейндж отодвинул стул и сел, и Гарри подумал, что этот дешёвый приём действительно работает. Он наблюдал это далеко не в первый раз и каждый раз удивлялся.

— Я хочу другую камеру! — быстро проговорила она. — Сухую и тёплую. И нормальную еду. И возможность гулять во дворе один час в день.

— Это обсуждаемо, — сказал Лестрейндж. — Но такие решения принимаю не я. Полагаю, Главный аврор Гавейн Робардс будет более сговорчив, если вы начнёте давать показания.

— Я устала! — воскликнула она.

— Завтра, — кивнул он. — Сегодня легилиментов уже нет на месте. Подпишите согласие, и вас проводят в камеру. Завтра утром с вами начнут работать.

Он придвинул к ней перо и пергамент, и Амбридж поставила свою подпись.

— Я пришлю за вами дежурного, — сказал Лестрейндж. — Допрос закончен в двадцать два часа двадцать четыре минуты.

Он забрал бумаги и вышел, и сказал Гарри, возвращая стене прежний вид:

— Идите домой — спать. Выспитесь и приходите как сможете, меня всё равно не будет минимум до полудня. А может, и больше… полагаю, вам никто не откажет в возможности присоединиться к допросам.

— Сэр? — спросил Гарри, и Лестрейндж с неожиданной усталостью не сдержался:

— Это срочно?

— Короткий вопрос, сэр, — тот кивнул, и Гарри спросил: — Она и правда получит то, что требует? Прогулки, камеру?

— Вопрос формулировок, Поттер, — ответил Лестрейндж. — Идите спать или в отдел, если желаете, но ваша встреча с Амбридж сейчас будет лишней. Это можно устроить, но после того, как мы получим её воспоминания. Доброй ночи, — он проводил Гарри до выхода из ведущего к допросным коридора и ушёл.

Лестрейнджа на следующий день Гарри увидел лишь вечером. Весь день он провёл вместе с Праудфутом, продолжавшим вести допросы, и увидел наконец тех, дела чьих жертв не давали ему спать всю ночь. Александру Мюррей выдала бабушка её одноклассницы: родители спрятали её, а бабушка выдала… сама пришла и сообщила, что у них в доме «прячется воровка». Одноклассница Александры была в это время в школе, а вот родители тоже оказались в Азкабане. К счастью, и они, и Александра вышли оттуда, но Гарри даже думать было тошно о том, как теперь они должны были жить — та семья. Зачем? Он смотрел на очень хорошо выглядящую леди, чей внешний вид не слишком испортила даже ночь в камере, слушал её ответы и пытался поставить себя на её место.

— Не уверена, что вы понимаете, — говорила она Праудфуту. — Время тогда было страшное. Я должна была защитить хотя бы свою внучку, раз уж моя дочь оказалась такой… неразумной. А зять с ней никогда не спорил, — она поморщилась. — Вы не понимаете, что такое в подобное время быть главой семьи. Они вообще не думали о том, что будет с их дочерью и со мной, если всё выяснится, я должна была позаботиться об этом. Просто должна.

Раскаивалась ли она или просто держалась за свою правоту из последних сил, Гарри не знал — да и имело ли это значение для Александры?

Карста выдал сосед, задолжавший ему полторы сотни галлеонов — и тут с мотивацией всё было предельно просто. Сейчас он, правда, выглядел напуганным и жалким, но никакого сочувствия Гарри к нему не испытывал. Если он ещё даже мог как-то понять ту даму, что выдала Мюррей, то продажа человека за полторы сотни вызывала в нём лишь гадливость.

Гейл Шедоу выдала знакомая. Просто знакомая, которая решила подзаработать. Они не были соседями и не учились вместе, просто встречались иногда в одной книжной лавке и болтали. Шедоу была для неё почти что чужой — так почему бы и нет?

Мужчина, выдавший знакомого просто потому что боялся, что это сделают другие знакомые, а его обвинят в умолчании… Женщина, выдавшая подругу, что лет десять назад увела у неё то ли жениха, то ли мужа… Мужчина, тоже решивший подзаработать… Мужчина, выдавший когда-то бросившую его женщину…

Мужчины и женщины, поверившие в саму идею… Их Гарри, пожалуй, было жаль, но…

Гарри с Праудфутом прервались на обед, а затем продолжили, но в пять часов тот, закончив очередной допрос, заявил:

— Засим всё. По домам до десяти вечера. В десять собираемся здесь, инструктаж — и отбываем на место. Очень советую пару часов поспать, — он похлопал Гарри по плечу.

— Я же не могу просто лечь и уснуть, потому что так нужно, — возразил Гарри.

— Нет? — изумился Праудфут. — Безобразие! Это нужно уметь, — упрекнул он, и Гарри улыбнулся, но, кажется, Праудфут не шутил.

— Конечно, без тренировки сразу не выйдет, но… В общем, ляг поудобнее и закрой глаза. Почувствуй всё своё тело, целиком, и начинай расслаблять его со ступней. Поднимайся постепенно выше, дыши ровно — и научишься так засыпать за пару минут. А сейчас просто полежи с закрытыми глазами, это тоже помогает. И поешь.

Гарри искренне собирался последовать этому совету, но ему удалось только поесть, ну и ещё принять душ. Он даже честно лёг, но долго лежать не смог, и потом просто слонялся по дому, пытаясь успокоиться и настроиться на работу. Хотя что, собственно, от него сейчас зависело? Абсолютно ничего — да, он постоит в оцеплении и сделает то, что ему велят, но от него требуется только быть хорошим инструментом, и ничего больше. А ему хотелось действия! Но он был лишь стажёром, и ему пока даже допросы вести самостоятельно не давали. Хотя нет, напомнил себе Гарри с горечью, почему же — дали. Вот буквально вчера. И он с треском всё провалил! Безусловно, он не хотел бы выиграть так, как Лестрейндж, и искал другие способы, но, в очередной раз придумав какой-то ход, вскоре понимал, что он тоже вряд ли сработал бы. Это злило и вызывало ощущение бессилия, и уж, конечно, никак не располагало ко сну.

А ещё он вспоминал вчерашние и сегодняшние вопросы, и понял, наконец, что не даёт ему покоя: он так и не узнал, что заставило Анжелу Харрис выдать свою соседку. Гарри даже не знал, допросили ли её уже, или она всё ещё ждёт…

На часах было без четверти девять, и, в принципе, можно было уже возвращаться. Нет ничего такого в том, чтобы прийти пораньше и подождать там, в конце концов, бумажной работы у Гарри за эти дни скопилось немало, решил он и, надев форму, отправился в Аврорат.

Там было пусто и тихо — Гарри встретил дежурный и, пропустив его, уткнулся в свой комикс. А Гарри прошёл по полутёмным коридорам и, войдя в отдел, сел за свой стол, включил лампу и принялся разбирать громоздящиеся на его столе самолётики. За этим его и застал Лестрейндж, вместо приветствия поинтересовавшийся:

— Сумели передохнуть?

— Да, сэр, спасибо, — Гарри поднял голову и посмотрел на него. Лестрейндж был без формы и даже мантии — лишь в тёмно-бордовой рубашке, брюках и удобных ботинках, и в целом имел вид вышедшего прогуляться вечером в сад человека, а не готового к сложной операции аврора. Мирность его наряда нарушала разве что портупея с висящей в ножнах палочкой… и висящие на ремне ножны, в которых прятался то ли нож, то ли кинжал.

— Если этой ночью я не вернусь, — буднично сказал Лестрейндж, убирая перегородку между их столами и садясь в своё кресло, — вы поступаете в распоряжение Катберта. Будет специальный приказ, но в остальном для вас ничего не изменится. Если я погибну или если меня так и не смогут извлечь из дома до его исчезновения, вам придётся готовить досрочный отчёт о вашей стажировке у меня, и предупреждаю, у вас возникнет проблема с моей подписью. Потому что, — он улыбнулся, — отчёт стажёра должен быть подписан его руководителем, и инструкция не знает исключений в виде «руководитель превратился в куклу и исчез вместе с артефактом». Если я погибну, будет чуть проще, такая оговорка существует, но вас ждёт долгая писанина. А вот исчезновение куратора не предусмотрено — это дело, конечно, решится, но готовьтесь к большим сложностям. Самым скверным для вас будет вариант, если меня в ходе дальнейших операций извлекут оттуда, но расколдовать не сумеют, и я так и останусь куклой — думаю, Робардсу придётся официально меня увольнять, иначе вы так и зависните с несданным отчётом.

— Я думаю, вы вернётесь, — возразил Гарри.

— Это правильно, — кивнул Лестрейндж. — Так и нужно думать. Но вообще, если у вас есть ко мне какие-нибудь вопросы, самое время их задать.

— Если бы Амбридж отказалась сотрудничать, что бы вы сделали?

Лестрейндж вдруг тихо рассмеялся и ответил:

— Не знаю. Я не рассматривал подобную вероятность. Она ведь согласилась, не так ли? Иногда фамилии работает на вас, иногда против — и вам тоже нужно будет научиться этот фактор учитывать. Больше, чем кому-либо другому.

— Да его все забудут лет через десять, — возразил Гарри, и в глазах Лестрейнджа мелькнуло сочувствие:

— Что вы. Вас не забудут и через пятьдесят, тем более что вы аврор. А уж если станете главным аврором или главой ДМП… — он покачал головой.

— Я, вообще-то, не собирался, — возразил Гарри, и Лестрейндж спросил в ответ:

— Да кто же вас спросит? — а потом опять рассмеялся и вдруг протянул ему яблоко: — Хотите? Это летний сорт, ранний — они слишком сладкие для сидра и кальвадоса, но желе из них выходит удачное. Как и джем.

Даже в полумраке яблоко выглядело бело-золотым, а когда Гарри поднёс его к свету, кожица показалась ему полупрозрачной. Гарри остро захотелось спросить о Лонгботтомах, но он прекрасно понимал, насколько этот вопрос будет неуместен, невежлив и просто странен, и поэтому просто спросил:

— Вы не знаете, Анжелу Харрис уже допрашивали?

— Нет, обычно допрос ведёт тот, кто арестовал, — сказал Лестрейндж. — Впрочем, когда задержанных много, от этого правила отступают, но именно её я оставил за собой, поскольку вы этим делом заинтересовались. Хотите поговорить с ней? Я думаю, мы как раз успеем. Не думаю, что с ней будут сложности.

— Сейчас? — недоверчиво переспросил Гарри.

— Девять десять, — Лестрейндж посмотрел на часы. — Пусть даже одиннадцать. Мы успеем потом ещё кофе выпить. Хотите?

— Хочу, — признал Гарри. Сейчас, рядом с Лестрейнджем он почему-то начал нервничать, хотя тот как раз был вполне спокоен. — Вообще, это нелогично, сэр, — сказал Гарри наконец то, о чём думал на самом деле последние дни. — Жертвовать нужно не старшим аврором, а стажёром.

— Что вы, — мягко возразил Лестрейндж, выходя из комнаты. — Жертвовать нужно наименее ценным. В нашем отделе это я.

— Почему? — Гарри искренне не понимал. — Вы в сто раз опытнее меня, и вам не двести лет, вы ещё…

— Не так, — возразил Лестрейндж. — Вы смотрите одномерно, а это следует делать в комплексе. Давайте разберём и начнём с вас. Вы — Гарри Поттер, и одно это важно. У вас определённо довольно энергии и способностей, и со временем вы можете стать отличным аврором. Вы молоды и, скорее всего, со временем женитесь, и у вас будут дети. Вы, в конце концов, уже однажды пожертвовали собой и спасли всех нас. Жертвовать вами — пустая трата ценного ресурса и просто свинство, учитывая, что вы для всех нас сделали, — он сделал останавливающий жест, не давая Гарри ответить, и продолжил: — Пойдём дальше. Катберт — опытный аврор, он несколько старше меня, но и ему, как вы выразились, не двести лет. У него жена и двое сыновей, пусть и взрослых, и двухлетняя внучка, а ещё два краппа. На его счету сотни спасённых жизней, и он на пике своей формы. Далее. Джон — не менее опытный аврор, которому очень не повезло, потому что он остался во время войны здесь, и хотя его не в чем упрекнуть за всё время службы, на нём стоит клеймо «работал при Пие», и невесть когда сойдёт. Он женат, и у него прекрасный маленький сын. Он не так ярок, как Катберт, но у него один из самых больших процентов раскрываемости. Далее. Роберт — глава отдела, и замены ему, скажем честно, пока просто нет: Джона на этом месте никогда не примут, из Катберта чиновник — как из вас архивариус, то есть это возможно, конечно, но мучительно для всех и не слишком эффективно, Лисанды сейчас нет, но с её манерой говорить всё, что она думает, в глаза, начальник отдела из неё не получится, а ещё у неё муж, две падчерицы, племянники и тяжело больная сестра. Возвращаясь к Роберту: он тоже женат, у него чудесная дочь, и она собирается замуж, а сына должен хорошо знать Чарльз Уизли: драконологи у нас наперечёт, хоть он и работает, в основном, в Латинской Америке. К тому же у всех есть ещё родители, братья и сёстры, дяди, тёти и в целом большие семьи. У вас, кстати, тоже, родные или нет, но они вас любят, и одного близкого человека в войну они уже потеряли. Остаюсь я: у меня нет семьи, моя смерть не принесёт горя никому, кроме эльфов и пары собак, которым, впрочем, найдутся другие хозяева, а ещё я никогда не буду руководителем, и вы сами знаете, почему. Скажите, кто из нас имеет наименьшую ценность? — он остановился и, обернувшись, посмотрел на Гарри, и тот не нашёлся с ответом. — Резюмируя: на данный момент я — наименее ценный сотрудник отдела, следовательно, потенциально жертвовать нужно мной. Не говоря уж о том, что это была моя идея и это мой брат, который уверен, что туда пойду я, и который вполне может готовить ловушку именно мне. И будет нечестно, если в неё попадётся кто-то другой. А теперь, — они свернули в коридор, ведущий к камерам предварительного заключения, — нас ждёт миссис Харрис.

Гарри не успел даже толком обдумать то, что услышал, когда Лестрейндж вывел из камеры Анжелу Харрис и повёл её в допросную. За те сутки, что он провела здесь, Харрис постарела лет, кажется, на пятьдесят, и сейчас выглядела настолько дряхлой старухой, что в какой-то момент Лестрейндж даже взял её под локоть, а в допросной усадил на отодвинутый Гарри стул и спросил:

— Воды?

Она закивала, и он, сотворив стакан, наполнил его из палочки и поставил перед ней — и только после этого запустил Прытко пишущее перо:

— Старший аврор Радольфус Лестрейндж, стажёр Гарри Поттер, британский Аврорат. Шестое августа две тысячи второго года, двадцать один час восемнадцать минут. Допрос Анжелы Харрис, — он сел, Гарри тоже, и Лестрейндж спросил: — Миссис Харрис, знаете ли вы Мэрил Натс?

— Я ждала вас, да, — тускло проговорила она, и её глаза заблестели от слёз. — Я знала, что вы однажды придёте.

— Вы знали Мэрил Натс? — повторил Лестрейндж.

— Мы были подругами, — она тихо всхлипнула. — Ещё со школы… Но потом… Она… у неё всегда всё было лучше, чем у меня, — она покачала головой и стёрла слёзы кончиками пальцев. — Муж… знаете, она вышла замуж за самого красивого мальчика с курса, — она бросила на Лестрейнджа и Гарри жалобный, ищущий взгляд. — Мы все за ним бегали, а он почему-то выбрал её… а ведь она не была красивей меня, никогда! Но Мэрил всегда всем нравилась… И дети — у неё трое, вы знаете? А я… я всегда хотела дочку, всегда, но у меня только двое сыновей! — она вновь посмотрела на Гарри с Лестрейнджем. — Они всегда жили лучше… и дети, и всё, всё… это просто нечестно, — она покачала головой и повторила: — Нечестно! Она просто… украла всё это у меня, — она всхлипнула и на мгновенье сжала кулаки, и снова заплакала и повторила: — Украла…

— Что вы имеете в виду, мэм? — уточнил Лестрейндж довольно дружелюбно.

— Она всегда так хорошо жила! Всегда получала всё, что хотела, — Харрис стёрла слёзы со щёк и глаз и сказала: — Я забыла платок.

— Пожалуйста, — Лестрейндж сотворил белоснежный носовой платок и подал его Харрис. — Вам хотелось её наказать? — понимающе спросил он.

— Наказать! — быстро закивала Харрис. — Когда я услышала про кражу магии, я поняла — вот, вот что она сделала! Она просто украла мою жизнь. Это я должна была жить так! Вы же видели её дом? Да?

— Нет, — ровно ответил Лестрейндж. — Её дом сожгли — в войну.

— О, он был прекрасен! — воскликнула Харрис. — Вы не понимаете… я любила её. Мэрил. Она была моей самой близкой подругой! Но она... Это было невыносимо: смотреть на её жизнь и думать, что если бы не Мэрил, та бы могла быть моей! Я нравилась Брайану, и это могла бы быть моя жизнь, — повторила она.

— Вы были несчастливы в браке? — спросил Лестрейндж.

— У меня был прекрасный муж! — воскликнула она. — Но они жили иначе. Вы не понимаете, — она покачала головой. — Мэрил просто забрала у меня всё. Я… я просто хотела восстановить справедливость! — она снова заплакала и, всхлипывая, принялась утирать глаза.

— Вы сожалеете о том, что тогда сделали? — произнёс Лестрейндж мягко.

— Я давно прокляла тот день! — воскликнула Харрис. — С того самого дня, с той битвы… я знала, что однажды вы придёте за мной, и все всё узнают… и не поймут, — она покачала головой. — Они меня не поймут… а я просто хотела вернуть справедливость, — её голос упал до шёпота. — Знаете, вы, вот вы знаете, как это — четыре года бояться? Каждый день? Как я им это объясню, а? Скажите вы мне? — она сжала платок и почти обвиняюще воззрилась на Гарри с Лестрейнджем. — Клариссе? У неё, между прочим, пять внуков — а у меня только она! Одна… моё золотое солнышко, — её подбородок вновь задрожал, и она снова заплакала. — Золотая моя девочка… что я скажу ей? Как она будет жить с такой бабкой?

— Ей будет непросто, — согласился Лестрейндж, вызвав этим у Харрис приступ рыданий.

— Она не должна страдать, не должна! — быстро проговорила Харрис и вдруг подалась вперёд, протянула руку и схватила Лестрейнджа за пальцы. — Вы ведь можете обвинить меня в чём-то другом? — жадно спросила она. — У вас же есть наверняка такие дела? По которым вы никого не нашли? Я согласна на что угодно, я всё признаю и подпишу! И спокойно умру в Азкабане. Вы ведь можете? Да? Скажите, что можете?

— Я вас понимаю, мэм, — Лестрейндж на мгновенье накрыл её руку своей.

— Вы поможете мне? — она даже приподнялась, и Гарри захотелось крикнуть: «Нет!» — но Лестрейндж сказал:

— Вам придётся сегодня переночевать здесь. Мы завтра поговорим, — он поднялся, их руки разомкнулись, и она тоже торопливо встала. — Допрос закончен в двадцать один час сорок пять минут. Мы проводим вас в камеру, мэм. До завтра.

На сей раз она шла сама, суетливо его благодаря и как будто совершенно не замечая Гарри.

На обратном пути в отдел Лестрейндж спросил:

— Несчастная пожилая леди, не так ли?

— Вы ничего ей не пообещали, — сказал Гарри. У него на душе было муторно и тяжело, и обсуждать ничего с Лестрейнджем совсем не хотелось.

— Конечно, нет, — голос Лестрейнджа звучал снисходительно, а вот выражение его лица Гарри в полутьме не видел. — Но и не разубедил: никому из нас не нужен утром труп в камере. Причём внучке бы жизнь это не облегчило: она всё равно узнала бы, в чём обвиняли её бабку. Но я подозреваю, что та больше переживает о себе, чем о ней. Как вам кажется?

— Да, — Гарри злился. Больше на самого себя: за то, что когда-то пожалел Харрис.

— Люди не те, кем кажутся, — Лестрейндж улыбнулся, и Гарри увидел, что он улыбается. — Но отложим это, потому что сейчас нас с вами, кажется, ждут неприятности, — сказал он, указывая на полоску света из-под двери их отдела.

Первым, что они услышали, было:

— Я тебя высеку, — сказанное встретившим их стоящим посреди кабинета со сложенными на груди руки Робардсом.

— Ты это кому? — поинтересовался Лестрейндж, входя в отдел впереди Гарри.

— Обоим, — Робардс указал на висящие на стене часы. — Я ведь отдал ясный приказ: отдыхать. Дома. Обоим.

— Мы отдыхали, — заверил его Лестрейндж весело. — Но перепутали время и встретились здесь в девять. Сидеть просто так было скучно, и мы немного поработали. Но если хочешь высечь — кто я, чтобы спорить с начальством? — он вопросительно начал вытаскивать конец своего ремня из шлёвки брюк, и все присутствующие встретили это движение дружным хохотом.

— Ладно, после поговорим, — почти пригрозил Робардс. — Ты готов?

— Я могу ходить по этому дому с закрытыми глазами, — ответил Лестрейндж уже серьёзно. — И прочитал о похожих вещах столько, что мог бы вести в Академии спецкурс. Если невыразимцы правы, и картина верна, к часу ночи мы все напьёмся.

— Если всё получится, — с некоторым ехидство возразил Робардс, — в час ночи мы будем разгребать обломки, а потом до утра всё это описывать.

— Хорошо, что завтра четверг, — сказал Лестрейндж. — В пятницу мы предъявим обвинение и уйдём на выходные спокойно, и я жду всех в субботу у себя на обед.

— Ты бы не спешил с этим, — упрекнул его Сэвидж.

— Я ведь сказал «если», — возразил Лестрейндж. — Ну, пора?

Он взял со своего кресла… большой рюкзак, накинул одну из лямок на правое плечо, и они вышли из Министерства и аппарировали на место, где уже кипела работа. Оцепление было выстроено, и невыразимцы возились возле дома, не обращая внимания ни на что вокруг.

— Напоминаю всем: выход вон там, — Робардс указал на проём между третьим и четвёртым окном на втором этаже. — Ступай смело — я тебя подхвачу.

— Даже если нет, не могу сказать, что падение со второго этажа меня слишком пугает, — ответил Лестрейндж, внимательно глядя на стену. — Шею можно сломать, конечно, но ногу куда вероятнее.

— Что ты взял? — Робардс подошёл к нему.

— Всё, что мог, — Лестрейндж продемонстрировал ему последовательно волшебную палочку, кинжал и… извлечённый их рюкзака молоток. — Грубо рушить стену нельзя, — сказал он, — но если придётся, то для чар мне довольно палочки, а вручную я её даже кувалдой не пробью, так что брать её не стал. Или надо, думаешь?

— Да какая кувалда, — отмахнулся Робардс.

— Пойду я пройдусь, — сказал Лестрейндж. — Дом должен меня почувствовать… среди прочих. И выделить. Давай, — он начал расстёгивать рубашку, но в этот момент рядом с ними буквально из ниоткуда возникла Клоггс и резко сказала:

— Нет. Похоже, есть ещё одно условие.

— Хорошо, что это выяснилось сейчас, когда у нас есть ещё целых два часа, — сказал Лестрейндж с иронией.

— Похоже, — Клоггс не обратила на его тон никакого внимания, — это должен сделать ваш враг. По крайней мере тот, кто вас сильно не любит.

— Вообще, это не проблема, — ещё более иронично ответил Лестрейндж, — пол-Азкабана счастливы бы были. Но в данный момент я даже не знаю, кого бы позвать на эту роль. Если бы вы предупредили немного заранее…

— Тогда это не имеет смысла, — отрезала она. — Думайте, Лестрейндж, думайте, в конце концов, вы не самый популярный человек в Британии!

— Безусловно, — согласился он, — но я даже не знаю, к кому можно вот так внезапно явиться домой на ночь глядя и попросить о подобной помощи, — он откровенно иронизировал, а вот окружающие его настроение явно не разделяли.

— Хотите список? — предложила Клоггс, но он отказался:

— Благодарю, но не стоит. Я подумаю сейчас… и непременно позову вас, если не справлюсь.

— Не делайте глупостей, — велела она и ушла к дому.

— Ну, в крайнем случае, у нас всегда есть Флэк, — пошутил Лестрейндж, когда она отошла достаточно далеко.

— Она вовсе не враг тебе, — возразил Робардс.

— Я шучу, — Лестрейндж задумался ненадолго, а затем проговорил удивлённо: — Забавно: я точно знаю, что половина Британии терпеть меня не может, но сейчас не могу никого назвать. В принципе, можно заявиться куда-нибудь в Лютный…

Они с Робардсом и Сэвиджем рассмеялись.

— Шутки шутками, — осадил их Праудфут, — но раз Клоггс говорит — значит, нужно.

— А я, кажется, знаю, — вдруг сказал Лестрейндж, почему-то глядя на Гарри. — По крайней мере, это единственный приличный человек, который точно относится ко мне плохо, и кто наверняка не откажет тебе, Гавейн, чьё имя мне сейчас приходит в голову. И кому наверняка не придётся долго всё объяснять. Мы же не можем явиться, к примеру, к Розье — хотя эффект был бы сильный.

— Боюсь, даже слишком, — буркнул Робардс. — Так кто?

— Артур Уизли, — ответил Лестрейндж, и Гарри понял, что совсем не удивлён. — Ты же не сомневаешься в его отношении ко мне? И в порядочности? И в том, что он умеет не задавать лишних вопросов?

— Ну да, — тяжело вздохнул Робардс. — Пожалуй, — он оглянулся на невыразимцев и решил: — Идём.

— Может быть, мне пойти с вами? Сэр, — решился предложить Гарри, но Робардс неожиданно резко сказал:

— Нет. Ждите здесь, — и они с Лестрейнджем оба аппарировали.

Гарри понимал, почему его не взяли с собой, и даже ценил желание защитить его, но сейчас ему от этого было очень досадно. Конечно, Робардс прекрасно справится без него — Артур всегда отзывался о нём с уважением, — но…

Они вернулись совсем скоро — кажется, прошло минут десять, если не меньше, — и оба выглядели довольными.

— Пойду я погуляю вокруг, — сказал Лестрейндж. — Увидимся, — он оглядел их всех, кивнул и неторопливо двинулся к дому.

— Нам ближе подходить нельзя, — сказал Робардс, и указал на слабо светящуюся на траве линию. — По крайней мере, до тех пор, пока он не выйдет. Когда это случится — готовьте щитовые чары.

— Да всё будет нормально, — сказал Сэвидж.

— Конечно, будет, — ответил Робардс, и они оба уставились на дом.

Время тянулось ужасно медленно. Минут через сорок Лестрейндж вернулся, и Гарри заметил, что его ботинки и даже край брюк мокрые от росы.

— Такое интересное чувство, — сказал Лестрейндж, отвечая на невысказанный вопрос. — Ужасно любопытно, что там внутри. И кажется, что всё пройдёт очень легко, нужно просто войти.

— Он зовёт тебя, — напряжённо сказал Робардс.

— Зовёт, — согласился Лестрейндж, и Гарри увидел, как что-то блеснуло у самой кромки его правого манжета. — Я всегда был неплохим окклюментом, — добавил он успокаивающе. — Конечно, это не совсем то, но всё же. Даже Империо можно противостоять… я слышал, вам это ещё в школе удалось? — спросил он у Гарри, и тот кивнул. — Крауч-младший, конечно, был не самый сильный менталист, но и вы учились только на четвёртом курсе. Полагаю, с домом я справлюсь.

— Лисандра не смогла, — хмуро напомнил Праудфут.

— Она не готовилась, — возразил Лестрейндж, — так, как мы. И в артефактах не большой специалист. И объективно я куда лучший окклюмент, чем она. В принципе, кукол собрать недолго, — продолжил он тем деловым тоном, которым обсуждал рабочие вопросы. — Мне хватит буквально пары минут. Должно хватить, — поправился он. — Если мы верно рассчитали время, у меня останется целых двадцать пять минут, чтобы найти, как открывается эта дверь. Хотя, конечно, попробую уложиться в девять.

— Их может быть и три, — сказал Сэвидж.

— Или одна, — возразил Лестрейндж. — Или время там вообще течёт по-другому. Я сделаю, что могу, а там как повезёт. Между прочим, — он улыбнулся и поднял левый рукав, демонстрируя две пары часов на запястье, — у меня с собой и волшебные, и маггловские часы. Кто знает, что там будет работать. Я ставлю на то, что колдовать там невозможно.

— Отходим! — раздался усиленный Сонорусом голос Клоггс, и невыразимцы послушно двинулись в сторону от дома.

— Уходите, — сказал Лестрейндж, указывая на светящуюся на траве линию, которая начала медленно двигаться. — Не дразните его.

Он надел вторую лямку рюкзака на другое плечо и, махнув им рукой, неторопливым прогулочным шагом пошёл к дому, приближаясь к нему по широкой дуге.

— Ещё целый час, — сказал Праудфут. — Ненавижу это.

— Мог бы уже привыкнуть, — заметил Сэвидж. — Кофе хотите?

У него с собой оказался термос, и какое-то время все сосредоточенно пили кофе, старательно разговаривая о его достоинствах и недостатках, и жевали карамельки и фундук, щедро раздаваемые Сэвиджем. Но в конце концов кофе кончился, и над ними снова повисло ожидание.

Оттуда, где они расположились, была отлично видна и дверь, и тот самый стенной проём между окнами. Лестрейндж, тем временем, обошёл дом и скрылся за ним, и от этого все почему-то нервничали ещё сильнее, хотя и знали, что с той стороны за домом тоже наблюдают, а главное, вход туда только один, и дверь пока что закрыта. Наконец Лестрейндж появился с другой стороны и так же неспешно двинулся к дому. К крыльцу… Поднялся на него, подёргал дверь, а затем уселся на ступеньки.

Время шло… Как ни странно, несмотря на новолуние, было довольно светло: на чистом безоблачном небе сияли звёзды, да и Перт был ярко освещён, и отблеск этого света тоже делал небо светлее.

— Полночь, — тихо проговорил Робардс, и в этот миг дверь дома бесшумно открылась. Лестрейндж встал, подошёл к ней, чуть помедлил и вошёл внутрь, и она закрылась за ним так же тихо. Робардс молча взмахнул палочкой, и в воздухе повис большой слабо фосфоресцирующий циферблат, на котором было всего двадцать семь делений. Стрелка двинулась и поползла, отсчитывая секунды.

Отсчёт начался.

Гарри смотрел то на циферблат, по которому плавно двигалась длинная тонкая стрелка, то на окна дома, пытаясь рассмотреть сидящих на подоконниках кукол. Зрение в очках у него было вполне острым, но он находился слишком далеко от дома и не видел ничего, кроме тёмных прямоугольников.

— Осталось двадцать четыре минуты, — в какой-то момент констатировал очевидное Робардс, и мир вновь погрузился в молчание.

Гарри пытался почувствовать тот самый зов, о котором говорил Лестрейндж, но не ощущал ничего. Только странную, неестественную тишину: ни стрёкота цикад, ни шуршания листьев, ни плеска не такой уж далёкой реки…

— Девять минут прошло, — голос Робардса прозвучал почти оглушающе. — Осталось восемнадцать.

Гарри молча смотрел на стоящих небольшой группой авроров — весь Отдел Особо тяжких преступлений и начальник самого Аврората, и ощущал себя здесь чудовищно лишним. Они все сейчас казались одним целым, те четверо, и даже Долиш, всегда казавшийся Гарри несколько отстранённым, в эти минуты был одним из них. А вот Гарри нет — он был рядом, да. И только. Его не гнали, и даже позвали с собой, но пока что он был им чужим.

— Прошло семнадцать минут, — сказал Робардс. — Осталось десять.

Тишина… Почему, почему же так тихо? Гарри пошевелил траву носком ботинка, прислушавшись, и услышал чуть различимый шорох. Значит, никаких заклинаний на них не наложено… тогда почему так тихо?

Семнадцать минут… последний известный им рубеж перед двадцатью семью. А… а что они будут делать, если Лестрейндж и через двадцать семь не выйдет? Они не обсуждали это на совещании, но ведь не может быть, чтобы этот вопрос никак не рассматривался? Не единственный же Гарри человек, которому это пришло в голову?

Стрелка двигалась так медленно, что Гарри порой казалась, будто она остановилась. Пять минут… Четыре… Три… Две… Одна…

Ноль.

Деления кончились.

Стрелка замерла.

Ничего не случилось: дом по-прежнему стоял тихий и тёмный, и вокруг по-прежнему была тишина.

— Двадцать семь на три — восемьдесят один, — сказал в этой оглушающей тишине Робардс. — Соответственно, на девять — двести сорок три.

— Четыре часа пять минут, — откликнулся Сэвидж. — Как раз рассвет. Подождём.

Циферблат вновь вспыхнул, но на сей раз он был разделён на пятьдесят четыре деления. Почти час… Стрелка двинулась — и ожидание началось вновь.

Этот циферблат сменился другим, и когда стрелка на нём почти завершила свой оборот, на них вдруг буквально обрушился водопад тихих и мелких звуков, тех самых, из которых обычно состоит нормальная ночь: застрекотали кузнечики или цикады, зашуршала листва под лёгким бризом с реки, а край неба начал едва заметно алеть.

— Собираемся, — сухо скомандовал Робардс и, усилив свой голос Сонорусом, сказал: — Отбой. Мы закончили.

Домой в то утро не ушёл никто: все вернулись в Аврорат и там остались. Допросы в такую рань, конечно, не начинали, но бумажной работы у каждого хватало, так что заняться было чем. Сэвидж молча распределил папки с делами со стола Лестрейнджа и надолго ушёл куда-то, а остальные так же молча шуршали перьями и бумагами. На столе теперь остались лишь какой-то толстый фолиант, на тёмной кожаной обложке которого не было никаких надписей, книга с иероглифами — кажется, китайскими, но Гарри бы не поручился — и пара толстых тетрадей.

Вернулся Сэвидж с приказом, который положил перед Гарри, и сообщил:

— Стажёр Гарри Поттер, с сегодняшнего дня вашим наставником временно является старший аврор Катберт Праудфут. Подпишите, что вы ознакомлены с приказом и не имеете возражений. Если возражения есть, напишите докладную записку на имя главного аврора.

— Возражений нет, — ответил Гарри, подписывая пергамент.

— Катберт, — Сэвидж передал пергамент Праудфуту и, получив его подпись, снова ушёл. А когда вернулся, велел: — Гарри, подготовь пока свой отчёт о стажировке до сегодняшнего дня. Время есть, но я советую не тянуть.

— Вы думаете, он не вернётся? — спросил Гарри, ощущая, словно нарушает этим негласное соглашение.

— Я надеюсь, мы сумеем найти способ спасти все жертвы, — сказал Сэвидж. — Но шансов на это немного, потому что рисковать ещё кем-то без каких-то гарантий я не стану.

— Невыразимцы же предлагали отправить своего человека, — напомнил Праудфут. — Самое время.

— Именно, — подтвердил Сэвидж. — Теперь их очередь. Работаем. У нас в отделе из пяти человек осталось трое плюс Гарри. С восьми можно начинать допросы.

Так просто и буднично… Гарри не мог бы сказал, что именно ожидал, но хоть чего-то! А не этого будничного «работайте». Ведь нельзя же так просто взять и смириться с тем, что случилось? Да, конечно, Лестрейндж ему не слишком нравился, но оставить его куклой на окне?

Конечно, он понимал, что на деле никто не сдаётся, просто обсуждать дальнейшие шаги будут не с ним. И это Гарри понимал тоже: он просто стажёр, его дело — исполнять чужие приказы. Понимал, но ему нужно было хоть с кем-то поговорить, и Гарри, едва в одиннадцать Сэвидж распустил всех на ланч, пошёл к Гермионе.

Та даже спрашивать его ни о чём не стала, просто посмотрела на Гарри, убрала документы, закрыла шкаф и пошла к двери. Они с Гарри молча дошли до лифтов, поднялись, вышли на улицу, и только там она, наконец, спросила:

— Что случилось?

— Не знаю, имею ли я право об этом рассказывать или нет, но мне плевать, — сказал Гарри. — Мне просто нужно поговорить с кем-то.

Гермиона слушала его очень внимательно. Они дошли до маленького сквера и сели на чудом оказавшуюся свободной сейчас скамейку, и когда Гарри закончил, Гермиона взяла его за руку и сказала:

— Но ведь впереди ещё много времени. Я не думаю, что это последняя попытка.

— Нет, конечно, — расстроенно согласился Гарри.

— Может быть, у него на самом деле больше времени? — предположила она. — Это ведь просто догадка про двадцать семь минут и про всё остальное. Ты сам говорил, что куклы появляются на окне не сразу.

— Через три дня, — кивнул Гарри.

— Ну вот видишь, что-то же в эти три дня там происходит, — убеждённо проговорила она. — И я уверена, что это пришло в голову не только тебе и мне.

— Тебе, — возразил он.

— Не важно, — она отмахнулась. — Нам. Это слишком очевидно, чтобы они об этом не подумали.

— Должны были, — согласился с ней Гарри. — Знаешь… на самом деле я всё равно до конца ему не верю. Но сейчас я бы пошёл туда, если бы у меня был план, что делать.

— Лестрейндж там не один попался, вообще-то, — напомнила Гермиона.

— Я помню, — Гарри чуть-чуть улыбнулся. — Но я пошёл бы, даже если бы он там был один.

— Потому что ты это ты, — она снова сжала его руки и сказала: — Идём что-нибудь съедим. Рановато, конечно, но второй раз нас на ланч не отпустят.

В первом попавшемся кафе они купили сэндвичи с ветчиной и салат, но Гарри смог проглотить только пару кусков. Он не чувствовал ни голода, ни усталости, только то, что, по долгому размышлению, сравнил с чувством, когда во время квиддича упускал снитч в самую последнюю секунду. Они ведь всё рассчитали, у них даже был план дома! Всё просто обязано было получиться! А ещё его отчаянно мучила мысль о последних рассуждениях Лестрейнджа о ценности каждого из них. Было в его словах что-то странное, что-то принципиально неправильное, то, что перечёркивало общую их логичность и делало сам монолог… отвратительным. Хотя возразить ему Гарри было нечего: Лестрейндж всё посчитал верно, и действительно, выходило, что он был самым подходящим кандидатом в… ну да, жертвы.

В Министерство Гарри и Гермиона вернулись к полудню. Обнаружив всех оставшихся в отделе на своих местах, Гарри сперва удивился, а затем вспомнил, что обед у сидящих в камерах подозреваемых был как раз с полудня до часа. Что ж, ему было, чем заняться: за прошедший час у него на столе появилось четыре бумажных самолётика, и это не считая текущих бумажных дел. Время неспешно шло к часу дня, и Гарри нетерпеливо ждал, когда можно будет, наконец, вернуться к допросам, и когда до этого момента оставалось буквально пять минут, дверь распахнулась, и возникший на пороге Лестрейндж сказал вместо приветствия:

— Мы все идиоты. И должен признать, что прыгать со второго этажа высоковато.

Секундная изумлённая тишина взорвалась шумом сдвигаемых кресел, и первым, разумеется, до Лестрейнджа добрался Праудфут, которому для этого пришлось лишь встать и сделать пару шагов. Он обнял его — судя по всему, даже слишком крепко, потому что Лестрейндж издал какой-то полузадушенный звук и сказал, тоже обнимая его:

— Осторожней! Мне, между прочим, больно, — прокомментировал он, когда Праудфут несколько ослабил хватку. Впрочем, его тут же сменил Сэвидж, чьи объятья, похоже, были уже деликатнее. Долиш же и вовсе ограничился крепким рукопожатием, как и Гарри, подошедший, конечно, последним… и немедленно получивший задание:

— Поттер, найдите Робардса и позовите сюда. Обещаю без вас ничего не рассказывать.

Гарри не то что пошёл — побежал и, пролетев мимо поднявшегося было ему навстречу секретаря, без стука распахнул дверь кабинета главного аврора и с порога, даже не доложившись по форме, сказал:

— Там Лестрейндж вернулся!

Робардс коротко охнул, просиял радостным изумлением, вскочил, и обратно они почти что бежали уже вдвоём.

— Ещё один, — довольно констатировал Лестрейндж при виде Робардса, и когда они обнялись, повторил: — Как я уже говорил, мы идиоты. И я первый из вас.

Пока они обнимались, Гарри увидел на мантиях Сэвиджа и Праудфута пятна крови. Он поглядел на наколдовывающего себе кресло рядом с Лестрейнджем Робардса и, заметив кровь и на нём, спросил:

— Сэр, вы ранены?

— Не могу так сказать, но крови вытекло прилично, — весело отозвался Лестрейндж и, повинуясь жесту Робардса, расстегнул свою, как теперь было заметно, пропитанную кровью рубашку. Тело Лестрейнджа оказалось ожидаемо перемазано в крови, которая текла из на вид не слишком глубокого пересекавшего его грудь пореза. — Она так и не остановилась, и у меня не вышло залечить, — сказал он, наблюдая, как Робардс сперва буквально несколькими движеньями залечивает порез, а затем собирает кровь с тела и одежды в наколдованную тут же колбу. — Ну вот, тут от силы полпинты, и, по-моему, чуть меньше осталось там, — Лестрейндж выглядел почти счастливым и ничуть не напоминал раненого. — Но мне всё равно нужно в Мунго: я подвернул ногу, и она болит. Сильно. Но это потом, — добавил он, с удовольствием глядя на их лица.

— Роберт тебя проводит, — кивнул Робардс. — Рассказывай.

— Зачем всех так пугать, отправляя со мной целого главу отдела? — возразил Лестрейндж. — Я думаю, наш стажёр прекрасно справится. Но это потом, — его тон сменился на более деловой, хотя и всё равно довольный. Его плотно набитый рюкзак уже стоял на полу, и Гарри не мог на него не смотреть.

— Поттер так Поттер, — нетерпеливо сказал Робардс. — Докладывай.

— Как я уже сказал, мы не додумались до самого простого варианта, — сказал Лестрейндж и вкрадчиво спросил: — Дверь, которая закрывается в полночь, открывается… когда?

— Твою ж мать, — прокомментировал за всех Сэвидж, с размаха ударяя себя ладонью по лбу.

— В полдень, — очень довольно кивнул Лестрейндж. — Тем более что двадцать семь на двадцать семь будет семьсот двадцать девять, — назидательно проговорил он. — Что, в свою очередь, составляет двенадцать часов и пятнадцать минут. Вот эти-то пятнадцать минут у меня и были — и я еле успел. Честно говоря, не знай я, где эта дверь находится, я бы её в жизни не нашёл: мне к тому моменту, когда она проявилась, было уже не до поисков. Но я знал, куда смотреть, и увидел, как она обозначилась под обоями. Едва заметно, но мне хватило. Я потом опишу всё в рапорте, — пообещал он.

— Потом, — повторил Робардс.

— Сперва всё шло по плану, — заговорил Лестрейндж, облизнув губы. Долиш молча наколдовал стакан, наполнил его водой и отлевитировал Лестрейнджу, и тот осушил его залпом, благодарно кивнув, и Гарри обратил внимание, что кожа на его руке словно в цыпках. — Я без проблем собрал кукол, сунулся к тому проёму — а там стена. И ничего, хоть отдалённо напоминающего проход, дверь или хотя бы замочную скважину. Абсолютно гладкая стена под обоями, которые невозможно отодрать… по крайней мере, я тогда так думал. Я всё время смотрел на часы, и когда минули те самые двадцать семь минут, и ничего не изменилось, решил, что внимание на время больше можно не обращать. Ножом обои поддеть оказалось невозможно: они были словно частью стены. Позже я сообразил, что их можно отмочить кровью — оказалось, с ней они легко отходят. Но это тоже не помогло, потому что за ними начиналась оштукатуренная стена, на которую вообще никак не действовали ни удары молотка, ничего, а колдовать там внутри нельзя, как я и говорил. Ничего не выходит.

Он умолк, переводя дух, и несколько секунд просто с улыбкой смотрел на всех.

— Ты нас в окно видел? — спросил Праудфут.

— Видел, — кивнул Лестрейндж. — И видел, как вы ушли. Даже пытался привлечь ваше внимание, но не вышло.

— Прости, — поморщился Робардс, но Лестрейндж лишь отмахнулся:

— Не могли же вы остаться там навсегда. Вы и так проторчали до самого рассвета… с которым в доме начались проблемы.

Он поднял руки, и Гарри вместе со всеми увидел, что на его коже вовсе не цыпки: её верхний слой был словно стёрт мельчайшей тёркой… нет, пожалуй, наждаком — слегка, не до крови. Следы эти начинались с кончиков пальцев и плавно исчезали примерно на середине предплечий и, в целом, выглядело всё довольно невинно.

— На ногах то же самое, — сказал Лестрейндж. — Я возьму у целителей заключение. Выглядит всё нестрашно, но ощущение было странное… словно моя кожа начала превращаться в фарфор. Такая тонкая, тоньше волоса, плёнка, удивительно гибкая и обжигающе холодная. Кровь помогала, — он вновь улыбнулся. — Я потом стёр её с рук и лица — с одежды не догадался.

— Кто б догадался, — буркнул Праудфут.

— На самом деле, в какой-то момент я начал паниковать, — признался Лестрейндж. — Я понимал, что если не выберусь, дом меня переборет, а выхода всё не было. Я даже спускался вниз, к входной двери, но её уже не было тоже. Просто стена — и всё. Я попаниковал немного, а потом пошёл исследовать сей артефакт — что мне ещё оставалось? А потом вдруг до меня дошло, что у меня, возможно, будет шанс ещё в полдень. Но сидеть было нельзя: если я не двигался, я засыпал. Никогда в жизни мне так не хотелось спать, — признался он. — Я, конечно, понимал, что если поддамся — это конец, но если бы у меня уже не было этого пореза, я бы его себе нанёс сам: боль помогала проснуться. Не так сильно, как мне бы хотелось, но всё-таки. Пришлось бродить по комнате: выйти я опасался, потому что не знал, смогу ли теперь вернуться. Пить хотелось смертельно, — признался он, машинально сглотнув. — У меня была с собой бутылка воды, но я побоялся пить там.

— Разумно, — кивнул Сэвидж, а Долиш снова наколдовал стакан, наполнил его и отправил Лестрейнджу.

— Спасибо, Джон, — тот опять опустошил его залпом и поставил рядом с первым на свой стол, и Гарри обругал себя за то, что не додумался до такой простой вещи сам.

— Я взял воду с собой на случай, если там не получится колдовать и потребуется что-нибудь намочить, те же обои, например, но на них вода не действовала. И это было мучение: видеть воду и представлять, как делаешь глоток… А потом пришёл полдень и появилась дверь, и оставшиеся четверть часа я её взламывал, благо она оказалась деревянной. Так что я в конце концов её просто вышиб и спрыгнул. Подвернул ногу и аппарировал, потому что за мной всё стало рушиться. Отправь туда, кстати, людей, — закончил он рассказ и вновь поморщился.

— Да мы сами туда сейчас все пойдём — только позовём Клоггс с невыразимцами, — сказал Робардс. — А вы с Гарри отправляйтесь в Мунго, и ты потом идёшь домой спать.

— Да я не засну, — с некоторым даже удивлением возразил Лестрейндж. — Я лучше вернусь сюда и напишу хотя бы черновик отчёта, и уйду как отпустит. И завтра я вас всех всё-таки жду на ужин.

— Ну как хочешь, — не стал настаивать Робардс, вставая. — Я сейчас к невыразимцам, а вы можете пока отправляться на место… и да, Катберт, Гарри, никакого приказа не было, — добавил он весело.

— Быстро ты, — засмеялся Лестрейндж, и Робардс философски заметил:

— Долго ли бумагу написать? Не геройствуй, — велел он Лестрейнджу.

— Нам отнести кукол? — спросил Лестрейндж, и собравшийся было уходить Робардс остановился.

— Несите, — решил он, обменявшись взглядами с Сэвиджем. — В конце концов, это теперь и твоё дело.

Пока Гарри — которому на спину водрузили рюкзак — с Лестрейнджем шли по Министерству, тот тяжело опирался на его плечо и довольно сильно хромал, и Гарри ощущал, как при каждом шаге его пальцы рефлекторно вздрагивали. И в Мунго стало понятно, почему. Едва начав осматривать ногу Лестрейнджа, целитель сказал:

— Это называется не «подвернул», а «сломал». Как ты вообще ходил?

— С трудом, — признал Лестрейндж. — Но недолго.

— Свежий перелом — это хорошо, — бодро сказал целитель. Он был молод, худ, подвижен и энергичен, и срастил перелом буквально в несколько касаний палочкой. Затем долго крутил ступню Лестрейнджа в разные стороны, мял её, поворачивал и наконец констатировал: — Вот и всё, мистер аврор.

— Благодарю, мистер целитель, — Лестрейндж пожал его руку. — Как доберусь до дома, пришлю тебе сидра и летних яблок. Правда, в пирогах из них получается джем, но желе выйдет прекрасно. И сами они сладкие.

— До пирогов они не доживут, — пообещал целитель. — А что у тебя с кожей?

— А вот тут сложнее, — предупредил Лестрейндж. — И интереснее.

Пока он рассказывал часть своей истории целителю, пока тот осматривал его руки и ноги, пока заполнял бумаги, прошёл чуть ли не час. А когда закончил, кожа Лестрейнджа под воздействием наложенной им зеленоватой полупрозрачной мази, пахнущей миррой, совсем зажила. Несмотря на это, целитель вручил Лестрейнджу банку этой мази и велел ещё четыре дня накладывать её раз в сутки — лучше на ночь под носки и перчатки.

Когда они, наконец, вышли, Лестрейндж сказал Гарри:

— Джек — блестящий целитель. Не сосчитать, сколько раз он меня собирал. Очень советую подружиться при случае. И Джек несколько старше, чем кажется, — добавил он, а Гарри, кивая, пытался вспомнить фамилию этого Джека. Та точно была на бейдже… Грабб. Джек Грабб. Точно.

Тем временем они поднялись с первого этажа на пятый, в отделение «Недугов от проклятий», и направились прямо к заведующему, который перенаправил их к Оливеру Уингеру, о котором Гарри уже слышал. Пару раз видел его выступающим в суде экспертом, и Гарри ещё тогда поражался тому, как такой полный человек может так ловко двигаться. Вообще, Гарри ещё не доводилось встречать человека, у которого внешность бы так сильно контрастировала с внутренним содержанием. С виду Уингер напоминал типичного туповатого квиддичного болельщика: блондин с редеющими на макушке волосами, с внушительным пивным животом, толстыми красными щеками и похожими на сардельки пальцами — палочка в которых, Гарри знал, творила подлинные чудеса. Лимонный халат целителя придавал его красной коже странный оранжеватый оттенок, и Гарри в который раз удивился тому, что в Мунго выбрали именно этот цвет для формы.

— Очень интересно, — оживлённо проговорил Уингер, выслушав Лестрейнджа и взяв в руки одну из кукол, и его маленькие светлые глазки блеснули. — Я о таком слышал, но придётся кое-что почитать. Оставляйте ваших маленьких подружек и друзей. Говорите, вы там были?

— Если это поможет, я готов отдать вам воспоминания, — предложил Лестрейндж.

— Давайте-давайте, всё давайте, — покивал Уингер, разглядывая кукольную девочку с кудрявыми тёмными волосами. — Всё пригодится, непременно… а ну-ка, дайте-ка я вас осмотрю, — он шагнул к Лестрейнджу и велел — именно что велел! — Гарри: — А вы, молодой человек, подождите-ка в коридоре, поболтайте пока там с сестричкой... У нас тут дело интимное, — он подмигнул Гарри и пошевелил своими толстыми пальцами, и фраза вышла почти непристойной.

— Подождите в коридоре, Поттер, — кивнул Лестрейндж, и Гарри вышел. Странно: при всём том, что Уингер никак не должен был бы вызывать у него симпатию — со всеми этими шуточками, нередко пошлыми, и манерой командовать, он заставлял Гарри, скорее, улыбаться, нежели раздражал. Возможно, потому, что — и это не было ни для кого тайной — он бился за каждого, даже самого безнадёжного пациента, и нередко выигрывал даже тогда, когда шансов на это вроде бы и не было.

Ждать пришлось почти полчаса. Наконец Лестрейндж вышел и, махнув Гарри, пошёл к лифтам. Выглядел он на удивление бодрым и, когда они вышли на улицу, спросил вдруг:

— Хотите посмотреть, что осталось от дома? — Гарри энергично кивнул, и Лестрейндж признался: — Я тоже. Идёмте?

Они аппарировали и оказались перед грудой битого кирпича и черепицы, стёкол и деревяшек, вокруг и по которым осторожно ходили невыразимцы.

— Надо тебя всё-таки высечь, — сказал Робардс при виде Лестрейнджа.

— Я имел право увидеть, во что это превратилось, — возразил тот, с любопытством разглядывая обломки. — Знаешь, — он обернулся к Робардсу, — я, конечно, понимаю, что это дело Лисандры и Роберта, но я не успокоюсь, пока не найду эту мразь. Кто-то же его создал.

— Как я уже сказал, теперь это и твоё дело, — напомнил Робардс. — И профиль твой. Но вообще шёл бы ты, всё же, домой. И обещай, что завтра выспишься.

— Завтра непременно, — пообещал Лестрейндж. — Я всё думаю: почему всё-таки кельтика? Кельты ничего подобного не делали — не в их традиции. У кого-то в голове странная каша, и я не могу отделаться от ощущения, что мне такое уже попадалось. Давно. Не могу вспомнить, где.

— Успеется, — отозвался Робардс. — Теперь времени много. Кто принял кукол?

— Уингер, — они подошли, наконец, к самой груде, и Лестрейндж, наклонившись, поднял кусок кирпича.

— Отлично, — Робардс подошёл ближе. — Что там?

— Какой странный кирпич, смотри, — Лестрейндж протянул ему руку, а затем поднял второй кусок и протянул Гарри, но тот, сколько ни смотрел, ничего странного в обломке не увидел. Кирпич и кирпич…

— Чем странный? — спросил Робардс, и Гарри почувствовал себя немного лучше. По крайней мере, не он один ничего не понял.

— Структура странная, — пояснил Лестрейндж. — Какая-то необычная глина, видимо… если это глина. Хотя мне так не кажется… впрочем, эксперты разберутся.

— Как-то маловато их, — задумчиво проговорил Робардс, оглядываясь.

— Обломков? — спросил Лестрейндж, и на его лице отразилась досада. — Ты, наверное, прав — может быть, мне и стоит пойти домой… я забыл рассказать, — он потер правый висок.

— Главное, не садись сегодня начисто писать отчёт, — Робардс явно не был настроен его критиковать. — Рассказывай.

— Там ведь был подвал, помнишь? — спросил Лестрейндж, и Робардс понимающе заметил:

— Точно. Поэтому и кажется, что обломков мало. Подвал же.

— Я в какой-то момент решил, что мой брат всё-таки обманул нас, и сам пытался найти способ выбраться. Спустился туда, пока бродил ночью и искал выход… так вот в подвале тоже было кое-что.

— Ну! — нетерпеливо поторопил его Робардс, когда Лестрейндж замолчал, явно посмеиваясь над ним с Гарри.

— Я совсем не уверен, что это что-то большее, чем то, чем оно выглядело. Ворох тряпок. Совсем старых и поновее… их я тоже собрал на всякий случай, тем более места хватило. А вот Уингеру не отдал, — он поморщился. — Так в рюкзаке и лежат… у него же. Я вернусь, — начал он, но Робардс приказал категорично:

— Не смей. Хватит прыгать туда-сюда — нам как раз рапорта о расщепе старшего аврора и не хватает. Гарри, отправляйся к Уингеру и скажи, пусть посмотрит тряпьё в рюкзаке. Возвращайся потом в Аврорат, мы тут, в общем, закончили.

Пришлось снова аппарировать к Мунго, подниматься на лифте и ждать, пока Уингер освободится, а потом уже признаваться в забывчивости и выслушивать шуточки на тему слишком рано наступившего маразма — но зато Гарри мог бы поклясться, что в отчёте тот об этом даже не упомянет. А слова — это просто слова, особенно если они сказаны без всякой злобы.

Допросов в этот сумасшедший длинный день никто не вёл, да и по домам Сэвидж отправил всех уже часа в четыре, так что у Гарри внезапно образовалось время наконец обо всём подумать. Например, о том, что работа аврора оказалась совсем не такой, как он думал, а главное, не про то. Гарри только сейчас начинал понимать, что авроры нередко становятся кем-то вроде вершителей… хотя чаще — разрушителей чужих судеб. И так сложно удержаться, когда одно твоё решение может в корне изменить жизнь человека или даже целой семьи! Ведь… в общем-то, что изменится, если исполнить просьбу Харрис? У них ведь и вправду были зашедшие в тупик дела. Таким образом она получила бы своё, или даже более серьёзное наказание… а вот жизнь её внучки, сыновей, правнуков не была бы сломана. Кто и что от этого потерял бы?

И стоит ли справедливость того, чтобы ломать жизни невинных?

Кому станет лучше от того, что Кларисса Харрис узнает правду о своей бабушке? Даже если та вернётся из Азкабана… или даже если она туда вовсе не попадёт — как они будут теперь жить? Вместе?

Но чего бы хотела Мэрил Натс? Она ведь тоже ни в чём не была виновна. Она считала Харрис своей подругой, она ей верила, она любила её — а та лишь чудом её не убила, да и то не по своей вине. А ведь Натс потеряла дом, вспомнил Гарри. И… он вообще не знал, что с ней сейчас — даже не знал, жива ли она! Он знал о преступнице больше, чем о её жертве, и жалел её родных — но что стало с семьёй Натсов? И почему его до сих пор это не интересовало?

Почему Лестрейндж его этому не учил? И знал ли он сам ответы на все эти вопросы?

Мысли Гарри перепрыгнули на совсем другую тему. Как всё-таки Лестрейндж связан с Лонгботтомами? Имеет ли он отношение к тому, что с ними случилось? И… Гарри твердил себе, что это не имеет никакого значения, но не мог не думать о том, не может ли Нвилл быть сыном… не Фрэнка. В конце концов, отцовская палочка так плохо его слушалась… Гарри совершенно точно знал, что никогда и ни за что не станет даже пытаться выяснять это, и поэтому никакого смысла думать об этом не было, но он ни пытался прогнать эти мысли, те рано или поздно возвращались.

Что он знал о Лестрейндже? Факты. Он аврор — он имеет дело, прежде всего, с фактами. Факты же говорили следующее: в бытность Лестрейнджа главным аврором при Пие тот инициировал отправку магглорождённых в Азкабан. Трактовать это можно по-разному, но факт был именно таков. После войны Лестрейндж остался в Аврорате, хотя и потерял свой руководящий пост, и Робардс, Сэвидж и Праудфут ему доверяли. Суд тоже поверил — и Гарри очень хотел бы увидеть протокол заседания. Факт, что Лестрейндж до сих пор навещал Лонгботтомов… а хотя нет. Не факт. Это рассказал ему Артур, но рассказ его ничем подтверждён не был. А ведь это Гарри как раз мог проверить, правда, действовать следовало осторожно. Но… что, собственно, ему даст это знание? Навещать можно как возлюбленную, так и просто подругу: случись подобное с Гермионой, разве Гарри её бросил бы?

Какие факты у него ещё есть? Теперь, когда Лестрейндж вернулся из того дома, условия содержания его младшего брата в тюрьме будут изменены окончательно и навсегда, или, по крайней мере, до тех пор, пока тот не разозлит чем-то охрану. Впрочем, нет — кукол ещё нужно расколдовать. Но это уже от действий Лестрейнджа совсем не зависит… выходит, что он сделал всё, что было в его власти, чтобы смягчить условия заключения брату. Гарри, в общем, даже мог его понять — брат есть брат, и кто знает, в каких они были отношениях, но… Но аврор ведь не должен делать подобных вещей, не так ли? В сущности, это называется использование служебного положения.

Но ведь был ещё факт: те же Робардс, Сэвидж и Праудфут в упор не видели в действиях Лестрейнджа ничего подобного. И Гарри просто не мог не признать правоту Гермионы: они трое не могли быть глупее его. Значит, было что-то, что давало им возможность смотреть на это иначе…

Если только…

Ну нет.

Так недолго и до всеобщего заговора додуматься.

Мэрил Натс, как без труда на следующий же день выяснил Гарри, умерла два года назад после долгой болезни. Её муж почти сразу ушёл следом, но остались сын, две дочери и их внуки, наконец получившие свой шанс на справедливость. Мэрил вполне могла бы прожить ещё лет тридцать или сорок, но Азкабан высосал её силы и здоровье, и всё потому, что, по мнению Анжелы Харрис, её жизнь сложилась слишком хорошо.

— Зависть — один из самых распространённых мотивов, — услышал Гарри и, подняв голову, увидел стоящего возле его стола Лестрейнджа. — Привыкайте.

— Не хочу, — ответил он с вызовом, и Лестрейндж заметил:

— Похвально. Но вы уже минут сорок изучаете эту справку.

— Простите, сэр. Я задумался.

— Смените объект, — предложил Лестрейндж. — Идёмте, побеседуем ещё с одним завистником.

Допросы продолжились, но что-то в словах Лестрейнджа зацепило Гарри и не отпускало, однако же что это было, он понял только вечером во время того самого ужина, на который их пригласил Лестрейндж.

На сей раз стол был накрыт не в огромном зале внизу, а в столовой на втором этаже. Комната была очень простой, и белый известняк её стен так же, как внизу, не закрывала ни штукатурка, ни, тем более, обои или панели. Высокие стрельчатые окна выходили на море, тихое и ярко-синее сегодня под ясным небом: вечер был тёплый, и они были открыты, впуская в комнату влажный воздух и мерный шум волн.

Стол там был рассчитан на десятерых, но они и вшестером за ним не терялись, тем более что хозяин дома сидел не во главе, а рядом с Праудфутом и Долишем, напротив которых сидели Робардс, Сэвидж и Гарри.

— Я рад снова видеть вас всех здесь, — сказал Лестрейндж, наполняя бокалы плотным тёмно-красным вином. — Добро пожаловать, Поттер. Надеюсь, вы станете здесь иногда бывать.

Вино было немного терпким и отдавало какими-то ягодами, мёдом и можжевельником — странное сочетание, впрочем, Гарри никогда не разбирался в винах… да и вообще вино пил в последний раз, кажется… а правда, когда?

Он услышал громкий выразительный вздох от окна, где два тёмно-рыжих сеттера неотрывно следили за происходящем, и улыбнулся.

— М-м-м, — Праудфут даже прикрыл глаза от удовольствия. — Не знаю, где ты его берёшь.

— Должны же быть у меня тайны, — улыбнулся Лестрейндж, и тут Гарри не удержался и спросил о том, что давно уже мучило его любопытство:

— Сэр, а можно попросить вас раскрыть одну из них? Вы обещали!

— Ну, раз обещал, — развёл руками Лестрейндж. — Что это за тайна?

— О том, как вы выразились, как «Азкабан в некотором роде просто открыли», — хитро улыбнулся Гарри.

— Кстати, — подхватил Робардс. — Я бы тоже с удовольствием послушал.

— Вообще, — заметил Лестрейндж, — я не должен бы рассказывать подобное при главном авроре.

— Где ты тут его нашёл? — удивился Робардс, и все рассмеялись. — Я тут вижу только Джона, Катберта, Роберта, тебя, меня и Гарри. Какой главный аврор?

— Ну, если так… — протянул Лестрейндж. — Те первые дни мая, — начал он, — были абсолютно сумасшедшими. И вот кто чем третьего мая занимался, а я угнал корабль.

— Что? — ахнул Праудфут. — Как это? У кого?

— У магглов, — засмеялся Лестрейндж. — Потом вернул, конечно.

— Погоди, — прервал его Робардс. — Я знаю, ты умеешь править лодкой… даже, может, кораблём, но парусным. Но магглы ведь давно их не используют.

— Ну, — Лестрейндж почесал переносицу, — зато они куда быстрее наших. Угонять корабль отсюда было слишком долго: пока мы бы добрались туда, затем назад… у меня не было столько времени. У меня вообще его почти что не было — я понимал, что должен всё успеть, пока ещё формально возглавляю Аврорат. И знал, что это очень ненадолго. Но в первые дни Кингсли и всем вам было не до меня, и я этим воспользовался. Вечером второго мая уже было очевидно, что всё получилось, а вечером третьего числа я ушёл из Министерства, взял гоночную метлу и полетел к Азкабану. Нашёл поблизости корабль, спустился и угнал, — он рассмеялся.

— Как? — заинтригованно спросил Робардс.

А Гарри вспомнил, как они втроём пробрались в Гринготтс и вылетели оттуда на драконе. И подумал, что они его тоже ведь угнали, и широко заулыбался.

— Конфундус, — улыбнулся Лестрейндж. — Не так уж сложно оказалось заставить капитана изменить курс. Конечно, у самой тюрьмы мы встать не могли, но подойти поближе получилось. Они легли в дрейф — благо погода позволяла, — а я явился к коменданту и сказал, что мы немедленно переправляем всех осуждённых по закону о краже магии назад. Мол, таков приказ, грядёт большой процесс… он не спорил.

— А он не знал, что Волдеморта больше нет? — спросил Гарри.

— Нет, конечно, — ухмыльнулся Лестрейндж. — Откуда бы ему? Его несколько удивил способ, но я сказал, что мы решили, что раз магглы у нас магию воруют, будет справедливо позаимствовать у них корабль. И довольно иронично. Его это объяснение вполне устроило, и мы с охраной поставили рекорд по количеству аппарации в ту ночь, — он вновь наполнил опустевшие бокалы вином и поднял свой. — За то, чтобы никому из нас не пришлось такое повторять! — провозгласил он и продолжил, когда они все выпили: — Оставалось довести корабль до Британии и высадиться где-то в тихом месте — меня бы не хватило ещё и на магглов в их порту. Так что мы подошли к нашей бухте, и я переправил всех на берег лодками. А затем отвёл корабль подальше, снял конфундус наконец и аппарировал. Я проверял потом, сообщений о крушениях не было, значит, они добрались до места. Продолжишь? — он отсалютовал Робардсу бокалом и залпом допил вино в нём.

— Представь, Гарри, — сказал, посмеиваясь, Робардс буквально захваченному этой историей Гарри. — Четвёртое мая. Утро. Было часов десять, я проспал всего часа четыре, и никто во всём Министерстве не мог сказать, куда делся господин начальник Аврората Лестрейндж. Конечно, поговаривали, что он попросту сбежал, но мы-то знали, — он переглянулся с Сэвиджем и Праудфутом, — что это невозможно. И вдруг он является ко мне, грязный, мокрый, и спокойно заявляет, что вывез всю эту толпу из Азкабана, и они сидят там у него на берегу. И надо бы им палочки вернуть, а документально он сейчас пойдёт всё оформлять. Я онемел, признаться, а он кладёт мне на стол списки, — Робардс засмеялся, — и я вижу, что на них стоит печать этой комиссии, и напротив каждой фамилии красная галочка. Он ещё и посчитал их всех!

— Ты страшный человек, — тоже смеясь, сказал Лестрейнджу Сэвидж.

— Меня вот эти галочки тогда сильней всего поразили, — признался Робардс.

Лестрейндж пожал плечами:

— Как ещё? Ты думаешь, разумнее бы было бегать по всем камерам и спрашивать: скажите, вы за что здесь? Гавейн, что может быть проще списков?

— Ты где их взял? — спросил Сэвидж.

— В столе, — посмеиваясь, сказал Лестрейндж.

— В чьём? — смеясь, настырно спросил Сэвидж. — Дольф, ну раз уж начал!

— В своём, конечно, — пожал плечами Лестрейндж.

— Ты что, их вёл всё это время? — ахнул Праудфут.

— Конечно, — Лестрейндж посмотрел на него с некоторым удивлением. — Я же понимал, что однажды это понадобится, и удобно иметь всё под рукой, а не возиться с архивами и рыскать в чужих ящиках. Опять же, кто мог знать, как всё закончится, и не успеет ли мадам Амбридж всё уничтожить. Не успела, кстати, — заметил он довольно. — Так что мне оставалось лишь достать их.

— Чудовище, — с некоторым восхищением резюмировал Робардс. — Я бы сказал, что я тебе завидую, но нет, это даже не зависть. Чистое незамутнённое восхищение.

— Присоединюсь, — поддержал его Сэвидж. — Зависть, всё же, подразумевает «я б так тоже мог бы». Но какое там.

— А я завидую, — признался Праудфут. — Я банален!

Все рассмеялись, а Гарри вдруг вспомнил слова Лестрейнджа, о которых когда-то начал думать, но в тот раз так и не додумал.

«Зависть — один из самых распространённых мотивов».

А ведь было одно дело, которое ему никогда не раскрыть, подумал Гарри, вдруг осознавая, почему тогда эти слова его так зацепили. Это понимание его будто оглушило, и он молча слушал смех и шутки, не слыша толком их и не понимая смысла, и жевал поданное наконец-то мясо со странным привкусом печени. Впрочем, это было вкусно, вот только он, кажется, пропустил, когда Лестрейндж сказал, что же они едят, потому что все его мысли были заняты сейчас Питером Петтигрю. И причиной, по которой тот предал своих друзей.

До сих пор Гарри словно прятал от себя эту тему, так ни разу после войны о нём не вспомнив, но теперь — вероятно, из-за всех этих допросов, раз за разом возвращавшим его в то время — не мог уже думать ни о чём другом. И сколько ни твердил себе, что сейчас крайне неудачный момент для того, чтобы погружаться в эти мысли, и что у него ещё будет целая жизнь, чтобы это делать, а в данный момент, именно вот в этот вечер, ему стоит включиться в происходящее — у него не выходило. Он почти сразу потерял нить разговора, вспоминая маленького полноватого и вправду похожего на крысу человечка, который лишил его родителей, а себя — друзей. И понимал, что ничего, на самом деле, о нём не знает, и спросить уже не у кого. Все, кто мог бы знать ответы на вопросы, мертвы, как, впрочем, и сам Питер.

— Гарри, — услышал он голос Робардса и понял, что на него все смотрят.

— У нас возникла идея подняться наверх, — сказал Лестрейндж. — Оттуда открывается чудесный вид на холмы и море. Пойдёте с нами, или вы слишком устали?

— Пойду, конечно, — Гарри почувствовал неловкость и, сложив приборы на пустую уже тарелку, поднялся.

Они вышли из столовой и, вернувшись к главной лестнице, начали подъём. Гарри поначалу считал ступени, но сбился на сто шестнадцатой и махнул на это рукой. В конце концов, он же видел замок со стороны, и тот был высоким.

Наконец они добрались до окованной железом двери. Лестрейндж открыл её, впуская воздух и свет, и первым вышел на площадку, представлявшую из себя крышу самого замка, обнесённую широким парапетом, в котором были вырезаны узкие промежутки. Вид отсюда открывался и вправду прекрасный: с одной стороны было видно море и небольшие острова где-то справа, у горизонта, а с другой, зелёные сейчас холмы, мягкими волнами окружавшие Лестрейндж-холл. А ещё сад — отсюда прекрасно был виден большой сад, и на деревьях уже можно было разглядеть плоды. За ним виднелся и огород, ставший для Гарри полной неожиданностью. Хотя, если подумать, это ведь было очень логично, особенно при наличии домовых эльфов, а Гарри ещё на приёме видел двоих.

Гости разбрелись по крыше, и Гарри, отойдя от них, медленно брёл вдоль парапета, разглядывая огород и сад, холмы, море, и пытался представить, как это, родиться в подобном месте. Как там сказала Гермиона? Выросшие втроём в таком уединённом и богатом месте мальчики должны были быть либо очень близки, либо, наоборот, бесконечно враждовать друг с другом. Так или иначе, а братья очень много времени проводили друг с другом, значит, вроде бы, его теория подтверждалась? Но вот сам он тоже всё детство провёл вместе с Дадли — разве это значит, что они с ним дружны? И что Гарри стал бы ради него разыгрывать такую сложную комбинацию? Хотя ведь речь же не о Гарри, речь о человеке, который в одиночку провернул то, что сделал Лестрейндж в ночь с третьего на четвёртое мая. А ведь кто может знать, в каких братья были отношениях? Из тех, кому Гарри мог бы задать такой вопрос? Кто учился с ними, например, в школе? Кроме Артура и Молли, Гарри никто не приходил в голову, но станут ли они говорить… и насколько можно доверять их воспоминаниям? Насколько они будут тенденциозны — просто потому, что они относятся к Лестрейнджам так, как относятся?

И — возвращаясь к тому, с чего Гарри начал — каким видится мир из окон такого дома? Для него самого попасть в Хогвартс было истинным волшебством, сказкой, но для Лестрейнджей Хогвартс был всего лишь замком, большим, чем их дом, но принципиально не слишком-то от него отличающимся. И они, в отличие от того же Малфоя, не должны были, например, там мёрзнуть. Или эти бесконечные лестницы — они же наверняка к ним привыкли, как и к тому, что дорога от спальни до столовой может занимать минут пять. И то если повезёт, и лестница не повернёт не туда.

Наверное… наверное, они не понимали, почему другие дети путаются и мёрзнут, и вечно опаздывают поначалу. Особенно магглорождённые, банально не привыкшие писать перьями и чернилами. Вряд ли выросшие здесь мальчики вообще могли понять, что проблема не в глупости и отсутствии способностей у магглорождённых детей, а в том, что они попали в совершенно незнакомый, непривычный и не всегда удобный им мир.

Гарри вдруг увидел Лестрейнджа, в одиночестве стоявшего у парапета и глядящего на море. И сам не понял, как и почему решился:

— Сэр, можно вас спросить?

— Да, конечно, — Лестрейндж обернулся к нему; закатные лучи солнца упали на его лицо и сделали его почти золотым.

— Когда вы приехали в школу, какими вы увидели магглорождённых?

— Какой хороший вопрос, — улыбнулся Лестрейндж. — Странными. Они казались мне нелепыми, странными и ужасно невоспитанными. Не так, как другие дети, это было совсем непохоже на то, как бывает, когда правила знают, но отказываются исполнять. Они просто не знали самые элементарные вещи — те, что казались таковыми всем нам. И в одиннадцать лет, конечно, не задумываешься о том, что для тех, кто пришёл из другого мира, они совсем не таковы. И это… не то чтобы раздражало, смешило. А дети жестоки… особенно если от них эту жестокость ждут.

— Вы тоже смеялись? — спросил Гарри.

— Нет, — возразил Лестрейндж. — Но не потому, что я был высоконравственен, эмпатичен или умён, — он усмехнулся. — Просто у меня перед глазами с детства был пример такого иного, непохожего на других ребёнка, и я знал, что для некоторых людей элементарные для других вещи странны, неприемлемы или просто невыносимы.

— Вы имеете в виду вашего брата? — замерев, спросил Гарри. — Потому что он был…

— Да, — Лестрейндж вновь улыбнулся, очень горько и почти болезненно. — Вероятно, это понимание позволило мне посмотреть на магглорождённых иначе. И даже начать изучать их, и, возможно, с этого началась моя карьера аврора. А ещё, — он улыбнулся уже нормально, — мне было очень странно и непривычно оказаться среди такой толпы людей. И делить с кем-то спальню. Вы знаете, это было, пожалуй, сложнее всего.

— Я надеюсь, вы беседуете не о работе? — спросил подошедший к ним Робардс.

— Мы говорили о школе, — отозвался Лестрейндж. — И о том, как странно было спать в одной комнате с шестью другими мальчишками.

— А нас было семеро, — заулыбался Робардс. — Но меня больше всего поражали пологи на кроватях. У нас дома их не было, и я долго не понимал, как можно спать, полностью их задёрнув, чем там дышать вообще? И, главное, для чего они?

— В принципе, для защиты от сквозняков, холода и мелкой живности, — напомнил Лестрейндж.

— Сэр, а где вы учились? — спросил Гарри Робардса, и тот с Лестрейнджем почему-то вдруг засмеялись.

— Предположи, — предложил Робардс.

— Гриффиндор? — Гарри был, на самом деле, в этом почти уверен.

— Мимо! — весело сказал Робардс. — Следующая попытка!

— Я не знаю, — Гарри тоже улыбнулся. — Рейвенкло?

— Опять мимо! — Робардс с Лестрейнджем переглянулись и снова рассмеялись. — И твои попытки закончились. Теперь тебе придётся добывать эту ценную информацию самостоятельно. А мы требуем десерта и виски, — заявил он, и Лестрейндж склонил голову, прижал ладонь к груди и гаркнул:

— Есть, сэр! — а потом усилил свой голос Сонорусом и провозгласил: — Господа, по приказу главного аврора мы все спускаемся за десертом и виски!

И, спускаясь уже по лестнице, Гарри так и ломал голову над тем, где же всё-таки учился Гавейн Робардс? Оба оставшихся варианта тому, казалось, совершенно не подходили, но ведь он же должен был заканчивать Хогвартс?

Домой Гарри вернулся с подаренной бутылкой сидра и корзинкой, в которой были аккуратно сложены сыр, яблоки и кусок пирога с вишнями. Отдав всё это Кричеру, Гарри уселся в кабинете и начал выписывать на пергамент всё, что знал о Лестрейндже, как если бы тот был у него в разработке.

Пункт первый: «Аврорат». Сюда Гарри выписал всё, что знал о службе Лестрейнджа, отделив факты от слухов. Пункт второй: «Лонгботтомы». Пункт третий: «Семья».

И лишь написав это, он понял, наконец, что же пытался вспомнить на днях. Семья! Гермиона что-то говорила про семью Лестрейнджа, но деталей Гарри не помнил. Что-то о том, что непонятно, что с ней случилось… Тогда Гарри не обратил на её слова особого внимания, но сейчас они ему казались важными, потому что сам Лестрейндж ему вчера сказал, что у него семьи нет. И Гарри вовсе не был уверен, что он имел в виду родителей… о которых тоже, кстати, ничего не было известно. Надо будет завтра расспросить подробней Гермиону, решил Гарри, отправляясь спать, тем более что завтра была суббота, он, конечно же, дежурил и надеялся, что Гермиона тоже будет на работе.

Она там и была — и они опять на ланч сбежали из Министерства в пиццерию, и за пиццей с ветчиной и двойным сыром Гарри, наконец, задал Гермионе свой вопрос:

— Ты сказала, непонятно, что случилось с семьёй Лестрейнджа. В каком смысле?

— А, да, точно, — тут же вспомнила она. — Там и правда странно… в анкете на должность главного аврора есть отметка о браке и двух детях. А потом, в новой анкете, заполненной после второго суда на должность старшего аврора, в этих графах прочерк. Но я не видела деталей: у меня было очень-очень мало времени, я спешила. И протоколы судов читала даже не по диагонали, а только начало и итоговое заключение.

— Ну, видимо, в войну они погибли, — сделал Гарри вполне логичный вывод.

— Вероятно, — согласилась Гермиона, — но я не нашла там ничего про это. Если бы они погибли, должно бы было быть открыто дело? Вряд ли же они просто случайно с лестницы упали? Все втроём? Хотя, — признала она, — может быть, дело и было. Мы не знаем.

— Может, — Гарри словно холодом обдало, и он резко перестал жевать, — их… может быть, она была магглорождённой? — тихо проговорил он.

Гермиона тоже перестала есть и уставилась на Гарри расширившимися глазами.

— Ты думаешь, её… их всех убил… кто-то из Пожирателей? Или сам Волдеморт?

— Я подумал про Беллатрикс, — ответил Гарри. — Но да, так тоже могло быть. Тогда, конечно, дело сразу не открыли, а после в этом смысла не было.

— Она бы могла, — тихо согласилась Гермиона.

— Но он должен был их спрятать, — подумав, сказал Гарри.

— Может, понадеялся, что не узнают? — предположила Гермиона. — Или спрятал, а они нашли…

— Или с ними как раз там что-то и случилось. В бегах, — продолжил Гарри. — И ты знаешь, если это так, тогда понятно, почему он так ненавидит Амбридж.

— А он её ненавидит? — с любопытством спросила Гермиона, снова начиная жевать.

— Ну, по крайней мере, очень не любит, — сказал Гарри, спохватившись, что едва не проболтался о том, о чём ему напрямую запретили говорить. Хотя сейчас, наверное, это уже можно: аресты-то все произведены… Но… Он вспомнил историю про пейзаж на стене и продолжать не стал — однако Гермиону тема явно заинтересовала, и она спросила:

— Почему ты так считаешь?

— Он не слишком лестно говорит о ней, — по крайней мере, Гарри не соврал и сменил тему: — А как ты получила дело Лестрейнджа? Я имею в виду, нельзя ли его снова посмотреть?

— Почти случайно, — вздохнула Гермиона. — Меня отправили в то отделение архива, я пошла искать архивариуса и в какой-то момент увидела его на полке. И услышала, что архивариус с кем-то спорит, и я… ну… воспользовалась моментом, — она чуть улыбнулась. — Поэтому я так спешила.

— Тебя пустили в тот отдел? — Гарри очень удивился и даже, кажется, слегка обиделся. Ему вот хода туда не было, его вообще не пропускали дальше столов для чтения!

— Ну, я же секретарь секретаря, — она улыбнулась уже пошире. — Которому порой лень делать что-то самому. И я… ну… я напрашиваюсь, — она чуть покраснела. — И он привык, что я делаю часть работы за него. Но вряд ли мне второй раз так повезёт. По крайней мере, вскоре. Но если что — я постараюсь, — пообещала она.

В результате вопросов у Гарри стало ещё больше, чем раньше — и никаких ответов. Но теперь он, по крайней мере, хотя бы знал, что ищет.

Вернувшись в отдел, Гарри застал там Лестрейнджа и Долиша, как раз собиравшихся на допросы, и, конечно же, присоединился к своему наставнику, так что домой вернулся только к ночи. Зато допросы они наконец закончили — теперь оставалось только всё оформить и решить, какие сроки Аврорат будет просить у суда.

— Это вам, — сказал Лестрейндж, кладя к Гарри на стол несколько папок. — Полагаю, сейчас самое время начинать учиться принимать решения. Мы получили воспоминания Амбридж, они рассортированы по персоналиям, вам нужно только внести в бланк фамилию и дождаться очереди на использование Омута Памяти, но у этого дела сейчас приоритет, так что это быстро. За понедельник и вторник подготовите дела к суду — я всё посмотрю и подпишу, но оспаривать решение не буду, даже если с ним не соглашусь. Моя подпись будет в данном случае формальностью. Разумеется, если вам понадобится консультация или совет — обращайтесь. Я всё же ваш наставник.

— Я? — севшим голосом переспросил Гарри, чувствуя, как его внутренности завязываются в тугой узел.

— Вы участвовали во всех этих допросах, — сказал Лестрейндж. — Вы можете их повторить, если хотите, мы подаём в суд дела в четверг утром. Но вы должны закрыть всё и сдать мне к полудню среды. Завтра отдохните, неделя была непростой.

— Да, сэр, — привычно ответил Гарри, и Лестрейндж ушёл, пожелав ему спокойной ночи.

Гарри же остался, разумеется: сейчас отдых был последним, о чём он вообще мог думать. Он сел к столу и разложил на нём полученные папки. И не удивился выбору Лестрейнджа.

Анжела Харрис, выдавшая Мэрил Натс, свою лучшую подругу.

Агнус Корн. Он просто зарабатывал, выдавав Министерству шестерых знакомых ему магглорождённых — от соседей до сокурсников.

Арчибальд Лилак — и вот с ним всё было непонятнее всего. Выдал ли он Александра Батчелора? Или это был кто-то другой под оборотным зельем, и он действительно ни в чём не виноват?

Дот Гембл, выдавшая Александру Мюррей, которую прятали её дочь с зятем.

Деклан Лорхин, сдавший своего кредитора Виктора Карста.

Джейн Нин, решившая слегка подзаработать на Гейл Шедоу.

Три мужчины и три женщины.

С Корном, Лорхином и Нин всё, в целом, было ясно, по крайней мере, Гарри не ощущал особенного внутреннего напряжения. Отвращение — да, но, в общем, мотивация у них была вполне понятной.

С Гембл Гарри собирался кое-что выяснить: к примеру, побеседовать с её семьёй. Не такой уж и большой она была: Патрик и Серена Норты и их дочки, Эмма — та, что училась с Александрой — и Салли, в этом году поступившая на шестой курс Хогвартса. И они жили все вместе, в одном доме с бабушкой…

Тяжелее всего для Гарри было дело Харрис. В Гарри мешались отвращение и жалость, а ещё рождалась и росла не то чтобы обида на Лестрейнджа, скорее, возмущение. Он ведь ей почти пообещал! А разочаровывать её придётся Гарри. И именно на нём теперь будет ответственность за её возможное самоубийство! Зачем Лестрейндж это сделал? Гарри сразу отмёл мысль о том, что тот попросту снимал с себя ответственность — нет, никак Лестрейндж не производил впечатление человека, которого она пугала бы. Нет, Гарри был уверен, что у Лестрейнджа здесь такого рода интереса не было. Но это всё равно было нечестно!

Впрочем, раньше понедельника поговорить с Лестрейнджем Гарри не мог, так же, как не мог и получить доступ к воспоминаниям Амбридж. Да и Джинни возвращалась в воскресенье, и Уизли ждали его на обед. Так что он решительно закрыл дела, убрал их в стол и пообещал себе, что и вправду в воскресенье отдохнёт.

Гарри искренне не собирался вспоминать ни о работе, ни о Лестрейндже до понедельника, но после чая с пирогом и медово-ягодной коврижкой, когда все, разомлев от сытости, даже болтали ленивее обычного, Артур, улучив момент, когда Джинни увлеклась беседой с Биллом и перебралась поближе к нему с Флёр, подсел к Гарри и сказал:

— Я слышал, у вас всё в четверг прошло нормально?

— Да, — Гарри ужасно захотелось рассказать ему о том, как они все утром уходили мрачные, разочарованные, злые, и как всё в один миг переменилось в полдень. Но не был уверен, что имеет право говорить об этом: с одной стороны, никто ему не запрещал, но вот с другой…

— Расскажешь? — спросил Артур, и Гарри, поколебавшись, всё же сказал:

— Нет. Извини… слушай... а ведь они были здесь, — вспомнил он. — Робардс с Лестрейнджем.

— Были, — Артур улыбнулся. — Это было… ну… забавно.

— Не расскажешь? — вздохнул Гарри.

— Ну, с меня обещания молчать не брали, — ответил Артур. — Хотя, в общем, говорить особо не о чем: меня попросили взять из дома нож и Лестрейнджа порезать. Что ж, я не отказал, — он снова улыбнулся.

— Скажи, — не удержался Гарри, — а что ты знаешь о его семье? Не братьях, а… я слышал, у него была жена?

— Была, — кивнул Артур и помрачнел. — И это тоже странная история.

— Ты знал её? — нетерпеливо спросил Гарри.

— Лично нет, — сказал Артур. — Она была колдомедиком, работала в отделении Заклятий. Они, вроде, там и познакомились.

— Расскажи всё, что ты знаешь! — взмолился Гарри, и Артур, оглянувшись сперва на Молли, а затем на Джинни, встал и увёл Гарри в самый конец огорода, где стояло большое плетёное кресло и такой же ящик. Артур на него и сел, оставив кресло Гарри, и, сорвав травинку, сунул её кончик в рот.

— Не так уж много я и знаю, — начал он. — Я даже имени толком не помню… вроде бы Рат. Кажется, Элис, но, возможно, я и путаю. Я и видел-то её только мельком… у Фрэнка и Алисы. Мне кажется, они с Лестрейнджем там и познакомились — она была одним из тех целителей, что занимались ими. Не ведущим, вот я и не запомнил.

— Познакомились у Фрэнка и Алисы? — переспросил Гарри. — Не помнишь, когда они поженились? Лестрейндж с Рат?

— В середине восьмидесятых, кажется, — Артур почесал кончик носа. — Я не следил за ним — так, просто слышал. Ну, ты понимаешь: последний Лестрейндж… разговоров было много. Некоторые возмущались, что он «женился на этой оборванке».

— Она магглорождённая? — быстро спросил Гарри, но Артур пожал плечами:

— Я не знаю. Гарри, меня никогда не интересовала личная жизнь Лестрейнджа. Скорее всего, те возмущавшиеся просто имели в виду, что она не из известной старой семьи, но, может, и магглорождённая. Но вряд ли, — покачал он головой. — Я, может быть, пристрастен, но у меня есть сомнения, что Лестрейндж бы женился на магглорождённой, — он посмотрел на Гарри и чуть иронично улыбнулся. — Но, может, я неправ.

— А что ещё ты знаешь? — нетерпеливо спросил Гарри.

— Мне кажется, у них были две дочки, — сказал Артур. — По крайней мере, я помню разговор о том, что вот уже вторая девочка, а сына нет, наверное, это проклятье за всё то, что сделали другие Лестрейнджи.

Артур снова замолчал, и Гарри подумал, что допрашивать его, наверное, было бы сущим мучением.

— Что с ними случилось?

— Не знаю, — покачал головой Артур. — Прости, что разочаровал тебя, — он слегка вздохнул. — Слухи после войны разные ходили… То ли что они погибли, то ли что уехали и отказались возвращаться… Говорили о разводе, о том, что их убила Беллатрикс, а то и Волдеморт, о том, что кто-то недавно видел их во Франции… Говорили, что она кого-то встретила, уехав, и потом перебралась в Австралию… я, впрочем, слышал версию ещё про Южную Америку. Ещё я слышал, что у неё в войну была связь с его братом, это выяснилось, они крупно поссорились, и после этой ссоры их никто не видел… и что девочки у них на самом деле сквибы, и его жена ушла с ними жить в маггловской мир… если ты хочешь, — добавил он, — я могу поспрашивать… но вообще, — Артур вздохнул, — есть человек, который точно знает больше.

— Кто? — оживлённо спросил Гарри и услышал то, что, в общем, ожидал:

— Августа. Но я не уверен, что она станет обсуждать это с тобой. Да и со мной…

Гарри лишь вздохнул. Он об этом уже думал, и не один раз, но… Хотя с Невиллом он продолжал дружить, его бабушку он почти не знал. А полузнакомым людям не задают подобные вопросы.

В понедельник Гарри пришёл рано, и без четверти восемь утра уже стоял у неприметной двери, на которой висела чуть покосившаяся медная табличка: «Артефакты». Именно здесь аврорам выдавали один из двух служебных Омутов памяти — причём без всяких предварительных заявок, а исключительно «в порядке обращения». Так что, придя пораньше, Гарри хотел быть первым — и действительно, сейчас он здесь торчал в полном одиночестве. Ровно в восемь замок щёлкнул, Гарри вошёл и, дружелюбно улыбнувшись старой, словно само Министерство, служительнице, сел заполнять заявку — потому что сделать это можно было только здесь.

Получив, наконец, Омут, Гарри отлевитировал его на один из двух стоящих здесь же столов и почти что побежал к экспертам — оставалось лишь забрать воспоминания. Его ждали, кажется, — по крайней мере, милейшая, похожая на какую-то маленькую птичку дама, которую тут обожали все и которая на праздники едва виднелась по дороге к лифтам за горой подарков, а её сливовое чатни было притчей во языцах всего Министерства, быстро забрала у Гарри бланки с заявками и сразу же вернулась с шестью пробирками, в которых серебрились тоненькие, похожие на длинных червяков, воспоминания.

На всё это у Гарри ушло едва ли полчаса, так что в половине девятого он уже сидел у Омута и опускал в него первое воспоминание — про Арчибальда Лилака, решив, что на свежую голову намного лучше сможет рассмотреть все тонкости.

…Кабинет Амбридж больше напоминал пошловатую гостиную, нежели кабинет заместителя министра: выложенные розово-серой плиткой стены и увешанные декоративными тарелками с котятами, кружевные шторы на окнах — и везде, везде искусственные цветы и вязаные салфеточки, укрывавшие даже картотечные шкафы и лежащие на столе папки. Сама она сидела за столом, по другую сторону которого на стуле пытался поудобнее устроиться Лилак… ну, или тот, кто его изображал. За спиной у Амбридж Гарри увидел двух работников ДМП и поиронизировал над самим собой, поймав себя на мысли о том, что ожидал увидеть там дементоров. Но нет, за ней стояли люди, самые обычные, и Гарри их не знал.

— Что вы хотели рассказать мне, мистер Лилак? — спросила Амбридж тем самым сахарно-приторным голосом, который Гарри помнил ещё по школе.

Тот начал рассказывать о Батчелоре, и чем больше Гарри его слушал, тем сильнее убеждался в том, что под личиной Лилака скрывался кто-то другой. Всё было иным: и речь, и интонации, и жесты… нет, тот, кто его изображал, очень старался, и даже почти успешно, но Гарри ему не поверил… до тех пор, пока не вынырнул и не начал начерно записывать все те отличия, что увидел. И чем дальше он писал, тем больше думал о том, что умный человек на месте Лилака как раз вот именно бы так себя и вёл, изображая того, кто сам его изображает.

Отложив перо, Гарри задумался и снова нырнул в Омут, и теперь смотрел воспоминания, уже держа в голове вот этот вариант… и находил ему немало подтверждений.

В конце концов он окончательно запутался и просто выписал сначала все различия, а после — сходство, и решил пока что перейти к воспоминаниям попроще.

Встречи Амбридж с Корном, Лорхином и Нин не принесли никаких сюрпризов, хотя Гарри очень старался быть предельно внимательным. Оставались Гембл и Харрис, и… и Гарри решил вспомнить инструкцию, предписывавшую делать как минимум пятнадцатиминутный после работы с каждым воспоминанием, и прерваться. Отметившись в журнале — и обнаружив за соседним столом Долиша, — он вышел и пошёл в отдел, решив пока что разобрать хотя бы почту, а, возможно, и поговорить с Лестрейнджем по поводу Лилака.

Тот был на месте, и Гарри всё же подошёл к нему и спросил:

— Сэр, можно с вами посоветоваться?

— Да, конечно, — Лестрейндж отложил перо, и Гарри увидел, что он заполняет заключение по одному из тех же самых дел.

Выслушав Гарри, Лестрейндж предложил:

— Идёмте и посмотрим вместе. Это действительно очень непростое дело.

Смотреть воспоминание вдвоём с Лестрейнджем оказалось очень поучительно: тот комментировал буквально каждый жест и слово, и когда они закончили, сказал:

— На мой взгляд, это не Лилак. По следующим основаниям: во-первых, вы заметили, как он стирает пот?

— Рукой, — ответил Гарри.

— Не просто рукой, — поправил его Лестрейндж. — Сперва он делает всё верно: утирает его пальцами и даже платком. А вот в середине разговора он пару раз смахнул его внутренней частью тыльной стороны ладони — там, где сходятся большой палец с указательным. И это явно был привычный, машинальный жест. Лилак так не делал. Также он ни разу стол не вытер, вы заметили?

— Да, — Гарри, честно говоря, соврал: он просто не обратил внимания на это.

— Во-вторых, вы обратили внимание на его ноги?

— Сэр? — на ноги Гарри, честно говоря, не посмотрел.

— Поначалу он их ставит так, как надо — широко, — продолжил Лестрейндж. — Но потом время от времени скрещивает их в лодыжках, а после снова расставляет. Но я бы сказал, что ему такая поза непривычна, и ему в ней некомфортно. А вот наш Лилак сидел, расставив колени в стороны, и прекрасно себя чувствовал. Ну и третье — он не смотрит ей в глаза. У нашего Лилака с этим проблем не было. Я поставил бы на то, что это не он, но можно запросить работу с менталистом. Вам наверняка одобрят — есть все основания. Я бы советовал, хотя бы чтобы посмотреть, как это происходит.

— Но вы думаете, что это не он, — сказал Гарри.

— Думаю, — подтвердил Лестрейндж. — А это означает, что это дело рано закрывать. Но менталиста всё-таки затребуйте, — повторил он, и Гарри кивнул. — Я вам ещё нужен?

— Нет, — Гарри с трудом удержал улыбку, так непривычно это прозвучало. — Значит, к среде я закрываю лишь пять дел?

— Вероятно, да, — Лестрейндж поднялся и ушёл, оставив Гарри вновь наедине с воспоминаниями Амбридж.

Следующим в Омут памяти Гарри опустил воспоминание о Гембл. И смотрел, как они с Амбридж разве что не ворковали, словно две подружки за пятичасовым чаем — да, эти две дамы явно почуяли друг в друге нечто общее. И никак не ожидал того, что под конец услышал:

— Я вас очень, очень понимаю, — сочувственно говорила Амбридж. — Дети иногда делают такие страшные ошибки.

— Это Патрик, — говорила Гембл. — Мне он с первого взгляда не понравился, но что я могла сделать? Серена уже была беременна, и я не стала оставлять ребёнка без отца. Если бы вы знали, как я сейчас жалею! Она просто боится с ним спорить, — она печально покачала головой. — Я надеюсь, что теперь она прозреет.

— Я надеюсь, — поддержала её Амбридж.

Досмотрев всё до конца, Гарри вынырнул и некоторое время сидел, осознавая, что сейчас услышал. Выходило, что Гембл всё-таки пыталась защитить и дочь… и, возможно, Александра просто стала способом избавиться от неподходящего ей, по мнению матери, зятя? С точки зрения выдвижения обвинения и желаемого приговора это не меняло ничего, и Гарри пытался просто для себя понять, как это характеризует Гембл. И что она должна была почувствовать, когда арестовали её дочь. Не только зятя…

И главное, как он будет с ними разговаривать. Потому что Гарри твёрдо решил, что хочет допросить их — и сам должен рассказать о том, что произошло. Отнюдь не потому, что ему это доставит удовольствие — он просто должен. Но это позже, а пока что ему предстояло посмотреть ещё одно воспоминание.

С Анжелой Харрис.

Как ни странно, это оказалось не так тяжело, как он опасался: по крайней мере, никакие сюрпризы Гарри там не ждали. И всё же эта сцена произвела на него тягостное впечатление, вновь всколыхнувшее обиду Гарри на Лестрейнджа, который переложил на него всё это. В конце концов, почему Гарри должен был всё это молча проглотить?

Впрочем, сразу же поговорить с Лестрейнджем Гарри не сумел: когда закончил, тот уже ждал своей очереди и занял его место за тем же Омутом. А Гарри отправился в отдел и занялся оформлением заявки на работу менталиста по делу Лилака. Оставалось только получить визу Лестрейнджа, но тот всё ещё был занят с Омутом, и Гарри пока занялся остальными делами. Корн, Лорхин, Нин — три этих дела он закрыл довольно быстро, запросив для всех обвиняемых максимальный срок. А над делом Харрис вновь застрял. С одной стороны, он понимал, что Натс, да и её мужу, который наверняка умер именно что вслед за ней, раскаяние Харрис было безразлично. Да и было ли оно действительно раскаянием? Тем самым, при котором человек никогда подобного не повторит, даже если будет уверен в безнаказанности? В чём именно раскаивалась Харрис? В том, что сделала, или же в том, что всё-таки попалась? Гарри вспомнил её слова: «Это просто нечестно! Она просто украла всё это у меня». Разве это было похоже на раскаяние? Харрис не сказала, что тогда считала так, она так сказала в настоящем времени. Да, она заботилась о внучке и о правнуках, и переживала о них искренне, но вот раскаивалась ли она в том, что сделала?

Нет, ответил Гарри сам себе. Она, конечно, не опасна больше никому, но ведь наказание имеет своей целью далеко не только предотвращение грядущего ущерба. Оно, в частности, несёт возмездие, и разве не будет справедливым, если Харрис сполна заплатит за то, что сделала с бывшей подругой?

Но она была настолько жалкой… Жалкой старой женщиной, которая наверняка из Азкабана не вернётся. Более того: ведь Лестрейндж прав, и, скорее всего, даже до него не доживёт и в первую же ночь повесится у них тут в камере, едва узнает о выдвинутом обвинении. И Гарри отчаянно не хотел быть в этом виноватым.

Осознав это, он некоторое время сидел, мрачно глядя на лежащее перед ним дело Харрис, но не видя перед собою ничего, кроме её заплаканного лица и колдографии Мэрил Натс. А потом взял перо и вписал в строку «Аврорат считает справедливым и разумным наказание в виде… пяти лет заключения в Азкабане» — максимальный из возможных срок.

Но ему было так мерзко и паршиво на душе, что он ушёл в столовую и долго там сидел над чашкой кофе, рассеянно глядя в зал. Люди приходили и уходили, а Гарри всё сидел, ни о чём не думая и привыкая к себе новому. К себе как к человеку, на самом деле разрушающему судьбы, пусть и во имя тех, кто уже не может защититься сам.

— Поттер, — краем глаза Гарри увидел, как кто-то садится напротив, и, сосредоточившись, опознал Лестрейнджа. — Как ваши успехи?

— Я хотел поговорить с семьёй Нортов, — ответил Гарри. — Родственников Гембл. И мне нужна ваша виза на запросе менталиста в деле Лилака.

— Да, я подпишу, — сказал тот. — Что остальные?

— Остальные я закрыл, — почти спокойно отозвался Гарри. — Все четыре. Осталось только кое-что оформить, и я могу вечером отдать вам их.

— Успеете, — почему-то отказался Лестрейндж. — Отдадите в среду в полдень, у меня и так папки едва влезают в ящики стола. Чары расширения не бесконечны. Что с делом Харрис?

— Оно тоже готово, — Гарри абсолютно не хотелось это обсуждать, но его никто не спрашивал, конечно.

— И? — Лестрейндж смотрел вопросительно. — Что вы решили с обвинением?

Гарри бросил на него очень удивлённый взгляд.

— Да как со всеми… нельзя ложно обвинять кого-то!

— Нельзя, — кивнул Лестрейндж удовлетворённо. — Как думаете минимизировать риск самоубийства?

«Да никак», — хотел бы сказать Гарри. Честно говоря, этот вариант казался ему выходом. Очень хорошим выходом из ситуации. Для всех, считая саму Харрис. Но Лестрейндж продолжал смотреть, и нужно было что-то отвечать, так что Гарри всё-таки сказал:

— Не знаю, сэр. Не можем же мы её связать.

— Почему нет? — спросил в ответ Лестрейндж и добавил тут же: — Ещё можно усыпить и просто обездвижить. Так делают. Ну или поговорить, — предложил он. — Объяснить, что это просто не будет иметь смысла: её внучка всё равно узнает. Но решать вам.

— Да, сэр, — Гарри очень хотелось попросить его о помощи, но ему отчаянно не хотелось признаваться в собственной некомпетентности и слабости.

— Нужна будет помощь, обращайтесь, — помолчав, предложил Лестрейндж, и Гарри, понимая, что тот, по сути, просто даёт ему сейчас шанс сохранить лицо, прежде всего, перед самим собой, почти заставил себя сказать:

— Я был бы вам признателен, сэр, если бы мы с ней поговорили вместе.

«Это ведь вы дали ей надежду», — хотел он добавить, но смолчал.

— Конечно, — Лестрейндж оглянулся на прилавок и предложил: — Может быть, кофе? И пойдём работать.

Гарри смотрел на сидящую перед ним старуху и вспоминал, как буквально пару дней назад они с Лестрейнджем выводили из дома цветущую пожилую даму. Сейчас она мяла свои руки и переводила умоляющий взгляд с него на Лестрейнджа и, кажется, вот-вот готовилась заплакать.

— Миссис Харрис, — сказал Гарри. — Формулировка вашего обвинения остаётся прежней.

Когда Гарри это произнёс, ему показалось, что он говорит словами Лестрейнджа — да, тот именно так и сформулировал бы. Но у Гарри не было ни опыта, ни сил придумывать что-то своё. Да и зачем?

— Но ведь вы же обещали! — воскликнула миссис Харрис, в ужасе прижав к лицу ладони. — Вы же мне пообещали! — повторила она, обращаясь к Лестрейнджу. — Вы сказали мне, что…

— Что? — прохладно поинтересовался тот. — Я пообещал, что мы поговорим сегодня, мы с вами разговариваем. Ни о чём другом и речи не было, да и не могло бы. Аврорат не может предъявлять ложные обвинения — это незаконно и подсудно.

— Но вы обещали! — повторила она истерично и действительно заплакала. — Вы сказали… что… вы обещали!

— Я не обещал вам ничего, — возразил Лестрейндж. Гарри же хотелось просто раствориться в воздухе, исчезнуть и больше никогда Харрис не видеть. Однако вместо этого он сказал:

— Миссис Харрис, выслушайте меня, пожалуйста. Мы не можем предъявить вам ложное обвинение. Вы же понимаете, что это невозможно.

— Почему? — жалобно спросила она, и Гарри не выдержал:

— Потому что за свои поступки нужно отвечать. Ваша подруга заслужила справедливость.

— Но дело даже не в этом, — вмешался вдруг Лестрейндж. — Как я уже сказал, Аврорат не выдвигает ложных обвинений. Иначе мы сами станем преступниками. И никогда не найдём настоящих. Так что это абсолютно невозможно. Впрочем, мистер Поттер, безусловно, прав: ваша бывшая подруга заслужила справедливость.

— Но я не хотела, — прошептала Харрис. — Я же не хотела, чтоб так вышло!

Лестрейндж не ответил, и Гарри вновь пришлось заговорить:

— А чего же вы хотели?

— Просто справедливости! — воскликнула Харрис, и это прозвучало такой чудовищной насмешкой, что Гарри в первый миг подумал было, что она над ними издевается — но нет, конечно, нет. — Она украла мою жизнь! Понимаете? Я просто хотела наказать её…

— Вы наказали, — жёстко сказал Гарри. — Теперь ваша очередь.

— Но я не виновата! — Харрис почти взвизгнула. — Вы понимаете? Не виновата! Они сами же просили — ваше Министерство! Сами! Они сами нам сказали, что она воровка! Все такие, как она!

Гарри слушал эти восклицания и думал, что не знает, как перейти к тому, о чём он, собственно, хотел поговорить. Поэтому просто сказал в конце концов:

— Я хотел поговорить о вашей внучке. О Клариссе.

— Она не должна узнать! — панически проговорила Харрис. — Не должна! Я не… не допущу!

— Она всё равно узнает, — сказал Гарри. — Даже если с вами что-нибудь случится, она всё равно узнает. На процессе в любом случае ваше имя прозвучит.

— Она не должна! — Харрис зажмурилась, и Гарри снова стало её жалко. Она ведь действительно сейчас страдала, пусть и не раскаявшись. И при мысли о Клариссе ей и вправду было больно.

— Она узнает, — повторил Гарри, пытаясь подобрать слова, которые никак не складывались. — И ей будет ещё тяжелее, если она узнает, что вы что-то с собой сделали.

Едва договорив, Гарри понял, что это всё не то, совсем не то, и бросил почти отчаянный взгляд на Лестрейнджа.

— Худшее, что вы сейчас можете сделать для Клариссы — покончить с собой, — сказал Лестрейндж.

Харрис почему-то перестала плакать и, икнув, замерла, буквально прилипнув к нему взглядом.

— Но я не смогу так жить, — проговорила она тихо. — Не смогу.

— Тогда вы предадите и её, — Лестрейндж тоже смотрел ей в глаза. — Как Мэрил. Вот только это ваша внучка.

— Но я не смогу, — повторила Харрис. — Ей смотреть в глаза. Нет. Не смогу.

— А повесить на неё свою смерть вы можете? — спросил он… нет, не жёстко. Скорее, с некоторым отстранённым любопытством.

— Она не… — замотала Харрис головой, и он прервал:

— Она поймёт. Конечно же, поймёт. Она ведь знает вас. И знает, как вам дорога.

— Но я не могу, — прошептала Харрис.

— Это единственное, что вы можете для неё сделать, — мягко проговорил Лестрейндж. — Только это. Но это много: принять на себя боль, избавив Клариссу от вечного чувства вины. Вы сказали нам, что ждали нас все эти четыре года, разве вы хотите, чтобы она так же, как и вы, больше никогда не радовалась жизни полностью? Жила бы, зная, что фактически убила вас?

Глаза Харрис расширились, и она почти что прошептала:

— Нет! Нет, — она покачала головой.

— Тогда вас ждёт суд и приговор. Возможно, Азкабан, но там больше нет дементоров, так что ваше заключение будет не таким ужасным, как у Мэрил.

— Но я не могу вернуться к ней, — прошептала Харрис. — Не могу.

— Вам придётся, — проговорил Лестрейндж почти сочувственно, и Гарри вдруг почудилось в этом что-то личное. — Если вы хотите избавить её от чувства вины. И потом, мне кажется, Кларисса заслуживает получить ответы.

— Ответы? — непонимающе переспросила Харрис.

— Когда она всё узнает, у неё наверняка будут к вам вопросы, — пояснил он. — Будет очень жестоко вынудить её всю жизнь гадать.

— Но я не могу сказать ей, — покачала Харрис головой. — Не могу…

— У вас будет много времени подумать, — мягко сказал Лестрейндж. — Ваша внучка заслужила если не спокойствие, то, по крайней мере, право всё узнать из первых уст.

— Я не смогу, — прошептала Харрис.

— Конечно сможете, — сказал Лестрейндж. — Моей невесткой была Беллатрикс Лестрейндж, а я, как видите, живу и даже здесь служу. Поверьте, — проникновенно проговорил он, пока она ошеломлённо на него смотрела, — мне очень помогло отсутствие таких невыясненных вопросов. Правда лечит, даже если она тяжела. Так подарите же её Клариссе. Это много.

— Беллатрикс? — недоверчиво переспросила Харрис, и Гарри очень постарался приглушит изумление во взгляде. Она что, не поняла, кто он? На самом деле?

— Да, Беллатрикс Лестрейндж, урождённая Блэк — моя невестка и жена моего старшего брата, — кивнул Лестрейндж.

— Но вы же не… — пролепетала она, и Лестрейндж кивнул:

— Я не. Так что верьте мне, правда помогает. И Клариссе она действительно понадобится.

Харрис заплакала, тихо, горько и обречённо, и Лестрейндж сделал Гарри знак заканчивать допрос.

Когда Лестрейндж с Гарри остались наедине, он спросил:

— Сэр, вы думаете, она действительно не поняла, кто вы?

— Конечно, нет, — ответил Лестрейндж довольно равнодушно. — Люди довольно инертны, Поттер. Моя фамилия у большинства настолько прочно ассоциируется с Пожирателями, что большинство из тех, кого мы тут задерживаем, автоматически считает меня просто однофамильцем. Не задумываясь — просто потому что ну не может же быть Лестрейндж, из тех самых, аврором, — добавил он с иронией. — И иногда я этим пользуюсь — как сейчас. Нечасто. Но бывает иногда полезно.

— Зачем вы, кстати, ей сказали? — не удержался Гарри от вопроса.

— Вы разве не заметили, как эта информация её встряхнула? — спросил в ответ Лестрейндж. — Шок против шока — это часто срабатывает. Теперь она какое-то время будет думать об этом, а не о глазах своей Клариссы, а там острое отчаянье пройдёт, и она, скорее всего, доживёт до возвращения домой. Это нам и требовалось, не так ли? Я вам говорил уже: имя иногда тоже оружие. Уникальное. У вас это будет срабатывать иначе и в других ситуациях, но будет. Не пользоваться тем, что у вас есть, довольно глупо, не находите? Вы теперь к Нортам?

— Что? Да, — Гарри как-то совсем позабыл о них. На самом деле ему хотелось где-то посидеть и просто уложить всё в голове, но у него на это будет вечер, а пока что можно было успеть к Нортам.

— Я вам нужен там? — спросил Лестрейндж, и Гарри задумался. Ему хотелось, наконец, всё сделать самому, но фиаско, что он только что потерпел, говорило, что разумно будет всё-таки подстраховаться.

— Я был бы вам очень признателен за помощь, сэр, — сказал он наконец.

— Идёмте, — просто кивнул Лестрейндж, и Гарри подумал, что ему, возможно, тоже интересно.

Норты жили недалеко от Уонсфорда — к северу от города, там, где река Нен резко сворачивала на юг. Их дом стоял посреди небольшой рощи и сам тоже был совсем небольшим и очень старым, сложенным из серого камня. Два этажа, мансарда, соломенная крыша — он мог бы служить иллюстрацией к книге средневековых сказок, подумал Гарри, первым поднимаясь по ступенькам, ведущим к выкрашенной белой краской двери.

На стук ему открыла женщина лет где-то сорока, в которой отчётливо угадывалось фамильное сходство с миссис Гембл. Видимо, Серена…

Гарри с Лестрейнджем представились, и она, молча кивнув, пригласила их войти и провела в небольшую аккуратную гостиную в сиреневых тонах, где обнаружился высокий и худой лысеющий мужчина. Патрик.

Они сели — он с Сереной на обитый сиреневым бархатом диван, а Гарри с Лестрейнджем — в парные к нему кресла, изящные и ужасно неудобные.

— Это ведь мама сделала? — нарушила молчание Серена.

— Выдала мисс Мюррей? — переспросил Гарри и, услышав, как едва слышно рядом с ним кашлянул Лестрейндж, понял, что сказал что-то не то.

— И нас, — добавила Серена. — Я знаю. Мы все знаем.

— Она вам рассказала? — спросил Гарри, решив, что, раз он, кажется, и так всё запорол, можно просто говорить. И всё. И не обращать пока внимания на Лестрейнджа. Всё равно ему наверняка влетит потом. Ну что ж… будет первый выговор. Должно же это было когда-нибудь случиться.

— Ей не нужно было, — возразила Серена. — Просто больше было некому. Никто не знал.

— И вы всё равно с ней жили? — Гарри в самом деле этого не понимал. Зачем?

— А что было делать? — задала она в ответ вопрос. — Выставить её из собственного дома? Или нам самим уйти и бросить её здесь одну?

— Она…

Гарри хотел было сказать «она вас предала», но почувствовал нечто вроде лёгкого толчка со стороны Лестрейнджа и промолчал.

— Я понимаю, это странно выглядит, — сказала Серена. — Но мама… она… — они с Патриком переглянулись. — Я не знаю, что с ней произошло, пока мы… нас не было, но когда мы с Патриком вернулись, она была уже… немного не в себе.

— Она просто рехнулась, — раздался от двери молодой женский голос, уверенный и громкий, и Гарри, обернувшись, увидел Эмму: её колдофото было в деле. Только сейчас её волосы были коротко подстрижены и выкрашены в красный, а верхний край левого уха был усажен десятком, наверное, переливающихся золотых колечек. Одета она тоже была весьма вызывающе: видимо, по случаю жары на ней была лишь крохотная красная же юбка и белая футболка с чёрной надписью «Только смотри!», заканчивавшаяся сразу же под грудью.

— Эмми! — воскликнула Серена, но девушка лишь отмахнулась.

— Бабушка свихнулась, и мы с Салли видели, как это с ней происходило, — Эмма прошла в комнату, взяла стул и уселась на него верхом, сложив руки на спинке и демонстрируя ярко-красный маникюр. — Рассказать, как это было?

— Да, пожалуйста, — ответил Гарри.

Серена глубоко и тяжело вздохнула, но не стала возражать, а Патрик крепко сжал руку жены.

— Когда мы вернулись домой в мае — после той битвы, где вы победили всех, — она довольно недвусмысленно улыбнулась Гарри, и ему стало чудовищно неловко, — бабушка уже была какой-то странной. Очень странной, — она состроила скептическую гримасу. — Она всё время отправляла нас учить уроки, не желала говорить о битве и о смерти Волдеморта, и вообще о новостях, и никуда нас не пускала: говорила, что кругом опасно, и за нами вот-вот кто-нибудь придёт. И что это всё неправда — и про битву, и всё остальное, а на самом деле нас всех так испытывают. И потом тех, кто поверит и поддастся, просто арестуют и отдадут дементорам. Но потом родители вернулись, и она от нас не то чтобы отстала, но, по крайней мере, теперь её можно было не слушать.

— Мама вправду стала странной, — вмешалась наконец Серена. — Поначалу она вовсе не хотела слушать нас, но когда мы… Патрик ей сказал, что вызовет сейчас целителей из Мунго, она… ну, сдалась, — она вздохнула. — Но с тех пор очень замкнулась. Всё время говорила, что должна хотя бы внучек защитить…

Гарри слушал и её, и Эмму, и не мог поверить. Он ведь видел Гембл на допросе и в воспоминаниях, и она совершенно не производила впечатления безумной.

— Со временем Дот научилась выглядеть довольно адекватной, — заговорил, наконец, Патрик, и Гарри понял, почему он до сих пор молчал: его голос звучал сипло и натужно, словно у него в горле было что-то сильно повреждено. — Если не знать, какой она была когда-то, так и не понять. Но оставить её жить одну мы не могли.

— Мы никогда с ней ничего не обсуждали, — добавила Серена. — Незачем, и мы боялись, что её это… слишком взволнует. А так мама жила тихо и ни с кем больше не общалась, кроме нас, так что мы решили всё оставить так, как есть. Целители бы быстро выяснили, что произошло, и её арестовали бы…

— А им было её жалко, — с презрением сказала Эмма. — Ну, потому что она мама и всё равно ничего уже не поймёт. А мне вот жалко Алекс, — добавила она очень жёстко. — И то, что с нею сделали… вы знаете? — спросила она, сверкнув глазами, и хотя Гарри кивнул, она всё равно продолжила — явно не для него, но для своих родителей. — Её связали и насиловали! При аресте. Четверо! Вам вашу маму жалко, а Алекс до сих пор из дома не выходит! И в нашем мире больше так и не была с тех пор!

— Все четыре года? — вдруг подал голос Лестрейндж.

— Да, все четыре! — гневно воскликнула Эмма. — Она и меня видеть не хочет, — горько добавила она. — Хотя я всё равно пытаюсь…

— Это скверно, — Лестрейндж нахмурился. — И попросту опасно. Мне нужен её адрес.

— Для чего? — Эмма тут же ощетинилась. — Зачем вам, господин аврор?

— Если мисс Мюррей не потеряла свою магию, — ответил он, — не колдовать четыре года может быть очень опасно для неё. Действительно опасно. Адрес я могу узнать, к примеру, у её декана, но для всех будет проще, если вы его нам просто назовёте.

— Я могу вас проводить, — подумав, предложила Эмма. — Сейчас. Пойдёмте?

— Да, благодарю, — Лестрейндж поднялся. — Миссис и мистер Норт, благодарим за этот разговор. Возможно, мы вас завтра вызовем, надеюсь, вы не возражаете.

— Нет, — вздохнула Серена. — Но Патрику… вы слышали — непросто говорить. Он… это после Азкабана.

— Мы это обязательно учтём, — кивнул ей Лестрейндж. — Мисс Норт?

— Идёмте лучше аппарировать во двор, — сказала она, выходя из комнаты, и когда Гарри с Лестрейнджем последовали за ней, тот шепнул:

— Какая верная была идея допросить их, Поттер. Браво.

— Я просто… — начал было Гарри, но договорить не успел: едва они ступили во двор, Эмма подхватила их и аппарировала.

Гарри с Лестрейнджем и Эммой аппарировали на лестничную площадку многоквартирного дома. Сюда выходило три двери, и Эмма, указав на среднюю, с номером двадцать, сказала:

— Вот тут живёт Алекс. С мамой и бабушкой. Но они не откроют. Они никому не открывают. Я даже пробовала открыть Алохоморой, но не смогла, — она насупилась.

— Благодарю вас, мисс Норт, — сказал Лестрейндж, оглядываясь. — Скажите, где мы? Что это за город?

— Ливерпуль, — Эмма перевела требовательный взгляд с него на дверь под номером двадцать.

— Нет, мисс, — возразил Лестрейндж. — Сейчас мы не будем ничего делать, нам нужно посоветоваться с целителями.

— С целителями? — вскинулась Эмма. — Зачем?

— Это может быть опасно для её здоровья, — ответил Лестрейндж. — Я бы просил вас сейчас уйти, не нужно их лишний раз тревожить.

— Но я хочу, наконец, её увидеть! — воскликнула Эмма. — Я думала, вы сейчас мне поможете!

— Я думаю, нам всем стоит думать, прежде всего, о желаниях мисс Мюррей, — серьёзно проговорил Лестрейндж — настолько серьёзно, что мисс Норт немного остыла. — Я обещаю вам рассказать, когда будет что. И постараюсь поспособствовать вашей встрече.

— Ладно, — она вздохнула. — Если у вас получится, будет круто. Но вы же её не арестуете? — спросила она с внезапным подозрением.

— Что вы, мисс, — удивился Лестрейндж. — За что? Мы только проверим, здорова ли она — и всё. Спасибо за помощь, — он любезно кивнул ей и пошёл к лестнице.

Они с Гарри спустились на первый этаж и, выйдя на улицу, оказались на улице, застроенной новыми домами в четыре-пять этажей. Лестрейндж внимательно огляделся, прошёлся немного в одну сторону, в другую, затем дошёл до угла, посмотрел название улицы, обернулся к Гарри и сказал:

— Надеюсь, вы запомнили место, чтобы потом сюда аппарировать.

— Мы сейчас в Мунго? — Гарри кивнул.

— Нет, мы ждём, покуда мисс Норт покинет свой наблюдательный пост, — возразил Лестрейндж. — Я не уверен, что стоит сейчас привлекать кого-то ещё.

Лестрейндж выглядел настолько сосредоточенным, что Гарри занервничал, однако спросил вовсе не то, что действительно хотел бы узнать:

— Сэр, вы думаете, она сейчас уйдёт?

— Полагаю, да, но если она не уйдёт через пять минут, мы с вами вернёмся сюда чуть позже… а, нет, — сказал он, когда дом, из которого они вышли, на мгновенье сверкнул, словно на него упали солнечные лучи. — Ушла. Поттер, вам знакомо понятие обскура?

— Да, сэр, — так вот почему Лестрейндж так занервничал. А вот Гарри о подобном не подумал, а должен ведь был!

— Шансов мало, но нужно быть к этому готовыми, — предупредил Лестрейндж. — Конечно, она была уже слишком взрослой, но и с людьми намного старше такое случалось. Хотя и редко.

— Если она им окажется, — спросил Гарри, у которого неприятно заныло под ложечкой от ожидаемого ответа, — что мы будем делать?

— Уничтожим, — ответил Лестрейндж. — Во всяком случае, постараемся.

— Но она…

— Дитя и не виновата, — перебил его Лестрейндж. — К сожалению, лечить это никто не умеет. Обскуры опасны. Просто представьте, что она может тут натворить.

— Я думаю, нужно отвести её в Мунго, — твёрдо сказал Гарри. — В любом случае.

— Вы когда-нибудь видели обскура, так сказать, в действии? — поинтересовался в ответ Лестрейндж. И, услышав в ответ «нет», добавил: — А я видел. И поверьте, если это случится, нам с вами будет не до гуманности. А если нет, мы этого просто не узнаем — есть способы определить обскура в спокойном состоянии, но мы с вами этого точно делать не будем. Наша задача доставить мисс Мюррей в Мунго, в частности, и для этой диагностики. Надеюсь, всё пройдёт спокойно, и надеюсь, что с ней этого не случилось. Но мы должны быть готовы.

— Её нельзя убивать, — упрямо заявил Гарри, уже держа в руке палочку и понимая, что, кажется, ставит крест на своём аврорском будущем.

— Что ж, командуйте, — неожиданно предложил Лестрейндж. — В конце концов, это всего лишь магглы. Прошу, — он приглашающим жестом указал на дверь подъезда, пропуская Гарри вперёд, и тот пошёл, даже не удостоив его взглядом. Гарри понимал Лестрейнджа, но знал, что просто не может позволить ему сделать свою работу. Даже если Александра стала обскуром, это не обязательно приговор — в конце концов, Уильямсон им рассказывал, что Ньют Скамандер изучал их. Вот к кому нужно будет обратиться.

Они снова поднялись на третий этаж. Лестрейндж скромно остановился у самой лестницы, демонстративно предоставляя инициативу Гарри, и тот, наколдовав зеркало, перекрасил себе волосы в светлый цвет, закрыл чёлкой лоб, вытянул себе нос и сделал оправу очков прямоугольной. Потом сделал стену квартиры прозрачной, и постоял, разглядывая сворачивающий налево коридор и ведущие в него три двери. Дотянуться до них, чтобы сделать и их прозрачными, он не мог, так что Гарри просто подошёл к двери и заколотил в неё, нажав на кнопку звонка и ругаясь:

— Козлы долбанные, вы там утопиться, что ли, решили? Мне насрать, хоть засуньте себе краны в задницу, но мы только въехали! У меня с потолка льёт! Я щас эту грёбанную дверь вынесу!

Лестрейндж у него за спиной тихо хмыкнул и сказал вполголоса:

— Ого.

Гарри продолжал ругаться, трезвонить и колотить в дверь, покуда не услышал, как щёлкнул замок. Он отступил назад, громко требуя:

— Открывайте, чтоб вас там разорвало! Я у вас пятьдесят тыщ отсужу!

Дверь приоткрылась, и на пороге показалась молодая очень-очень худенькая девушка в голубой пижаме. Она казалась едва ли не младше, чем на той колдографии в деле, и прежнюю Александру Мюррей выдавали в ней лишь густые вьющиеся волосы, в которых сейчас отчётливо была видна… седина. Девушка глядела на него растерянно и испуганно, и Гарри под этим её взглядом неожиданно растерялся.

— Извините, — почти прошептала девушка… Александра. — Дома никого нет… Но мы… я не включала воду…

— Простите нас, мисс Мюррей, — сказал тихо подошедший к ним Лестрейндж. — Мы не хотели пугать вас. Но нам нужно поговорить. Британский Аврорат.

— Нет! — тихо вскрикнула она и метнулась вглубь квартиры, пытаясь закрыть дверь, но Лестрейндж перехватил её довольно легко, потянув на себя за ручку и поставив ногу на самый порог.

— Долорес Амбридж арестована, — вдруг сказал Лестрейндж. — Мы расследуем дела её жертв. Мисс Мюррей, нам нужно поговорить с вами.

Девушка замерла, выпустив дверь из рук, и Лестрейндж открыл её, впрочем, не двигаясь дальше.

— Это правда? — спросила Александра. Гарри видел, как дрожат её худые руки.

— Она арестована и проговорена к вечному заключению в Азкабане, — твёрдо ответил Лестрейндж. — Посмотрите на моего спутника, — добавил он, и Гарри без всяких слов его понял. Вернуть себе нормальную внешность было недолго: очки, нос, волосы — и вот он опять тот самый избранный герой с узнаваемым всеми лицом, что радовало его едва ли не впервые за последние… может быть, вообще впервые. — Узнаёте его?

Лестрейндж посветил в лицо Гарри Люмосом, и Александра, помедлив, кивнула и спросила недоверчиво:

— Гарри Поттер?

— Он бы не стал лгать вам, — мягко проговорил Лестрейндж, и когда она кивнула, добавил: — Вы можете увидеть Амбридж в робе и за решёткой, если хотите.

— Да, — сказала Александра, вскидывая голову. — Да, я хочу.

— Тогда одевайтесь и идёмте с нами, — сказал Лестрейндж.

— Она правда арестована? — Александра подошла к двери и зачем-то включила свет. И стояла, вглядываясь в их лица так требовательно, словно они оба были ей должны что-то очень и очень важное.

— Правда, — ответил ей Гарри. — Она арестована и никогда больше не выйдет на свободу.

— Клянётесь? — требовательно спросила Александра, и Гарри открыл было рот, чтобы ответить «Клянусь», но Лестрейндж мягко его перебил:

— Аврорам это запрещено. Клясться, — на его лице было написано искреннее сочувствие. — Но мы можем дать слово.

— Она за решёткой, — повторил Гарри. — Правда. Даю слово.

— Можно мне держать вас за руку? — попросила она, и Гарри в ответ протянул ей свою руку.

— Это не обязательно, — улыбнулся Лестрейндж, — но, может быть, вам переодеться? И уж точно обуться, — его улыбка стала чуть ярче.

— Ой, — совсем по-детски сказала Александра и посмотрела на свои ноги в пушистых белых носках. — Да. Вы меня подождёте?

— Можно, мы войдём? — спросил Лестрейндж, и она кивнула:

— Да. Извините. Конечно. Просто я… давно никуда не хожу.

— Конечно, — голос Лестрейнджа звучал очень ласково и дружелюбно.

Александра приоткрыла дальнюю дверь и скользнула за неё, а Гарри с Лестрейнджем вошли в квартиру и прикрыли за собою входную дверь.

— Но ведь это запрещено, — прошептал Гарри. — Проводить жертв к камерам предварительного заключения.

— Конечно, — в улыбке Лестрейнджа отчётливо проступило лукавство. — Возможно, мы с вами получим выговор. И даже штраф в десять галеонов. Полагаю, я могу себе это позволить.

— Я тоже, — Гарри тоже заулыбался.

— Ей нужно это увидеть, — сказал Лестрейндж уже серьёзно. — И она точно это заслужила. Иногда живое свидетельство стоят тысячи слов.

Дальняя дверь приоткрылась, и Александра вновь проскользнула в открывшуюся щель, явно не желая показывать комнату аврорам. Теперь на ней были слишком свободные, держащиеся на ремне джинсы и тоже слишком большая зелёная футболка с длинными рукавами. Казалось, эта одежда принадлежала кому-то другому, но Гарри был уверен, что это не так — просто Александра так давно не покидала квартиру, что старые вещи висели на ней мешком, а новых попросту не было.

— Это всё не очень красиво, — виновато сказала Александра, оттягивая рукава футболки. — Извините.

— Если вы желаете и позволите, — мягко предложил Лестрейндж, — я могу немного уменьшить размер. Вещи порой так коварно вытягиваются.

— Точно, — Александра смутилась. — Так можно. Я просто… не подумала. Извините.

— Вы не должны, — покачал Лестрейндж головой и, достав палочку, вопросительно на неё посмотрел.

— Да. Спасибо, — она зачем-то слегка развела руки в стороны, и когда одежда села на ней как положено, провела правой ладонью по левой руке.

— Я… я совсем забыла, как это, — прошептала она, и её подбородок задрожал.

— Колдовать? — сочувственно спросил Лестрейндж, и когда Александра кивнула, сказал: — Это можно вспомнить.

— Я даже пятый курс не закончила, — прошептала Александра, и её глаза вдруг наполнились слезами. — И не сдала СОВ…

— Вы всё равно можете колдовать, — Лестрейндж смотрел на её очень сочувственно. — Вы уже совершеннолетняя. И вы можете доучиться, если хотите.

— Разве? — неуверенно спросила она — слёзы пролились и потекли по щекам, но Александра их, кажется, не заметила. — Я же уже слишком взрослая…

— В школе нет ограничений по возрасту, — сказал он. — И бывали случаи, когда студенты возвращались доучиваться через несколько лет. Это можно устроить, если хотите.

— Правда? — слёзы побежали быстрее, но Александра, не обращая на них внимание, шагнула Лестрейнджу навстречу. — Вы так думаете?

— Я это точно знаю, — твёрдо сказал он.

— Мой лучший друг и моя подруга вернулись, — подхватил Гарри. — Правда, всего через год, но какая разница?

— Вам только нужно будет написать директору, и всё, — продолжил Лестрейндж. — Сейчас это Минерва МакГонагалл. Она вам поможет, и, если пожелаете, мы, в свою очередь, можем помочь вам связаться с ней. Вас ведь не отчислили за неуспеваемость — вас вынудили уйти. После войны многие возвращались с потерей года или двух. Вы пропустили чуть больше, но это несущественно. У вас есть палочка?

— Нет, — Александра, наконец, стёрла слёзы со щёк и век. — У меня её отобрали. Тогда.

— И вы не купили потом новую, — скорей, констатировал, чем спросил Лестрейндж.

— Я боялась, — тихо-тихо призналась Александра. — Боялась, что меня по ней найдут. Та женщина… та, которую вы арестовали, сказала, что даже если мы сбежим, она всё равно нас найдёт. Сама, лично. И придёт за нами с дементорами…

Её голос упал до шёпота и затих, а руки вновь задрожали, и Гарри, не слишком думая, что делает, шагнул к ней и обнял за плечи, и Александра вцепилась в его руку всеми своими пальцами.

— Не придёт, — пообещал Лестрейндж. — И сейчас вы в этом убедитесь… но потом нам нужно будет проводить вас в госпиталь святого Мунго. Так положено.

— Хорошо, — похоже, это её вовсе не испугало. — А там… холодно? На улице?

— Там жарко, — улыбнулся Лестрейндж. — Лето в этом году самое настоящее. Простите, если я вмешиваюсь не в своё дело, — добавил он, — но в Мунго могут оставить вас на ночь — наверное, ваши родные будут волноваться?

— Ой, — Александра смутилась и разжала руку Гарри. — Я сейчас напишу им записку.

Она снова исчезла в той комнате, и Гарри тихо сказал:

— Вот видите? Всё с ней в порядке!

— Пожалуй, — без особой уверенности ответил Лестрейндж. — Посмотрим.

Записку Александра прилепила скотчем на стену прямо напротив входной двери, а потом крепко, почти что до боли, сжала ладонь Гарри и сказала:

— Я готова.

Её рука была холодной и маленькой, и Гарри казалось, что он держит ребёнка, а не вполне взрослую молодую женщину — а ведь она была младше него всего на год… она должна была учиться на одном курсе с Джинни! И та, наверное, её знала, пусть не слишком хорошо, потому что Мюррей была с Хаффлпаффа, но всё же наверняка они были знакомы.

Они аппарировали прямо с лестничной площадки к Министерству, и пока Гарри проводил Александру через телефонную будку, Лестрейндж прошёл через служебный вход и встретил их уже внутри. Что он сказал дежурному на входе к камерам предварительного заключения, Гарри не знал, но тот безмолвно пропустил Александру, которая сжимала его руку всё сильней и сильнее.

— Я тут была, — едва слышно шепнула она ему на ухо. — Я помню…

— Уверены, что хотите идти дальше? — спросил Гарри, и она так решительно закивала, что волосы упали ей на лицо.

— Вы только не отпускайте меня, — попросила она, и Гарри пообещал:

— Ни за что.

Они шли мимо камер, и Гарри с удивлением видел на месте решёток непрозрачные двери — очевидно, Лестрейндж закрыл их все от Александры, но зачем? Впрочем, наверное, так было и проще, по крайней мере, она ни на что не отвлекалась.

А вот решётка в камере Амбридж никуда не делась, прекрасно позволяя рассмотреть всё, что было за ней. Когда они подошли, Амбридж сидела на койке, и на их появление никак не отреагировала, а вот Александра замерла в нескольких шагах от решётки. Девушку затрясло, и она буквально обхватила руку Гарри руками, и ему ужасно захотелось увести Александру отсюда, но вместо этого он просто стоял и позволял ей держаться за него.

— Она нас не видит и не слышит, — сказал Лестрейндж.

— Почему? — Александра резко обернулась к нему.

— Мы и так не имели права вас сюда приводить, — сказал он. — Ей не нужно об этом знать.

— Я хочу, чтобы она меня увидела, — звенящим шёпотом произнесла Александра.

— Приходите на суд, — предложил Лестрейндж. — Вас, как пострадавшую, всё равно вызвали бы. И зарезервировали бы место в первом ряду.

— Я приду! — она глубоко-глубоко вздохнула и, вдруг отпустив Гарри, подошла к решётке и вцепилась уже в неё. — Я вас не боюсь, — проговорила она. — Я больше вас не боюсь! Я! Больше! Вас! Не боюсь!!! — прокричала она во всё горло, тряся решётку так, словно это была не железка, а сама Амбридж.

Лестрейндж, кажется, ждал этого, потому что успел закрыть их троих заглушающими чарами, а потом подхватить умолкшую и ослабевшую, рыдающую Александру.

— Я думаю, Амбридж была бы счастлива знать, что заставила вас спрятаться от всего мира, — сказал он, когда она почти успокоилась. — Мне кажется, она не заслужила подобной радости.

— Я больше не буду, — совсем по-детски сказала Александра. — Теперь точно не буду.

Лестрейндж улыбнулся ей и кивнул.

— А теперь нам нужно проводить вас в Мунго. Потом мистер Поттер проводит вас домой.

Перспектива провести в Мунго остаток дня — потому что вряд ли обследование Александры могло занять меньше времени — не слишком вдохновила Гарри, но спорить было бессмысленно. И потом, ведь кто-то действительно должен был проводить Александру: как она иначе доберётся домой, не умея аппарировать? Не сажать же её на поезд.

Однако всё оказалось не так плохо: молодая и очень серьёзная целительница, к которой Александру привёл Лестрейндж, сразу сказала, что той придётся остаться здесь на ночь и предложила зайти за ней завтра в полдень.

— Мама с бабушкой просто сойдут с ума, — сказала Александра. — Я оставила им записку, но всё равно… мне никак нельзя вернуться домой вечером?

— Может быть, — предложил Гарри, — вы могли бы на час отпустить вечером мисс Мюррей домой? Я бы её проводил, мы успокоили бы родителей, а потом вернулись сюда.

— Пожалуйста! — взмолилась Александра, сжимая руки возле своей груди. — Они спать не будут… и, наверное, пойдут в полицию…

— В самом деле, — поддержал её Лестрейндж. — Мне кажется, это хорошая идея. И самой мисс Мюррей так будет спокойнее.

— Хорошо, — сдалась целительница, — но я тоже пойду с вами.

— Договорились, — согласился Лестрейндж.

И спросил, когда они с Гарри вышли:

— Скажите, вы уже говорили с другими потерпевшими?

— Нет, — вся радость Гарри от того, что они только что сделали для Александры, испарилась.

— В такого рода делах протокол этого не требует, — сказал Лестрейндж, идя к лифтам. — Их, разумеется, вызовут на рассмотрения дела, но допрашивать их не считается обязательным. Хотя я с этим и не согласен, требовать от вас этого я не буду.

— Нет, сэр, вы правы, — хмуро возразил Гарри.

— Что так мрачно? — улыбнулся Лестрейндж. — Вы блестяще справились. Я бы не додумался так выманить её.

— Вы просто никогда не жили среди магглов, — пожал Гарри плечами. — И просто не знаете подобных вещей.

— Не жил, — согласился Лестрейндж и нажал кнопку лифта.

Проще всего Гарри оказалось разобраться с жертвами Корна: хотя их истории были разными, и некоторые весьма тяжёлыми, среди них, по счастью, не оказалось никого вроде Александры Мюррей: все они так или иначе пережили случившееся с ними и теперь жили, вроде бы, нормально. Те, кто выжил… потому что двое, муж с женой, погибли ещё при задержании, и ещё один погиб в тюрьме.

Зато Карст был жив, и превосходно себя чувствовал, и его зеленной магазинчик при ферме процветал настолько, что при нём даже было что-то вроде мини-совятни, где ожидали своей очереди прибывшие за товаром птицы. Карст оказался крепким жилистым мужчиной лет пятидесяти с кудрявой тёмной шевелюрой и густой роскошной бородой.

— Я так и знал, что это Деклан, — сказал он, едва Гарри объяснил причину своего визита. — Как только услышал, что его арестовали. Да и раньше… гнилой человек, — он махнул рукой. — Всегда гнилым был, с детства. Но вроде бы сосед… дурак я был — вот говорила мне жена: не связывайся. Ну вот пускай и посидит. Хотя не думаю, что это поможет. Зато, — он хитро ухмыльнулся, — я там пока сидел, отличных людей встретил. Теперь торгуем вот, — он обвёл рукой свой магазинчик и деловито протянул Гарри визитку: — Мы и в Лондон отправляем сов. У нас, — он положил перед Гарри каталог, — товар отличный. Свежий — прямо с грядки. Я бы почёл за честь видеть среди покупателей самого Гарри Поттера.

— Я сейчас обычно на работе ем, — признался Гарри, — но я непременно буду вас иметь в виду. И посоветую друзьям, — пообещал он.

— Ну хоть сейчас-то, — Карст уже — Гарри даже не понял, когда и как он это успел — складывал в корзинку всякое, — позволите вас угостить? Это же не взятка, мне ничего от вас не надо! — сказал он убеждённо, и Гарри, чуть поколебавшись, согласился, решив, что отнесёт это в отдел. В конце концов, так делали, он видел, как зимой Праудфут притащил коробку самого разного печенья от кого-то из свидетелей. Конечно же, ни деньги, ни что-либо ценное авроры не могли брать, но обычная еда не возбранялась. Причём Гарри даже знал, что это регулировалось положением какого-то древнего закона, который до сих пор не отменили, но деталей бы его не вспомнил: там было что-то насчёт «обычной, распространённой в данной местности» еды, ароматных трав, цветов и почему-то перьев. А вот чернила уже, к примеру, возбранялись.

Уже в отделе в коробке обнаружился десяток груш, коробочки с малиной, клубникой и крыжовником, пучок мгновенно наполнившей комнату своим ароматом мяты и пакет со сливами.

— Ого, — довольно сказал Праудфут. — Пируем! С первой добычей, Гарри, — он взял грушу и принюхался. — М-м-м… прекрасно. От кого?

— От Виктора Карста, — ответил Гарри. — Он пострадавший по делу КМВ.

— Похоже, что дела у него идут неплохо, а? — Праудфут откусил кусок примерно с четверть груши, прожевал и повторил: — М-м-м. Ты что не ешь?

— Я ем, — Гарри сунул в рот клубнику, хотя есть ему совершенно не хотелось.

— Забери себе чего-нибудь домой — угостишь подружку, — предложил Праудфут, и Гарри подумал, что это, наверное, хорошая идея, потому что Джинни была дома, и хотя сегодня он, конечно же, к ней не успеет, да и сил у него на встречу с нею не было, но вот послезавтра… всё равно он в полдень сдаст дела, а значит, сможет, может быть, уйти с работы вовремя.

Эта мысль немного подняла ему настроение, и Гарри почти с лёгким сердцем решил оставить встречу с Гейл Шедоу на завтра. Всё равно сегодня он уже не успевал: они вот-вот должны были идти за Александрой в Мунго, и Гарри очень надеялся, что всё пройдёт нормально.

И, в целом, оказался прав, хотя разговор с мамой и бабушкой Александры вышел весьма тяжёлым. Поначалу они наотрез отказывались её отпускать в волшебный мир обратно, и убедить их удалось только целительнице, предупредившей, что, возможно, Александре придётся пробыть в клинике не только одну ночь, так что, возможно, ей стоит взять с собой какие-нибудь вещи. А когда они уже вернулись и проводили Александру до палаты, Лестрейндж ей сказал:

— Не знаю, захотите ли вы её видеть, но мисс Норт вас очень ждёт.

— Она всё время приходила, — грустно сказала Александра. — И я… я видела её, но… но она бы не оставила меня в покое. И не поняла бы… и теперь… но я не знаю, — она покачала головой.

— Что вас смущает? — мягко поинтересовался Лестрейндж.

— Её родители, — голос Александры задрожал, и на глазах заблестели слёзы. — Они же спрятали меня… и… и я знаю, что они… из-за меня…

— Они прекрасно знали, чем рискуют, — сочувственно возразил он. — Мы с ними говорили, и поверьте, они ничуть вас не винят. И будут рады видеть.

— Правда? — всхлипнула она.

— Как и Эмма, — подтвердил он.

— Вы могли бы… — она снова всхлипнула и неуверенно посмотрела на Гарри. Тот кивнул подбадривающе, и Александра сказала: — Может быть, вы бы могли им сообщить, где я? Ну, что я тут? Я просто… у меня нет волшебных денег, — она смутилась. — И обычных тоже нет… я же… я ничего не делала, просто… сидела дома и…

— Конечно, я скажу, — пообещал ей Гарри. — Прямо сейчас зайду к ним и скажу.

— Возможно, вам стоит подготовиться к гостям, — заметил Лестрейндж, и Александра несмело улыбнулась.

Простившись с ней, Гарри с Лестрейнджем вышли из палаты, и тот спросил:

— Вы к Нортам?

— Да, скажу им, где она, — заулыбался Гарри. — Уже вечер, но мне кажется…

— …что мисс Эмму это не смутит, — закончил за него Лестрейндж. — Идите, а я схожу пока и выбью разрешение для такого позднего визита. И попрощаюсь с вами до завтра: идите потом домой. Хватит ночевать в отделе.

С этим Гарри был вполне согласен.

Норты встретили принесённую Гарри новость с радостью и действительно немедленно засобирались к ней: Серена тут же начала складывать домашнюю еду, а Эмма убежала наверх и вернулась с целой сумкой вещей, заявив, что Александра за эти четыре года, конечно же, совсем отстала от моды. Гарри ни о чём не стал с ней спорить, решив, что они там сами разберутся, и лишь предупредил, что Александра может сейчас реагировать на всё очень эмоционально. Потом проводил их всех к целительнице и даже дождался окончания беседы и привёл Нортов к Александре — не потому даже, что в этом действительно была необходимость, а просто потому что хотел увидеть эту встречу. В конце концов, он заслужил увидеть, что приносит людям радость, а не только боль и горе!

Он даже немного постоял в палате, покуда Норты обнимались с Александрой, а затем, довольно выдохнув, тихо ушёл, выйдя в коридор, пошёл — и сам не понял, почему свернул в главном коридоре не направо, к лифтам, а налево, вглубь отделения пострадавших от заклятий. Почему-то Александру определили именно сюда — возможно, потому что остальные отделения подходили к её случаю намного меньше.

Гарри осознал свою ошибку, только когда понял, что дошёл до поворота к отделению безнадёжных случаев, которое, конечно же, так не называлось, но суть все понимали. Здесь лежали… или, вернее, уже жили, например, Лонгботтомы, и Гарри вдруг решил зайти к ним. Просто поздороваться, или… или, может быть, даже и не заходить, а просто… он и сам не знал, что «просто». Посмотреть, что они делают? Просто постоять там? Он не знал, но ему хотелось сделать это, и он пошёл и прежде, чем войти, на всякий случай решил заглянуть в палату через окошко в двери: мало ли, что сейчас делали Лонгботтомы. Например, ужинали, или переодевались, или вовсе спали… и вообще, пожалуй, будет очень странно, если он вдруг к ним войдёт, решил Гарри, и уже почти сделал шаг в сторону, но всё же заглянул и увидел в палате Лестрейнджа.

Тот сидел на койке спиной к двери рядом с Алисой и, похоже, что-то говорил: Гарри ничего не слышал, разумеется, и даже губ не видел. Фрэнк сидел напротив и медленно ел грушу, кажется, из тех, что принёс в отдел Гарри. Он, вроде, тоже слушал Лестрейнджа, или, по крайней мере, так казалось, хотя по расслабленно-отстранённому выражению его лица сказать что-либо наверняка было сложно.

Где-то вдалеке раздались шаги, и Гарри буквально отскочил от двери. Он, конечно, понимал, что Лестрейндж ему ничего не сделает, если обнаружит здесь, но был уверен, что их отношения это испортит сильно. А ещё у Гарри было ощущение, будто он случайно подглядел нечто почти интимное, и он чувствовал себя донельзя неловко. Так что он почти что добежал до лифтов, спустился вниз и, вылетев из клиники словно бладжер из коробки, аппарировал домой, где под недовольное ворчанье Кричера отправился сначала ужинать, а потом спать. Но лечь спать — это одно, а уснуть — совсем другое, и Гарри долго ворочался в кровати, вспоминая сегодняшний день и думая о завтрашней встрече с Гейл Шедоу, и о том, что лёгкой она точно не будет.

И оказался прав.

Жила Гейл Шедоу на Фенских болотах, на юге Линкольншира. Её дом, укрытый чарами от магглов, даже для волшебника выглядел заброшенным, а когда Гарри подлетел на метле ближе — потому что аппарировать в незнакомое место не мог, а идти пешком от ближайшего сюда Или пришлось бы целый день, — лишь в самую последнюю секунду обнаружил следящие чары. Пришлось спуститься и перейти их осторожно по земле — и правильно, потому что едва он пересёк границу, воздух наполнился оглушительным, тоскливым и предельно мерзким воем, а в лицо Гарри полетела пыль.

— Британский Аврорат! — усилив голос Сонорусом, крикнул он, остановившись и выставив от пыли щит. — Стажёр Гарри Поттер! Мадам Шедоу! Немедленно всё это прекратите и позвольте мне войти!

Ветер стих, и вой унялся, как и не было. Потом дверь домика открылась, и на пороге появилась человеческая фигура в длинной чёрной мантии.

— Стойте там! — раздался тоже усиленный Сонорусом женский голос. Фигура спустилась со ступенек и двинулась к Гарри, покуда он послушно ждал её на месте.

Она шла быстро и решительно, держа в одной руке палочку, а в другой что-то ещё. Пистолет, разглядел Гарри, когда она была на полпути к нему. У неё в левой руке был пистолет, и Гарри мог поклясться, что тот заряжен, а курок взведён.

Женщина… Гейл Шедоу остановилась шагах в десяти от Гарри и, хмуро оглядев его, спросила:

— Что вам надо? Я вас не звала.

Казалось, с её лба содрали кожу целиком — а после она зажила уж как смогла, неровно, некрасиво, жутко — но, по крайней мере, теперь там не было даже следа от той мерзкой надписи «воровка», выжженной на её лбу теми подонками… которых, кстати, не поймали до сих пор. Да что там не поймали — никто даже не знал их имена!

Объяснение Гарри она выслушала молча, не сводя с него ни палочки, ни пистолета, а когда он закончил свою речь словами:

— Я понимаю, мэм, вам тяжело всё это вспоминать. Но мне нужно поговорить с вами и…

— А мне не нужно, — отрезала она. — Когда вы были мне нужны, вас не было. Идите к дьяволу. Я арестована?

— Нет, что вы, мэм, — ответил он, и Шедоу вновь не дала ему договорить:

— Тогда вон. Это мой дом и моя земля, мистер Гарри Поттер, ступайте вон. Убирайтесь.

— Мэм, — Гарри чувствовал себя ужасно. Просто отвратительно. — Я должен с вами поговорить.

— Ну говорите, — она сощурилась. — Давайте. Выдайте мне вашу речь. Я отвечать вам не обязана, так что говорите, что должны, и выметайтесь.

— Извините, что потревожил вас, мэм, — сдался Гарри. В конце концов, ему на самом деле не были нужны её показания, и раз она была настроена так категорично, какое право он имел мучить её расспросами? В которых, откровенно говоря, не было особого практического смысла.

— Уходите! — повторила она. — И скажите вашим, что им здесь не рады. Никогда.

Гарри молча ей кивнул и аппарировал.

В отдел он вернулся хмурый и, молча пройдя к своему столу, занялся бумажными делами, отчаянно стараясь прогнать звучащий в ушах голос Шедоу: «Когда вы были мне нужны, вас не было». Гарри понимал, конечно, что лично он ни в чём перед ней не виноват, и что в то время, когда её пытали те мерзавцы, он сам скитался по лесам, но легче ему от этого совсем не становилось.

Гарри заканчивал оформление дела Нин, когда услышал весёлый женский голос:

— Менталиста вызывали?

— Гарри, это не к тебе? — спросил Праудфут, и Гарри, обернувшись, увидел стоящую в дверях молодую женщину с шоколадно-коричневой кожей и копной иссиня-чёрных волос, пухленькую, симпатичную и невероятно обаятельную.

— Ко мне, — он встал. — Здравствуйте. Спасибо, что так быстро. Я…

— …Гарри Поттер, — кивнула она, помахав ему левой рукой, и короткий широкий рукав её светло-жёлтого шёлкового платья задрался, обнажив татуировку в виде обвивавшего плечо цветка с голубыми колокольчиками. — У меня ваша заявка. И я вас узнала, — она улыбнулась. — Я — Аиша Маркс. Рассказывайте, — она подошла, и Гарри с некоторым трепетом впервые за всё время своего здесь пребывания увеличил для неё хранящийся в ящике его стола стул для посетителей.

Маркс выслушала рассказ Гарри о деле Лилака очень внимательно и без лишних слов предложила перейти к работе.

— Вам придётся подождать немного, — сказал он немного извиняющимся тоном, — потому что я, честно говоря, совсем забыл о том, что вызвал менталиста, — признался Гарри. — Мистер Лилак находится под домашним арестом, я сейчас его доставлю.

— Да зачем? — возразила Маркс. — Погода замечательная, я с удовольствием бы прогулялась. И мистеру Лилаку будет спокойней дома. Не думаю, что он так уж опасен, м-м? — спросила она, и Гарри оставалось только согласиться, тем более что присутствующие здесь же ни Праудфут, ни Долиш никак против её предложения не возразили. Конечно, это было не их дело, но Гарри был уверен, что в случае возможной опасности они бы что-нибудь сказали. Хотя бы Праудфут. Но тот молчал и даже подмигнул кокетливо улыбающейся ему Маркс, и это утвердило Гарри в его решении.

— Что мне нужно будет делать? — спросил Гарри, когда они с Маркс направились к лифтам. Нет, он помнил протокол, конечно, но давно уже убедился, что насколько отличается от него реальность.

— Да ничего, — пожала Маркс плечами. — Вам даже не обязательно присутствовать, и, наверное, так даже будет лучше: мистеру Лилаку будет легче расслабиться наедине со мной.

— Я не могу оставить вас наедине, — возразил Гарри. На самом деле, он вовсе не считал Лилака опасным для неё, но рисковать так глупо не желал. Впрочем, уже на месте выяснилось, что Лилака его присутствие ничуть не раздражало: похоже было, что он действительно готов на что угодно, чтобы поскорее доказать свою невиновность.

Сама работа Маркс со стороны выглядела до обидного невпечатляющей: она просто сидела напротив Лилака и смотрела ему в глаза. И так и не сказала ничего, кроме сакраментального «Легилименс».

Сидели они так часа, наверное, два, а потом Маркс опустила палочку, прикрыла свои глаза ладонью и сказала:

— Мы закончили. Благодарю вас, мистер Лилак, за чудесное сотрудничество. Если бы все были похожи на вас, моя работа была бы раем, — она улыбнулась ему, и он спросил:

— Так что? Меня отпустят?

— Это не мне решать, — ответила она. — Я только даю заключение. Но я не увидела в ваших воспоминаниях ничего розового, — добавила она лукаво, и Гарри с облегченьем выдохнул. Значит, Лилак в самом деле невиновен… и Гарри удивился тому, насколько оказался рад этому известию. Пусть Лилак до сих пор сам по себе ему не нравился.

— Хотите чая? — спросил тот, потирая виски. — С молоком? И сыром. О, какой у меня сыр! — воскликнул он, заметно оживившись. — Ручаюсь, вы такой ещё не ели!

— Нам нельзя, — возразил Гарри. — По крайней мере, пока не снято обвинение.

— Эх, понимаю, — вздохнул Лилак. — Но потом-то? Потом можно?

— Потом можно, — улыбнулась Маркс, и Гарри по её тону понял, что она так отвечает не впервые. — Но лучше не сразу.

— Ну так я вас жду? — спросил Лилак. — Где-нибудь осенью? Ну хоть сейчас попробуйте, а? — попросил он, но Гарри возразил решительно:

— Нельзя.

— Да я ж не буду вас травить! — Лилак, кажется, даже обиделся.

— Не в том дело, — попытался Гарри объяснить. — Нам действительно нельзя.

— Эх, ладно, — вздохнул Лилак, и Гарри поспешил ретироваться — вместе с Маркс, конечно, и уже в Аврорате попросил её поторопиться с заключением.

— Я пришлю часа в четыре, — пообещала она. — Но вкратце — думаю, он невиновен. Я могу предположить, конечно, что он гениально создаёт иллюзии, но я не нашла в его воспоминаниях ни мадам Амбридж, ни дементоров, ни этой статуи дурацкой, помните? Хотя ведь вы её не видели... и, в общем, их там нет. Вообще. Да и мистер Батчелор там… как бы вам сказать… не слишком ярок. Не похоже, чтобы Лилак он нём думал даже сейчас. Конечно, само по себе это может свидетельствовать как за него, так и против, но… не думаю, что он бывал в Министерстве во время Пия.

— А память ему не могли стереть? — спросил Гарри на всякий случай.

— Не похоже, — покачала она головой. — Опять же, этого нельзя сказать с полной уверенностью: разные бывают мастера. Но я не обнаружила следов воздействия. Его мысли полны сыра, молока, травы, коз и голой замужней соседки, — она рассмеялась, и Гарри, вторя ей, старался за своим смехом скрыть некоторое смущение. — Но это не то преступление, что вы расследуете, — весело сказала Маркс. — Но я бы не удивилась, если бы сосед однажды высказал ему претензии — обидно растить чужих детей, не так ли? — она подмигнула Гарри весело и тут же поправилась: — Хотя я этого не утверждаю. Это сам Лилак так считает. Так же, как считает, что сосед дурак и не догадывается… что вполне возможно, потому что непонятно, зачем он всё это терпит столько лет.

У Гарри в голове при этих словах как будто что-то щёлкнуло.

— Расскажите про этого соседа, — попросил он. — И его жену. Всё, что можете. И напишите в заключении, обязательно!

— Имени не знаю — не скажу, — ответила она. — Лилак про себя называет его… м-м… «тупой мудак», простите, — она состроила чуть виноватую гримаску, скорее, впрочем, для проформы, чем в самом деле чувствуя себя неловко. — Но могу вам описать его: примерно тех же лет, что Лилак, худой, сутулый, лысый — не полностью, примерно на полголовы… нос такой… довольно крупный и утиный, глаза небольшие, подбородок тоже, и на нём глубокая довольно ямка. Лицо длинное такое… хватит?

— Да, вполне, — Гарри ощущал тот же азарт, что чувствовал, когда охотился на снитч ловцом — и сейчас он этот снитч увидел. Может быть, конечно, это просто бликовало солнце, но… — Чем он занимается? И как зовут его жену?

— Тоже не знаю, — вздохнула Маркс. — Я не подумала, что это важно. Лилак называет её «тыковка». Могу тоже описать её, хотите? — предложила она и даже начала: — Дородная такая дама лет, наверное, тридцати пяти, рыжеволосая… Но вообще вы можете просто у него спросить, кому он продаёт свои сыры и остальное. У них магазинчик в Эдинбурге.

— Спрошу, — Гарри горячо пожал ей руку. — Спасибо за помощь! Последний вопрос, — спохватился он. — Сколько детям лет? Или, по крайней мере, сколько лет этой связи? Хоть примерно?

— Детям лет, наверное, пять и два, — ответила она. — Но я не очень уверена. Возможно, меньше или больше… я ведь специально не искала. Только видела их. А связь давняя. Но я опять же не смотрела специально…

— Спасибо, — повторил Гарри. — Я буду ждать заключение, а сейчас…

— …вы убегаете, — она кивнула. — Я постараюсь поскорее.

Вернувшись к Лилаку и выяснив имя владельцев и местонахождение магазина — тот, правда, вопросам удивился, но ответил, и имена назвал и мужа, и жены, — Гарри аппарировал ко входу в волшебный квартал Эдинбурга. И пока Гарри шёл по его маленьким улочкам, в его голове сложился простой план, который даже не требовал визы Лестрейнджа. В конце концов, Гарри просто посмотрит! А потом доложит, и, если ему повезёт, это будут уже не просто домыслы и интуиция.

Магазинчик «Молочная страна», на вывеске которого был изображён большой круг жёлтого сыра и чашка с чем-то белым — очевидно, молоком — располагался ближе к концу главной волшебной улицы Эдинбурга, и был, судя по всему, довольно популярен. Здесь даже стояла пара столиков, за которыми можно было выпить молочные коктейли или съесть мороженое — конечно, не такое замечательное, как у Фортескью, но зато «сделанное из свежайших сливок».

Гарри заглянул в окно. За прилавком пышная рыжеволосая женщина болтала с покупательницей, заворачивая ей в вощёную бумагу кусок тёмно-жёлтого сыра и одновременно протягивая сливочную тянучку в прозрачной обёртке её трёх- или четырёхлетнему сыну. Мужа рыжеволосой «тыковки» нигде видно не было, и Гарри только сейчас сообразил, что не может просто так взять и сделать стену магазинчика прозрачной: слишком оживлённой была улица. И мантии-невидимки у него с собою не было…

Значит, видимо, придётся возвращаться и всё делать как положено, неохотно решил Гарри. Установить стандартное наблюдение, и, наверное, лучше даже не за магазином, а над жилыми комнатами. И после допросить… нет, Гарри сам, один бы тоже справился, конечно, в конце концов, он может прийти сюда вечером, и зайти с тыла… но это будет долго и не слишком правильно. Очень хотелось всё сделать самому, но Гарри понимал, что это неразумно. Так что он ещё немного постоял, удержался от соблазна зайти внутрь и что-нибудь купить, вздохнул и аппарировал назад.

Лестрейндж, к его радости, наконец-то обнаружился в отделе.

— Сэр, — Гарри очень старался сдержать нетерпение, но у него, судя по вопросительному выражению глаз Лестрейнджа, не слишком выходило. — Возможно, у меня есть версия, кто мог подставить Лилака. И почему.

— Возможно или есть? — уточнил Лестрейндж, кивнув: — Садитесь.

— Есть, — Гарри сел, сжимая кулаки, чтобы немного успокоиться. — Возможно, это мог сделать муж его любовницы.

— Chercher une femme? Возможно, — Лестрейндж даже, кажется, не слишком удивился. — Рассказывайте.

— У Лилака многолетняя связь с Фенеллой Кэйд, — сказал Гарри. — Это Маркс выяснила… менталист. Эта дама замужем, и, возможно, её дети вовсе не от мужа, а от Лилака — по крайней мере, сам Лилак так считает. У них магазин «Молочная страна» в Эдинбурге, и я подумал, что если понаблюдать за Гайром Кэйд, супругом, возможно, мы заметим те же жесты, помните? Которыми он смахивал пот, и как перекрещивал лодыжки, и тогда…

— Сами справитесь? — одобрительно спросил Лестрейндж. — Вряд ли нам сейчас дадут наружку — да и, честно говоря, будет непросто объяснить, что нужно.

— Справлюсь, — сказал Гарри убеждённо.

— Тогда напишите мне сейчас заявку и идите. Но, — добавил он жёстко, — я даю вам разрешение только на наблюдение. Никаких допросов и арестов. Это ясно?

— Да, сэр, — Гарри не стал сдерживать улыбку. — Только наблюдение.

— И никаких прозрачных стен, — предупредил Лестрейндж. — Я почти уверен, что дом защищён от подобного — это магазин. Было бы верхом идиотизма со стороны владельцев не предусмотреть такое. Так что чары невидимости и окно, и думайте, на чём будете стоять. Или висеть… мётлы отлично переносят такие чары.

Лестрейндж говорил такие очевидные и прописные истины, что Гарри надо было бы, наверное, обидеться, но он чувствовал сейчас только азарт.

К чарам невидимости Гарри добавил свою мантию, и, пусть под ней и было жарко, стоял на наколдованной стремянке, тоже скрытой чарами, и смотрел, как Гайр Кейд в своём кабинете нудно занимался какими-то бумагами. И как он время от времени утирает пот со лба внутренней частью тыльной стороны ладони — там, где большой палец сходится с указательным. И как сидит, скрестив ноги в лодыжках.

Гарри простоял так час и посчитал, что этого вполне достаточно. Теперь оставалось только арестовать Кейда, но сам Гарри пока не мог осуществлять арест, так что ему пришлось вернуться в Аврорат за Лестрейнджем.

Лестрейндж был на месте и, выслушав нетерпеливый рапорт Гарри, кивнул ему:

— Присядьте.

Гарри понимал, конечно, что спешить им некуда, но сдерживать нетерпение ему было очень непросто. Так что он, конечно, сел и даже спросил сдержанно:

— Да, сэр? — но внутри буквально весь бурлил.

— Скажите, Поттер, для чего Кейд это сделал, как вы думаете? — спросил Лестрейндж, и Гарри от нетерпения пришлось поджать пальцы в ботинках, чтоб суметь ответить почти спокойно:

— Чтоб подставить Лилака, сэр. И так отомстить за то, что тот спит с его женой.

— В девяносто седьмом году? — уточнил Лестрейндж.

— Сэр? — непонимающе переспросил Гарри.

— В принципе, можно принять версию, что в девяносто седьмом году — донос Лилака датируется ноябрём девяносто седьмого года, как вы помните — мистер Кейд предвидел, чем всё это закончится, и рассчитал, что доносчиков потом начнут искать и арестовывать, — сказал Лестрейндж вполне доброжелательно, но его слова подействовали на Гарри так, словно бы тот вылил на него ведро воды. Это же ведь было очевидно! Буквально на поверхности! А он не просто ни о чём подобном не подумал — у него даже тени сомнения в виновности Кейда не возникло!

— Да, сэр, — убито сказал Гарри. — Вы правы. Извините. Я… я просто не подумал.

— Понимаю, — кивнул Лестрейндж. — И всё же, — добавил он, чуть улыбнувшись, — полагаю, что вы пошли по верному пути. Но немного не дошли.

— Сэр? — Гарри ощущал себя просто убитым. Такой провал!

— Вы нашли подозреваемого — раз, — начал перечислять Лестрейндж. — Проверили его и опознали — два. И вот смотрите, что выходит. Представьте, что сейчас девяносто седьмой год, и у вас есть шанс избавиться от некоего магглорождённого. Однако вы достаточно умны и осторожны, чтобы понимать, что жизнь длинная, и кто знает, что там будет дальше. Говорят, что Волдеморт вечен — но вдруг нет? В жизни вообще нет ничего вечного, — он чуть усмехнулся. — Глупо сажать на себя пятно, от которого, повернись всё по-другому, не отмоешься. Разумно?

— Да, сэр, — тяжело ответил Гарри.

— Поттер, бросьте, — поморщился Лестрейндж. — Вы стажёр и учитесь. Нельзя так остро воспринимать свои провалы, особенно когда от них никто не пострадал, за исключеньем вашей гордости. Задвиньте её пока куда-нибудь и вернитесь к работе.

— Да, сэр, — Гарри глубоко вздохнул и почти заставил себя усмехнуться. — Извините.

— Все ошибаются, — сказал Лестрейндж. — Не так давно это случилось с Робертом — вы помните, конечно, про Лисандру. По сравнению с этим ваша промашка не так уж велика.

— Да, сэр, — уже спокойнее ответил Гарри.

— Хорошо, — Лестрейндж кивнул. — Итак, мы остановились на том, что у вас девяносто седьмой год, и вы не хотите замазаться в довольно неприглядном деле. Вы умны, у вас есть время… что вы делаете?

— Вы думаете, есть кто-то третий? — спросил Гарри. — И этот кто-то изображал под оборотным зельем Лилака, которого изображает Кейд?

— Такова моя рабочая гипотеза, — ответил Лестрейндж. — Не утверждаю, что она верна, но мы начнём с неё. И, следовательно, мы снова возвращаемся к мистеру Батчелору и его окружению. Вы ведь не встречались с ним?

— Нет, сэр.

— Пока и не встречайтесь, — велел Лестрейндж. — Но разузнайте о нём всё, что сможете. Его окружение, начиная со школы, враги-друзья-торговые партнёры… то же — про его волшебную родню. Ищите тех, кто знает Лилака, и кто мог знать про его связь с миссис Кейд. Хотя это и не обязательно, — добавил он. — Достаточно того, что он их поставщик, а значит, знает их обоих. Про сам факт связи тот, кто это сделал, мог бы и не знать, а дать нам ложный — как он или она считает — мотив.

— Сэр? — Гарри, кажется, слегка запутался.

— Представьте, что вы выбрали подставить Лилака, — пояснил Лестрейндж. — Просто потому, что он довольно ярок и его легко изобразить. Но подставить осторожно, изобразив того, кто это делает — как мы обсуждали. Вы знаете о нём не так уж много, но выяснить, кто покупает у него продукцию, несложно, и когда вы обнаруживаете, что это супружеская пара, остальное складывается само собой. Вам не нужно выяснять, что там за отношения, достаточно подкинуть нам подобную наживку. Ревность тем и хороша, что не требует особых доказательств, и в качестве мотива приходит в голову одной из первых. Так что наш герой мог как всё знать, так и попасть пальцем в небо. Я с подобным сталкивался. Нам с вами, кстати, нужно бы поговорить с Лилаком, — добавил он. — Боюсь, ему придётся с оправданьем подождать.

— Да, сэр, — Гарри, в общем, успокоился. Да, он провалился, но и Лестрейндж прав: все ошибаются. И порой очень и очень глупо. По крайней мере, от его ошибки действительно никто не пострадал, а что он выставил себя торопливым дураком, ужасно неприятно, но вряд ли он действительно разочаровал Лестрейнджа. Но даже если так — насколько ему, Гарри, это важно? Возможно, это даже и неплохо, что его наставник — Лестрейндж, а не Сэвидж. По крайней мере, перед первым не так обидно провалиться.

— Тогда работайте, — резюмировал Лестрейндж. — Но сначала мы с вами сходим к Лилаку.

Гарри ожидал скандала, но Лилак, как ни странно, отнёсся к продолжению своего полузаключения довольно философски, хотя и проворчал:

— Как мне прикажете продукцию-то доставлять? Я прибыль теряю!

— Да, это нехорошо, — согласился Лестрейндж. — И много доставлять?

— Так молоко! — воскликнул Лилак. — Я каждое утро его отправляю Кейдам — как мне им всё это объяснить? Они тоже вечно ждать не могут! Сыр-то ладно, сыр потерпит, но молоко-то нужно каждый день!

— В самом деле, — задумчиво протянул Лестрейндж и посмотрел на Поттера. — Я думаю, доставку мы организуем. Мистер Поттер сможет вас изобразить, я полагаю. Во сколько вы обычно им доставляете продукты?

— Изобразить? — как-то неуверенно переспросил Лилак, и Гарри пришлось приложить некоторое усилие, чтобы не улыбнуться. Да уж, несложно представить, что могла бы выйти за сцена между ним как Лилаком и «тыковкой».

— Не думаю, что это так уж трудно, — тем временем продолжил Лестрейндж. — Как обычно это происходит, расскажите?

— Может, он просто скажет, что он мой помощник? — предложил Лилак. — Ну, я нанимаю иногда… пусть скажет, что я приболел. Да.

— Зачем вызывать ненужные вопросы? — возразил Лестрейндж. — Я уверен, мистер Поттер справится. Как вы думаете? — спросил он уже Гарри, и тот уверенно кивнул:

— Конечно. Доставлю и скажу, мол, тороплюсь. Там же буквально пара фраз.

— Не надо меня изображать! — воскликнул Лилак нервно. — Скажите, что вы помощник!

— Почему не надо? — Лестрейндж удивился настолько искренне, что если бы Гарри не знал наверняка, решил бы, что он вправду недоумевает. — У вас сложное положение, мистер Лилак, — покачал он головой. — Сейчас совсем не нужно привлекать к себе излишнее внимание. Поверьте мне, — добавил он проникновенно. — Я полагаю, в пятницу в «Пророке» выйдет большая статья об этом расследовании, и тот, кто вас подставил, начнёт нервничать. Незачем давать ему — ну, или ей — лишний повод.

— Да я говорю — не надо, значит не надо! — взорвался Лилак. — Да ни драккла он не сможет!

— Почему? — жёстко повторил Лестрейндж. — Мистер Лилак, это важно! — сказал он с нажимом.

— А вы никому не скажете? — поколебавшись, спросил Лилак.

— Не могу сказать ни «да», ни «нет», — ответил Лестрейндж. — Всё зависит от того, о чём речь.

— Да это к делу не относится, — отмахнулся Лилак.

— Если не относится, не скажем, — пообещал Лестрейндж. — Рассказывайте. Что с Кейдами не так?

— Да почему не так — всё так! — Лилак стёр пот со лба. — Но просто там… такое дело… личное, — он стёр пот и с шеи и вытер руку о штаны.

— Обещаю: если это не имеет отношения к вашему делу, мы сохраним тайну, — серьёзно сказал Лестрейндж.

— Ну вообще… — Лилак потёр лоб, потом затылок, и Гарри стало его жаль. — Ну, в общем… мы с Фенеллой… ну, вы понимаете, — он густо покраснел. — Но вот не надо её мужу знать! — воскликнул он, рубанув кулаком воздух.

— Мы очень постараемся сохранить вашу тайну, — пообещал Лестрейндж. — Вы правы, в таком случае мистеру Поттеру лучше назваться вашим помощником. Во сколько ему зайти завтра утром?

— Я доставляю к шести, — ответил Лилак, и Гарри внутренне застонал.

— А куда? — уточнил Лестрейндж.

— Так в Эдинбург. Там на главной улице есть магазин «Молочная страна» — туда и доставляю. Они живут над ним, — Лилак шумно выдохнул и с подозрением уточнил у Гарри: — Не скажете?

— Нет, что вы, сэр! — заверил тот его. — Я буду у вас завтра без пяти шесть.

— Надеюсь, — проворчал Лилак.

У Гарри на языке вертелся вопрос, почему нельзя отправить вместо него кого-нибудь из ДМП, но он его не задал, разумеется. И так было понятно, что Лестрейндж делать этого не собирается — зачем ещё позориться? Гарри только очень надеялся, что доставка эта продолжится недолго — и, поскольку зависело это во многом от него, первым делом написал профессору… нет — теперь уже директору МакГонагалл, попросив прислать ему списки учащихся по факультетам с тысяча девятьсот семьдесят второго по тысяча восемьдесят пятый год, рассудив, что изучать нужно не только тех, кто поступил с Батчелором в один год, но и тех, кто был старше или младше хотя бы года на два. Второе письмо Гарри отправил профессору Спраут с просьбой о встрече: она должна была помнить Батчелора. И, возможно, даже помнить, с кем тот дружил в школе.

Потом Гарри внимательно перечитал его дело. Александр Батчелор, магглорождённый, родился второго октября одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртого года в Плимуте в семье магглов. Худое вытянутое лицо, тёмные глаза и волосы… в целом, ничего запоминающегося, разве что уши смешно торчат. Взгляд на колдофото у него был очень напуганный, но это и не странно… Батчелор учился в Хогвартсе на Хаффлпаффе, потом следы его терялись — по крайней мере, в деле ничего не говорилось о том, что он делал после окончания школы и до ареста. А арестовали его в его собственном домике в деревне недалеко от Эксетера. Негусто…

Что ж, нужно было начинать с чего-то, и Гарри аппарировал сначала в Эксетер, а затем оттуда, аппарируя в пределах видимости, уже по карте добрался до деревни. Там уже, немного изменив внешность (перекрасить волосы, убрать шрам, вытянуть нос, изменить форму оправы — эти действия уже были привычны), он пешком пошёл по улицам, разыскивая нужную, и через четверть часа стоял перед выкрашенным в белый цвет двухэтажным коттеджем под черепичной крышей, похожим на соседние и, в целом, выглядевшим довольно современно. Лужайка перед ним была подстрижена, и дом никак не выделялся среди остальных — дом как дом. Обычный…

— Сэр? — услышал Гарри и, обернувшись, увидел пожилую даму в светлом платье. — Вам помочь? Ищете кого-нибудь?

— Добрый день, — заулыбался Гарри. — Да нет… никого конкретного. Просто гуляю и смотрю… мы с моей невестой присматриваем дом в деревне возле Эксетера, — сказал он дружелюбно. — Чтобы мне не слишком далеко ездить на службу, а ей бы с малышом жить где-нибудь в спокойном месте.

— А у вас сын или дочка? — разулыбалась дама.

— Пока никого, но как только мы найдём жильё и поженимся, как он появится… надеюсь. Ну, или она... у вас тут как, спокойно?

За полчаса от своей новой знакомой Гарри узнал всё о жизни в деревне и, конечно же, о половине её жителей — и, в частности, о том, что обитатель интересующего его дома живёт чрезвычайно замкнуто и уединённо, выходит крайне редко и общаться не стремится. Что ж, по крайней мере, Гарри знал теперь, что Батчелор, похоже, не женат и, судя по всему, не покинул волшебный мир. Впрочем, это были лишь предположения — и они требовали проверки. Может быть, и хорошо, что ему теперь придётся вставать рано, подумал Гарри, по крайней мере, утром можно будет заглянуть сюда и изучить дом получше.

Освободился Гарри в этот день не слишком поздно: то ли Лестрейндж пожалел его, то ли срочные дела пока закончились, но, подписывая закрытые дела, он сказал:

— Шесть часов. Идите домой, Поттер.

Спорить с ним Гарри не стал, но пошёл не домой, а к Джинни, снимавшей напополам с подругой маленькую квартирку в знаменитой «Совятне». И, поскольку подруга тоже оказалась дома, Гарри с Джинни аппарировали на площадь Гриммо, потом поднялись по ступенькам и оказались дома, где никак не ожидавший никого так рано Кричер разворчался, что никак не мог предположить, что молодой хозяин придёт сегодня рано, да ещё и с гостьей, и, стеная, удалился готовить ужин. Гарри же и Джинни, не советуясь, решили, что не так и голодны, и точно недостаточно устали для того, чтобы чинно сидеть в гостиной, и что спальня им сейчас подходит куда лучше. А ужинать их позовут и там.

О том, что ему завтра вставать в полшестого… ладно, можно и без двадцати: умыться, побриться и одеться он успеет, а завтракать потом вернётся — Гарри рассказал Джинни за чаем.

— По-моему, он над тобою издевается, — сказала Джинни. — Можно было бы отправить кого-то из дежурных ДМП.

— Мне тоже иногда так кажется, — признался Гарри. — Например, сейчас. За что только? — спросил он с шутливым пафосом, кладя себе на тарелку второй кусок ещё горячего вишнёвого пирога.

— За сейф? — спросила Джинни, и Гарри недоумевающе переспросил:

— Какой?

— Их сейф, — Джинни вздохнула и тоже положила себе ещё один кусок пирога. — Ну, вы же разгромили его, помнишь? Когда брали чашу. Не помню, кто из вас рассказывал, что там сработало заклятье умножения — ты представляешь, какой там в результате получился бардак? Ещё и чашу утащили, — она, смеясь, укоризненно покачала головой. — Вы воры и вандалы!

— Ох, — Гарри даже вилку отложил. — Я как-то и забыл. А ты права…

— Забыл? — на лице Джинни появилось выражение, очень похожее на то, с каким её мама смотрела иногда на Рона или Билла. — Ты шутишь, или правда?

— Правда! — Гарри даже головой тряхнул для убедительности. — Но вообще не думаю, что нам можно предъявить за чашу иск. Она, во-первых, Лестрейнджам не принадлежала. Вот пусть Волдеморт и предъявляет, — заявил он, и они с Джинни рассмеялись. — А во-вторых, я не уверен, но, по-моему, владеть хоркруксами запрещено. Ну, по идее должно быть. С другой стороны, конечно, это спорно, — признал он. — В сейф мы действительно залезли и чужую вещь забрали. Как ни посмотри, а это ограбление. И вообще, конечно, Лестрейнджи вполне могли бы предъявить к нам иск. И к банку тоже.

— Может, тебя к нему поэтому отправили стажёром? — предположила Джинни, выгребая ложкой побольше начинки. — Ну, знаешь, чтобы он к тебе привык, и ему потом неловко было бы подавать иск.

— Думаешь? — вообще-то, в словах Джинни был смысл. Много смысла. И, пожалуй, Робардс мог подобное придумать — Гарри знал его не так уж хорошо, но ему так казалось.

— На самом деле, мы с родителями это обсуждали, — призналась Джинни. — Папа считает, что это единственное разумное объяснение того, что тебя отправили к нему. А мама просто очень переживает из-за иска.

— Да я не думаю, что он его подаст, — уверенно возразил Гарри. — Джин, ну правда, у него на это было целых четыре года, хотел бы — уже давно подал.

— Я ей тоже это говорю, — она кивнула. — Но мама всё равно переживает. А папа говорит, что Лестрейндж не посмеет: если он решится, будет скандал, поэтому он не станет. Потому что это ты, — она улыбнулась и погладила его запястье.

— Герой и всё такое? — усмехнулся Гарри.

— Ну да, — Джинни потянулась и взлохматила волосы у него на голове, и Гарри улыбнулся — ему так нравился этот её жест, такой невинный и интимный разом. — Тут папа прав: скандал и правда будет громкий. Если будет. Знаешь, что я думаю? — спросила она, забавно сморщив нос, как делала всегда, когда хотела дать какой-нибудь совет, но не была уверена в том, что он кому-то нужен.

— Меня легилименции учили, — ответил Гарри, — но мне кажется, Снейп был прав. И менталистика мне не даётся. Так что нет, не знаю, — он показательно вздохнул. — Скажи!

— Я думаю, его нужно спросить. Вот просто взять — и задать вопрос. Не думаю, что он хотел подать иск и забыл, — проговорила Джинни полувопросительно. — И что после твоего вопроса вспомнит и побежит в Визенгамот.

— Слушай, а что Перси говорит про Лестрейнджа? — спросил Гарри. Ему уже не раз приходила в голову мысль расспросить Перси, но это каждый раз происходило на работе, а когда они встречались у Артура с Молли, Гарри забывал свою идею. — Он же ведь работал в Министерстве в тот год при Волдеморте.

— Я не знаю, — призналась Джинни. — Я как-то никогда его не спрашивала…

— А я забываю каждый раз, — признался Гарри. — Может, ты напомнишь мне на следующем обеде? — попросил он.

— Я попробую, — пообещала Джинни. — Если сама вспомню.

— Да ну его, — решил, наконец, Гарри. — Давай лучше про квиддич? Ты бы знала, как я по нему скучаю! Я не думал, что совсем его лишусь, — он горестно вздохнул.

Гарри в самом деле очень скучал по квиддичу, в который теперь не то чтобы играть — даже смотреть его не успевал. Только иногда читать в «Пророке». Он даже на игры с Джинни не попал! Она не обижалась, понимая, что стажёр есть стажёр, и даже утешала Гарри, но он сам расстраивался и жутко тосковал по атмосфере матчей. И уговаривал себя, что через год он уже станет аврором, пусть и младшим, а значит, выходные у него всё-таки появятся.

Проснуться в полшестого оказалось проще, чем Гарри опасался, и, отнеся молоко и йогурт Кейдам, Гарри даже вернулся домой, и они успели с Джинни поваляться, а потом позавтракать, прежде чем ему нужно было на работу. В Аврорат Гарри отправился к восьми: теперь, с необходимостью ежедневного подъёма в полшестого, он стал буквально кровно заинтересован в том, чтобы поскорее разгадать загадку дела Лилака, которое, похоже, правильнее бы было уже называть делом Батчелора.

Но пока ответов ни от МакГонагалл, ни от Спраут Гарри не получил, а меж тем сегодня был важный день, когда дела о КМВ, как все их тут между собою называли, передавались в суд. Поэтому сегодняшнее утро в их отделе началось с летучки с Робардсом и подведения итогов.

Как оказалось, кроме дела Лилака, было ещё три, по которым выдвижение обвинения задерживалось, что тоже требовало утверждения у Джонс. Но остальные были готовы, а с Гестией Джонс Робардс взялся договориться сам.

— Кто пойдёт на растерзание в «Пророк»? — осведомился Робардс под конец.

— По правилам бы мне, — сказал Лестрейндж. — Но я не думаю, что в данном случае это хорошая идея.

— Да уж, — согласился Сэвидж. — Давайте я пойду. Должен же я отрабатывать свой хлеб руководителя.

— А у меня другое предложение, — сказал Робардс, поглядев на Гарри. — Дольф, вы ведь с Поттером работали?

— Хорошая идея, — поддержал его Лестрейндж, и Гарри вдруг оказался в центре общего внимания. — Нужно же когда-то начинать.

— Я вообще стажёр! — запротестовал Гарри. — Это будет очень странно выглядеть, если выяснится, что такое дело поручено стажёру!

— Хорошая попытка, — одобрительно кивнул Сэвидж, и все рассмеялись. — Мы, разумеется, пойдём вдвоём. Но интервью давать тебе придётся тоже, — сказал он Гарри, — и для этого, я полагаю, лучше нам обоим надеть форму. Так что ты сходи домой переоденься, ну и приготовься быть героем. Победителем, — он подмигнул Гарри, и тот, ответив понимающей ухмылкой, обречённо подумал, что это навсегда. Кем бы он ни стал и что бы он ни сделал, всегда найдётся случай вспомнить, что он — мальчик-который-выжил, а потом всё-таки убил Волдеморта. И нужно просто научиться это правильно использовать.

— Да без проблем, сэр, — легко ответил, за что был вознаграждён всеобщими одобрительными взглядами.

— Скитер будет счастлива, — прокомментировал Сэвидж.

— Напомни, почему я не скормил её дементорам? — спросил Лестрейндж под общий смех. — А ведь я мог когда-то, — он вздохнул, вызвав этим ещё один взрыв хохота. — И никто бы ничего мне не сказал тогда…

— Смирись, ты упустил свой шанс, — назидательно проговорил Робардс. — Так что сиди тихо и нос отсюда не высовывай. Не в этом деле.

— Могу вообще домой уйти, — мирно предложил Лестрейндж. — Хоть высплюсь.

— Иди, — кивнул Робардс. — Отличная идея. И отдохни до завтра.

— Пожалуй, — тот поднялся. — Всё равно сюда прорвётся кто-нибудь.

В целом, Гарри был согласен: со стороны роль Лестрейнджа в этом деле могла выглядеть весьма неоднозначной. А уж как умеет подобные «неоднозначности» трактовать Скитер, он знал получше многих. Но в том, чтобы избегать даже упоминания имени того, кто, Гарри знал, четыре года добивался выдачи документов из архива, и кто вёл дело, было что-то глубоко неправильное и несправедливое. Пусть даже для самого дела так и вправду было лучше.

Гарри ещё не знал, что на пресс-конференции почти вся слава неожиданно достанется ему, совсем не ожидая, что Сэвидж с Робардсом внезапно выдвинут его на первый план, так всё повернув — и не соврав при этом ни полсловом, — что это именно при Гарри удалось добиться, наконец, возврата документов и открытия всех этих дел. Конечно, спорить с ними на глазах у журналистов он не стал, но когда всё, наконец, закончилось, и они втроём остались в кабинете Робардса одни, позволил себе высказать всё своё возмущение в лицо обоим.

— И я имею право знать, зачем вы это сделали! — сказал он под конец. — И почему не то что даже не спросили моего согласия, но даже не предупредили!

— Имя, Гарри, — сказал Робардс. — И репутация. Они все должны привыкнуть к тому, что ты не просто почиваешь на лаврах и не собираешься всю жизнь эксплуатировать одну победу. И должны ассоциировать тебя с возмездием и справедливостью.

— Зачем? — безнадёжно спросил Гарри. Почему опять всё все решают за него?

— Затем, что иначе к тебе никто всерьёз не отнесётся, — сказал Робардс. — Никогда. В тебе так и будут вечно видеть мальчика-который-выжил-а-потом-убил-наконец-Волдеморта. Но ты ведь собираешься работать здесь — а это, как ни странно, не лучшая репутация для аврора. Тебя будут бояться, но не станут доверять и говорить. Им всем нужно понять, что ты намного больше, чем просто победитель Волдеморта. Ты — аврор.

— Или меньше, — добавил Сэвидж.

— Или так, — согласился Робардс. — Хочешь, чтобы люди видели в тебе не просто «Гарри Поттера», а человека — покажи его им. В деле.

— Но это нечестно, — вздохнул Гарри, и они все наконец-то сели вокруг стола Робардса, и тот извлёк из ящика бутылку виски и стаканы. — Я почти что ничего не сделал.

— Сделаешь ещё, — Робардс кивнул ему, соглашаясь, и, заморозив стаканы, разлил виски. — Если ты здесь решишь остаться, у тебя впереди ещё будет много работы, о которой никто не узнает. Считай, это аванс.

— Иногда приходится чужие лавры принимать, — добавил Сэвидж. — И отдавать свои. Пока ты это не поймёшь, хорошего аврора из тебя не выйдет.

— Большой аванс какой-то, — сдаваясь, буркнул Гарри, и они, чокнувшись, выпили.

И разошлись работать. К своей радости, на своём столе Гарри обнаружил сразу два письма, от Спраут и МакГонагалл, с требуемыми списками и приглашением поговорить. Чем тут же с радостью воспользовался — и, поскольку Лестрейнджа на месте не было, с лёгкостью отпросился у Сэвиджа и аппарировал в самое волшебное место на земле — в Хогвартс. Не в сам, конечно, а к мосту, но так было даже лучше.

Гарри шёл по мосту к воротам Хогвартса, и каждый шаг возвращал его в прошлое. Он помнил, каким невероятным, невозможным и волшебным казалось ему это место, когда он сюда попал — да и потом ещё целых четыре года. До смерти Седрика, с которой сказка для Гарри закончилась, и началась другая жизнь — та, что завершилась здесь в ночь на второе мая девяносто восьмого года. Он помнил этот мост обрушенным, в руинах, помнил, как здесь всё горело, помнил, как лежали здесь, в школе, мёртвые тела… и тут же вспоминал, как по школьному двору до войны носились дети, и как сам он сотни раз ходил через него.

Воспоминаний было так много, что Гарри пошёл медленнее и в какой-то момент поймал себя на том, что чувствует себя очень странно — потому что сейчас здесь было тихо и пусто. Лето… Гарри никогда прежде не видел Хогвартс пустым, и тот казался ему куда старше, больше и… волшебней. Да, именно так — сейчас Гарри казалось, что он буквально чувствует пропитывающее эти стены волшебство. Пусть даже эти стены были кое-где и новыми… Странно: отремонтированные части были хорошо заметны, камень там был куда светлее старого, но почему-то общее впечатление это совсем не разрушало.

Проходя мимо Большого зала, Гарри остановился и, не удержавшись, заглянул в него. Сейчас, пустым, тот показался Гарри действительно огромным. Он постоял немного, глядя на ряды столов под флагами факультетов, а потом, заулыбавшись, сделал то, о чём не то чтобы мечтал, но часто представлял себе, когда учился: подошёл к учительскому столу, поднялся по ступенькам и, присев с краю, посмотрел на зал.

Потом поднялся и, чувствуя себя всё-таки слегка неловко, вернулся в коридор и пошёл по нему к директорскому кабинету, рассудив, что прежде нужно встретиться с директором. И потом, МакГонагалл он знал — не то чтоб хорошо, но она была его деканом целых шесть лет. Спраут же просто преподавала всем им Гербологию, которую Гарри на шестом курсе даже не выбрал, так что знал он её не слишком хорошо.

Гарри ждали, и охраняющая лестницу в директорский кабинет горгулья просто пропустила его без всякого пароля. Он поднялся, вошёл и на миг ощутил себя мальчишкой, впервые попавшим в эту волшебнейшую из всех комнат Хогвартса.

Кабинет совсем не изменился — по крайней мере, Гарри именно так показалось в первый момент. Непонятные серебряные приборы по-прежнему выпускали дым на вращающихся столах, центр комнаты всё ещё занимал громадный письменный стол на когтистых лапах, и всё так же на полке за ним стояла (или сидела? Но точно не лежала) Волшебная шляпа. Исчез разве что насест для Фоукса, но в остальном казалось, будто Дамблдор просто вышел ненадолго, оставив вместо себя свою заместительницу… и декана Хаффлпаффа.

Да, МакГонагалл и Спраут встретили его вдвоём и, конечно, начали с расспросов об учёбе в академии и Аврорате. Потом они все сидели за огромным столом и пили чай с кексами с изюмом, и их вкус опять возвращал Гарри в его детство.

— Итак, мы тут поговорили с теми, кто учил мистера Батчелора, — сказала наконец МакГонагалл. — Не так уж много вышло, но, возможно, это вам поможет, — она извлекла из воздуха папку и положила её перед Гарри. — Он был довольно тихим юношей, впрочем, воспитанники Хаффлпаффа редко доставляют беспокойство, — она кивнула Спраут.

— Очень спокойный мальчик, — подтвердила та. — Немного замкнутый, но это и понятно: детям из маггловских семей всегда непросто. Не помню, чтоб он с кем-то враждовал, но и друзей действительно близких у него, насколько мне известно, не было. Хотя деканы не всё знают, — улыбнулась она, — да и давно дело было. Я могла уже забыть детали. Но я помню, что у него была несчастная любовь, — она сентиментально улыбнулась. — Я не уверена, что это важно, но я отметила это отдельно.

— Расскажите, — попросил Гарри. Это могло быть зацепкой или ложным путём, но ведь нужно же было с чего-то начинать.

— С ним на курсе училась Шарлотта Фоули, — сказала Спраут. — Очаровательная девочка — немного избалованная, но хорошая, — она улыбнулась. — Она очень Александру нравилась. Но она же Фоули, — Спраут понимающе вздохнула. — Это началось ещё на пятом курсе, и он так за нею и ходил. Хотя, честно сказать, она многим нравилась. Красивая девочка.

— А у него был более удачливый соперник? — Гарри понимал, конечно, что история любви, что случилась с Батчелором ещё в школьные годы — больше чем за пятнадцать лет до его ареста, — скорее всего, никакого отношения к делу не имеет, но у него всё равно не было пока что никаких других зацепок.

— Было трое, — улыбнулась Спраут. — Шарлотта была довольно популярной девочкой. Она никого особенно не выделяла, но некоторых приближала больше остальных. Эдвард Скоткинс, к примеру, он учился на год старше. Освальд Трумэн — впрочем, я всегда считала, что она им просто пользовалась, — Спраут покачала головой. — Он учился вместе с ней — блестяще! И должна сказать, что мисс Фоули с определённого момента начала показывать неожиданно хорошие результаты. Ну и Майкл Барроу — но он учился у Филиуса, и на старших курсах Гербологию не брал, так что я его не так уж хорошо и знаю.

— Мистер Барроу был сильным студентом, — сказала МакГонагалл. — Вообще мисс Фоули предпочитала ярких умных юношей, так что у мистера Батчелора шансов не было.

— А вы не знаете, что с ними всеми сейчас? — спросил Гарри.

— Мистер Барроу в Министерстве, в отделе международного магического сотрудничества, — ответила МакГонагалл. — Про двух других молодых людей я вам ничего не могу сказать, а мисс Фоули давно живёт в Германии.

— Шарлотта замужем за герром… Хорном, кажется, — добавила Спраут. — По-моему, у них уже трое детей.

— А когда она уехала, не знаете? — нет, похоже, Фоули к этой истории никакого отношения иметь не может, решил Гарри. Хотя проверить нужно.

— Я не следила специально, — вмешалась Спраут. — Но мне кажется, это было в середине девяностых. И я знаю, что мистер Трумэн вскоре после выпуска уехал в Новый свет — возможно, он потом вернулся, но я об этом ничего не слышала.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри. Значит, Трумэна можно вычёркивать из списка.

Они ещё проговорили с полчаса, но ничего принципиально нового Гарри больше не узнал. Но и этого было достаточно для того, чтобы, по крайней мере, начать расследование.

Остаток дня Гарри потратил на заявку транспортникам — кто, как не они, знали, где живёт сейчас Эдвард Скоткинс — и на обдумывания возможного разговора с Барроу. Он уже почти собрался уходить, когда тоже собирающийся домой Праудфут поинтересовался:

— Как дела в первый самостоятельный день?

— Отлично, как всегда, — Гарри улыбнулся и подумал, что не заметил разницы — возможно, потому что просто не успел.

— Что делаешь? — полюбопытствовал Праудфут, и, поскольку, за редким исключением, скрывать в отделе то, над чем работаешь, принято не было, а уж это дело-то и вовсе было «общим», Гарри вкратце рассказал о том, во что превращалось такое поначалу простое дело Лилака. И когда назвал, среди других, и имя Скоткинса, Долиш, работавший за своим столом, вдруг среагировал:

— Как, говорите? Эдвард Скоткинс?

— Скоткинс, — подтвердил Гарри с остро вспыхнувшей надеждой.

— Проверьте наш архив, — сказал Долиш. — Думаю, он в Азкабане.

— За что? — нет, это был не тот вопрос. Гарри поправился: — Давно?

— Да года два как, — отозвался Долиш. — За применение амортенции к маггле — это преступление. На редкость дрянной тип. Поднимите дело, — повторил он.

Если бы Гарри был старшим аврором, он бы мог сделать это прямо сейчас, но всем остальным самостоятельно работать там не разрешалось, так что ему пришлось ждать до завтра. Зато в пятницу Гарри был на работе в восемь утра — раз уж всё равно встал в шесть, и просто вернулся потом домой позавтракать — и к приходу Лестрейнджа уже изучил дело Скоткинса.

— Да, мерзко, — сказал Лестрейндж, выслушав рассказ Гарри о том, как Скоткинс, обиженный на отказ маггловской девушки, которую он, по его словам, как-то раз просто случайно встретил на улице, напоил амортенцией и несколько недель крутил роман с ней, а потом просто исчез. — Но как это дело попало к Джону? Не наш профиль.

— Там выяснилось, что он это широко практиковал с волшебницами тоже, — сказал Гарри. — И в результате одного романа одна волшебница убила мужа, свёкра и свекровь — чтоб не мешали. Дело Долиш вёл — и когда она узнала, что всё дело было в амортенции, она всё рассказала… а потом с собой покончила, — хмуро сказал Гарри. — Уже в Азкабане, правда. Но поскольку само по себе её применение к волшебникам ненаказуемо…

— …Джон раскопал историю с той магглой и зацепился за неё, — продолжил Лестрейндж сам. — Ну, хоть так… что думаете в связи с нашим делом?

— Я никогда не понимал, почему амортенция законна, — буркнул Гарри. Сам он с ней не сталкивался, но историю Рона помнил очень хорошо. Не говоря уж о Меропе Гонт и Риддле.

— Потому что амортенция не подавляет волю, — довольно равнодушно откликнулся Лестрейндж. — Разве что порою у подростков, но это не результат воздействия самого зелья, а особенности возраста. Нельзя же запретить всё волшебство.

— Не всё, — Гарри нахмурился. — Но это подло. И…

— Да — подло и бессмысленно, — Лестрейндж взглянул на него с некоторым нетерпением. — Но мы не запрещаем волшебные палочки только потому, что ими можно наколдовать Аваду. Вы видели когда-нибудь человека под воздействием Амортенции?

— Видел, — мрачно сказал Гарри.

— Тогда вы безошибочно узнаете все признаки, когда увидите опять, — сказал Лестрейндж. — Это же в глаза бросается. Да и сам волшебник обычно понимает, что с ним что-то не так… Но вообще странно… а долго он её поил? Ту волшебницу?

— Вроде нет, — ответил Гарри. — Всё очень быстро произошло, буквально за неделю.

— Странно, — повторил Лестрейндж. — Джон, — он обернулся к как раз вошедшему в Отдел Долишу, — ты помнишь дело Скоткинса?

— Вчера вспомнил, — отозвался тот.

— Скажи, а сам Скоткинс что сказал? Про то убийство любовницей её семьи?

— Да клялся, что вообще её не знает, — пожал Долиш плечами. — Все так делают. А что?

— Да странно, — Лестрейндж поморщился. — Это какой год был?

— Ноябрь двухтысячного, — ответил Гарри, и Долиш кивнул.

— Хм, — протянул Лестрейндж. — Пожалуй, я схожу в архив… есть у меня ощущение, что я с подобным уже сталкивался. Не однажды. Но, может, кажется.

— С убийствами под амортенцией? — переспросил Долиш.

— Может, и под амортенцией, — задумчиво ответил Лестрейндж и, махнув Гарри следовать за ним, пошёл в архив.

В сопровождении архивариуса Лестрейндж не нуждался, ориентировался прекрасно и нужные дела отыскал легко. Забрав ещё три папки вдобавок к делу Скоткинса, он расписался в журнале, и они с Гарри уселись за самым дальним из столов. Лестрейндж быстро пролистал дела, в которых мелькали заполненные его почерком страницы, и сказал:

— Не хочу пока делать выводы, подожду вашего вердикта. Не спешите.

И ушёл, а Гарри остался изучать дела. Все довоенные — и все действительно похожи: жена убила мужа и свекровь. Женщина убила сестру, её супруга и его родителей. Женщина убила жениха…

И все убийцы сами же с собой покончили: две отравились, третья спрыгнула в ущелье со скалы.

Дела Гарри попросил у архивариуса придержать пока и, вернувшись в отдел, сказал Лестрейнджу:

— Я бы сказал, что они очень похожи на дело Скоткинса. Но там нигде ни про какой роман не сказано…

— Не сказано — не значит «не было», — ответил Лестрейндж. — Я помню, что искал мотивы и вроде бы нашёл, но хилые. На третьем деле я уже подозревал, что всё не настолько очевидно, но между делами прошли годы и сходство в глаза не бросалось. А потом нам всем стало не до этого. Следующее дело же попало к Джону… а теперь я думаю, возможно, их было не четыре? Поттер, возвращайтесь в архив и поднимите все дела с восемьдесят первого с убийствами и самоубийствами виновных, — он вновь принялся заполнять форму допуска.

— Я пропустил серийника? — мрачно спросил внимательно прислушивавшийся к ним Долиш.

— Или я, — ответил Лестрейндж. — Ко мне эти дела попали намного раньше. А схема красивая, — задумчиво проговорил он. — Может быть. Идите, Поттер, и отдельно отложите те дела, что были после ноября двухтысячного.

Остаток дня Гарри провёл в архиве. Архивариус, ворча, долго изучал подписанную Лестрейнджем бумагу и, хотя и подчинился, первое время буквально ходил за Гарри по пятам. По счастью, минут через сорок ему это надоело, и он отчасти оставил Гарри в покое, впрочем, появляясь то и дело и недовольно бурча себе под нос, что нынешние юнцы ничего-то без него не могут. И, на самом деле, был не так уж и далёк от правды, потому что система принятых здесь меток вызывала у Гарри желание найти того, кто её ввёл, и придушить. Раз десять. Потому что маркировок было много — нет, не просто много. Очень! Одни самоубийства разделялись по способам, по возрастам, по полу и даже по семейному положению — и каждое имело собственную метку! И ни единой общей! Как вообще так можно работать?!

Работа в архиве заняла у Гарри все выходные, настолько захватив его, что он даже забыл купить «Пророк». Зато к понедельнику всё было готово, и он с затаённой гордостью доложил об этом на утренней планёрке у Робардса и был удостоен его похвали:

— Прекрасная работа, стажёр Поттер. По-видимому, вы там просто жили?

— Нет, что вы, сэр, — возразил Гарри. — Я дома ночевал!

Вокруг засмеялись, и Робардс, тоже улыбаясь, сказал:

— Отлично. Что ж, я тоже принёс вам новости — хорошие. От Уингера. Он обещает снять заклятье с кукол к концу осени… может быть, к началу зимы. А раз он обещает — значит, сделает.

— А почему так долго, не сказал? — спросил Сэвидж.

— Для этого нужны посаженные особым способом мандрагоры, — ответил Робардс. — Он их посадил, но им нужно время, чтобы вырасти. Но он сказал, что знает такой тип заклятий, и уверен, что Рождество все будут встречать дома.

— Только что ты говорил о конце осени, — напомнил Сэвидж.

— Ещё реабилитация, — ответил Робардс. — В общем, мы можем рассчитывать на возвращение Гор с января, а пока, если есть необходимость, ваш отдел может затребовать временного сотрудника, — сказал он Сэвиджу подчёркнуто официально.

— Пока обходимся, — тот поморщился. — Особенно если стажёр у нас останется.

Что?

Гарри весь превратился в слух, однако Робардс эту тему развивать не стал:

— Останется, естественно.

Гарри знал, конечно, что обязан пройти стажировку во всех отделах Аврората как минимум в течение шести недель, и понимал, что с января как раз успеет это сделать, но задумался о том, что будет, если по каким-нибудь причинам Гор не вернётся. Уингер обещал, конечно, но как знать…

Он бросил взгляд на главу отдела по борьбе с контрабандой Флэк, и та, поймав его, слегка кивнула, будто успокаивая. Обиженной или недовольной она не выглядела, хотя Гарри знал, что она очень ждала его стажировку, и не мог не отдать должное её то ли выдержки, то ли умению понять коллег, попавших в непростую ситуацию.

Едва вернувшись, Лестрейндж, которого ненадолго задержал у себя Робардс, заметил с порога:

— Отличное интервью, Поттер.

Гарри открыл было рот, чтобы уточнить, о чём тот говорит — и только тут вспомнил про «Пророк», который так и не увидел. И понял, что краснеет, чему только поспособствовал всеобщий смех.

— Да, славно вышло, — поддержал Лестрейнджа Праудфут. — И колдофото вот хоть на обложку!

— Что значит «хоть»? — присоединился Сэвидж. — Оно же там и есть!

— Так книжки. Биографии героя, — ответил Праудфут, и все опять расхохотались.

— Тебе-то нравится? — спросил у Гарри Сэвидж, и тот признался:

— Я не видел.

— Да он ещё и скромен! — воскликнул Праудфут, и все зааплодировали, хохоча, и Гарри, смеясь вместе с ними, думал, что с огромным удовольствием бы придушил и Скитер, и Каффа, и даже, может, Робардса, который так его подставил. — Герой ну как он есть! Держи, — торжественно провозгласил Праудфут, извлекая номер «Пророка» из своего ящика и кидая его Гарри. — Хранил вот для истории, но что уж.

— Герой героем, — сказал Лестрейндж, — но нам бы поработать. У нас тут чем дальше — тем запутаннее… Поттер, идите сюда, — позвал он, и Гарри с благодарностью уселся за стол Лестрейнджа спиной к всему отделу. — Итак, вы говорите, что за последние двадцать один год было тринадцать подходящих случая. А сколько за последние два года?

— Один, сэр, — Гарри положил перед Лестрейнджем сводную таблицу.

— Один, — задумчиво проговорил тот. — Вы дела в архиве отложили? — Гарри кивнул, и Лестрейндж некоторое время молчал, изучая таблицу. — Работы будет много, — сказал он наконец. — Что скверно в таких делах — главных фигурантов не допросишь. Дело это долгое, так что обвинения с Лилака нужно снимать официально: не сидеть же ему полгода под арестом.

— Полгода? — недоверчиво переспросил Гарри.

— Я надеюсь, меньше, но кто знает, — Лестрейндж потрогал подушечкой правого указательного пальца верхний уголок пергамента с таблицей. — Подготовьте документы, а я пока подумаю, что лучше ему сказать… потому что он ведь разболтает всё, — он посмотрел на Гарри и добавил со значением: — И это тоже можно использовать.

К Лилаку они отправились около полудня. Тот обнаружился на лугу, где мыл холёную корову, чья мокрая сливочно-кремовая шкура поблёскивала на солнце, словно бы усыпанная драгоценными камнями. Остальные девять мирно паслись неподалёку — все такие же ухоженные и уже, судя по всему, помытые.

— Извините, что опять тревожим вас, — Лестрейндж с Гарри подошли поближе. — Но на сей раз с добрыми вестями.

— Ну красотка, а? — спросил Лилак, ласково хлопая по боку корову. — Они страсть как в эдакую-то жару купаться любят, — сообщил он. — Чистюли мои! — он вновь звонко похлопал корову по боку, а потом погладил.

— Нам поговорить бы, — попросил Лестрейндж, подходя к корове и трепля её по морде. — Действительно красавица. Вы, помнится, про сыр упоминали, — заметил он с хитрой улыбкой. — И обещали угостить.

— Ну дак пойдёмте! — воскликнул Лилак, обтирая мокрые руки о штаны. — Я и молока налью… а какой у меня вчера зернёный творог вышел — м-м-м! — протянул он. — Попробуете?

— С удовольствием, — Лестрейндж протянул ему руку и, судя по всему, пожал её Лилак от всей души. — Но прежде сообщаю вам официально, что все обвинения с вас сняты, и Аврорат приносит вам официальные извинения.

— Да что там, — Лилак округлил глаза и замахал рукой. — Нечто я не понимаю? Такое скотство, а, — он шумно вздохнул и пальцами отёр мокрый от пота лоб.

— Благодарю за понимание, — улыбнулся ему Лестрейндж. — Прошу вас, протяните руки… да, благодарю, — он коснулся его запястий палочкой, снимая невидимые следящие браслеты. — У нас, к сожалению, немного времени, а вы обещали молока… и сыра, — они с Лилаком рассмеялись и пошли к дому. — И кстати, я хотел спросить, — сказал Лестрейндж, покуда они шли, — вы поставляете навоз?

— А вам что, надо? — очень оживился Лилак.

— Я бы купил, — кивнул Лестрейндж. — У меня большой сад, и огород приличный…

Молоко было холодным, сыр и творог в самом деле вкусными, и Гарри совершенно не смущало обсуждение особенностей внесения органических удобрений в не самую богатую почву лестрейнджевских огорода с садом. Он только гадал, зачем Лестрейндж именно сейчас завёл этот разговор, и получил ответ, когда они уже почти прощались:

— Кстати, мистер Лилак, — сказал Лестрейндж, — я могу вас попросить пока всем говорить — уж если вдруг встанет вопрос об этом деле, что вы до сих пор под подозрением? И что чары слежения с вас так и не сняты?

— Да я ж понимаю, — закивал Лилак. — Только я не собираюсь ни с кем это обсуждать! — предупредил он.

— Ну, порой находятся такие люди, кому сложно отказать, — с пониманием заметил Лестрейндж. — Женщины порой так любопытны…

— Ну так есть такое, — осклабился Лилак довольно. — Ну да я скажу ей всё как надо. Но вы же не думаете, что она… — он замолчал, встревоженно глядя на Лестрейнджа, и тот успокоил его:

— Нет, ну что вы. Нет, конечно. Но ведь у неё наверняка есть лучшая подруга… ну, вы понимаете, — он улыбнулся, и Лилак хохотнул:

— А то. Да вы не бойтесь, я скажу, что надо. Мол, под подозрением, и всё такое.

— Спасибо, — они вновь пожали друг другу руки, а затем пришёл черёд и Гарри, и он в полной мере ощутил силу рукопожатия Лилака.

Вернувшись в Аврорат, Гарри с Лестрейнджем пошли в архив — разбирать дела. Лестрейндж повесил в воздухе перед столом составленную Гарри таблицу и, просматривая дела, делал в ней пометки. Закончили они лишь поздним вечером, и по итогам их работы количество подозрительных дел сократилось до девяти.

— Довольно много, — сказал Лестрейндж. — Больше, чем по делу раз в три года… и вы заметили вот эту странность? — спросил он, жёлтым выделяя даты. — Дочь убивает родителей и брата в мае двухтысячного, а потом вдруг в том же ноябре — дело Джона. Надо бы его перечитать: вдруг получится понять, почему убийца до ареста дожила. Единственная. Остальные, что вы отобрали, на мой взгляд, к делу не относятся — там мотивы очевидны и нам не подходят. Любопытный вышел срез нашего общества, вы не находите? — вдруг спросил он.

— Сэр? — Гарри, честно говоря, устал, и сил на философские беседы не имел.

— Вы когда-нибудь задумывались, что у нас раз в два-три года кто-то убивает часть своей семьи? — спросил Лестрейндж, и тут же, оборвав себя сам, добавил: — Но уже совсем поздно, и вы устали. Идёмте по домам. Продолжим завтра.

— Сэр, я в порядке! — запротестовал Гарри, но Лестрейндж, не слушая его, собрал папки и махнул ему рукой:

— Идите, я здесь сам закончу. Завтра можете прийти попозже — выспитесь.

— Сэр, я действительно в порядке! — возразил Гарри, который чувствовал себя сейчас неловко из-за этой неуместной усталости.

— Считайте это компенсацией за потерянные выходные, — ответил ему Лестрейндж. — И кстати, — спохватился он. — Я сам к спорту равнодушен и всё время забываю, но вы ведь квиддичный болельщик? Если я не путаю, через выходные — финал кубка Британии по квиддичу?

— Да, сэр, — очень удивлённо сказал Гарри.

— Съездите, проветритесь, — велел Лестрейндж. — Добавьте себе ещё пятницу и понедельник, если у нас в тот момент аврала не случится. Всё, идите, — он опять махнул ему рукой, и Гарри, радостный и слегка сбитый с толку, почти побежал к выходу.

— Держи, — Робардс положил перед Лестрейнджем на стол бумагу. Тот бросил на неё короткий взгляд и мотнул головой:

— Их ещё не расколдовали. Рано.

— Уингер назвал сроки — значит, так и будет. Ты сам знаешь, он зря обещаний не даёт.

— Расколдует — полечу, — упрямо сказал Лестрейндж.

— Тебе решать, — помолчав, ответил Робардс. — Но ты ведь понимаешь, что мы открыли дверь, закрыть которую уже не выйдет. И что будет, если…

— Я обещал, что прилечу, когда их расколдуют, — Лестрейндж посмотрел ему в глаза. — Я сдержу слово. Ровно так, как дал. Не раньше.

— Имеешь право, — вздохнул Робардс. — Но я бы попросил тебя поторопиться.

За следующую неделю Гарри узнал про Александра Батчелора на удивление немного. Тот дом в деревне, где Батчелор сейчас жил, он унаследовал в восемьдесят пятом — всего-то через три года после выпуска. Никто в точности не знал, откуда он появился в той деревне, но соседи сходились на том, что мистер Батчелор был полукомпаньоном- полусиделкой при предыдущем владельце дома, за что и получил его в наследство, тем более что других наследников у старика и не было. Смерть мистера Джексона не вызвала никаких подозрений ни у соседей, ни у врачей, ни у полиции, и мистер Батчелор был принят местным сообществом без колебаний. Тем более что жил он очень тихо, налоги платил вовремя, лужайку перед домом содержал в порядке идеальном, а что был замкнут, что ж, люди ведь все разные, не так ли?

Впрочем, мистер Батчелор всегда был вежлив, щедр на необходимые — или не слишком — пожертвования, и потому считался положительным и даже приятным соседом. Гостей у него никто и никогда не видел — впрочем, местных он порою приглашал выпить чаю или чего-нибудь ещё в гостиной, так что в доме тоже всё было вполне в порядке: дом как дом, простой, опрятный, а отсутствие шумных вечеринок соседи ставили мистеру Батчелору исключительно в заслугу. Правда вот машины у него не было, но он утверждал, что не считает нужным тратиться на вещь, которую прекрасно заменяет прогулка или же поездка на общественном транспорте, и что предпочитает проводить время в дороге с пользой, например, для чтения или работы над бумагами. А ещё, думал Гарри, слушая все эти сплетни, отсутствие машины затрудняет понимание того, дома ли жилец. Да и зачем нужна волшебнику машина? Аппарировать ведь можно и домой — да, это не слишком принято, но не запрещено ведь. Значит, можно.

Больше ничего никто про мистера Батчелора не знал. Сокурсники его о нём рассказывали как о человеке тихом, замкнутом, воспитанном и дружелюбным. Ну… как все. Обычном. Да, Шарлотта Фоули ему, конечно, нравилась, и он даже пытался за ней ухаживать — но кто, скажем честно, не пытался, ха-ха-ха? Она-то глазки многим строила, но чтоб сказать с уверенностью, что с кем-нибудь была — такого не было. Кто знает… хвастались-то многие, но не похоже. Сказать-то что угодно можно. Некоторые её ухажёры даже как-то сдруживались… да, вот, кстати, Скоткинс, вроде, с Батчелором всё в шахматы играли. Кажется, оба были шахматистами…

Отыскать маггловскую семью Батчелора у Гарри самостоятельно не вышло, но помог официальный запрос в маггловскую же полицию. Впрочем, дало это не слишком много: выяснилось, что Александр с ними не общался. Родители его были давным-давно разведены, и оба завели другие семьи — возможно, места Александру в них не было? Тем более что все его сводные братья и сёстры были магглами.

Со Скоткинсом было намного проще хотя бы потому, что он был из семьи волшебников. Впрочем, он в своём семействе считался чем-то вроде паршивой овцы: после Хогвартса не пошёл ни в спорт — как дед, отец и дядя, а также старший брат, — ни в министерство — как другой дядя и дед, тётка и двоюродные брат с сестрой. Чем он занимался, наверняка сказать не мог никто: работал в магазине на Диагон-элле, потом ещё в одном, потом куда-то перебрался… вроде занялся бутлегерством… а потом попался, и сейчас отбывал свой азкабановский срок, который, кстати, скоро должен был закончиться.

Пока Гарри изучал биографии подозреваемых, Лестрейндж работал с семьями потерпевших, и с одной из них ему вдруг повезло: близкая подруга покончившей с собой убийцы рассказала, что незадолго до трагедии та влюбилась. «Она просто как с ума сошла, — говорила она Лестрейнджу. — Я даже заподозрила неладное — её как будто опоили… а потом случилось это, и мне стало уже не до чего…» Сама она того возлюбленного не видела, но по описанию он весьма походил на Скоткинса.

— Ну, Поттер, — сказал Лестрейндж в пятницу вечером, когда все уже собирались уходить. — Ваша версия событий.

— Думаю, реальными объектами убийств были не сами влюблённые женщины, а кто-то из убитых ими, — ответил Гарри. — А амортенция была нужна, чтобы вынудить убить, а потом с собой покончить, например, в случае разрыва.

— Согласен, — кивнул Лестрейндж. — А зачем?

— Месть? — предположил Гарри. — Ну, или выгода. Возможно, — осторожно сказал он, — это были убийства по найму?

Лестрейндж чуть сощурился и поглядел на Гарри так, словно тот был на экзамене и только что ответил на вопрос с большим подвохом.

— Я тоже так считаю, — проговорил Лестрейндж одобрительно и очень довольно. — Красивая идея. И довольно сложная. Нам с вами очень повезло, что Скоткинс так попался — это даёт нам время. Но продолжим, — улыбнулся он. — Вам есть, что добавить?

— Нет, сэр, — Гарри самому казалось, что он что-то упустил. Но то, что Лестрейндж был с ним согласен в главном, его обрадовало.

— Давайте распределим роли, — предложил Лестрейндж. — Батчелор и Скоткинс. Кто есть кто?

— Если Скоткинс — исполнитель, — сказал Гарри, — видимо, Батчелор — организатор. Кто-то должен находить клиентов.

— Та-а-ак, — протянул Лестрейндж, кивая. — И-и-и?

— Я не знаю, сэр, — Гарри чуть улыбнулся. — Что «и»?

— Хочется немного поинтриговать — но вечер пятницы, и я не стану, — сказал Лестрейндж. — Как мы с вами вообще на эти дела вышли, помните?

— Через дело Лилака, сэр, — Гарри задумался. — Вообще-то мы ищем того, кто его подставил.

— И мне кажется, нашли, — сказал Лестрейндж. — Поскольку Батчелор этим человеком быть не может, это Скоткинс. Вы согласны?

— Но зачем, сэр? — спросил Гарри, кивнув, и Лестрейндж поддержал его:

— Вопрос отличный. Что их связывает?

— Ничего! — почти воскликнул Гарри. — По крайней мере, я ничего не нашёл. Разве что они учились на одном курсе. Но, возможно, у них после был конфликт?

— Возможно, — кивнул Лестрейндж. — Но что, если всё наоборот? — спросил он, глядя на Гарри с любопытством. — Если Лилак — просто средство? Способ избавиться от ставшего почему-либо ненужным компаньона? Представьте, что Скоткинс решил, наконец, работать сам, и не делить ни с кем вознаграждение — а тут такой удачный случай в виде этого закона? Которым он очень грамотно воспользовался. Потому мы с вами и наблюдаем такую аномальную частоту убийств. И Лилака он выбрал весьма грамотно: он очень колоритен, и кто бы заподозрил что? Никто. Не должен был, — Лестрейндж улыбнулся. — Но эта колоритность Скоткинса и подвела: Лилак из тех людей, кто очень скверно врёт. Будь он виноват, он, полагаю, признался бы, и либо каялся: поверил, мол, дурак — и был бы искренен, — либо кричал, что время было такое. Но я поставил бы на первый вариант. Что скажете?

— Да, сэр, — ответил Гарри.

— Что «да»? — спросил Лестрейндж. — Покритикуйте меня.

— Но я согласен с вами, — нетерпеливо сказал Гарри.

— Тогда примем это в качестве рабочей гипотезы, — предложил Лестрейндж, — и я думаю, пора нам выяснить, чем мистер Батчелор занят целыми днями. Но следить за ним пока что буду я один — вы неопытны, и мы слишком много потеряем, если вас заметят. Надо бы вам, кстати, начинать тренироваться, так сказать, вживую, — заметил он. — Закончим это дело, я подумаю, как это устроить. Обычно этот навык стажёры оттачивают в отделе по борьбе с мошенничеством или с контрабандой, но раз вы пока что остаётесь с нами… м-м… можно вас сдавать в аренду им, к примеру, — предложил Лестрейндж с серьёзным видом.

— Можно, сэр, — не менее серьёзно сказал Гарри. — А за сколько и чего?

— Какие счёты между коллегами, — сказал Лестрейндж. — Вам всё равно у них стажироваться. Но это позже. Я надеюсь, у нас наступит всё-таки затишье. Хоть ненадолго.

— Вряд ли, сэр, — покачал головой Гарри.

— Почему? — Лестрейндж вроде бы не улыбнулся, но углах его глаз собрались морщинки.

— Не могу сказать, что мне везёт в таких делах, — предельно серьёзно сказал Гарри.

Лестрейндж тихо фыркнул и спросил:

— Вы расписание слушаний в Визенгамоте видели? Ваши дела когда?

— Одно завтра, — Гарри видел, разумеется. И помнил наизусть. — Второе послезавтра, и остальные в пятницу.

— Не забудьте форму, — напомнил Лестрейндж. — Мы переодеваемся обычно, чтобы не сидеть в ней целый день, но на заседания принято приходить в форме. И мы с вами вплотную подошли к поиску заказчиков — вот вам список наследников погибших, — Лестрейндж положил перед Гарри пергамент. — Наверняка не все они виновны, и, думаю, это не единственные выгодоприобретатели, но надо же с чего-то начинать. Узнайте про них всё, что сможете, и осторожнее, — предупредил он. — Этим людям нечего терять, срок их заключения не изменится, если они убьют ещё кого-нибудь. Порой я думаю, что это упущение: одинаково наказывать за одно убийство и за десять. А с другой стороны, где провести границу, продолжаю думать я, и каждый раз прихожу к мысли, что всё правильно. Теперь вы тоже будете об этом думать, — то ли пошутил он, то ли нет. — Будьте очень осторожны, — повторил он. — Мне бы не хотелось хоронить вас.

— Сэр? — Гарри прежде никогда не слышал ничего подобного ни от него, ни от кого-то из коллег.

— Заказное убийство, Поттер, разительно отличается от того, которое человек совершает сам, — действительно серьёзно проговорил Лестрейндж. — Не умыслом, а тем, что человек заведомо идёт на то, чтобы всегда теперь зависеть от убийцы. Он может до конца не понимать, что сделал, но очень скоро осознает, что теперь спокойной жизни у него не будет никогда — или, по крайней мере, до тех пор, покуда исполнитель жив. Потому, как правило, имён друг друга заказчик с исполнителем не знают… но это даже хуже, если подумать. Просто представьте, что где-то по этой земле ходит человек, который может уничтожить вашу жизнь. Причём как раз тогда, когда вы получили то, чего так вожделели, что решились даже на убийство. И вы живёте так годами. Представьте это — и будьте очень аккуратны. Терять им в случае ареста нечего.

— Я буду, сэр, — пообещал Гарри.

— Я вам обещал освободить пятницу, — сменил тему Лестрейндж, — но раз у вас там рассмотрение дел в Визенгамоте, заменим её на вторник.

— Сэр? — переспросил Гарри недоумевающе.

— Мини-отпуск в конце лета — то, что нужно каждому, — пояснил Лестрейндж. — Отдохните. Ценю ваш энтузиазм, но нужно соблюдать баланс. Работы много, и силы вам понадобятся. Считайте это запоздавшим подарком на ваш день рождения.

— Да я как-то про него почти забыл, — улыбнулся Гарри.

И это была правда: он действительно совсем забыл про день рождения, и напомнила ему об этом сперва Гермиона, а потом и Джинни, Рон и друзья, приславшие ему поздравления и подарки. Но поскольку всё это ждало Гарри дома, а вернулся он тогда довольно поздно, праздник получился хотя и приятным, но очень коротким.

— Завтра вы дежурите, — напомнил Лестрейндж. — Покопайтесь в архиве, может, что найдёте интересное. О партнёрах, о переходе права собственности на патенты… что угодно. Может быть, наследники продали свою долю в деле, или артефакт… ищите.

— Артефакт? — переспросил Гарри — и тут вспомнил про их разговор с Джинни про сейф. — Сэр, я хотел поговорить с вами, — сказал он, пользуясь моментом. — Не о работе.

— Говорите, — в голосе Лестрейнджа прозвучало любопытство.

— Это нужно было сделать раньше, сэр, — признал Гарри. — Сразу же при встрече. Но я тогда… — он замялся, и Лестрейндж подбодрил его:

— Не сделали. Давайте же теперь.

— Я хотел спросить вас о вашем сейфе, сэр. Мы ведь тогда в него залезли, — Гарри чувствовал себя неловко, большей частью потому, что звучало всё это исключительно по-идиотски. — И устроили погром. И… взяли кое-что — чужую вещь, но ведь она хранилась в вашем сейфе и…

Говоря всё это, Гарри ощущал жар на лице, понимая, что краснеет, и в конце концов под пристальным взглядом Лестрейнджа смешался и умолк.

— И что? — спросил Лестрейндж после некоторой паузы весьма насмешливо.

— Ну… я знаю, что вы могли бы предъявить нам иск, — сказал Гарри, ужасно жалея, что вообще завёл этот разговор.

— Я мог бы, — подтвердил Лестрейндж иронично, и его глаза откровенно смеялись. И, похоже, он не собирался Гарри помогать выпутываться из того дурацкого положения, в которое тот сам себя поставил.

— Но не стали, — констатировал Гарри очевидное.

— Нет, как видите, — Лестрейндж всё-таки заулыбался, не сдержавшись.

Они немного помолчали — и вдруг рассмеялись, глядя друг на друга.

— Я всё равно должен извиниться, — сказал Гарри. — И готов вам заплатить положенную компенсацию.

— За что? — поинтересовался Лестрейндж, склонив голову направо.

— За бардак, — твёрдо сказал Гарри. — Там сработало заклятье умножения. Я представляю, какой там был бардак.

— Хотите там прибраться? — осведомился Лестрейндж.

— Я могу, сэр, — уверенно ответил Гарри. — Хоть сейчас.

— Забудьте, — мягко оборвал эту игру Лестрейндж. — Вам ещё предстоит однажды разбираться с гоблинами — думайте лучше об этом. У меня к вам нет претензий, передайте это также мисс Грейнджер и мистеру Уизли.

— Банк пока молчит, — сказал Гарри.

— Держать дракона без лицензии — а гоблины не могут получить подобную лицензию — конечно, тоже преступление, — заметил Лестрейндж. — И огромный штраф. Министерство им об этом не напоминает… может быть, их это сдерживает. Но я думаю, однажды они вам счёт предъявят. У них долгая память, и они не забывают о похищенном у них имуществе. А ждать они умеют очень хорошо. Но пока что с вас взять нечего, я бы на их месте тоже ждал.

— Сэр? — Гарри нахмурился.

— Вы сейчас никто. Фигура из прошлого, — это прозвучало очень неожиданно. — Да, у вас в сейфе есть золото, но за то, что вы с вашими друзьями сделали, одних денег недостаточно. Вы обокрали их, унизили и оскорбили, и однажды они попытаются взыскать с вас плату.

— Я не думал так об этом, сэр, — тихо проговорил Гарри.

— Теперь станете, — ответил Лестрейндж. — А ещё я слышал, что вы обманули их — пообещали нечто… некую вещь — и не отдали. Если это правда... — он поднял руку, останавливая Гарри. — Я не задавал вопроса, Поттер, я лишь вас хочу предупредить. Так вот, если это правда, то у вас проблема, и большая. Хотя я и слышал, что всё тот же гоблин вам… обязан. Однако это дело лишь запутывает, но проблему не решает: жизнь жизнью, а обман обманом. Если вы спасли кого-то, это вовсе не значит, что этот кто-то спишет вам долги. Это не неблагодарность — лишь иной подход. Впрочем, полагаю, время у вас есть. И если вы позволите дать вам совет… — он замолчал, вопросительно глядя на Гарри.

— Прошу вас, сэр, — ответил тот. — Я буду вам признателен.

— Не приходите к ним с этим разговором сами, если у вас не будет ясного решения, — сказал Лестрейндж. — Вы проиграете, даже не начав его. Только если у вас будут козыри, и лучше несколько. А ещё лучше найти хорошего переговорщика.

— Спасибо, сэр, — серьёзно сказал Гарри.

— Всё вышесказанное в равной мере касается и ваших друзей, — добавил Лестрейндж. — Расскажите это им.

— Да, сэр. Я расскажу, — ответил Гарри с благодарностью. Ему было невероятно любопытно, откуда Лестрейндж узнал про гоблина и меч — неужто гоблины пытались подать на него заявление в Аврорат? Ведь вряд ли? Про дракона знала, кажется, вся Британия, но меч?

— Идёмте по домам, — Лестрейндж принялся убирать со стола бумаги. Гарри, вернувшись к своему столу, занялся тем же самым. Закончили они почти одновременно и вышли из министерства тоже вместе, и, прощаясь уже на улице, Лестрейндж повторил:

— Будьте осторожны с этим расследованием, — и аппарировал.

Разговор с Лестрейнджем Гарри пересказал Рону с Гермионой тем же вечером, благо освободился в пятницу он рано.

— Надо же, какой заботливый, — сказал Рон.

— И правда, — поддержала его Гермиона. — Что это он вдруг?

— Ну, я последовал твоему совету, — ответил Гарри, — поговорить про наш набег на его сейф. Он сказал вам передать, что не имеет к нам претензий, а потом добавил, что нам всем ещё предстоят проблемы с гоблинами. Ну и дальше всё это, — он неопределённо махнул вилкой. Они втроём ужинали на Гриммо, к вящей радости Кричера, вознамерившегося, похоже, накормить их на неделю вперёд.

— А, ну тогда логично, — успокоилась Гермиона. — Вообще, он прав, конечно… я об этом тоже думала, но я не представляю, что мы можем сделать.

— Значит, не будем делать ничего, — добавил Рон. — Пока, по крайней мере. Вот и мистер Лестрейндж говорил, что у нас полно времени, — добавил он довольно язвительно.

— Рон, а ты за что его не любишь? — спросил Гарри с любопытством.

— Да не то чтобы, — ответил Рон. — Но просто… это странно. Понимаете, — он отрезал очередной кусок бараньей отбивной и, прожевав, продолжил, — у вас ведь нет братьев и сестёр. А я вот пытаюсь это себе представить… нет, конечно, можно было бы сказать, что у нас Перси тоже, — Рон забавно скривился, — но ведь это всё-таки совсем другое. Просто… ну, они росли все вместе. У них даже разница в возрасте такая же примерно, как у нас, я думаю, и представляю, как они общались. То есть я, конечно, не могу знать наверняка, но мне кажется, что знаю. И вот так отречься ото всех… ну, я не знаю, — он покачал головой.

— Рон, всякое бывает, — сказала Гермиона.

— Да, бывает, но должна же быть причина! — ответил он с нажимом. — Серьёзная причина, а просто «разошлись во взглядах», да не может быть такого! Ну, мне кажется. Понимаешь, одно дело Перси тогда… ну… вы все помните, — он вздохнул. — Но он же пришёл в Хогвартс, и… ну, папа тоже ведь тогда работал в министерстве. И Перси никогда не стал бы ни с кем из нас сражаться!

— А он сражался? — спросила Гермиона, и Гарри понял, что не знает ответа. — Я не знаю, — сказал он, помедлив. — Но я не стал бы осуждать его, если бы нет. Драться с братом…

— Но вообще всё это странно, — сказал Рон. — Он ведь был главой Аврората. Да, я помню всё, что ты рассказывал, — мотнул он головой, — но вряд ли можно было оставаться чистым, возглавляя Аврорат в то время.

— Вряд ли, — согласился Гарри. — Но никто такого и не говорил.

— И я хотел бы знать, насколько у него это не вышло, — Рон нахмурился, но потом вновь принялся за отбивную, и они заговорили о другом.

Гарри и сам хотел бы это знать, но пока что это было невозможно, а скоро ему снова стало не до этого, потому что работы по делу уже не Лилака, а Батчелора-Скоткинса оказалось настолько много, что он буквально утонул в ней. В ход шло всё, от старых номеров «Пророка» до сделок о продаже всего на свете. Блокнот Гарри распухал, заведённые отдельно на каждую погибшую семью папки пополнялись, но дело продвигалось всё равно до отвращения медленно.

Слушанья по делам Гарри прошли быстро и рутинно, и Визенгамот, кажется, не слишком утруждал себя, просто утверждая запрошенные Авроратом сроки. И Гарри смотрел не только на обвиняемых, но и на пришедших пострадавших и их родственников. Мэрил Натс здесь не было, но были её дети и внуки, и Анжела Харрис всё смотрела в зал и плакала, увидев сидящую среди зрителей Клариссу. Та была ужасно бледной, и в какой-то момент, не выдержав, прижала ладонь к лицу, и Гарри в этот миг снова остро пожалел её. Не рыдающую Анжелу, а эту молодую и совершенно ни в чём не повинную женщину, которая теперь тоже будет платить за сделанное её бабкой, которой предстояло провести четыре года в Азкабане.

Дело Дот Гембл слушали на следующий день, и Гарри, глядя то на неё, то на Нортов, сидящих вместе с Александрой Мюррей, которая всё время держала за руку на удивление прилично одетую сегодня Эмму, думал, что был прав, затребовав медицинское освидетельствование для обвиняемой. Визенгамот и тут не стал с ним спорить и постановил отправить Гембл в Мунго, а через месяц вновь собраться и, выслушав вердикт, уже принять решение.

К его удивлению, Норты дождались окончания всех слушаний и вместе с Александрой подошли к Гарри после заседания.

— Я думала, та женщина… глава комиссии, тоже будет здесь, — сказала Александра.

— Она уже осуждена, — ответил Гарри. — Её свидетельств здесь не требовалось. Что бы она показала?

На самом деле, Гарри подозревал, что Амбридж в суд не вызвали, во многом, потому, что слишком многие в Визенгамоте вовсе не желали бы с ней встретиться. Когда-то она сама была одной из них, и многие бы хотели если не забыть об этом, то хотя бы сделать вид, что ничего такого не было.

Три остальных дела — Корна, Лорхина и Нин — рассматривались в пятницу, и эти слушания прошло совсем уж быстро. Вероятно, потому, что в этот день собрали дела с самыми простыми и очевидными мотивами, в основном, финансовыми. Гейл Шедоу, конечно, не пришла, хотя Гарри дважды отправил ей сову, а вот Карст здесь был и молча продемонстрировал Деклану Лорхину свою покалеченную руку безо всякого протеза.

Пострадавших по делу Корна было много, и хотя не все они остались живы, те, кто смог, пришли с семьями и заняли целых два ряда. Удивительно, но Корн, похоже, не испытывал раскаяния и вообще выглядел на удивление спокойным. Он и на допросах так держался — не скрывал, что да, был егерем, и Гарри был почти уверен, что на самом деле он участвовал в гораздо большем количестве арестов, вот только министерство никогда не отличалось щедростью, и за одного магглорождённого выплачивалось лишь одно вознаграждение. Так что имя Карста проходило только по шести делам, и слушая приговор — четыре года за каждого, всего, правда, не двадцать четыре, а двенадцать, — Гарри ощущал, наверное, скверное, но острое если не удовольствие, то уж точно удовлетворение. И думал, что совсем уж справедливо было бы не сокращать срок, но двенадцать лет — это тоже очень много. Пусть даже в Азкабане больше нет дементоров.

А потом у Гарри наконец-то начались длинные-длинные выходные, и финал чемпионата Британии по квиддичу, и Рон с Гермионой рядом на трибунах, и Джинни, и победа её команды, и, конечно, праздник — сперва общий, а потом уже только вдвоём.

И казавшиеся бесконечными вначале четыре выходных дня пролетели как один, и утром в среду Гарри едва заставил себя встать. Ему казалось, что он вообще всё забыл, и расследование придётся начинать сначала, но нет, ему хватило часа, чтобы просмотреть все записи, всё вспомнить… и продолжить свою нудную и малорезультативную, но необходимую работу.

Потянулись будни, постепенно наполняемые не только делом БС, как окрестил Скоткинса и Батчелора Лестрейндж, и Гарри был ему тихонько благодарен за то, что он решил поставить инициалы по алфавиту, а не наоборот — потому что для него СБ, наверное, навсегда ассоциировалось только с Сириусом Блэком. И постоянно слышать их было бы тяжело. Но Гарри повезло.

Это дело оставалось для них с Лестрейнджем приоритетным, но другие преступления никто не отменял, и случалось, что за весь день Гарри даже поесть было некогда. Это бы происходило куда чаще, если бы не Праудфут, время от времени просто уводивший Гарри с собой в столовую. Лестрейндж никогда не возражал, однако же и не напоминал Гарри о еде — казалось, его самого этот вопрос в принципе не слишком-то заботил. Сам он тоже часто пропускал обед, намного чаще, нежели вспоминал о нём, но, похоже, не слишком беспокоился об этом.

— Не бери с него пример, — говорил Гарри Праудфут, в очередной раз забирая его с собой обедать. — Ты нормальный человек, вот и оставайся им, не превращайся в Дольфа.

— В каком смысле? — Гарри нравилось болтать с Праудфутом. Пожалуй, кроме Сандры Фоссет — уже получившей младшего аврора и работавшей в отделе Флэк, с которой Гарри за последние месяцы не то чтобы сдружился, но приятельски болтал, сталкиваясь в коридорах — Гарри больше всех сошёлся в Аврорате с Праудфутом. Несмотря на большую разницу в возрасте, с ним можно было поговорить почти что обо всём, от спорта до местных сплетен, ну и, конечно, о работе. В отличие от Лестрейнджа, советы Праудфут давал охотно и мог и посмеяться вместе с Гарри, и посочувствовать ему.

— У него нет ничего кроме работы, — возможно, Гарри показалось, но в голосе Праудфута прозвучало сожаление. — И я боюсь, что вряд ли будет. Тебе совсем не нужно у него и этому учиться.

— А почему так? — спросил Гарри, не особенно надеясь на ответ.

— Да человек такой, — неопределённо улыбнулся Праудфут. — А ты будь нормальным: тебе двадцать один, и у тебя должна быть ещё какая-нибудь жизнь. Желательно, разнообразная и личная, — он подмигнул Гарри, добродушно хохотнул и углубился и в изучение содержимого прилавка.

Как пролетел август, Гарри даже не заметил, а сентябрь напомнил о себе резко испортившейся погодой, холодом и унылыми дождями, несильными, но беспросветными и нудными. И то, что Управление погоды министерства любезно демонстрировало за искусственными окнами голубое небо, солнце и лишь изредка лёгкие облачка, Гарри раздражало, а не радовало: очень неприятно было, выходя из солнечной комнаты на улицу, попадать под бесконечный дождь. Но его никто не спрашивал, и он, конечно же, смирился — зато теперь было не так грустно торчать в архивах и перелистывать старые газеты. Не «Пророк» — с ним Гарри давно закончил, но в Британии оказалось на удивление много самой разной прессы.

Тринадцатое число в этом сентябре выпало на пятницу, в честь чего все отделы министерства негласно объявили короткий день, и вскоре после обеда кабинеты начали пустеть. Это была древняя и свято соблюдаемая традиция, удовольствие от которой было несколько подпорчено для Гарри завтрашним дежурством. Зато завтрашний день обещал быть тихим, к тому же Лестрейндж разрешил прийти попозже, и Гарри с Джинни отправились гулять по украшенному в честь маленького праздника фонариками и забавными чудовищами Хогсмиду, а потом устроились на ужин у Розмерты.

— Мама нас очень звала сегодня, — сказала Джинни, грея руки о стакан с горячим грогом. — Но я отбилась, — она сделала глоток и протянула: — М-м-м. Как хорошо.

— Правильно, — решительно согласился с нею Гарри, тоже отпивая грог, в котором рома было если и не больше, чем воды, то уж никак не меньше. — Я очень люблю Молли, но я по тебе соскучился, — он потянулся через столик и накрыл её руки своими.

— Я тоже, — Джинни улыбнулась и сплела свои пальцы с его. — Наверное, аврор — единственный, кто подходит квиддичистке и не станет ей пенять за то, что она всё время занята, — она смотрела прямо в глаза Гарри, и он сейчас вокруг не видел больше ничего. — Ну и наоборот. Конечно, если не считать коллег. Но я скучаю, — она вздохнула и, перегнувшись через столик, потянулась к Гарри — он двинулся навстречу, и их пахнущие грогом губы, наконец, соединились.

В субботу Гарри пришёл в Аврорат к полудню. Дежурный, проверяя его палочку, вместо обычного приветствия вдруг наклонился к Гарри и сказал:

— У вас там целое собрание. Даже Главный на месте.

Гарри тихо охнул и буквально бегом бросился в отдел. Что могло случиться? И почему, ну почему именно сегодня, когда он в кои-то веки пришёл попозже — да, конечно, с разрешения, и даже, скорее, по прямому указанию Лестрейнджа, но…

Первым делом Гарри забежал в кабинет Робардса, но тот был заперт. Отдел же был открыт, конечно, но пуст, и Гарри, подумав пару секунд, пошёл в конференц-зал — и точно: именно там все и собрались. За большим столом сидели Робардс, Лестрейндж и семь незнакомых Гарри людей, и о чём-то говорили. Гарри подошёл к приоткрытой двери и прежде, чем войти, прислушался:

— …если бы она была обычной девочкой, я бы, не задумавшись, её взяла, — нервно и расстроенно говорила темноволосая женщина лет сорока в зелёном в розовый цветочек платье. — Но поймите меня тоже: у меня четверо маленьких детей, младшей — восемь месяцев! Я просто не смогу ей заниматься так, как нужно. Конечно же, я буду помогать, мы все будем, но я просто не могу! Каспер, у вас дети уже почти взрослые, и она тебе такая же племянница! — сказала она чем-то похожему на неё мужчине с густой тёмной бородой. На нём была немного мятая синяя рубашка и коричневый вельветовый пиджак — остального Гарри за столом не видел.

— Вот именно, Мелинда! — нервно воскликнул он. — Вот именно! Дети в школе, наконец, мы работаем, кто будет заниматься ей? Я? Или Деспина? — он обернулся к сидящей рядом с ним худощавой русоволосой женщине в голубом с синей отделкой платье.

— Простите, но я не готова, — твёрдо заявила она. — Я всё понимаю, мне жаль девочку, но это же буквально жизнь положить! Я не хочу. И можете считать меня жестокой, подлой, кем хотите. Мы только детей подняли. Я не готова следующие лет пятнадцать — и это если очень повезёт! — потратить на неё. И что бы вы ни говорили, — она посмотрела на Лестрейнджа, — учиться она в школе, разумеется, не сможет. Значит, придётся учить её дома, и тоже непонятно, как! И этот ваш Китай вообще фантастика. У нас банально денег нет, мы можем помогать, конечно… иногда. Но я бы даже обычного ребёнка не готова была взять. Она тут всем племянница, почему мы? Вы вот, — обратилась она к сидящей напротив паре: заплаканной полной светловолосой женщине в тёмной блузке и тоже полному темнокожему мужчине с густой шапкой жёстких чёрных волос. — У вас и дети, подходящие по возрасту, и девочка вас знает, и дом у вас большой. Где двое, там и трое, почему вы против?

— Я не могу, — женщина покачала головой и заплакала. — Я только потеряла сестру… я просто не вынесу. Видеть каждый день… я не могу, нет, не могу. Простите, — она прижала к лицу белый платок. Сидящей рядом с ней мужчина приобнял её за плечи и сказал:

— Кларити так тяжело всё это переживала. А теперь ещё и это. Мы, конечно, не оставим девочку. Но мы просто не справимся. Ей будет плохо с нами: они с детьми не ладят… они у нас шустрые, мальчишки. А тут… — он покачал головой. — Ну ей же будет плохо. Мы-то ладно, мы привыкли бы, но пожалейте девочку. И потом, Мелинда говорила верно: ну вот поедут они в школу. А она? Ей только хуже будет, — он покачал головой.

Ещё одна пара рядом с ними: крупный блондин за сорок в чёрной мантии и худощавая брюнетка с короткой стильной стрижкой в элегантном чёрном платье молчали, но, поскольку на них никто особо не смотрел, Гарри сделал вывод, что они уже высказывались.

В комнате повисла пауза, и Гарри, сочтя момент подходящим, тихо скользнул внутрь и присел на один из стоящих вдоль стены стульев. Лестрейндж с Робардсом его заметили, но никак не среагировали, полностью поглощённые тем, что происходило за столом.

— Я верно понимаю, что ребёнок никому из вас не нужен? — помолчав, на удивление доброжелательно осведомился Лестрейндж. Гарри понимал, что тот не должен демонстрировать эмоций, но эта явная доброжелательность его покоробила — сам он весь кипел от только что услышанного. Он не знал, что именно произошло, конечно, понятно было лишь, что умерла женщина, осталась её дочь, с которой что-то было не так, и этой девочке сейчас искали дом, и не могли найти. Никто с «каким-то не таким» ребёнком связываться не хотел. Но ведь кому-то всё равно придётся, с горечью думал Гарри. У волшебников приютов не было, так что и так, видимо, не самая счастливая девочка окажется сейчас у тех, кому не повезёт. И он примерно представлял, каково ей будет жить так.

— Я бы взяла её, — повторила та женщина в зелёном в розовый цветочек платье. — Но я просто не смогу…

— Да мы поможем! — с надеждой подхватила полная заплаканная блондинка. — Мелинда, ты можешь даже не сомневаться!

— Я не могу, — прошептала та, на которую теперь смотрели все, и словно вжалась в своё кресло.

— Я спрошу ещё раз, — вновь заговорил Лестрейндж. — Этот ребёнок никому из вас не нужен? Никто не готов ей заниматься?

— Легко вам говорить, господин аврор, — резко ответила молчавшая до сих пор брюнетка. — Вы представляете, сколько денег, сил и времени потребуется, чтобы обучить её чему-то? Вы говорили о китайском мастере, кому из нас вы предлагаете учить для этого китайский? И чтобы что? Она ведь всё равно не сможет учиться в школе, а это значит, учителя на дом. И потом? Как она будет жить потом?

— Я понимаю, — мягко и даже сочувственно кивнул Лестрейндж, и Гарри увидел, как Робардс бросил на него то ли недоумённый, то ли тревожный взгляд. — Может быть, тогда мне её забрать? — спросил он. В комнате повисла тишина, и Лестрейндж через пару секунд продолжил так же мягко и доброжелательно: — По крайней мере, денег у меня довольно. И есть эльфы и родня, которая поможет. Также я не вижу большой проблемы в изучении китайского: в конце концов, если миллиард магглов смог его освоить, мне это, полагаю, тоже по силам. А вы бы её навещали, — продолжал он полувопросительно. — Конечно, девочке нужны родные тёти, дяди, кузены и кузины, и я бы хотел, чтобы вы общались.

— Ох, это было бы чудесно, — неуверенно произнесла та женщина в зелёно-розовом. — Вы… вы серьёзно?

— Почему нет? — спросил Лестрейндж. — Семьи у меня нет, я с радостью возьму воспитанницу. Конечно, если вы поможете, — проговорил он с едва ощутимым нажимом.

— Конечно же поможем! — с заметным облегчением воскликнул бородач. — Мистер… э-э… простите, вы представились, но мы все были в таком шоке…

— Лестрейндж, — с любезной улыбкой проговорил тот. — Радольфус Лестрейндж, старший аврор.

— Мистер Лестрейндж! — повторил бородач. — Конечно же, мы будем помогать! Навещать и в гости приглашать, и всё такое… но просто вы богатый человек, вы сможете дать ей намного больше!

— Ох, спасибо вам! — воскликнула заплаканная блондинка. — Вы прекрасный человек! А мы, мы, конечно же, поможем!

Остальные подхватили, и от этого всеобщего облегчения и радости Гарри затошнило. Лестрейндже любезно улыбался и кивал, а потом сказал:

— Тогда подпишите бумаги, — он открыл папку и положил протянул сидящей ближе всех к нему брюнетке несколько бумаг. — Формальность, что поделать, — он слегка развёл руками.

Робардс молча наблюдал за ним так пристально, что, казалось, его взгляд прожжёт в Лестрейндже дырку, но тот словно бы его не замечал и, продолжая улыбаться и кивать, и даже что-то говорить приятно-дружелюбное, ждал, пока собравшиеся ставили свои подписи. Затем забрал бумаги, спрятал в папку, сунул её себе подмышку и поднялся:

— Что ж, благодарю всех вас за быстрое решение. Как только девочка немного адаптируется у меня, мы ждём вас в гости.

— Конечно! Да и мы вам всегда рады! — раздалось со всех сторон, и Лестрейндж, переждав эту волну, сказал серьёзно:

— Остался лишь один вопрос: кто займётся похоронами?

— Мы, конечно, — сказала заплаканная блондинка, и полный мужчина в чёрной мантии солидно кивнул:

— Это же наша сестра. Мы вам пришлём сову сегодня вечером, а сами похороны уже, наверное, завтра.

— Буду вам признателен, — кивнул Лестрейндж.

Посетители засобирались к выходу, Лестрейндж проводил их, а когда вернулся, сел за стол, бросил на него папку, посмотрел на сверлящего его взглядом Робардса и сказал:

— Ну говори уже.

— Ты уверен? — спросил Робардс.

— В том, что ей будет лучше у меня, нежели у тех, кому она обуза? Да, — ответил Лестрейндж. — Ты в этом сомневаешься?

— В этом нет, — тяжело вздохнул Робардс и спросил опять: — Дольф, ты уверен?

— Я смотрел на то, как они стараются спихнуть с себя малышку, и меня мутило, — жёстко сказал Лестрейндж. — И очень хотелось плюнуть им в лицо… или не плюнуть. Но ей нужна родня — любая. Тем более, там есть дети её возраста. Поэтому я улыбался — и продолжу. Но вообще, — добавил он уже намного легче, — я на тебя рассчитывал. И на Тэмзин, конечно.

— Не обсуждается, — ответил Робардс, сжимая вдруг его плечо и улыбаясь. — И Тэмзин будет счастлива. Ты знаешь. Когда ты говорил о родне, которая поддержит, ты разве не нас имел в виду?

— На самом деле, нет, — Лестрейндж улыбнулся и почему-то посмотрел на Поттера. — Вы не родня, вы лучше. Вы друзья, — сказал он Робардсу, сжав его лежащую на плече руку и добавил, указав на Поттера: — Он не опоздал, я разрешил ему прийти к полудню.

Робардс лишь махнул рукой, но Гарри сейчас меньше всего интересовал возможный выговор за опоздание: он хотел знать полностью, что здесь произошло, и что случилось с девочкой, с её матерью, и причём здесь Китай.

— О вас я, Поттер, тоже думал, — весело сказал Лестрейндж.

— Если я чем-то могу помочь, сэр, — горячо ответил Гарри, — я всё сделаю!

— Можете, — кивнул Лестрейндж. — Как раз вы очень даже можете… но это после. Идёмте? — спросил он, и Гарри, донельзя заинтригованный, пошёл за ним и Робардсом. Они свернули к допросным, и в дальней из них обнаружилась Фоссет — видимо, дежурившая сегодня — и ребёнок.

Гарри мгновенно узнал этого ребёнка. Милли Оунс. Сейчас она сидела за столом, положив на него руки и болтая ногами, как любой нормальный ребёнок — вот только ни кистей, ни стоп у неё не было. Её ноги заканчивались где-то посередине голени, от рук осталось больше: на левой она, похоже, потеряла только кисть, правая была чуть-чуть короче, но предплечье сохранилось где-то на три четверти — рассмотреть точнее мешал закрывающий культю рукав серо-голубого платья. Они с Сандрой играли в большую разложенную на столе игру фигурками лисицы и собаки, и Милли улыбалась, глядя, как лиса крадётся через высокий лес. Сейчас девочка казалась старше, чем когда Гарри видел её в последний раз в палате — впрочем, с того времени прошло уже полгода… больше. Почти три четверти... Её светлые волосы были довольно коротко пострижены и напоминали надетую на голову круглую шапочку, закрывавшую и лоб, и уши, но оставлявшие открытой шею.

— Это Милли Оунс! — сказал Гарри, резко повернувшись к Лестрейнджу. — Сэр, вы запретили мне тогда…

— …общаться с ними, — кивнул тот. — И теперь вы видите наглядно, почему, — сказал он иронично. — Сейчас на моём месте были бы вы — и что бы делали?

— Вы же не могли знать… — тихо проговорил Гарри и спросил: — Что случилось с миссис Оунс?

— Покончила с собой, — жёстко ответил Лестрейндж, и на его лице на миг мелькнуло что-то вроде отвращения. — Она пыталась отравиться вместе с дочкой, но не вышло.

— Расскажи, — попросил Робардс. — А то я тоже опоздал.

— Вечером она накормила дочку ужином, как я понимаю, подав всё самое любимое и вкусное, а в чай добавила снотворное. Девочка должна была уснуть и не проснуться, но, видно, ужин оказался слишком плотным, и, когда она уже почти заснула, её дважды вырвало. Так что большая часть зелья не всосалась, и она просто заснула очень крепко. А вот мать почти что ничего не ела, и у неё всё получилось. Но, — добавил он, внимательно глядя на Робардса, — я бы предпочёл назвать это ошибкой. В дозировке. Мало ли. Случайность.

— Почему? — спросил Гарри, и Лестрейндж пояснил уже ему:

— Потому что я не вижу ни одного выгодоприобретателя от вердикта «самоубийство». Мать мертва… и я считаю, с этого ребёнка хватит бед. Мысль о том, что её мать предпочла смерть жизни рядом с ней такой не принесёт ей счастья. Не говоря уже о мысли, что её мать хотела и её убить. От этой лжи никто не пострадает — только выиграют.

— А целитель? — спросил Робардс.

— Я не стану вкладывать в дело заключение о Миллисенте. Только о Беттине — матери, — пояснил он Поттеру. — Напишу, что, исходя из осмотра места происшествия и опроса свидетелей складывается картина фатальной ошибки — она дозировки перепутала… что-то такое. Но если ты настаиваешь, — он наклонил голову в сторону Робардса.

— Да нет, — вздохнул тот. — Нет, ты прав. Тут преступленья не случилось, и это лучшее решение. Для Миллисенты прежде всего.

— Я подумаю над формулировками, — пообещал Лестрейндж.

— Как ты вообще узнал? — спросил Робардс.

— От Кларити, сестры, — ответил Лестрейндж. — Она вчера зашла к ним, принесла племяннице к пятнице, тринадцатое, шоколадных лягушек и тыквенных котелков. И утром зашла через камин забрать корзинку и нашла сестру уже холодной. И побежала сразу к нам. Фоссет, умница, первым делом дом проверила, схватила девочку и в Мунго, сестру пока домой отправила, и уже после отнесла в Мунго тело Беттины. Потом сообщила мне.

— А почему тебе? — задал Робардс тот вопрос, что крутился на языке у Гарри.

— Я указал когда-то в списке для дежурных, что если вдруг появится что-то по делу Оунсов — это ко мне, — ответил Лестрейндж.

— Ты ожидал подобного? — серьёзно спросил Робардс.

— Да нет, — подумав, отозвался Лестрейндж. — Если бы я ожидал, я бы поговорил с ней. Попробовал бы объяснить… но нет. Я проглядел, — в его голосе прорвалась досада.

— Такие вещи сложно разглядеть, — примирительно проговорил Робардс. — Ты не так уж часто видел их.

— Не так уж, — неохотно признал Лестрейндж.

Гарри злился на него: тот, значит, запретил ему вообще общаться с Оунсами, а сам? Но упрекать его было, конечно же, немыслимо, поэтому Гарри просто сказал:

— Сэр, я хочу помочь.

Лестрейндж улыбнулся:

— Спасибо. Ей понадобится помощь, ваша — в том числе… у вас ведь есть крестник? — спросил он, и Гарри закивал:

— Конечно! И они же одного возраста, и…

— Не совсем, — поправил его Лестрейндж. — Он апрельский, а она октябрьская — в школу он поедет на год раньше. Но вообще они, конечно же, ровесники, и это очень кстати, я уверен, они если не подружатся, то Тедди станет опекать её.

— Станет, — широко заулыбался Гарри, и увидел, что Робардс тоже улыбается. — Я, правда, в последнее время не очень хороший крёстный, но уверен, что они подружатся!

— Это и есть та самая родня, — сказал с улыбкой Лестрейндж Робардсу, — о которой я и говорил. Я уверен, Меда нам поможет, и, честно говоря, думаю, ей это тоже пойдёт на пользу. — Гарри открыл было рот, но благоразумно промолчал. Но… Меда? Откуда Лестрейндж знает Андромеду? Хотя… Он же… — Вы так на меня глядите, будто у меня вдруг выросли рога, когти и крылья, — заметил Лестрейндж. — Поттер, Андромеда Тонкс — сестра моей невестки. Конечно, мы знакомы. С детства. И я, в конце концов, работал с Дорой… с Тонкс, — в его голосе мелькнула грусть.

— Так дядя Дольф… это же вы? — до Гарри вдруг дошло, что «дядя Дольф», о котором иногда рассказывал Тедди, и есть Радольфус Лестрейндж, и он понял, что стремительно краснеет. Потому что Гарри сам порой рассказывал той же Андромеде о Лестрейндже, но… но ему и в голову не приходило, что они могут быть знакомы…

Лестрейндж рассмеялся:

— Это я. Не сердитесь на Меду, я просил её вам ничего не говорить, пока вы сами не догадаетесь. И клянусь: она мне никогда не передавала ничего, что вы бы говорили обо мне. А я не спрашивал.

— Так вы хорошо знакомы, сэр? — спросил Гарри, чувствуя себя ужасным дураком.

— Да, — просто ответил Лестрейндж. — Я знал и Теда, и их дочь… и я до сих пор по ним скучаю. Если бы я знал, что Дора будет в школе, я бы тоже был там, — добавил он, отворачиваясь к стеклу, за которым Фоссет с Милли Оунс азартно следили за идущими по картонному полю игры фигурки. — Я не пошёл туда по двум причинам, — добавил Лестрейндж глуховато. — Во-первых, кто-то должен был позаботиться о том, чтобы Пию уже некуда было вернуться. А во-вторых… я не хотел столкнуться с родственниками, — сказал он тише. — Но если бы я знал, что Дора там, я бы рискнул.

— И что мы делали бы без тебя здесь? — спросил Робардс. — Ты забыл, что тут тогда творилось?

— Нет, — это прозвучало резковато, и Лестрейндж сменил тему: — Но достаточно воспоминаний, я думаю, пора вернуться в настоящее и поговорить с ней, — он кивнул на Милли, и Робардс тут же предложил:

— Давай я сейчас отправлю Тэмзин к тебе домой?

— Давай, — кивнул Лестрейндж и обернулся. — Спасибо. Хотя, наверное, было бы лучше, если бы ты привёл её сюда, и мы все вместе пошли домой к Оунсам собрать вещи. Я мог бы отправить эльфов, но мне кажется, будет лучше, если Миллисента выберет сама, что взять.

— Пожалуй, — согласился Робардс. — Я схожу за ней, а вы пока поговорите.

Он снова хлопнул Лестрейнджа по плечу, чуть придержал руку, сжав его, и когда тот ответил ему тем же, ушёл, махнув Гарри рукой.

— Я вас познакомлю позже, — пообещал Лестрейндж Гарри. — Может быть, даже сегодня, но не прямо сейчас. Ступайте пока в отдел дежурить. И спасибо за готовность помочь, — он протянул ему руку, и когда Гарри пожимал её, ладонь казалась едва ли не обжигающе горячей.

Лестрейндж вошёл в допросную и несколько секунд стоял, глядя на сидящую за столом девочку. Она была худой и бледной и не то что некрасивой — скорей, невзрачной и как будто бы почти лишённой красок: прозрачные серо-голубые глаза, светлые, но не в золото, а в русость, волосы… Она подняла голову и, увидев Лестрейнджа, сказала, помахав ему правой рукой — пустой край рукава мотался тряпкой:

— Привет!

— Привет, Миллисента, — Родольфус подошёл к ним и, кивнув вставшей ему навстречу Фоссет, сказал: — Спасибо. Мы поговорим наедине?

— Конечно, сэр. Пока, — Фоссет улыбнулась девочке, и та сказала грустно:

— Мы не доиграли…

— Доиграете, — пообещал Лестрейндж. — Фоссет, вы не слишком заняты сегодня?

— Нет, сэр, — сказала та. — Я вас подожду в отделе и вернусь, — добавила она, обращаясь уже к девочке. — И мы доиграем. Да?

— Да, — малышка улыбнулась, но ей махать не стала, застеснявшись.

Когда Фоссет вышла, Лестрейндж махнул палочкой, делая стекло непрозрачным и звуконепроницаемым, потом сел рядом с девочкой и спросил:

— Давай поговорим?

— Что мама умерла? — спросила Миллисента очень серьёзно.

— Да, — ответил Лестрейндж.

— Я больше её не увижу? — спросила Миллисента.

— Нет, — качнул он головой.

— Никогда? — она нахмурилась, но не заплакала.

— Нет, — повторил он и, придвинувшись поближе, сказал, легко коснувшись её плеча: — Мне очень жаль.

— Почему мама умерла? — спросила Миллисента тихо.

— Случайно, — он поднял руку и мягко провёл по её волосам. — Она ошиблась. Невнимательно прочитала этикетку на флаконе с зельем. И ошиблась с дозировкой. Выпила слишком много. И уснула… и не смогла проснуться.

— Просто ошиблась? — переспросила Миллисента, хмурясь и внимательно глядя ему в глаза.

— К сожалению, — он выдержал её взгляд, и в его глазах было только сочувствие.

— Правда? — переспросила Миллисента. — Не из-за меня? Что я такая?

— И чтобы не учить китайский? — слегка улыбнулся он, и Миллисента, чуть помедлив, тоже улыбнулась и сказала неуверенно:

— Да?

— Я пошутил, — на всякий случай сказал он, и она кивнула. — Мама никогда бы не бросила тебя.

— И теперь все дяди и тёти решают, кто будет со мной мучиться? — спросила, помолчав немного, Миллисента.

— Мучиться? — переспросил Лестрейндж.

— Они так говорили маме — что она со мною мучается. Я же большая, мне почти шесть лет, и я всё понимаю, — она опять нахмурилась.

— С кем ты хочешь жить? — спросил он, и она пожала плечами и отвернулась. — А хочешь жить со мной? — спросил он, и она, мгновенно вскинув голову, переспросила:

— С тобой? Совсем?

— Совсем, — он улыбнулся. — Пойдёшь жить ко мне?

— Ага, — она вдруг тоже улыбнулась, и на удивленье ловко перебралась к нему на колени и обняла за шею. — Ты будешь моим папой?

— Я не могу быть твоим папой, милая, — ответил он, осторожно прижимая её к себе и гладя по голове. — Он ведь у тебя есть. Он умер слишком рано, но он есть — и было бы нечестно занять его место. Давай, я буду твоим дядей? Дядей Дольфом?

— У меня уже есть дядя, — она сильней к нему прижалась. — Два или даже три, если считать тётиного мужа.

— Дядей может быть сколько угодно, — возразил Лестрейндж. — Можешь звать меня просто по имени. Дольфом. Хочешь?

— Хочу, — она повернула голову и уткнулась лицом ему в шею.

И заплакала.

Лестрейндж долго с ней сидел, баюкая и тихо шепча что-то на ухо, но не пытаясь успокоить и давая выплакаться. А когда она затихла, встал и понёс её к двери, но когда он уже почти дошёл, Миллисента подняла голову и спросила, отстранившись и заглянув ему в лицо:

— И ты поедешь со мной в Китай?

— Я же учу китайский, — ответил он. — Конечно, поеду.

Она немножко помолчала и сказала вдруг, шмыгнув носом:

— Мы не доиграли с Сандрой. Она обещала…

— Да, конечно, — Лестрейндж улыбнулся, достал платок, посадил её обратно на стул, дал высморкаться и пошёл за Сандрой Фоссет.

Настроение у вернувшегося в отдел Гарри было отвратительное: он ужасно злился на Лестрейнджа за то, что, запретив ему общаться с Оунсами, тот сам не просто поддерживал с ними отношения — он с ними дружил! Иначе не забрал бы девочку сейчас… да и вообще, из его рассказа следовало, что общались они тесно. Гарри, значит, видите ли, должен был «держаться профессионально», «отделять личное от работы», а Лестрейнджу можно творить всё, что хочется? Просто потому что он… кто? Старший аврор? Друг Робардса? Или Лестрейндж? Злился Гарри и на Андромеду, ощущая себя ну не преданным, конечно, но обманутым. Почему она ему просто не сказала, что знает его? Что они знакомы, что он бывает у них дома, наконец, что это он и есть тот самый «дядя Дольф»?! Это было так чудовищно несправедливо: они ведь были почти родными, и Гарри считал Андромеду кем-то вроде тёти, а Тедди — племянником, и за эти годы они стали ему ближе его собственной родни. И вот… Так… почему? Почему она так поступила с ним? Слушала его рассказы о службе и молчала. Правда, он с ней не делился своими сомнениями по поводу Лестрейнджа, но… а, кстати, почему?

Эта мысль Гарри отвлекла. А в самом деле, почему он никогда не спрашивал Андромеду о Лестрейндже? Да, конечно, он не знал о том, что они общаются, но ведь должен был предположить, по крайней мере, что они знакомы? И он точно мог сообразить, что Нимфадора его знала. Они… а в каком отделе она работала? Гарри понял вдруг, что не знает: когда они общались с ней, он ещё не думал о таких вещах, а потом… просто не узнал. Но в каком бы ни работала, она ведь была метаморфом, и её здесь знали все. Наверняка. Должны бы были знать! Да даже Гарри знал уже всех, не слишком хорошо, с некоторыми он перекинулся всего-то парой фраз, но знал. Значит, и Нимфадору знали… Почему же он об этом не подумал? И ведь он не то чтобы забыл о ней — нет, конечно, нет… но вот с Лестрейнджем не связал. Похоже, он совсем дурак, решил Гарри — и, похоже, ему нужно успокоиться.

Он сходил умыться, потом попил воды, постоял у раковины, глядя на себя в зеркало, умылся снова, высушил себя тёплым воздухом из палочки и усмехнулся собственному отражению. Распсиховался как мальчишка! Почему? Это же глупость несусветная — обидеться на своего наставника за то, что тот… ну, в общем-то, всё сделал так, как должен был. Их ведь учили в академии: нельзя мешать работу с личным отношением. Конечно, Гарри знал, что правила есть правила, а жизнь есть жизнь, но… наверно, начинать лучше с соблюдения всех правил. Ну, как в школе: на первом курсе ты стараешься всё соблюдать, что можно, зато на четвёртом попадаешь в обход всех правил на турнир, а там все правила уже идут туда же, куда и твоя жизнь.

Андромеду Гарри тоже понимал. Если они с Лестрейнджем и вправду дружны с детства, если они не переставали общаться всё это время — а с чего бы им, на самом деле? Какое ему дело, что её выжгли с родового гобелена? Он вообще не Блэк! — то с её стороны вполне понятно и естественно было исполнить его просьбу. Тем более что Гарри ни на миг не верил в то, что она могла бы рассказать ему хоть что-то личное о нём. Наверняка нет. Ему всё равно было обидно, хотя нет, скорее, это была досада на то, что он так глупо прокололся, а ему это позволили. Но ведь, в общем-то, ведь ничего плохого не случилось. Да что там, не случилось вообще ничего, кроме того, что Гарри обнаружил в очередной раз, что он придурок. Но вообще не он один: ни Гермиона, ни Рон, ни Джинни тоже не подумали о том, что Андромеда может знать Лестрейнджа. Значит, видимо, это было не так уж очевидно.

Ну, или они все придурки. Скопом.

— Ну и ладно, — сказал Гарри отражению. Ещё неизвестно, как он сам бы поступил на месте Лестрейнджа. Нет, в самом деле: что тот знал о нём? Почти что ничего, кроме того, конечно, что Гарри «Мальчик-который-выжил», победитель Волдеморта… а ещё что он так и не закончил школу и не сдал ТРИТОНы, но его, несмотря на это, всё же взяли в академию. Да уж, честно говоря, картинка так себе, признал он. Если так на него смотреть, что они все должны были увидеть? Везунчика и выскочку. И обращаться соответственно… или, по крайней мере, осторожно. Вот Лестрейндж и вёл… хотя вообще-то за полгода он бы мог уже немного узнать Гарри. С другой стороны, откуда? Нет, ну правда: по душам они не говорили, занимался Гарри первые месяцы исключительно бумажной работой, и что можно было про него понять? Кроме того, что он умеет исполнять несложные, но нудные задания?

В общем, Лестрейнджа Гарри понять мог, и Андромеду тоже. А что ему было обидно, что ж… ему уже двадцать один, и пора бы перестать вспыхивать, как спичка, по любому поводу.

В конце концов, он тоже далеко не всё рассказывал друзьям. А ни с Лестрейнджем, ни, что уж, с той же Андромедой они друзьями всё же не были.

В отдел Гарри вернулся успокоившимся и со смутным ощущением, что он что-то упустил, что-то важное, простое, что-то, вносящее во всю эту историю какой-то диссонанс. Он пообещал себе, что вечером спокойно сядет, обо всём подумает и всё непременно вспомнит, и уселся разбирать накопившуюся текущую корреспонденцию. Это было скучно, но когда-то же это нужно было сделать, и почему бы не сейчас?

Лестрейндж появился ближе к вечеру. Вошёл, немного постоял в дверях, подошёл к столу Поттера и сказал:

— Вы злитесь на меня, я полагаю.

— Злился, — честно признался Гарри. — Но потом подумал и перестал.

— Хорошо, — немного помолчав, сказал Лестрейндж. — Тогда у меня к вам предложение. Примерно с середины октября я думаю начать путешествовать по Британии с Тедди и с моей воспитанницей. Пора им начинать изучать Британию, чтобы к семнадцати годам, когда они сдадут экзамен на аппарацию, они бы хорошо в ней ориентировались. Нас так учили в детстве, — пояснил он, — и я собираюсь сделать то же самое. Мы с Тедди уже начали, нерегулярно, правда, но теперь я собираюсь делать это каждую субботу или воскресенье. Присоединяйтесь, когда сможете, мне кажется, вам это тоже может пригодиться.

— Спасибо, сэр, — улыбнулся Гарри. — Мне кажется, это отличная идея.

— Дети ещё маленькие, так что путешествия обычно занимают часа три, не больше. Как правило, мы начинаем часов в десять и заканчиваем ланчем в новом городе. Если это для вас рано, можно сдвинуть всё на час. Присоединяйтесь, один или с друзьями, — Лестрейндж тоже улыбнулся.

— С друзьями? — переспросил Гарри.

— Почему нет? — ответил вопросом Лестрейндж. — Миллисенте нужно привыкать к общению, она очень стесняется чужих людей. Мне хотелось бы, чтобы она привыкла к тому, что на неё все смотрят так же, как на остальных. Так что приводите с собой, кого захочется. Если у вас получится выбираться с нами хотя бы раз в месяц, вы очень поможете.

— Я думаю, получится, — уверенно сказал Гарри. — Тем более что это не на целый день.

— Договорились, — кивнул Лестрейндж. — Кстати, — он протянул ему конверт. — Равноденствие в этом году в понедельник, так что праздник молодого сидра будет накануне в воскресенье. Буду рад вас видеть. И не засиживайтесь долго, — сказал он на прощанье.

И ушёл, оставив Гарри перед большой проблемой. С одной стороны, он хотел бы пойти на праздник вместе с Джинни, но с другой, Гарри понимал, что Гермионе оказаться там было бы куда полезней. Потому что, как она сама когда-то говорила, подобные мероприятия — это не просто встречи. Это связи, в которых Джинни не особенно нуждалась, а вот Гермионе они действительно были необходимы. Но… ему действительно хотелось пойти с Джинни. И потом, он понимал, что появиться с Гермионой второй раз на светской встрече значит уже дать серьёзный повод сплетням. Не то чтобы его это вправду волновало, но…

Всё воскресенье он промучился, пытаясь принять какое-нибудь решение, и, конечно, это совершенно выбило у него из головы всё остальное, а в понедельник Гермиона сама его нашла — прислала самолётик с приглашеньем пообедать, и продемонстрировала ему точно такой же конверт с приглашением на двоих, что лежал сейчас у Гарри дома.

— У вас же точно что-то произошло, — сказала она, покуда они ждали свою пиццу. — Лестрейнджу совершенно не с чего присылать мне приглашение: мы с ним не друзья, и ему точно от меня ничего не нужно.

— Может быть, он приглашает всех, кто у него однажды был? — предположил Гарри, но Гермиона отмахнулась:

— Ну конечно. У него там половина министерства побывала. Гарри, — она сцепила пальцы, — рассказывай немедленно, что там у вас стряслось в субботу.

— А ты откуда знаешь? — засмеялся он.

— Да весь ДМП шумит, что вызывали Лестрейнджа и самого Робардса! — ответила она. — Но вроде не убили никого… Гарри, ну правда, что случилось?

— Ну… вроде бы это и не тайна, — ответил он — тем более что ему самому ужасно хотелось обсудить с ней эту историю.

— Что позволено Юпитеру — то не позволено быку, — прокомментировала Гермиона рассказ Гарри. — Вот станешь старшим аврором, будешь делать что захочешь. Надо же, — она откусила кусок пиццы и долго подбирала губами тянущийся сыр. — Интересно, куда делась всё-таки его семья. Я пыталась ещё раз заглянуть в его дело, но увы. Пока не получилось.

— В любом случае, сейчас их нет, — ответил Гарри, вспомнив слова Праудфута о том, что у Лестрейнджа нет ничего, кроме работы. — Значит, либо умерли, либо уехали куда-то далеко и навсегда.

— А что он новую не заведёт, если так детей хочет? — спросила Гермиона.

— С чего ты взяла, что он их хочет? — возразил Гарри.

— Не хотел бы — не взял эту Миллисенту, — ответила она разумно. — И уж точно не общался с Оунсами всё это время.

— Как будто это так просто — взять и завести семью, — буркнул Гарри.

— А что сложного? — спросила Гермиона, а потом вдруг перестала жевать и буквально уставилась на Гарри, и он понял, что стремительно краснеет. — Гарри?

— Что? — спросил он, мечтая прямо сейчас провалиться куда-нибудь сквозь землю. — Ну серьёзно. Это совсем непросто!

— А ты пробовал? — до ужаса понимающе заулыбалась Гермиона.

— Нет! — воскликнул Гарри, роняя с куска пиццы, что держал в руках, кусок сыра прямо на штаны. — Как будто ты не знаешь.

— Так попробуй, — проговорила она вкрадчиво, и Гарри подумал, что если сейчас запустить в неё каким-нибудь летучемышиным сглазом, которому его научила Джинни, можно будет убежать. И ничего не объяснять. Зачем он вообще завёл этот дурацкий разговор?! — Гарри, правда, это просто, — продолжала Гермиона. — Тебе только кольцо нужно. И какая-нибудь романтическая обстановка. Ты решился, да?

— Если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя убью, — предупредил он. — И тело спрячу у себя в подвале, у нас там вроде склеп. И никто там не найдёт тебя. Никогда.

— Да ну зачем я буду говорить кому-то? — спросила она, и её глаза опасно засверкали. — Гарри, ты правда решился?

— Я не знаю, — он почти что бросил пиццу назад в коробку. — Да. Наверное. Гермиона!

— Что? — она счастливо рассмеялась. — Гарри, но ведь это здорово! Я рада за вас, правда!

— Я тебе серьёзно говорю: не смей говорить об этом никому! — воскликнул он горячечно, и Гермиона прижала к груди руки и торжественно сказала:

— Никому! Ну, Гарри, что ты, — она укоризненно вздохнула. — Ну конечно же я никому не расскажу. Я вовсе не хочу такой момент испортить! Правда. Успокойся.

— Я даже не знаю, как это кольцо купить, — признался Гарри. — И когда. Я же всё время занят, когда открыты магазины! Можно по каталогу, да, но я так не хочу. Я лично-то не знаю, как выбрать… а ещё я боюсь, что меня узнают, ну и… ты понимаешь, — он расстроенно посмотрел на Гермиону.

— Внешность измени, — ответила она. — А вот со временем и вправду сложно… разве что в обед? Ну, ты же иногда уходишь пообедать. Вот… Пойти с тобой?

— Нет, — печально отказался Гарри. — Я думаю, кольцо я должен найти сам. Иначе я всю жизнь буду на него смотреть и думать, что я даже это не смог сделать.

— Даже? — иронично переспросила Гермиона.

— Ну не даже, — Гарри нервно рассмеялся. — Просто. Ладно, давай вернёмся к этому потом? — взмолился он. — Я… мне нужно всё это ещё обдумать.

— Джинни согласится, — шепнула Гермиона, наклонившись к нему через столик. — Правда-правда! Я уверена.

— Вы что, с ней это обсуждали? — взволнованно спросил он, но Гермиона только покрутила пальцем у виска:

— Конечно, нет. Ну то есть она мне никогда не говорила прямо, что сидит и ждёт, пока ты сделаешь ей предложение. Но я всё равно уверена… пока, — хитро добавила она, и Гарри чуть не застонал.

— Что значит «пока»? — наверное, это прозвучало так трагично, что Гермиона сжалилась и ответила нормально:

— Да ничего. Но просто время же идёт… ну сколько она будет ещё ждать. А у неё вокруг там журналисты и спортсмены… — добавила она шутливо, и Гарри ей пообещал:

— Я тебя всё-таки побью однажды. Честно!

Гарри ожидал увидеть Миллисенту на празднике сидра, но её там не оказалось, зато в этот раз он встретил там Андромеду и Тедди, мигом убежавшего носиться по лужайке вместе с другими детьми.

— В прошлый раз ты специально не пришла? — не удержался всё-таки Гарри от укола. Да, он понял Андромеду, но некоторый осадок от того, что он из-за её скрытности оказался в дураках, у Гарри всё же остался. — Чтобы не раскрыть интригу раньше времени?

— Нет, — спокойно ответила она. — В прошлый раз Тедди заболел как раз на те выходные, и мы не пришли. Гарри, никто от тебя ничего не скрывал. Дольф просил не рассказывать специально, и я молчала, но ответила бы, если бы ты спросил.

— Ладно, — нет, всё-таки Гарри был обижен. Немного. Стоявшая рядом с ним Джинни извинилась, улыбнулась Андромеде и пошла к Рону и Гермионе, вместе с ним двинувшись к накрытым столам. — Тогда я спрошу сейчас. Вы давно знакомы?

— С детства, — Андромеда улыбнулась одними глазами. — Мы ведь все вместе выросли, встречались на детских праздниках… и не только на детских. Учились на одном факультете примерно в одно время. Мы с Родольфусом — в один год, Дольф на три года младше… мы все знали друг друга.

— Но когда ты вышла замуж за Теда и семья от тебя отреклась, вы не перестали общаться? — наверное, это была не самая удачная тема для разговора на празднике, но Гарри хотелось закрыть для себя эту тему как можно скорее.

— Поначалу перестали, — Андромеда неторопливо двинулась к оконной нише, и Гарри шёл с ней рядом. — Мне вообще было не до Лестрейнджей… любых. Хотя я знала, конечно, что старший влюблён в Беллатрикс, но меня тогда всё это мало интересовало. А когда мы поженились и, по традиции, опубликовали объявление в «Пророке», Дольф прислал вдруг поздравление и подарок. Я ответила, и мы какое-то время просто переписывались по-приятельски. И так незаметно Дольф стал той единственной связью, что осталась у меня с моей бывшей семьёй: он иногда сообщал новости, и я… принимала. Летом, на каникулах — он тогда ещё учился в школе — я познакомила их с Тедом, и они друг другу понравились, так что мы стали изредка встречаться, в основном на праздники. Потом родилась Дора… — она замолчала, как умолкала всегда, когда вспоминала дочь. — Дольф пришёл работать в Аврорат, и со временем мы с ним сдружились. Не сразу… У них с Тедом были общие темы как у целителя и аврора, и мне это нравилось. А потом был тот процесс… в восемьдесят первом, — она вздохнула и, обернувшись к окну, некоторое время смотрела на детей, с которыми играл Тедди.

— Ты никогда не говорила о том, как перенесла это, — тихо сказал Гарри.

— Я знала Беллатрикс достаточно, чтобы не удивиться, — ответила Андромеда, не оборачиваясь. — Но я не думала, что всё зашло так далеко. Я не видела её много лет, и тогда, на суде, видеть её такой, какой она стала, было горько. Я понимала, что обратной дороги нет, — она обернулась, и её лицо на фоне окна показалось совсем тёмным, — и самым сложным было сказать себе, что той Беллы, которую я знала когда-то, больше нет. Она стала… чудовищем, — чуть помедлив, закончила Андромеда. — Утащив за собой двух других.

— Двух других? — переспросил Гарри.

Андромеда усмехнулась.

— Так говорить не совсем верно, конечно. Родольфус всегда разделял эти взгляды. Но… тогда таких было много. Я не знаю, стал бы он Пожирателем Смерти, если бы не моя сестра. Может быть, он удержался бы на грани — как многие. Или нет. Но он слепо любил её. Думаю, он привёл за собой и младшего брата.

— Ты полагаешь, Рабастан не хотел этого?

— Я думаю, он вообще не думал о политике, — чуть пожала она плечами. — Рабастан… ты теперь уже знаешь — он художник. И в школе его мало что интересовало, кроме этого, он даже учиться не слишком хотел. Сомневаюсь, что он вообще вдумывался во все эти идеи, так, повторял бездумно за братом. Жаль его таланта, но… — она покачала головой. — Он умел быть жесток — бездумно, как дети, — жёстко сказала она.

— Как ты думаешь, — два других Лестрейнджа не слишком интересовали Гарри, — почему Радольфус за ними не пошёл?

— Он тоже средний, — улыбнулась Андромеда, наконец, отворачиваясь от окна и глядя на Гарри. — Как и я. Думаю, мы ещё поэтому так хорошо понимаем друг друга. Нас, средних, почти не видят, — она произнесла это почти весело. — Мы всегда между — не маленькие и не большие, не младшие и не старшие… и это даёт свободу. На нас смотрят меньше, чем на других детей, и мы быстро понимаем, что нам придётся всё делать самим. Средние дети часто разительно отличаются от остальных, словно выпадают из общего целого. Присмотрись как-нибудь — и увидишь. Младшие копируют старших, а средние сами по себе. Не всегда, конечно, но часто. Но давай продолжим как-нибудь в другой раз, — сказала она, обводя взглядом зал. — Это всё же не частная вечеринка, а светский раут, и если мы с тобой продолжим стоять тут наедине, пойдут слухи, — она улыбнулась, и Гарри пошутил:

— Думаешь, разница в возрасте не защитит нас?

— Не те слухи, — она улыбнулась опять. — Но ты — это ты, а я — член Визенгамота. Не стоит, — она чуть прикрыла глаза и направилась к Огдену, разговаривающему с каким-то незнакомым Гарри мужчиной средних лет.

Гарри же пошёл к Джинни и Рону с Гермионой, которые с увлечением пробовали выставленное на столах.

— Папа с мамой будут ворчать, — предупредила Джинни, вручая Гарри наполненную мясом, хлебом и сыром тарелку. — Они меня три раза спросили, точно ли я хочу идти сюда, и очень звали к ним сегодня. Так что готовься.

— Ему проще, — возразил Рон, движением подбородка указав на Гарри. — Он скажет, что не мог не пойти просто по долгу службы: кто же отказывается от приглашения почти что прямого начальства? А нам теперь слушать всё это.

— Хорошо, что это не Малфой, — рассмеялся Гарри. — Представляете, что тогда было бы?

— Мама бы меня заперла, — тоже засмеялась Джинни. — И вам пришлось бы меня спасать. Нас с Роном.

— Мы сбежали бы! — возразил тот. — Как будто мы никогда из дома не сбегали! Хотя мама с папой обиделись бы, конечно.

— Знаете, как я устал от всех этих умолчаний, — признался Гарри. — Когда все что-то знают — и все молчат! Пока из них не начнёшь правду вытаскивать как на допросе. Причём в конце концов выяснится, что всё умалчиваемое — даже не секрет, а так, просто неприятно об этом говорить, ну и вообще ты же не спрашивал. Или спрашивал не об этом.

— Это и есть взрослая жизнь, — пафосно произнёс Рон, важно поднимая вверх вытянутый указательный палец.

— Не хочу быть взрослым тогда, — вздохнул Гарри. — Давайте хоть мы с вами договоримся, что не будем во всё это играть друг с другом? И если что — просто скажем как есть, прямо. В глаза.

— Или в глаз, — добавил Рон, делая кулаком вполне характерное движение, и они все рассмеялись.

Погода в этом году решила не слишком баловать участников праздника, и через пару часов после его начала зарядил дождь, но лужайку укрывал защитный купол, и дети так и продолжали играть там вместе с совершенно счастливыми сеттерами, но вот гулять вдоль моря никто из гостей уже не пошёл. Впрочем, квиддичный матч всё же состоялся: зрителей от непогоды спрятал тот же купол, а кого из игроков мог смутить дождь? Джинни с Гарри с удовольствием присоединились к команде Уильямсона, и хотя и с трудом, но всё-таки помогли ему получить вожделенный юбилейный приз.

— Я оставлю это у тебя? — спросила Джинни, отдавая свою бутыль сидра и болэ Гарри. — Мама бывает у нас в гостях, не хочу её расстраивать.

— Ты разве сегодня не останешься? — удивился Гарри, и Джинни вместо ответа чмокнула его в щёку:

— Тогда ты не выспишься.

— Переживу, — улыбнулся он. И подумал, что если бы они были женаты, Джинни ничего не пришлось бы ни от кого прятать — они бы делали это вместе.

Вечером, когда они с ней лежали в постели, Джинни вдруг сонно проговорила:

— А вообще странно, что мама так не любит твоего Лестрейнджа.

— Он не мой, — пробормотал Гарри.

— Надо же его как-то отличать от тех других, — сказала Джинни уже нормально. — Папу я понимаю, но мама — это странно.

— Почему? — Гарри открыл глаза и прижал к себе лежащую рядом Джинни, чья голова покоилась на его плече.

— Ну она же сама пошла против своей семьи, когда вышла за папу, — ответила Джинни. — Мама как раз должна знать, как происходит такое.

— Но там же всё было совсем не так, — возразил Гарри. — Просто Артур не нравился её родителям. Но это совсем не то же самое, что братья — Пожиратели Смерти.

— Конечно, но мама всё равно должна знать, как это бывает, когда появляется нечто действительно для тебя важное — настолько, что ты готова просто взять и пойти против всех. Но она-то тоже в это не верит. Как папа.

— Может быть, потому и не верит, — медленно проговорил Гарри. — Она сбежала, конечно, но это же не означало, что она перестала любить их. И врагами они не стали. Может быть, ей поэтому и сложно представить, что такое вообще возможно — по-настоящему пойти против своей семьи. Вспомни, она ведь даже когда Перси ушёл, говорила, что он просто заблуждается, но всё поймёт и вернётся. Понимаешь, — он даже повернулся, стараясь рассмотреть в темноте её лицо, — проще представить то, чего с тобой никогда не было, чем понять, что то, что произошло с тобой, с кем-то другим может пойти совершенно иначе. Одно дело, если ты никогда не растил кости, и тебе говорят, что это очень мучительно, и ты веришь, и совсем другое, когда растил, но перенёс это довольно легко. И непонятно, почему кто-то другой так страдает и просто не может пить эту дрянь. Я же смог!

— Может быть, — грустно согласилась Джинни, закрывая глаза и натягивая одеяло повыше. — Тогда это безнадёжно…

— Что? — Гарри лёг обратно и тоже подтянул одеяло к подбородку.

— Пытаться убедить её. Жаль… но, может, она просто смирится…

Джинни зевнула и, завернувшись в одеяло, почти мгновенно уснула, и Гарри, зевнув, последовал её примеру: начиналась новая рабочая неделя, и она обещала быть напряжённой.

Почти вся следующая неделя снова прошла за сбором информации, а в четверг на совещании их отдела Лестрейндж, наконец, доложил:

— С делом Батчелора-Скоткинса ситуация следующая. У нас есть первый круг подозреваемых — довольно широкий, но я сужал его, как мог. Начну в хронологическом порядке. Дело семьи Гаджен, апрель восемьдесят второго. Дело вёл я, так что, в некотором роде, за все остальные жертвы несу ответственность тоже я.

— Прекрати, — велел Сэвидж. — Кто-то мне тут недавно объяснял, что все ошибаются. Тебе тогда сколько было?

— В апреле восемьдесят второго? Двадцать семь, — Лестрейндж скептически скривил губы. — Взрослый мальчик. Я тогда только вернулся после отстранения — это было моё третье, кажется, или четвёртое дело после возвращения. Миссис Гаджен убила своего супруга и его мать и отравилась сама. Поначалу это выглядело как коллективное самоубийство всей семьи, и я тогда почти закрыл дело, когда эксперты обратили внимание на большую разницу дозировок яда: у виновницы она была выше почти в три раза. Я тогда решил, что причиной стал застарелый семейный конфликт, и она сперва отравила родню, а потом испугалась ответственности и последовала за ними. Но теперь нам известны как минимум два человека, которые выиграли от этих смертей. Во-первых, мистер Гаджен занимал довольно высокий пост в департаменте транспорта, причём занимал его давно и уходить явно не собирался. Внезапная смерть открыла дорогу его заместителю, человеку довольно амбициозному. И второй: судя по всему, у мистера Гаджена была любовница, у которой был кавалер, за которого она потом и вышла замуж — он тоже мог желать смерти сопернику.

— Скажу ещё раз, — вмешался Сэвидж. — Ошибки бывают. Будем просто работать и исправлять. Продолжай.

— Дело семьи Кракнелл, — продолжил Лестрейндж. — Июль восемьдесят пятого, дело вёл старый Крикерли. Миссис Кракнелл убила своего мужа, его брата и их родителей. Выглядело это как острый семейный конфликт — соседи слышали, как они в последние пару дней ссорились, — но выгодоприобретателей здесь обнаружилось много. Первый — компаньон убитого мужа, в отсутствии других наследников получивший его долю в деле. Вторая и третья — сестра свекрови и сестра свёкра, получившие очень приличное наследство. Четвёртый — мужчина, от которого когда-то ушла миссис Кракнелл, который весьма тяжело пережил её уход.

— Сколько лет назад? — деловито уточнил Праудфут.

— Всего четыре, так что считается, — ответил Лестрейндж. — Я продолжу. Дело Билмсов, декабрь восемьдесят восьмого. Твоё, — он кивнул Праудфуту, и тот озадаченно почесал в затылке и признался:

— Не помню. Вот хоть зарежь.

— Мисс Билмс, шестнадцати лет, на каникулах убила младшего брата, мать и её мать, свою бабку, — напомнил Лестрейндж. — Ты списал это на… да, опять семейный конфликт — так, собственно, мы все поступили, но ты ближе всех подошёл к амортенции: ты считал, что всё дело в подростковой влюблённости, о которой говорили подруги девушки, и в том, что бабка и мать были против. Брат же, как ты решил, попал под горячую руку случайно: девица просто отравила лимонад, а потом, испугавшись ответственности при виде пены на губах, выпила остатки сама.

— Что-то такое я смутно припоминаю, кажется, — пробормотал Праудфут. — Но очень смутно.

— Это дело оказалось одним из самых сложных, — продолжил Лестрейндж. — На первый и на второй взгляд всё выглядело очень правдоподобно, но есть два выгодополучателя: брат и сестра матери семейства, соответственно, сын и дочь бабки, разделившие наследство. Дом и магазин — довольно прилично. Хотя они и так не были бедны, но деньги лишними не бывают, а бизнес — тем более. Следующее дело Олифантов, и снова моё. Март девяносто второго, мисс Олифант, незамужняя тридцати одного года, убила сестру, её мужа и его родителей. Рискну предположить, что это будет самое сложное дело, потому что очевидных выгодополучателей нет. Сестра с мужем служили в министерстве и жили небогато, его родители тоже состояния не имели — наследство осталось небольшое и отошло их старым родителям, которых эта история совершенно убила, сперва в переносном, а потом и в прямом смысле: все четверо скончались в течение последующих полутора лет, можно сказать, от горя. Я предполагаю какой-то личный мотив, но пока его не нашёл.

— Успеешь, — заметил Сэвидж.

— Дело Рейкпиков, — кивнул, соглашаясь, Лестрейндж. — Сентябрь девяносто пятого…

— Моё, — перебил его Сэвидж. — Я его даже помню… дикая какая-то выходка со старинным мечом и отрубленными головами.

— Так примерно, — согласился Лестрейндж. — Мне напомнить?

— Да, давай, и остальные же не в курсе, — Сэвидж глубоко вздохнул.

— Почему? — возразил Праудфут. — Я, вроде, помню… но в общих чертах. Рассказывай.

— Дело в самом деле кровавое, — не удержался от комментария Лестрейндж. — Мисс Рейкпик буквально через пару недель после окончания школы ночью отрубила мечом головы брату, к которому приехала погостить на море, его жене и их восьмимесячному сыну. Прямо в детской кроватке. А потом сделала себе нечто вроде харакири, но вышло не слишком хорошо — умирала она долго и тяжело. Нашла их утром соседка, заглянувшая в гости и увидевшая кровавое месиво.

— Я тогда так и не нашёл мотива, — признался Сэвидж. — В конце концов списал всё на внезапное помешательство в результате серьёзного напряжения на экзаменах — говорили, что она очень нервничала, плакала и пила какие-то зелья. Меч взяла со стены: брат коллекционировал холодное оружие, и они с сестрой с детства увлекались фехтованием. Что ты отыскал? — спросил он у Лестрейнджа.

— О наследстве здесь речь не идёт — у них остались только родители, тоже очень тяжело всё это пережившие, и маленький пятилетний брат. Не думаю, что пятилетка мог задумать такое, — качнул головой Лестрейндж. — Так что я стал искать в кругу погибших — и выяснил, что у мужа были любовницы. Подробнее пока не скажу — дело старое, нужно время, — но я бы искал там.

— Да, пожалуй, — согласился Сэвидж. — Ты знаешь, я бы это дело забрал. Раз уж я сглупил — мне и исправлять. Командуй, конечно, но…

— Неужто я буду спорить? — удивился Лестрейндж. — Нам с Поттером работы хватит.

— Я своё тоже заберу, — вмешался Праудфут. — И давай мне тогда ещё дело Крикерли.

— Я тоже заберу своё, — поддержал их Долиш.

— С тобой-то как раз, как мне кажется, всё просто, — возразил Лестрейндж. — Погоди, дойдём. Итак, следующее дело опять моё — я, как видите, отличился трижды, — саркастично заметил он, и Сэвидж поморщился и махнул рукой. — Февраль девяносто седьмого. Дело Форрест и Драбен. Вот на нём я как раз заподозрил неладное, но там всё было так очевидно… мисс Форрест буквально за день до свадьбы сбросилась вместе со своим женихом со скалы. Её родня была в шоке, его родные рыдали и говорили, что они в последнее время ссорились, а накануне случившегося он говорил им о том, что, кажется, поспешил и, возможно, она ему неверна… Меня это, признаться, смутило, но я не нашёл больше никаких мотивов, и решил, что если бы они хотели расстроить свадьбу, то вряд ли стали бы убивать сына, племянника, брата… а теперь думаю, что не всё так просто. Девушка была полукровкой, — он поморщился, — а вот юноша из старой чистокровной семьи. Не священная корова, конечно, — усмехнулся он, — но всё же. Во времена Пия они проявили себя весьма активными сторонниками нового министерства, — Гарри увидел, как дрогнули крылья его носа.

— Мотив, — подтвердил Сэвидж.

— Мотив, — согласился с ним Лестрейндж. — Я займусь. Осталось три дела. Дело Тригг — май двухтысячного, вела его Лисандра.

— Давай я его заберу, — предложил Долиш. — Тем более, ты говоришь, с моим просто.

— Бери, — согласился Лестрейндж. — Дело Тригг. Мисс Тригг, двадцати пяти лет, на дне рождения матери убила её, отца и брата двадцати лет. Тоже отравила — к счастью, не за общим столом, а ночью, банальным угарным газом. Вот тут ты помучаешься, — предупредил он Долиша, — потому что выгодоприобретателей как минимум три: партнёр отца в бизнесе, брошенная незадолго до этого девушка брата и кузина матери, с которой они люто враждовали лет двадцать. Возможно, это ещё не все — брат был довольно любвеобилен. Однако же выглядело всё это как несчастный случай, и я бы это дело вообще пропустил, если бы девица умерла вместе с ними. Однако она повесилась — наутро, прямо на лестнице. Лисандра списала это на шок и отчаяние, и вину за то, что она слишком рано закрыла заслонку в печи, но я так не думаю.

— Посмотрим, — коротко заметил Долиш.

— Теперь твоё дело, — сказал ему Лестрейндж. — Ноябрь двухтысячного. Дело Пеппер — то самое, где жена покончила с собой уже в Азкабане, убив мужа, свекровь и свёкра ради того, чтобы уйти к любовнику и не делить имущество. Но, — Лестрейндж поднял руку, привлекая внимание, — я считаю, что ты ничего не упустил, — он вновь посмотрел на Долиша. — Думаю, целью этого дела изначально было подставить Скоткинса, и недаром он клялся, что не знает никакой Пеппер, с которой, по показаниям свидетелей, встречался. Полагаю, он и вправду знать её не знал, а встречался с ней Батчелор под обороткой. А когда не вышло посадить его так, тебе подсунули то дело с магглой, в котором Скоткинс и вправду был виноват… но мне кажется, стоит посмотреть, как ты на эту магглу вышел.

— Пожалуй, — кивнул Долиш. — Я подниму дело.

— И последнее дело, — Лестрейндж кивнул теперь Сэвиджу, — твоё. Июнь две тысячи второго, дело Сайксов. Громкое дело и непростое.

— Я помню, — сказал Сэвидж. — Внучка, вернувшись из школы, отравила всю свою семью: сестёр, отца с матерью и деда с бабкой. Прямо вечером их с сёстрами возвращения из школы: все собрались на ужин, и из-за стола уже не встал никто. Сама мисс Сайкс обнаружилась только через четыре дня в том же доме — тоже отравившаяся и с предсмертной признательной запиской. Всё выглядело весьма достоверно — она писала, что думала, что беременна, и не могла признаться, и сделала то, что сделала, но теперь выяснила, что нет, и всё зря, и не может жить с этим. Такое бывает, и я… — он покачал головой. — Подруги её подтвердили, что у неё был роман с кем-то из Хогсмида… я поверил.

— Я бы тоже поверил, — поддержал его Лестрейндж. — Выгодоприобретателем довольно очевидно является или брат деда, получивший наследство — но, похоже, что братья были близки, и он тяжело это всё пережил, — или купивший недорого магазин деда и отца господин Спэвин. Засим всё, — он символически утёр совершенно сухой лоб. — Я думаю, нам нужно затребовать наружку за Батчелором. Круглосуточно. Он не идиот и не может не понимать, что его раз старые дела подняли, а с ним не связались, он в опасности. Поэтому я собираюсь с ним сегодня встретиться и пообщаться. Пока что исключительно как с пострадавшим.

— Давно пора, — явно не удержался Сэвидж, и Гарри понял, что этот вопрос возникает не впервые. — Сбежит же.

— Не сбежит, — покачал головой Лестрейндж. — Не должен.

— Почему? — с любопытством спросил Сэвидж.

— Он наглеет, — пояснил Лестрейндж. — А значит, теряет осторожность и критичность. Иначе убежал бы сразу после выхода статьи.

— И ты бы упустил его, — полувопросительно произнёс Сэвидж.

— Не упустил же, — усмехнулся Лестрейндж. — Нет, он не побежит, пока опасность не станет явной. Я могу и ошибаться, но мне кажется, что ему нравится ходить по краю. А сейчас он думает, что это ещё далеко не край. К тому же, он уже был в тюрьме и больше не боится. Представляете, что он чувствовал, когда туда попал?

— М-м-м? — протянул Праудфут.

— Представь, что ты уже убил — пусть чужими руками — двацадцать шесть, если я верно посчитал, человек. А в Азкабан попал за то, что магглорожденный. Что ты будешь чувствовать? — спросил Лестрейндж, склоняя голову к правому плечу.

— Парадоксально, да, — согласился Праудфут. — Такое издевательство судьбы.

— Потом ты просидел там около полугода, тебя спасли и отпустили с извинениями и приличной компенсацией, — продолжил Лестрейндж. — Скажи мне, что ты станешь думать об этих идиотах, которые приносят извинения серийному убийце? Который, кстати, даже и проклятья избежал возможного — потому что так проклятья не срабатывают: формально он не убивал. Ни разу, никого.

— Ну, это как сказать, — возразил Долиш.

— Конечно, — согласился Лестрейндж, — но чаще нет, чем да. Так что ты будешь думать обо мне, к примеру? — вновь обратился он к Праудфуту. — Отважно вытаскивающим тебя-убийцу из тюрьмы, а потом лично извиняющимся? Вместе с мало того, Робардсом — министром? — он поймал изумлённый взгляд Гарри и пояснил: — Да, тогда мы приносили извинения вместе. Я — как возглавлявший Аврорат во время арестов, и Шеклболт как действующий министр, ну и Робардс как новый глава Аврората. Джонс было не до этого. Мы хотели хоть что-то сделать человеческое, а не формальное. И вот представьте, господа, как это выглядело в глазах Батчелора. Побежит ли он теперь?

— Не должен, — согласился Сэвидж. — Ладно, убедил.

— И теперь нам с мистером Батчелором пора познакомиться, — сказал Лестрейндж, и это прозвучало как-то хищно.

— Игроки, — фыркнул Праудфут и вдруг спросил: — Гарри, а ты предпочитаешь покер или шахматы?

— Я — ничего, — немного удивлённо отозвался тот. — Ну разве что в шахматы немного играю, но… совсем немного. Я знаю, как ходят фигуры! — добавил он с шутливой гордостью. — В отличие от покера.

— Там нет фигур, — засмеялся Праудфут, а Лестрейндж неожиданно сказал:

— Это никуда не годится, Поттер. Мерлин с ними, с шахматами, но нельзя не играть в покер.

— Началось, — проворчал Праудфут. — Дольф, не порти парня.

— Этого? — уточнил Лестрейндж, и теперь уже рассмеялись все, включая Гарри, к которому он и обратился: — Я вас научу.

— Спасибо, сэр, — улыбнулся Гарри, — но я не…

— Не уметь играть в покер — это то же самое, что не уметь танцевать вальс или совсем не разбираться в квиддиче, — безапелляционно заявил Лестрейндж. — Вам не обязательно выигрывать — хотя это, безусловно, лучше, — но играть на среднем уровне вы просто обязаны.

— Он ещё Робардсу нажалуется, — предупредил Гарри Праудфут.

— Он сам на первой же игре узнает, — возразил Лестрейндж. — Но это после. Сейчас мы с Поттером пойдём знакомиться с мистером Батчелором, если никто не против.

На улице было промозгло, слякотно и ветрено, и Гарри ёжился, покуда они, аппарировав к краю деревни, шли через неё к дому Батчелора.

— Помните: сейчас мы идём разговаривать с пострадавшим, — сказал Лестрейндж. — Мы должны с ним поиграть слегка и оставить раздосадованным, но с ощущением выигрыша.

— Я помню, сэр, — слегка нетерпеливо ответил Гарри.

— Думайте об Александре Мюррей, — посоветовал Лестрейндж. — Всё время помните о ней. Тогда у вас будет нужное выражение лица.

— А о ком будете думать вы, сэр? — возможно, это прозвучало несколько нахально, но Лестрейндж только хмыкнул:

— О его жертвах.

Они поднялись по двум бетонным ступенькам дома, и Лестрейндж позвонил в дверь. Почти сразу же за нею раздались шаги, она открылась, и на пороге появился худощавый невысокий темноволосый мужчина лет тридцати на вид в тёмно-синем свитере и серых брюках.

— Работает британский Аврорат, — привычно сказал Лестрейндж, дружелюбно улыбаясь. — Старший аврор Радольфус Лестрейндж, стажёр Гарри Поттер. Мистер Батчелор, у вас найдётся для нас несколько минут?

— Конечно, — на худом вытянутом лице Батчелора появилось удивление. — Я, правда, не знаю, чем могу помочь… но проходите, прошу вас, — он отступил назад. — Может быть, чая? — предложил он, закрывая дверь за ними. — На улице такая неприятная погода.

— С удовольствием, — обрадовался Лестрейндж. — На редкость отвратительный сентябрь.

— Надеюсь, он закончится, и октябрь будет лучше, — ответил Батчелор, ведя их в гостиную. — Прошу, располагайтесь, я как раз заварил чай. Печенья?

— А давайте, — сказал Лестрейндж с той интонацией, с которой обычно соглашаются на предложенье чего-то куда крепче чая.

Батчелор ушёл, оставив их в небольшой, обставленной в новомодном у магглов скандинавском стиле гостиной. Белые стены, удобная простая мебель, под ногами — светлый хлопковый ковёр, торшер возле дивана, на котором аккуратно сложен плед. Деревянный журнальный столик, низкий и довольно длинный, у дивана, на книжных полках вместо книг — журналы, свечи, старинная масляная лампа, какие-то бокалы…

— Приятный дом, — вроде бы негромко сказал Лестрейндж, оглядываясь, и Гарри только по его цепкому взгляду понял, что тот говорит на самом деле не с ним — верней, не для него, а для хозяина. — Вот за такие моменты, Поттер, я и люблю свою работу, — признался Лестрейндж, неторопливо обходя комнату.

— За какие, сэр? — спросил Гарри, тоже с интересом оглядываясь.

— Наглядной демонстрации того, что от неё есть толк. Вечно общаться с насильниками и убийцами несколько надоедает, знаете ли. Начинаешь особенно ценить порядочных людей.

В этот момент Батчелор вернулся, левитируя перед собою поднос с чайником и чашками, розетками с печеньем и клубничным джемом, а также сахарницей и молочником. Опустив поднос на журнальный столик, он расставил всё это на нём собственноручно, а затем любезно пригласил гостей сесть на диван, себе придвинув кресло. И когда они все устроились вокруг стола, Батчелор разлил чай и спросил:

— Чему обязан?

— Вы, наверное, читали в «Пророке» пару недель назад репортаж с судебного процесса над теми, кто в девяносто седьмом и восьмом годах выдавал магглорождённых Комиссии по учёту маггловских выродков, — сказал Лестрейндж. — И возмутились, видимо, что сами вы узнали о происходящем из газеты.

— Да нет, — подумав, сказал Батчелор. — Нет. Я постарался просто забыть об этом. Я решил, что вы так и не поймали того, кто на меня донёс.

— К сожалению, — расстроенно склонил голову Лестрейндж, — вы правы, так и есть. Бумаги не совсем в порядке, и в ряде дел не хватает некоторых страниц. Мы просто… мы не знаем, кто это сделал, — покачал он головой, а Гарри молчал и, делая скорбное лицо, восхищался тем, как аккуратно Лестрейндж обошёлся без вранья. По крайней мере, без прямого. И ведь так просто! — До сих пор не знаем. Но ведём следствие, и я даю вам слово: я найду их. Или его, — он склонил голову.

— Вы знаете, — на тонких губах Батчелора появилась кроткая улыбка, — я давно отпустил эту ситуацию. Что, собственно, изменится, если виновников найдут? Прошлого не изменить, а я... я просто не хочу вспоминать о нём. Так что, если мои слова что-то значат, я бы вам сказал — оставьте это дело. Я просто не хочу об этом вспоминать.

Лестрейндж растроганно покачал головой и проговорил с огромным уважением:

— Вы удивительный человек, мистер Батчелор.

— Ну что вы, — тот слегка порозовел. — Я просто хочу жить дальше. Вы знаете, я христианин, и я считаю — Бог им судия.

— Подобная позиция заслуживает глубочайшего уважения, — Лестрейндж смотрел на Батчелора почти с восхищением, а вот Гарри приходилось пялиться в чашку с чаем, чтобы себя не выдать.

— Я верю, что у каждого действия есть причина, — сказал Батчелор, делая маленький глоток чая. — Наверное, у тех, кто это сделал, были какие-то резоны. Кто я, чтобы их судить?

— Наверняка были, — подтвердил Лестрейндж. — Я понимаю вас и уважаю подобное решение, но мы авроры. И я считаю своим долгом найти виновных. Вы могли бы ответить на несколько вопросов?

— Конечно, — кивнул Батчелор. — Конечно. Я расскажу всё, что смогу.

— Благодарю вас, — Лестрейндж оставил чашку с наполовину выпитым чаем и извлёк из кармана блокнот и карандаш и начал самый обычный, стандартный опрос. Батчелор отвечал вполне спокойно, иногда задумывался, иногда отвечал сразу, и на имя Скоткинса никак особенно не среагировал, и даже вспомнил, что да, правда, в школе они с ним частенько играли в шахматы. После школы? Да, иногда общались, но нельзя сказать, чтобы дружили — встречались несколько раз в год за кружкой пива… в шахматы играли, квиддич обсуждали… Лестрейндж заострять внимание на Скоткинсе не стал, уделив ему примерно столько же времени, сколько остальным, и, как показалось Гарри, Батчелор ничего не заподозрил.

А вот дальше его ждал большой сюрприз. Закончив опрос, Лестрейндж вновь поблагодарил Батчелора и сказал:

— Мистер Батчелор. Мы не без оснований опасаемся сейчас за вашу жизнь и здоровье. Те, кто это сделал, сейчас в отчаянном положении, а в подобных случаях люди иногда решаются на страшное. Тем более что им не привыкать, — он мрачно усмехнулся. — Однажды они уже едва вас не убили и сейчас могут постараться довести дело до конца.

— Я не боюсь, — пожал плечами Батчелор, слегка вскидывая голову. — И верю в то, что Господь защитит меня, как уже однажды сделал.

— Всё в руце Господней, безусловно, — согласился Лестрейндж, — но мы тоже, в свою очередь, бездействовать не можем. Поэтому мы настоятельно вас просим надеть это, — он протянул ему открытую ладонь, на которой возник простой металлический браслет. — На него наложены Протеевы чары, — сказал Лестрейндж, — и, случись что, вы всегда сможете их активировать и позвать на помощь. А браслет мы отследим.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, — возразил Батчелор. — Нет, правда…

— Тогда нам придётся дать вам аврора для охраны, — улыбнулся Лестрейндж. — Мистер Поттер рвался здесь, при вас остаться, но… — он вздохнул, — честно говоря, у нас сейчас непросто с кадрами. Конечно же, по правилам мы обязаны оставить с вами постоянную охрану, но… может, мы могли бы обойтись браслетом?

В глазах Батчелора мелькнула растерянность, а Гарри тщательно изобразил на лице ярое рвение и сказал как можно проникновеннее:

— Мистер Батчелор, я готов лично охранять вас день и ночь. Мы не можем допустить, чтобы с вами что-нибудь случилось!

— Я уверен, что я в безопасности! — Батчелор явно занервничал и, очень стараясь скрыть это, спрятал руки под стол. — В самом деле, господа, не нужно!

— Мы не готовы вновь подвергнуть вас опасности, — взволнованно проговорил Лестрейндж. — Мистер Батчелор, — он подался вперёд, — я вам признаюсь: я лично чувствую свою вину за то, что с вами тогда случилось. Ведь это я в то время возглавлял британский Аврорат.

— Но ведь это же не вы меня арестовали! — Батчелор облизнул губы. — В самом деле, я вас вовсе не виню: вы что, вы просто исполнители! Вы исполняли тот закон — что вы могли поделать?

— Безусловно, — расстроенно согласился с ним Лестрейндж. — Но это мало что меняет. И я ни за что на свете больше не подвергну вас опасности, — заявил он категорично. — И, честно говоря, я рад, что вы отказываетесь от браслета, — добавил он с благодарностью. — Я лично был против этого. Мистер Поттер защитит вас куда лучше. Вы остаётесь, — сказал он Гарри, и тот кивнул с энтузиазмом и сказал:

— Не беспокойтесь, мистер Батчелор, теперь вы под моей защитой. И не волнуйтесь, прошу вас, я вполне могу спать тут, на диване.

— Ох, ну что вы! — воскликнул Батчелор, нервно проводя рукой по волосам. — Это точно слишком. Вы сами же сказали, что у вас не хватает кадров, — обратился он к Лестрейнджу. — Давайте ваш браслет, пускай… — он протянул руку ладонью вверх, явно намереваясь просто положить браслет в карман, но Лестрейндж одним коротким движеньем просто застегнул браслет на его запястье, чего сам Батчелор, похоже, не ожидал, и рефлекторно за него схватился.

— Благодарю вас, — Лестрейндж прижал руку к груди. — Его совсем просто активировать — достаточно сделать так, как вы сейчас: обхватить ладонью и сжать. И мы тут же будем рядом.

Батчелор почти отдёрнул свою левую руку и улыбнулся почти с прежней кротостью:

— Я уверен, что это не понадобится. Право, господа, мне кажется, что это всё излишне, — покачал он головой.

— Я надеюсь, что вам не придётся долго ждать, — оптимистично заявил Лестрейндж. — И, мистер Батчелор, надеюсь, вы понимаете, что вам сейчас не стоит покидать Британию?

— Почему? — нервно спросил тот.

— Мы не сможем нормально обеспечить вашу безопасность вне её границ, — сочувственно проговорил Лестрейндж. — Поэтому мы просим вас не делать этого… а если у вас возникнет подобная необходимость — сообщите нам, пожалуйста, иначе браслет просто вас не выпустит… увы — несовершенство артефакта, — он чуть виновато улыбнулся. — Но вы, разумеется, никак не ограничены в передвижении, так что мы просто отправим с вами мистера Поттера в качестве сопровождения. Я уверен, это ненадолго, — уверенно проговорил он. — Мне кажется, вы нам сейчас очень помогли, — он улыбнулся широко и очень довольно.

— Разве? — спросил Батчелор недоумённо. — Да я вроде бы и ничего такого не сказал…

— О, конечно нет, — заверил его Лестрейндж, поднимаясь и протягивая ему руку. — Вы были очень, просто удивительно корректны и доброжелательны. Но я уверен, нам это поможет, — заверил он, пожимая руку Батчелору.

— Но если вы передумаете, сэр, — горячо добавил Гарри, — я всегда к вашим услугам. В любое время. Не стесняйтесь!

— Что вы, — Батчелор протянул руку и ему — она оказалась мягкой, вялой и холодной. — Я уверен, это не понадобится. Вы так беспокоитесь обо мне, — добавил он, качая головой. — Мне кажется, это совсем излишне.

— Девиз аврората — «Служить и защищать», — немного пафосно проговорил Гарри. — Это наша работа.

— Доброго вам дня, мистер Батчелор, — пожелал Лестрейндж, и они, простившись, наконец, ушли, оставив хозяина дома, как казалось Гарри, если не в смятении, то, по крайней мере, растерянности.

На улице по-прежнему моросило, и Лестрейндж, оглядевшись и не увидев никого рядом, коротко бросил Гарри:

— В отдел, — и аппарировал.

Гарри, разумеется, последовал за ним, и уже в отделе спросил:

— Вы поэтому и выжидали, сэр? Чтобы иметь возможность надеть на него браслет?

— И лишить его возможности отказаться, — согласился Лестрейндж. — В целом, да. И вы отлично выступили, — одобрительно добавил он.

— Не думаю, что смог бы так, как вы, сэр, — признался Гарри.

— Какие ваши годы, — улыбнулся ему Лестрейндж. — Научитесь, если захотите… но, — добавил он серьёзно, — тут очень важно не солгать формально. Иначе у вас могут быть неприятности. Впечатление от ваших слов может сложиться любое, но при формальном разборе ложью они быть не должны. Это правило нередко нарушают, — признал он, — но на моей памяти это ещё никогда хорошо не заканчивалось.

Октябрь пролетел ещё быстрее сентября, и Гарри был так занят в Аврорате, что давным-давно не выбирался на обеды с Гермионой, и уж тем более не мог найти время для поиска кольца. Но эта мысль его не оставляла, и в конце концов он просто попросил Лестрейнджа:

— Сэр, можно мне как-нибудь на днях прийти попозже? Ближе к обеду? Я готов отдежурить лишний выходной!

— Да, конечно, — не отрываясь от бумаг, ответил Лестрейндж. — Не нужно дежурить дополнительно. Завтра?

— Спасибо, сэр, — несколько обескураженно ответил Гарри. — Да, завтра будет отлично.

Лестрейндж молча кивнул. Он ни разу не спросил Гарри, зачем и почему тому нужно прийти попозже или уйти пораньше — правда, тот такими просьбами не злоупотреблял, напротив, делал это крайне редко, но всё равно такое отношение казалось ему странным, и он очень бы хотел знать, что это — доверие или равнодушие. И каждый раз склонялся то к одному, то к другому варианту. Не отпускала Гарри и мысль о Лонгботтомах, но тут он себя ощущал загнанным в тупик. Что он мог бы сделать, чтобы что-нибудь узнать? Кого спросить? Сами Лонгботтомы уже никому и ничего не скажут, Лестрейндж тоже… а даже если и скажет — как ему поверить? А больше никого не оставалось. Правда, Гарри собрал роскошную коллекцию сплетен, которые сводились, в целом, к роману между Лестрейнджем и Алисой, к происхождению Невилла и к тому, что в том, что произошло с Лонгботтомами, Лестрейндж причастен. Степень его вины в сплетнях варьировалась от случайности, позволившей его братьям и невестке проследить за ним, до прямого умысла.

О семье Лестрейнджа Гарри за это время тоже узнал совсем немного, выяснив лишь наверняка, что у них с женой было две дочери. Но никто не знал, куда они делись и даже живы ли — и самое странное, что никого это почему-то словно бы не занимало. Были и были… словно речь шла о собаках. Впрочем, в Аврорате было мало тех, кто был с Лестрейнджем близок, да и тех, кто там работал до войны, осталось не так много, а что остальных его семейная история не слишком интересовала, было, в общем-то, понятно.

Гарри все намеревался поговорить об этом с Андромедой, но для этого нужно было время, так что разговор откладывался.

Артур тоже помог мало — кажется, он искренне пытался выполнить своё обещание и что-то разузнать, но получилось у него не слишком.

— Извини, — сказал он за обедом в министерской столовой. Гарри уже давно не был в гостях у Уизли, просто потому, что ему ужасно жалко было тратить таким образом редкие свободные часы, которые он мог провести с Джинни. О двух выходных подряд Гарри даже не мечтал, но и воскресенья у него сейчас были заняты почти через одно, и на неспешные семейные обеды времени просто не было. А ведь были ещё Тедди с Андромедой… и Миллисента, до прогулок с которой он всё ещё никак не мог добраться. Впрочем, Лестрейндж его не торопил, и лишь сообщал ему в четверг, в субботу или воскресенье, что ожидается прогулка, впрочем, добавляя:

— Я понимаю, что сейчас у вас нет времени. Но если вдруг найдётся — будем рады.

Так что ни о каких семейных трапезах речь пока не шла, но хотя бы с Артуром они могли иногда встречаться за обедом в министерстве.

— Я боюсь, не слишком смог быть тебе полезен, — сказал Артур, укрывая их обоих звукозащищающими чарами. — Лестрейндж всегда был довольно замкнут, так что никого из тех, кто бы дружил с его семьёй, я не нашёл. Возможно, кто-то в Мунго есть — она же там работала почти всё время, — но я там никого не знаю настолько хорошо, чтобы расспрашивать.

— Я тоже, — вздохнул Гарри. — Странно, да? Что никому это не интересно.

— Ну так люди не склонны интересоваться теми, кого не знали лично, — возразил Артур. — Извини, что не помог ничем.

— Ничего, — ответил Гарри. — Артур, — он даже вилку отложил. — Скажи, можно тебя спросить?

— Конечно, — Артур даже удивился, кажется. — Зачем ты спрашиваешь?

— Почему ты ненавидишь его? Лестрейнджа?

— Да я не ненавижу, — возразил Артур. — Я ему не верю. И не доверяю. Ну и не люблю, да, но это, пожалуй, не так важно.

— Почему не веришь? — продолжил Гарри. Раз уж, наконец-то, начал этот разговор, он хотел хотя бы попытаться получить ответы на все вопросы.

— Потому что не бывает так, чтобы два брата были помешанными на идее отморозками, а третий — нормальным, — твёрдо сказал Артур. — Вот наоборот — да, часто. Но там и отец же был... да сам знаешь. Он же с Волдемортом начинал. Откуда в этой семье взяться нормальному порядочному человеку? Просто представь, как там дома говорили о магглорождённых и о магглах.

— Но ведь дети не всегда разделяют идеи родителей, — возразил Гарри.

— Не всегда, — согласился Артур. — Я уже говорил тебе: мне не в чем упрекнуть его. Хотя все эти аресты… Гарри, я всё понимаю, у него могло быть много причин возглавить Аврорат при Волдеморте. Но… не знаю. В конце концов, он же ведь отправил авроров за Августой.

А ведь и правда, вспомнил Гарри. Августу Лонгботтом арестовывал Долиш, но не арестовал, а попал в Мунго, и надолго. Кажется, это было в апреле девяносто восьмого: она оглушила его и ударила по голове, и он провалялся в Мунго чуть ли не до лета. Когда Гарри только узнал об этом, он ей восхищался и смеялся над Долишем, но сейчас, узнав его, вовсе не был уверен, что всё было так уж просто. Гарри ужасно захотелось расспросить его об этом, но он вовсе не был убеждён, что Долиш станет говорить с ним.

Хотя, возможно, Гарри просто всё придумывает, и не было там никакого второго дна, а ему просто хочется так думать.

— Скажи, — Гарри решил немного сменить тему, — ты дружил с Фрэнком Лонгботтомом? Расскажи о нём, — попросил Гарри.

— Мы с ним учились вместе, — сказал Артур. — И дружили, да, со школы. Алиса училась на три года младше, и в школе мы не то чтобы общались, сам понимаешь. Я, честно говоря, её в школе не помню… да и Фрэнк её заметил только в Аврорате. И ты знаешь, — сказал он после некоторой паузы, — а я, пожалуй, на Лестрейнджа злюсь за то, что он навещает их.

— В Мунго? — переспросил Гарри, когда Артур замолчал.

— Там, да, — Артур медленно кивнул.

— Почему злишься? — осторожно спросил Гарри.

— Это не рационально, — слабо улыбнулся Артур. — Я сам знаю. Но ему там не место.

— Скажи, — ещё осторожнее проговорил Гарри, — а почему Августа это разрешает? Она ведь может запретить?

— Она не станет, — качнул головой Артур. И когда Гарри снова спросил: «Почему?», ответил: — Не считает нужным. Гарри, я очень плохо её знаю, — добавил он. — Августа — человек очень закрытый и никогда ни с кем из нас не обсуждала эту тему. Если ты хочешь, попробуй задать ей этот вопрос сам. Я спросил однажды… давно. Она отрезала, что это дело исключительно семейное.

— Семейное? — Гарри нахмурился. Выходило, что те слухи про Невилла могли быть правдой? Или… — Они разве родственники?

— Ну, в каком-то смысле все двадцать восемь родственники, — ответил Артур. — Так или иначе. Но я не уверен, что она имела в виду именно это. В любом случае, это её право — решать, кого пускать к ним.

Больше ничего Артур Гарри рассказать не смог, и Гарри дал себе слово найти, наконец, время для разговора с Андромедой. Но сдержать его пока не мог: работы в самом деле было много. Зато он наконец купил кольцо, и теперь оставалось только найти день, который был бы свободным и у него, и у Джинни, у которой уже начались осенне-зимние сборы, и часть воскресений оказалась занята.

Тем временем, работа с делом Батчелора-Скоткинса подошла к концу, и во всех делах обозначились окончательные подозреваемые. Оставалось лишь добыть довольно доказательств — однако это «лишь» на деле было большой проблемой, над которой их отдел теперь работал. А ведь текущие дела никто не отменял…

— Я думаю, — сказал на очередном совещании Сэвидж, — пора нам предъявить обвинение в выдаче Батчелора Скоткинсу. Срок его заключения скоро закончится — не выпускать же.

— Определённо нет, — поддержал его Праудфут. — Кто и где будет разговаривать? Джон?

— Могу я, — ответил тот. — Это было моё дело. Но мне кажется, что будет эффективнее, если это сделает Дольф.

— И Гарри, — поддержал Лестрейндж. — Да, пожалуй. И я думаю, что это лучше делать неожиданно — то есть в Азкабане.

— Решено, — подвёл итог Сэвидж. — Берите завтра карету — и слетайте.

— Времени жалко, — Лестрейндж поморщился. — Я предлагаю хотя бы путь туда проделать ночью. Поттер, вы не против?

— Нет, сэр, — спать сидя Гарри научился ещё в школе.

— Тогда встречаемся здесь в два часа, — решил Лестрейндж и напомнил: — Возьмите с собой что-нибудь позавтракать и почитать на обратном пути.

Гарри даже не ожидал, что так хорошо выспится в карете. Лестрейндж расширил для них обоих сиденья и выдвинул из стены перегородку, разделившую карету на два небольших купе. На сиденьях обнаружились пледы и подушки, и спать в карете оказалось на удивление удобно, так что когда Лестрейндж разбудил Гарри словами:

— Просыпайтесь. Мы спускаемся, — он с удивлением понял, что выспался и чувствует себя на диво бодрым.

За окном было ещё темно, но небо уже начало светлеть.

— Без двадцати семь, — сказал Лестрейндж. — Довольно быстро долетели. Кофе выпьем уже у коменданта — он там неплохой, на удивление.

— Да, сэр, — Гарри сел. — Доброе утро.

— Хорошо бы, — Лестрейндж посмотрел в окно. — Я надеюсь, Скоткинс окажется достаточно разумным, чтобы не упрямиться. Выбор у него между плохим и худшим… посмотрим, что он выберет.

— Ему ведь всё равно дадут пожизненное, — сказал Гарри. — Зачем ему помогать нам?

— Есть варианты, — Лестрейндж убрал перегородку и парой взмахов палочки сложил пледы и подушки. — Посмотрим по ситуации. Не хотелось бы дойти до сделки — попробуем сыграть на его чувстве обиды. Но, возможно, не получится. В любом случае заказчики важнее, но не думаю, что он с ними работал. Полагаю, вы сегодня будете разочарованы в большей или меньшей степени, — предупредил он.

Гарри пожал плечами:

— Сэр, думаю, я это сумею пережить.

— Сумеете, — кивнул Лестрейндж. — Но это неприятно. Возьмите, — он протянул ему фиолетовый кристалл, обрамлённый тонкой полоской белого металла и висящий на кожаном шнурке. — Наденьте — будет легче. Азкабан на вас довольно сильно действует, а вам нужно быть спокойным.

— Что это? — Гарри забрал кристалл, но медлил надевать.

— Аметист, — ответил Лестрейндж. — Помогает успокоиться и сохранить ясность ума. Боитесь? — улыбнулся он, и Гарри, тоже улыбнувшись, накинул шнурок на шею. — Сложно сказать, почему в Азкабане лучше всего защищают аметисты, — сказал Лестрейндж. — Но это факт… я одно время часто здесь бывал и много чего перепробовал. Не просто же так в ключи вставлены именно эти камни.

— А вы, сэр? — спросил Гарри, и Лестрейндж вытащил из-под воротника такой же чёрный шнурок.

Карета опустилась, наконец, и Лестрейндж вышел первым. Встречавший их комендант казался сонным и, похоже, так до конца пока и не проснувшимся, и поводил плечами на пронизывающем ветру. Ветер был и вправду совершенно ледяным, как будто бы уже пришла зима, но кроме ветра, Гарри ничего не мучило: не было больше той мучительной тревоги и неуместных подозрений.

— Допросная готова, — сказал он сразу после приветствия. — Привести заключённого?

— Нет, мы сами спустимся, — решил Лестрейндж. — Когда закончим, зайдём к вам, — добавил он довольно дружелюбно, и Гарри увидел, что комендант при этих словах весьма оживился и повеселел.

Они спустились вниз, однако на сей раз идти им пришлось не слишком далеко — всего на три этажа вниз. Сопровождающий их охранник открыл камеру. Внутри было четыре койки, на которых сейчас спали заключённые. Охранник указал на дальнюю слева от двери, и Лестрейндж, подойдя к ней, весьма бесцеремонно тряхнул лежащего за плечо и приказал:

— Скоткинс, просыпайтесь. Есть разговор.

Лежащий на койке крупный мужчина дёрнулся и, развернувшись, ошалело со сна уставился на Лестрейнджа.

— А? — спросил он, и Лестрейндж сказал:

— Британский Аврорат. Старший аврор Радольфус Лестрейндж, стажёр Гарри Поттер. Следуйте за нами.

Он подождал, пока Скоткинс встанет, сцепил его руки кандалами и вышел, не оглядываясь и предоставляя конвоирование охраннику и Гарри. Скоткинс выглядел растерянным и встревоженным, и послушно шёл, даже не пытаясь сопротивляться.

Они поднялись на самый первый, если считать сверху — нумерация здесь шла именно так — этаж и вошли в небольшую допросную, где не было ничего, кроме стола и трёх стульев, на один из которых Лестрейндж и усадил заключенного. Затем сел напротив вместе с Гарри, положил руки на стол и некоторое время разглядывал Скоткинса с таким видом, будто изучал незнакомое меню. Потом наконец извлёк пергамент, Прытко Пишущее Перо, запустил его и, произнеся привычную формулу начала допроса, сказал:

— Мистер Скоткинс, — и Гарри обратил внимание, что он обращается к нему не просто по фамилии, и уж тем более не по номеру, а вежливо. — Ваш срок заканчивается через четыре месяца, не так ли? — спросил он.

— Ну да, — Скоткинс нахмурился. Для заключённого он выглядел весьма неплохо, и Гарри подумал, что всё же одиночное заключение разительно отличается от того, что проходит в общей камере.

— Я в этом сомневаюсь, — качнул головой Лестрейндж. — Скажите, мистер Скоткинс, о чём вам говорят фамилии Гаджен, Кракнелл, Билмс, Олифант, Форест, Пеппер, Сайкс? — методично перечислил он фамилии всех жертв.

Губы Скоткинса чуть дёрнулись, сложившись во вполне явное «Пеп», однако вслух он произнёс другое:

— Таких не знаю.

Впрочем, по тому, как сбилось у него дыхание, как заметался его взгляд и сжались губы, было видно, что он сильно занервничал.

— А вот они вас знали, — Лестрейндж поднял руку и извлёк из воздуха колдографию русоволосой женщины с большой лейкой в руках. — Миссис Гаджен, — сказал он, кладя колдографию перед Скоткинсом. — Её соседка видела вас дважды и без колебаний опознала вашу колдографию. Последний раз вы появились у них дома за два дня до гибели семьи. Миссис Кракнелл, — Лестрейндж так же из воздуха достал другую колдографию с симпатичной круглолицей и кудрявой женщиной. — Вас прекрасно помнит их эльфийка. Мисс Билмс, — на стол легла колдография худой девушки с длинным лицом. — Её подруга видела вас вместе — под большим секретом, разумеется. И вспомнила. Мисс Олифант, — тонкое и нежное лицо в обрамлении светлых лёгких прядей. — Мисс Рейкпик, — суровое и строгое лицо, тяжёлые черты. — Её кузина и подруга всё прекрасно про вас знала. Мисс Форрест, — весёлая шатенка с ярко накрашенными губами. — У нее был дневник… вы знали? Мисс Тригг, — большие тёмные глаза, короткая, мальчишеская стрижка, открытое и умное лицо. — У таких девушек всегда полно подруг… а кто хранит такой роман в строжайшей тайне? Две из них вас видели. Миссис Пеппер, — мягкие черты, скошенный подбородок, робкая улыбка. — Казалось бы, она-то уж кому могла бы рассказать? Конечно, никому, но, знаете, соседи… одна из них так удивилась. Мисс Сайкс, — длинные русые волосы, мягкие черты лица, открытая улыбка. — Вот тут вас подвела, напротив, не подруга, а врагиня. Знаете, порой мы за врагом следим куда серьёзней, чем за другом… Так что вы их знали, мистер Скоткинс. Но вопрос не в этом, — Лестрейндж убрал колдографии, — а в том, где вы умрёте.

— В смысле? — хрипло спросил Скоткинс, оттягивая ворот робы.

— Я сказал, вопрос в том, где вы хотите умереть, — любезно повторил Лестрейндж. — И что вы думаете о водном погребении.

— Каком? — Скоткинс непонимающе нахмурился.

— Водном, — снова сказал Лестрейндж. — Тела приговорённых к пожизненному заключению родным не выдают. Их сбрасывают в море, вы не знали?

— Да за что? — спросил Скоткинс с возмущением. — Может, я и знал их — ну и что? Я их пальцем не тронул!

— А использование амортенции не запрещено, — кивнул Лестрейндж.

— Вот именно! — с некоторым даже вызовом сказал Скоткинс.

— Зато запрещены убийства с её помощью, — заметил Лестрейндж. — Должен сказать, красивый план. И необычный. Не то чтобы такого никогда прежде не происходило, но редкий план.

— Какой план? — возмутился Скоткинс. — Вы о чём, господин аврор?

— Знаете, — Лестрейндж улыбнулся, — меня всегда восхищала преданность. И дружба. И готовность ради друга даже умереть. Признаюсь, — его улыбка стала грустной, — я не уверен, что у меня есть тот, кто сам, по доброй воле согласился бы остаться здесь навечно только чтобы защитить меня.

— Не понимаю, — удивлённо вскинул брови Скоткинс.

— Знаете, — спросил Лестрейндж, — почему вам незнакомо лицо Пеппер?

— Да я никого из них не помню, — пожал Скоткинс плечами. — Это ж так… интрижка на два вечера.

— Потому что вы её действительно не знали, — мягко проговорил Лестрейндж. — Потому что с ней там были не вы. А тот, ради кого вы здесь себя хороните…

— Чего? — взгляд Скоткинса так резко потемнел, что Гарри незаметно взял в руку палочку.

— Вы никогда с мисс Пеппер не встречались, — сказал Лестрейндж. — Но понимаете, если хорошо знаешь человека, его изобразить совсем несложно. Да, других убили вы, но…

— Я никого не убивал! — возмущённо перебил Скоткинс. — Зачем мне?

— Деньги, мистер Скоткинс, — Лестрейндж чуть развёл руками. — Вы ничего на них не покупали — вы играли. Проследить связь между вышеозначенными делами и вашими крупнейшими ставками несложно, вы ведь знаете, букмекеры ведут учёт. Мы знаем, кто заказывал вам это, — на лице Лестрейнджа появилась скука. — И знаем, почему. И знаем имя вашего посредника… вот только отвечать за всё будете вы, — он опять развёл руками. — Потому что вы не желаете сотрудничать, а без вас и он, и сами заказчики останутся свободны. И пока вы будете гнить здесь — не в той камере, откуда мы вас увели, а там, внизу, — он кивнул на пол, — среди приговорённых умереть здесь. Здесь больше нет дементоров, конечно, но и без них там мрачно, холодно и сыро. И надеюсь, вы любитель одиночества, потому что там у вас не будет никакой компании, там даже крыс нет. Им там неуютно. Так вот, пока вы будете гнить здесь, они будут жить спокойно. А некоторые даже и счастливо… пожалуй, кто-нибудь из них и женится, — задумчиво проговорил он. — Тогда как вам женщины отныне будут только снится… если повезёт. Если, конечно, это можно счесть везением…

— Послушайте, — скривился Скоткинс, — я эти ваши штуки знаю. Я никого не убивал, и ничего вы мне не сделаете. И о чём вы, я не понимаю.

— Отправлю на свадьбу мистеру Батчелору ящик сидра, — заявил Лестрейндж, поднимаясь. — Всё-таки он гений. Так блестяще вас сыграть. И было ведь, за что, не так ли? — спросил он, наклонившись к Скоткинсу так резко, что тот отшатнулся. — Вы отправили его сюда же в девяносто седьмом — он ответил вам в двухтысячном. Всё честно, — Лестрейндж несколько секунд смотрел ему в глаза, а затем обернулся к Гарри и сказал: — Пойдёмте. В любом случае, дела надо закрывать. Пусть сидит, раз уж так хочет.

Он пошёл к двери, и Гарри, чуть помедлив, тоже встал и последовал за ним.

— Погодите, — окликнул их на полдороги Скоткинс. — Вы хотите сказать, это Александр засадил меня сюда? С той магглой?

— Ну ведь он же знал о ней? — ответил вопросом на вопрос Лестрейндж, оборачиваясь к нему. — Ну вот и использовал. Вполне разумно. Вам ведь знакомо выражение «козёл отпущения»? — благожелательно поинтересовался он. Скоткинс неохотно кивнул, и Лестрейндж кивнул тоже. — Вот вы и будете таким козлом. Для всех девятерых, включая вашего подельника. Что делать, кто-то же должен отвечать. Раз дело есть — должен быть виновный. Нам так даже удобнее, — признался он, и Скоткинс, не выдержав, вскочил — и Гарри только сейчас увидел, что тот не прикован ни к чему.

— Да это вообще всё не я придумал! — воскликнул Скоткинс. — Я не хочу сдыхать один! Тут. Я вообще тут не хочу сдыхать, — добавил он мрачно, садясь обратно. — Но мне-то какой смысл что-то говорить? Всё одно же…

— Безусловно, — Лестрейндж тоже вернулся к своему стулу и неспешно сел, — вас за двадцать с чем-то трупов приговорят к пожизненному. Но… — протянул он. — Вы ведь проживёте долго. А пожизненное — такой срок… вы ведь были просто исполнителем, если я верно понимаю. Не то чтобы у нас кому-нибудь хотелось ворошить всё это, — добавил он почти по-дружески. — И если я закрою всё сейчас, пожалуй, все будут только рады. Но, — он чуть сощурился, — мне не нравится, когда меня оставляют в дураках. Если вы поможете мне с Батчелором, я помогу вам. Конечно, вам придётся посидеть здесь… сколько-то. Но… знаете, как это бывает, сменится министр… они же все меняются однажды. Не этот — так другой… и вы же знаете, традиционно это сопровождается амнистией. Опять же, — продолжал Лестрейндж, — нижних уровней довольно много, как и камер. Некоторые посуше, другие помрачнее… выбор всегда есть. Осталось его сделать. Хотите отвечать за всех — досадно, но за девять закрытых дел я получу приличную награду. Может, даже отпуск… давно хотел на острова. Там белый песок и солнце… и ящик сидра Батчелору к свадьбе, — Лестрейндж улыбнулся.

— Он что, женится? — хмуро спросил Скоткинс.

— Он богатый человек, — легко ответил Лестрейндж. — Почему бы нет?

— Богатый? — скривился Скоткинс. — Да я видел его дом — так себе домишко.

— Который? — мягко поинтересовался Лестрейндж, и Скоткинс прямо потемнел.

— Хотите сказать, у него их много?

— Я просто спросил, — поднял руки Лестрейндж. — Но мы с вами отвлеклись, а нам пора назад, дел много. Вы будете сотрудничать?

— Да, я расскажу, — Скоткинс сжал кулаки. — Я много расскажу. Но вы мне обещаете?

— Что именно? — уточнил Лестрейндж, и Гарри почему-то ощутил тоску, отлично понимая, что сейчас случится.

— Амнистию. Когда министр сменится, — с нажимом сказал Скоткинс.

— Это традиция, — ответил Лестрейндж и кивнул. — Новый министр всегда начинает с амнистии. Это считается хорошим предзнаменованием. Начнём? — спросил он, жестом подзывая так и стоящего недалеко от двери Гарри снова сесть.

Обратно Скоткинса Лестрейндж отвёл сам, велев Гарри пока что оформить протокол. К счастью, Гарри уже набил руку и справился буквально за четверть часа — и Лестрейндж вернулся, когда он заполнял последние строки.

— Нас ждут завтракать, — сказал он. — И я не настаиваю, но советую быть любезным и болтливым — им здесь скучно, и они все очень ценят возможность пообщаться с кем-нибудь извне. Тем более, с вами, — он иронично улыбнулся и, убрав протокол в сумку, сделал приглашающий жест.

— Да, сэр, — у Гарри, честно говоря, уже подводило от голода живот.

— Когда станете младшим аврором, будете сюда летать гораздо чаще, чем захочется, — предупредил Лестрейндж. — Стажёров в Азкабан в одиночку не пускают, а вот младших как раз гоняют со всеми мелочами. Вам стоит подружиться с комендантом и охраной.

Они поднялись наверх, на самый первый уровень, где в довольно уютной столовой был накрыт стол, за которым, кажется, собрались все. Охраны здесь было немного, и хотя прежде Гарри это представлялось разумным — в самом деле, что им здесь особо делать? — то сейчас, вспоминая рассказ Лестрейнджа о похищенном корабле, он задумался о том, что ведь похожая мысль может прийти в голову кому-нибудь ещё. И не так уж трудно добыть волос того же Робардса или даже Джонс, если поставить себе подобную задачу. Их ведь… их не проверяли, сообразил он. Они просто прилетели, вышли — и вошли. И всё. То есть тому, кто задумает кого-нибудь отсюда вытащить, по сути, требуется только раздобыть нужный волос и карету… что с этим самым волосом не так уж сложно сделать.

Эта мысль, впрочем, ничуть не помешала Гарри насладиться завтраком — простым, но вкусным: рыба была превосходна, так же, как и овощи. Даже чай был здесь очень вкусным — вероятно, дело было в местной воде.

Комендант Азкабана, Чарльз Уиттл, высокий худощавый мужчина лет шестидесяти с длинным узким лицом и запавшими щеками, прежде показавшийся Гарри человеком неприятным и суровым, оказался интересным и приятным собеседником, чей юмор был, пожалуй, черноват, но чего ещё можно ждать от руководителя тюрьмы? На счастье Гарри, Уиттл оказался страстным квиддичным болельщиком, так что тема для разговора нашлась сама собой, и завтрак грозил затянуться, когда Лестрейндж за чаем сказал:

— Нам, к сожалению, пора. Работы много — надо бы успеть к обеду в министерство.

— Жаль, — ответил комендант. — Надеюсь, мистер Поттер, мы вас здесь ещё увидим.

— Непременно, — засмеялся Лестрейндж, и все подхватили этот смех. — Следующим летом мистер Поттер станет — я надеюсь — младшим аврором, и за следующие несколько лет он вам ещё надоест.

Комендант проводил Лестрейнджа с Гарри до кареты, они коротко простились и, удобно устроившись, отправились в обратный путь.

— Сэр, — сказал Гарри, едва карета взмыла в воздух. — У меня вопрос.

— Давайте, — Лестрейндж, доставший было книгу в тёмном кожаном переплёте, отложил её на сиденье рядом.

— Я всё думал после вашего рассказа о том, как вы освободили магглорожденных, что в Азкабан ведь теперь попасть совсем несложно, — сказал Гарри. — По сути, нужно только оборотное и волос, скажем, Робардса. Ну и карета.

— Что вы, — улыбнулся Лестрейндж. — Чары любых иллюзий там спадают, оборотное ли это зелье или, например, трансфигурация. Азкабан так зачарован издревле… я думаю, ещё в момент постройки. Здесь каждый становится собой… что бы под этим ни подразумевалось. Я полагаю, для некоторых людей это тоже может стать, в каком-то роде, наказанием.

— Любые чары? — недоверчиво переспросил Гарри.

— Говорят, что гоблины предлагали действительно большие деньги за возможность изучить их, — сказал Лестрейндж. — Им, конечно, отказали. А чары и вправду любопытны… у вас есть, что почитать? — задал он вполне недвусмысленный вопрос, и Гарри кивнул:

— Да, я взял с собой, спасибо.

— Не стану отвлекать, — любезно улыбнулся Лестрейндж и, открыв свою книгу, углубился в чтение, добавив: — Если захотите, можете поспать — перегородка здесь, — он указал рукой на неприметный рычажок в стене возле окна.

Гарри спать не собирался, однако вскоре незаметно задремал, и проснулся от слов Лестрейнджа:

— Поттер, просыпайтесь. Мы спускаемся.

Гарри сонно приоткрыл глаза, моргнул и проговорил слегка смущённо:

— Извините, сэр.

— За что же? — удивился тот. — На мой взгляд, это лучший способ провести здесь время… хорошо, что вы отдохнули. Нам с вами сейчас предстоит очень непростой разговор с мистером Батчелором.

— Мы арестуем его, сэр? — спросил Гарри, и с некоторым удивлением услышал в ответ:

— Нет.

— Но почему? — вот теперь Гарри действительно проснулся.

— Потому что он нам ничего не скажет, — спокойно пояснил Лестрейндж. — Скоткинс нам поможет посадить его, но не заказчиков. А нам нужны они, — он выглянул в окно. — Сядем через пару минут. Поэтому придётся ловить их на живца, — продолжил он. — надеюсь, всё получится. Но для начала нам нужна виза на наружку. И мы теперь её получим. Так что сначала в министерство — и только потом к Батчелору.

Они аппарировали, едва выйдя из кареты в хмурый влажный серый день, прямо к министерству, и Гарри, идя за Лестрейнджем, думал, что, вообще-то, не против бы перекусить, но, похоже, ему это не светит. Может быть, потом, после визита к Батчелору…

Однако на входе в министерство проверяющий палочки дежурный буквально вскочил им навстречу:

— Мистер Лестрейндж! Вам велели передать — код триста сорок четыре, Тайнехэм, Южный Дорсет… портал, сэр, — он протянул Лестрейнджу обычную серую гальку.

— Принято. Идёмте, — кивнул Лестрейндж Поттеру.

Они снова вышли из министерства. Лестрейндж, крепко взяв Гарри за предплечье, активировал портал. Они оказались на утоптанной площадке, похожей на незаасфальтированную стоянку для машин, рядом с которой проходила неширокая, в две полосы, асфальтовая дорога, за которой виднелось что-то вроде рощи. Их ждали: парень в форме ДМП коротко их поприветствовал и повёл через дорогу сперва к деревьям, а потом — вдоль них.

В какой-то момент они свернули в рощу, где и остановились почти сразу:

— Вас не должны увидеть. Подождите здесь, — сказал их провожатый и скрылся за деревьями туда, где виднелись силуэты его коллег и даже, кажется, авроров. Гарри понимал, почему их здесь так много: код триста сорок означал заложников, последняя четвёрка — их количество, но не мог пока понять, почему им нужно прятаться.

Вскоре к ним вышел Долиш, и у Гарри при виде его бледного сосредоточенного лица противно засосало под ложечкой.

— Что там? — спросил Лестрейндж коротко. — Кто?

— Сейчас сам увидишь, — глухо сказал Долиш. — Поттер, палочку вложите в ножны.

— Что? — Гарри не поверил своим ушам.

— Палочку вложите в ножны, — повторил Долиш.

— Ваш экспеллиармус на устах у всех, — сказал Лестрейндж. — И так будет ещё много лет. Спрячьте палочку.

Гарри было обидно до горечи в горле, но он послушно убрал палочку. Долиш с Лестрейнджем знали его почти полтора года — неужели за это время они ещё не убедились, что он в состоянии держать себя в руках? Да, конечно, правила диктовали стажёрам на любых выездах держать палочки в ножнах — если нет обратного приказа от наставника или руководителя подразделения, — но за всю стажировку Гарри ему напомнили об этом в первый раз!

— Лица не светите, — хмуро сказал Долиш. — Из-за деревьев и щита не выходить.

— Да что там такое? — тоже мрачно и нетерпеливо спросил Лестрейндж, когда они двинулись межу деревьев.

— Сейчас сам увидишь. Поттер, держитесь сзади, — велел Долиш.

Среди деревьев мелькнул разрушенный каменный дом, от которого остались одни стены, затем второй, а затем над кронами мелькнул шпиль.

— Нам дальше, — сказал Долиш, указывая куда-то в сторону, и повторил: — Не выходите за деревья.

Они свернули и остановились неподалёку от виднеющегося за деревьями небольшого дома с парой окон и серой островерхой крышей. Долиш подвёл их ближе, и Гарри увидел в воздухе едва заметные очертания чего-то, похожего на парящую в воздухе тончайшую прозрачную ткань — щит, аналогичный дезиллюминационным чарам. Рядом с ним, почти вплотную, стояли Робардс, Праудфут и Сэвидж, и когда подошедший к ним Лестнейндж спросил у белого, как мел, Робардса:

— Кто? — тот ответил глухо:

— Смотри сам. Он даже не скрывается.

Гарри тоже перевёл взгляд на дом — и правда, сейчас, с этого места, стало видно, что одна его стена была прозрачной. Гарри увидел совершенно пустую комнату, в центре которой сидели четыре связанные женщины, и одну из них Гарри знал.

Тэмзин Робардс.

И, вероятно, её дочери. Их дочери, с Гавейном.

Рядом с ними в кресле — единственном предмете мебели здесь — развалился крупный грузный мужчина лет шестидесяти с круглой то ли лысой, то ли бритой головой. Он сидел, закинув ногу на ногу, покачивая носком ботинка, и играл со своей палочкой, насмешливо глядя прямо на них — очевидно, стена была прозрачной в обе стороны. Рядом с ним на кресле стоял, прислонившись к его колену, золотой жезл наподобие тех, что Гарри видел в Гринготтсе.

Гарри точно знал, что где-то его видел, но покуда успел вспомнить, Лестрейндж буквально прошипел:

— Джагсон.

Память Гарри буквально взорвалась воспоминаниями, и он замер, глядя на сидящего кресле мужчину. Джагсона. Одного из тех Пожирателей, которых после войны так и не нашли…

— Что он хочет? — услышал Гарри настойчивый голос Лестрейнджа. — Вейн, что он хочет?

— Меня, — глухо сказал тот.

— И всё? — похоже, Лестрейндж удивился.

— Нет, — Гарри увидел, как Робардс, такой же бледный и как будто бы окаменевший, как и остальные, усмехнулся. — Ещё тебя. Кингсли. И Гарри. Но сперва меня, — он оттянул ворот мантии.

— А зачем? — спросил Лестрейндж, и Робардс равнодушно отозвался:

— Он не сказал. Убьёт, наверное. Показательно. Или заберёт с собой. Я сказал ему, что вы с Гарри в Азкабане и вернётесь завтра. Он велел, — Робардс болезненно и зло выдохнул на этом слове, — послать за вами. Я сказал, что распорядился, но в любом случае это небыстро. Сказал, что Кинг… Шеклболт сейчас не в Англии. Сказал, что я написал ему… но меня он хочет получить уже сейчас.

— Сейчас — это когда? — деловито спросил Лестрейндж.

— Сейчас, — пожал Робардс плечами. — Мне нужно выбрать ту, на кого он меня обменяет, — добавил он бесцветно.

В глазах Лестрейнджа плеснула боль, и он сказал после недолгой паузы:

— Хочешь, я сам выберу?

— Нет, — Робардс тяжело качнул головой. — Спасибо. Нет, я должен сам.

— Отдай судьбе, — серьёзно сказал Лестрейндж. Робардс не ответил, и Лестрейндж сменил тему: — Я верно понимаю, что дом защищён от аппарации? — спросил он. Робардс кивнул, и он продолжил: — И от штурма. Достаточно, чтобы он успел убить их. Так?

— А ты полагаешь, мы не проверяли? — зло спросил Робардс. — Мы с утра здесь. С полдесятого. Он отлично подготовился. Долго он там не продержится, но долго и не надо: на четыре авады времени ему хватит. А то и просто утащит их порталом.

— Через антиаппарационный купол? — скептически спросил Лестрейндж. — Это же какой должен быть портал. Он же должен понимать, что мы тут всё закрыли. Хотя… — он хмыкнул. — Он всегда был идиотом.

— Так откроем, — вмешался Сэвидж. — И все это понимают.

— Как он к ним вошёл, не понимаю, — тихо сказал Робардс. — Тэм же осторожна…

— Ты ведь не в крепости живёшь, — сказал Лестрейндж. — Сейчас это неважно… то есть штурмовать нельзя, и даже газом отравить каким-нибудь мы не успеем — так, чтобы твои не пострадали. Слушай, — его глаза блеснули, — у меня есть мысль. Немного, может быть, безумная… — Робардс, наконец-то, посмотрел на него, и Лестрейндж продолжал. — Итак, у него есть этот жезл, что засечёт любую магию. Так? — Робардс кивнул снова. — Значит, нужна маггловская вещь. У меня такая есть.

— Он тоже не дурак, — как-то устало проговорил Робардс. — Ты не сможешь там стрелять, я думаю.

— Я и не собирался, — Лестрейндж вдруг улыбнулся как-то лихорадочно. — Вейн, послушай, — он взял Робардса за плечи. — Я точно знаю, что тут можно сделать. Хотя бы попытаться. Он как был напыщенным кретином, так и остался, мы его переиграем. Помнишь «пояс Салазара»?

— Помню, — медленно проговорил Робардс, и его лицо немного ожило.

— Он его не опознает, — сказал Лестрейндж возбуждённо. — Особенно на тебе. От меня он может ждать такого, но не от тебя.

— Но я никогда… — начал было Робардс, и Лестрейндж перебил:

— Конечно, нет. Не ты. Туда пойду я, но под твоей личиной. Не волшебной! — перебил он открывшего было рот для возражений Робардса. — Вы же делали так, помнишь?

— Это было грубо, — Робардс нахмурился. — Он меня отлично знает. Я не стану рисковать.

— Так не ты же будешь делать, — настойчиво возразил Лестрейндж. — И не Катберт. И на улице всё серо и темно. У меня есть… человек. Он сумеет. Он всё сделает — увидишь! Ну же, Вейн!

— Я боюсь, — негромко сказал Робардс. — Ты сам знаешь — ему нечего терять. Идиот он или нет — под ним горит земля.

— Только считать он не умеет, — возразил Лестрейндж. — Четверых заложников менять на четверых других — идиотизм. Нужен люфт, а его нет. Он не сможет никого убить — тогда ему придётся отказаться от кого-нибудь из нас.

— Да почему? Потребует двоих за одного, — Робардс потёр переносицу. — Дольф, я смерти не боюсь. Боюсь, что она будет бессмысленной.

— Никто сегодня не умрёт, — уверенно пообещал Лестрейндж. — Я его знаю. Я его очень хорошо знаю… нам нужно два часа. Договорись с ним!

— Погоди, дай мне подумать, — Робардс поднял ладонь, и Лестрейндж замолчал.

Тишина тянулась долго. Начал накрапывать мелкий дождь, и теперь дом с сидящими на полу женщинами и мужчиной в кресле стало видно хуже: вода стекала по щиту, размывая чёткость картинки. В голове у Гарри было пусто: он понятия не имел, что можно сейчас сделать, и просто стоял и смотрел на Джагсона и на заложниц. Они были связаны по запястьям и лодыжкам, но не обездвижены — наверное, чтобы продемонстрировать, что они живы — и, в целом, могли двигаться, и сейчас сидели, пытаясь если не обнять, то хотя бы прижаться и так почувствовать друг друга. Гарри знал, что сёстры не близнецы, и даже не погодки, но они казались — может быть, только сейчас — ровесницами, удивительно похожими на мать и в то же время на отца. Хотя между собою Робардс и жена вроде не были особенно похожи…

— Кингсли знает? — наконец, прервал молчание Лестрейндж,.

— Его правда нет, — ответил Сэвидж. — Он в Женеве, что-то там с МКМ. Ему, конечно, уже сообщили, должен скоро быть. Что ты задумал?

— Потом, — отмахнулся Лестрейндж, а Гарри вспомнил слова Робардса: «Ты не сможешь там стрелять». То есть, огнестрельное оружие — не такая уж большая тайна для авроров. Или…

— Слишком большой риск, — сказал, наконец, Робардс. — Если ты промахнёшься, он убьёт их.

— Не убьёт, — тут же возразил Лестрейндж. — Если промахнусь — он получит тебя. Так он решит. И, скорее всего, просто искалечит — якобы тебя, не их, конечно. Впрочем, даже если он поймёт, что это я, это мало что изменит: ты сам сказал, что я в его списке. Он не будет убивать заложников, и калечить их не станет, хоть и пригрозит. И он, конечно, будет ждать подвоха, поэтому я возьму вторую палочку. И, кстати, может, пистолет. Да, это хорошая идея. Он их найдёт — и успокоится. Ты сам сказал, что у тебя нет других идей.

— Мы думали о газе, — сказал Сэвидж. — Усыпляющем. Но это тоже рискованно: он может догадаться, и тогда…

— Эй! — раздался со стороны дома громкий мужской голос, от которого все вздрогнули. — Гавейн, куда ты спрятался? Мы тут скучаем, — он неожиданно высоко хохотнул. — Да, девчонки? Вы соскучились по папочке? Кто соскучился сильней других? — спросил он, и Робардс сделал несколько шагов вперёд, пройдя через щит.

— Я здесь.

— Смотрите, девочки, кто к нам пришёл! — Джагсон помахал рукой, а вот заложницы все, словно по команде, опустили головы, глядя в пол. — Гляди-ка, они тебя даже видеть не хотят, — осклабился он.

— Если ты хочешь получить министра, тебе придётся отпустить меня сейчас на три часа, — ответил Робардс, и Гарри услышал, как Лестрейндж громко выдохнул.

— Зачем? — нетерпеливо спросил Джагсон.

— Пока эта история не добралась до газет, — сказал Робардс, — мне нужно успеть его перехватить. Потом Визенгамот просто не даст ему прийти сюда. Ты же понимаешь, что им наплевать на них? — спросил он, указав на сидящих на ковре женщин.

— Им на всех плевать, — скривился Джагсон.

— Я уже говорил, — продолжил Робардс, — Шеклболт сейчас в Женеве. Я… мне нужен туда доступ. Быстрей я просто не успею. Или жди до вечера. Когда они закончат заседать там в МКМ, он вернётся. Но без меня он просто не сможет уйти раньше: письмо ему не передали, это уже очевидно.

— Мне кажется, — сказал Джагсон, — что ты совсем не любишь их, — он указал палочкой на одну из девушек, с самыми длинными волосами, и её шею обвила тонкая петля. Джагсон потянул на себя, девушка упала, захрипев и схватившись руками за шею в попытке оттянуть петлю. Её мать и сёстры рванулись было к ней помочь, но Джагсон их легко откинул новым взмахом палочки. — Возможно, мне поторопить тебя немного? А? — спросил он, подтаскивая девушку к себе.

— Я могу сделать только то, что я могу, — ответил Робардс. — Ты можешь их убить, всех, здесь, сейчас, но это не приведёт сюда министра. Или Лестрейнджа и Поттера.

— Зачем же убивать? — возразил Джагсон. — Так сразу? Можно и иначе, — он подтянул девушку к себе и взял её лицо в ладонь. Гарри не видел лица Робардса, но это было и не нужно — он и так представлял, что тот должен сейчас чувствовать. — Например, — как-то задумчиво проговорил Джагсон, — у неё так много глаз. Или ушей. Как думаешь, что лишнее? — спросил он, глядя теперь на Робардса.

— Я думаю, министр не придёт сюда, если ты начнёшь калечить их, — ровно проговорил Робардс. — Скажет, что ты не держишь слово и так и так убьёшь их. Зачем ему так подставляться? Переговоры можно вести с теми, кто играет по правилам. Хотя бы по своим. Ты обещал не трогать их, если мы выполним твои требования.

— Успеется, — проговорил Джагсон, отбрасывая девушку назад и убирая петлю с её шеи. Мать и сёстры, как сумели, обняли её, и все вчетвером замерли, глядя на отца и мужа. — Хорошо. Но три часа — это слишком много. Два. Через два часа я сам решу, чего там у неё в избытке, — он хохотнул.

— Два часа, — повторил Робардс — и, развернувшись, пошёл назад, к щиту. — Делай, — сказал он Лестрейнджу, едва тот за ним сомкнулся.

— Ты понадобишься как модель, — сказал ему Лестрейндж. — Ещё нужно найти среди тех контрабандных похожую на твою палочку, — добавил он, — ну и ещё одну. Он их наверняка сломает — настоящей будет жаль.

— Я найду, — тут же пообещал Сэвидж. — Поговорю с Флэк, она поможет.

— Я сперва домой, — сказал Лестрейндж. — Встретимся на ступенях Гринготтса через пять минут. Пояс, — пояснил он, хотя его никто и не спросил. — Я же не ношу его с собой.

И аппарировал.

Робардс тоже аппарировал, и Гарри вопросительно взглянул на Сэвиджа, который, судя по всему, сейчас остался главным.

— Просто ждём, — сказал тот. — Я в Аврорат, вы тут давайте…

Он не договорил и аппарировал, и Гарри остался почти наедине с Праудфутом, потому что все остальные были немного в стороне.

— Что такое пояс Салазара? — спросил Гарри, и Праудфут слабо улыбнулся:

— А… увидишь. Как ты думаешь, как он планирует отсюда выбираться?

— Если у него в заложниках будет министр, — ответил Гарри, — это не должно быть сложным. Его выпустят же…

— Ты так считаешь? — спросил Праудфут. — Мы думаем на подземный ход. Мы всё здесь обыскали — не нашли, надеюсь, что пока. Мы ищем. Не может же он быть таким тупым.

— Разве его не выпустят с заложниками? — спросил Гарри.

— А зачем? — жёстко спросил Праудфут в ответ. — Какой смысл отпускать его, зная, что он вас убьёт? Возможно, запытает.

— То есть…

— Мы не думаем, что он вообще намеревается бежать, — сказал мрачно Праудфут. — Но ищем ход. Скорее всего, получив вас, он захочет обменять вас на кого-нибудь другого — впрочем, это просто версия.

Ни о чём другом Гарри спросить его не успел, потому что рядом с ними вслед за аппарационным хлопком появился Лестрейндж и довольно раздражённо поинтересовался:

— Поттер, вы не знаете, где Гринготтс? — и прежде, чем Гарри успел толком удивиться и сказать, что его никто не звал, взял его за предплечье и аппарировал именно туда, где уже ждал Робардс. — Это Гринготтс, — издевательски сообщил Гарри Лестрейндж, указав на банк, и пообещал ехидно: — Я вам проведу экскурсию по Диагон-элле при случае. Но нам туда, — он махнул рукой куда-то вдоль улицы и первым начал спускаться с лестницы.

Робардс молча кивнул Гарри, и они пошли за ним. Пройдя несколько домов, Лестрейндж свернул в один из переулков, из него — в другой, потом — ещё в один, и, наконец, остановился возле маленького домика на крохотной же улочке, ужасно грязной, тёмной и вонючей. До сих пор Гарри считал худшим местом в этих краях Лютный, но сейчас готов, пожалуй, был пересмотреть это. Лестрейндж постучал в обшарпанную, бывшую когда-то, кажется, зелёной дверь в каком-то хитром ритме. Некоторое время они ждали, затем замок щёлкнул, дверь открылась, и на пороге появился худощавый невысокий мужчина с подведёнными золотым глазами, в ярко-розовом шёлковом платье и таких же розовых туфлях с пушистыми помпонами.

— Ой, какой сюрприз! — пропел он, и пока онемевший от такого зрелища Гарри молча хлопал глазами, кокетливым жестом потрепал Лестрейнджа по плечу.

— Полли, мы спешим, — сказал тот. — Поможешь?

— Ох, солнце моё, — промурлыкал мужчина, качая головой. — Ты всё бежишь, ты всё спешишь, как лето за моим окном, — пропел он, впуская их в дом. — А я всё жду, я всё смотрю и плачу… прошу вас, господа, вот коврик — там так грязно!

Гарри опустил глаза на придверный коврик, на котором сейчас стоял — тот был тоже розовым и мягким. Любовь обитателя сего дома к розовому была совершенно очевидна: в его оттенки были окрашены стены, пол и потолок, и даже изгибающаяся влево лестница, чьё существование здесь оказалось немного неожиданным, потому что снаружи домик был одноэтажным.

Они поднялись по ней на второй этаж, прошли по неожиданно длинному коридору и наконец оказались в настоящем дамском будуаре — точно таком, каким Гарри представлял себе такое помещение. Здесь было огромное трюмо с большим столом, заставленным бутылочками, баночками, мисочками и флаконами, а также кисточками, коих бы хватило, кажется, на целый легион художников. Перед трюмо стояло удобное с виду кресло с невысокой спинкой, у стены устроился накрытый пушистой розовой, похожей на овечью, шкурой диван, на столике рядом с которым расположилась маленькая изящная золотая чашка. Второе кресло стояло у окна и казалось почти голым без чехла, меховой накидки или хотя бы пледа.

— Ну? — спросил хозяин, картинно складывая руки на груди. — Чем Полли может вам помочь?

— Сделай из меня его, — ответил Лестрейндж, указав на Робардса. — Так, чтобы с двух шагов не отличить. Без магии. Ты можешь?

— Ну-ка, — мужчина… Полли поднял руку к потолку, и под ним ослепительно ярко вспыхнула… электрическая лампа? — Ну-ка, — повторил он, подходя к Робардсу и весьма бесцеремонно беря его за подбородок сначала двумя пальцами, а после и вообще взяв лицо в ладони. Помял его немножко, покрутил туда-сюда и заявил Лестрейнджу: — Ну, это несложно. Но вот с париком придётся повозиться… и вот вопрос, — он улыбнулся, демонстрируя прекрасные, идеальные белые зубы, — что Полли от тебя получит?

— Помочь Аврорату тебе мало? — усмехнулся тот, садясь в кресло перед трюмо.

— Сладкий ты мой зайчик, — проворковал Полли, подходя к нему и зажигая, как оказалось, встроенные прямо в зеркало лампы — и Гарри буквально прикусил язык, чтоб не спросить, откуда здесь взялось электричество. — Если бы у Полли был такой же сейф, как у тебя, — он теперь ощупывал лицо Лестрейнджа. — Но вот беда — нет у Полли сейфа …

— Сколько? — спросил Робардс, и Полли, обиженно надув губы, сделал знак ему подойти ближе и наклонил так, чтобы его щека касалась щеки Лестрейнджа.

— Ты сейчас меня очень обидел, котик, — проговорил он грустно и извлёк откуда-то палетку с чем-то вроде тех теней, которыми порою пользовалась Джинни, но не разноцветными, а разных телесных оттенков, и приложил её к их лицам. — Очень обидел, — повторил он грустно.

Лестрейндж поднял руку и, раскрыв ладонь, показал лежащий на ней переливающийся синими камнями браслет.

— Он тебя не знает, не сердись, — проговорил он примирительно. — Достаточно ли это обрадует Полли?

— Мур, — проворковал Полли и хотел было забрать браслет, однако Лестрейндж оказался проворнее и опустил его обратно в свой карман.

— За полтора часа. У нас нет больше времени, — сказал он. — И там дождь — грим должен выдержать его. Недолго.

— Тогда пусть юноша поищет для тебя парик, — Полли, легко взмахнув рукой, обернулся к Гарри и потрепал его по щеке прежде, чем тот успел хоть как-то среагировать. — Во-он там, — он указал на высокий длинный комод. — Малыш ведь будет осторожен?

— Будет, — пообещал Лестрейндж и подмигнул Гарри. — Мистер Поттер вообще очень деликатен.

— Тогда посмотри в четвёртом ящике сверху справа, — велел Полли, возвращаясь с Лестрейнджу и Робардсу, которого усадил рядом в придвинутое от окошка кресло. — А мы начнём… да, мальчики?

— Давай, — дружелюбно отозвался Лестрейндж.

— Вы уже переоделись? — уточнил Полли, и услышав «Нет», поморщился. — Ну мальчики! Ну котиньки мои, ну что же вы так?

— Так всё расстёгивается, — ответил Лестрейндж. — Начинай, пожалуйста, — добавил он нетерпеливо. — Мы действительно спешим.

— Чтоб на чистом нам творить, — тягуче проговорил Полли, — нужно личики умыть… закроем глазки, котики…

Никогда ещё ощущение абсурдности происходящего не было у Гарри столь сильно. Потому что видеть этого наряженного в розовое платье, пахнущего какими-то цветочными духами Полли рядом с Робардсом, чья семья сейчас была в заложниках у выскочившего как будто бы из прошлого Пожирателя, было дико. Впрочем, раздумывать об этом Гарри было некогда, и он решительно открыл указанный ящик комода и уставился на ряд на первый взгляд почти что одинаковых париков, действительно очень похожих на волосы Робардса. Гарри аккуратно достал один — обнаружив, что он надет на обычный пластиковый бюст наподобие тех, что венчают манекены в маггловских магазинах — и, не очень понимая, что делать, подошёл к Робардсу и приложил парик к его голове.

— Не то, лапушка, — сказал, вроде бы не отвлекаясь от гримирования Лестрейнджа, Полли. — Посмотри — волосы нужны пожёстче и чуть-чуть длиннее. Седину можно добавить поверх, — он легко взъерошил волосы Робардсу, — но там, кажется, есть и с сединой. Ищи, котик, — он взял Лестрейнджа за кончик носа и немного потянул сначала на себя, потом в одну сторону и в другую.

Доставая и возвращая обратно забракованные Полли парики, Гарри видел, как незаметно, минута за минутой, менялось безо всякой магии лицо Лестрейнджа, становясь всё более и более похожим на сидящего с ним рядом Робардса. А когда парик был, наконец, подобран, Гарри просто сел на придвинутый ему одним движением ноги Полли пуфик и почти заворожённо наблюдал за этим превращением. И когда перед ним оказалось, наконец, два Робардса, он зааплодировал. И, видно, попал в точку, потому что Полли просиял, раскланялся, послал ему воздушный поцелуй и замер, прижав руки к сердцу.

— Осталось два штриха, — сказал он, доставая из ящика большую плоскую коробку. — Ну-ка, котики, открыли глазки шире… Так-так-так… — он поднял крышку, и Гарри увидел разложенные ровными рядами маленькие прозрачные коробочки с... в первый момент он решил было, что это глаза, но нет — это были… радужки? Всех мыслимых цветов. Полли извлёк одну коробочку, приставил к глазам Робардса, поморщился, вернул на место, взял вторую, третью, и, наконец, кивнул. А потом попросил Лестрейнджа, протягивая ему руки. — Сделай мне их чистыми, как сердце ангела. — Лестрейндж, улыбнувшись, одним заклинанием действительно очистил их, начисто уничтожив следы грима. — Не бойся, заинька, — проворковал Полли. — Открой пошире глазки… это совсем не больно.

Он подошёл к Лестрейнджу вплотную, загородив его, и Гарри только в зеркале увидел, как Полли ловко вставил эти… радужки прямо в глаза. Лестрейндж заморгал, посмотрел на себя в зеркало и сказал с искренним восхищением:

— Идеально. Полли, это потрясающе.

— Парик, — очень довольно велел Полли, протягивая Гарри руку, и спросил Лестрейнджа: — Зайчик, его нужно сильно закрепить? Или…

— Сильно, — Лестрейндж с явным любопытством разглядывал себя в зеркале.

— Тогда на клей и ленту, — решил Полли.

— Клей-то хоть отклеится? — поинтересовался Лестрейндж. — Когда-нибудь потом? И чем вообще смывать всё это?

— Я дам тебе флакончики, — кокетливо прошептал Полли, извлекая откуда-то нечто, напоминающее пластырь. — Или приходи ко мне, — добавил он игриво, — и я спасу своего зайчонка совсем бесплатно… теперь клей… — он ловко провёл кисточкой по коже рядом с пластырем. — И… вот так, — он одним движением надел парик на Лестрейнджа, поправил его, и Гарри подумал, что ни за что не отличил бы копию от оригинала. — Ну! — воскликнул Полли. — Ведь хорош! И даже седины больше не надо.

— Ты гений, — Лестрейндж встал и вновь достал браслет. Полли с томным выражение протянул ему левую руку, и Лестрейндж надел ему браслет, а затем шутливо и поцеловал её.

— Ах ты негодник! — захихикал Полли, разглядывая свой «подарок».

— Мы спешим, — сказал Лестрейндж. — Можно у тебя переодеться?

— Чувствуйте себя как дома, котики, — Полли тут же помахал им рукой с надетым на неё браслетом и ушёл, прикрыв за собой дверь.

Пока Лестрейндж с Робардсом переодевались, Гарри вежливо смотрел на дверь.

— Всё получится, — сказал Лестрейндж, наконец. — Главная проблема — голос, — сказал он, подходя к двери. — Как её решить — не знаю… тут одна надежда, что он его не слишком помнит. И я буду хрипеть, — он сунул было руку в карман мантии Робардса, хмыкнул и полез в карман своей. — Эта дрянь, — он показал что-то, похожее на вишнёвый или малиновый леденец, — сажает голос. Ненадолго, но нам хватит. Он решит, что ты на всех орал.

— Надеюсь, — тихо сказал Робардс.

— Теперь осталось только вот что, — продолжил Лестрейндж. — Он потребует от меня назвать имя — ты решишь сам, или мне?

— Я не могу, — негромко проговорил Робардс. — Тебя же не прощу, случись что. Ты прав — пускай судьба решит.

Лестрейндж молча извлёк из кармана надетой на Робардса мантии небольшой блокнот и карандаш и протянул их Робардсу. Тот что-то быстро написал, вырвал лист… другой… ещё один, и, наконец, четвёртый. Свернул их — и вложил Лестрейнджу в руку. Тот прикрыл их второй ладонью, потряс — и приоткрыл немного руки. Протянул их Робардсу, и тот вытащил оттуда маленький квадратик. Развернул…

— Шарлотта.

— Давай дальше, — сказал Лестрейндж. — Мало ли. Давай уж сразу всех.

Робардс молча вытянул второй:

— Маргарет, — а затем и третий: — Констанс, — и вдруг горько рассмеялся. — Тэм так и хотела бы, — хрипло сказал он. — Пойти последней.

— Значит, мы всё верно делаем, — сказал Лестрейндж. — Но этого не будет. Всё закончится на Шарлотте. Я тебе обещаю, — он сжал плечо Робардса и первым вышел из комнаты.

Гарри с Лестрейнджем и Робардсом аппарировали на всю ту же утоптанную площадку и попали под заметно более здесь сильный, нежели в Лондоне, дождь. Лестрейндж тут же наколдовал над ними прозрачный купол.

— Палочка, — сказал он сразу же, протягивая её Робардсу. — Забери сейчас, нам только с палочками сейчас запутаться и не хватает. Твою он, может, и не знает, а вот мою может помнить.

— Ты ведь хорошо его знал, да? — спросил Робардс.

— Лучше, чем хотел бы, — Лестрейндж дёрнул углом рта. — Неплохо. Достаточно, чтоб утверждать, что всё получится. У него скорость реакции зимующего барсука, и столько же мозгов. Только бы твои сидели тихо, когда меня увидят, — добавил он тревожно.

— С этим ничего не сделать, — сказал Робардс. — Только надеяться. Ты думаешь, они поймут подмену?

— Вряд ли, — возразил Лестрейндж. — Они могут спровоцировать его, если слишком привлекут внимание. Но ты прав, тут ничего не сделать. И сигнала не подать. Стоп, — он остановился, и они с ним. — Как бы нам так никого не удивить? — спросил Лестрейндж с нервным смешком. — Там половина ДМП сейчас. Не уверен, что им стоит видеть двух одинаковых главных авроров.

— Капюшон накинь, — Робардс тут же сам это и сделал, и тот и вправду скрыл лицо Лестрейнджа. — Мы все нервничаем, — добавил он и вновь пошёл вперёд.

Их ждали — Сэвидж почти побежал навстречу, и у Гарри ёкнуло сердце. Джагсон сделал что-нибудь с заложницами? Не убил, наверное, но покалечил, решив, что слишком долго ждёт?

— Он только что напомнил, что осталось пять минут, — сказал Сэвидж, безошибочно протягивая Лестрейнджу две палочки, одна из которых и вправду внешне весьма напоминала палочку Робардса. — Но пока не трогал их.

— Отлично, — Лестрейндж сунул было руку в свой карман, ругнулся и потянулся к карману надетой на Робардсе мантии и извлёк оттуда тот самый леденец. Вещи Робардса в ширину были ему немного велики, однако если Лестрейндж их не подгонял, то Робардс на себе, судя по всему, сразу же исправил неудобство. — Всё получится, — повторил он, вкладывая одну палочку в ножны, а вторую пряча в рукав.

— Пистолет, — Сэвидж протянул ему… и вправду, пистолет.

— Заряжен? — Лестрейндж взял его и осмотрел внимательно.

— Конечно. Но…

— Да он отберёт его, — Лестрейндж спрятал пистолет в карман брюк. — Наверное, — добавил он с сухой усмешкой.

— Нож, — Сэвидж подал ему нож в ножнах с ремешками, и Лестрейндж, хмыкнув, наклонился, поднял правую штанину и ловко закрепил ремни вокруг лодыжки, причём расположив нож рукоятью вниз.

— Забавно будет, если он их не найдёт, — сказал Лестрейндж.

— Вот и повеселимся, — кивнул Сэвидж. — Вроде всё.

— Пошёл, — сказал Лестрейндж, сунул леденец в рот и медленно двинулся к щиту.

И к дому.

— Вы только посмотрите, кто пришёл! — воскликнул Джагсон, едва увидев Лестрейнджа. — Два часа почти прошли — и где министр?

— В Женеве, — голос Лестрейнджа звучал хрипло и низко, и Джагсон это, разумеется, заметил:

— Что, послал тебя министр? — он ухмыльнулся. — Ты кричал, наверное? Просил и умолял?

— Он вернётся вечером, — Лестрейндж провёл рукой по волосам. — И будет здесь.

— Конечно, будет, — удовлетворённо сказал Джагсон. — Как и остальные. А если нет, что ж… я буду отпускать их по частям, — он подмигнул и выразительно поглядел на заложниц. Гарри бросил быстрый взгляд на Робардса, но по его лицу нельзя было сейчас хоть что-нибудь понять. — Но одну из них ты можешь защитить от этого… с кем ты меняешься с местами? — спросил он, вставая и подходя к заложницам. — Кого ты любишь больше всех, а, Робардс? Жену? — он провёл левой рукой по волосам Тэмзин, держа палочку буквально у самой головы одной из её дочерей, с короткими волосами и в ярко-синем платье. Тэмзин даже не вздрогнула от этого прикосновения, и это не понравилось Джагсону: он сгрёб в горсть её волосы и запрокинул голову назад. — Или её? — он отпустил голову Тэмзин и взял за волосы ту из девушек, которую только что держал на прицеле, переведя теперь палочку на её самую длинноволосую сестру. — Ну? Кто?

— Шарлотта, — сказал Лестрейндж, продолжая идти к дому.

— Ясно, девочки? — спросил Джагсон, теперь гладя по голове третью из сестёр. — Ясно вам, кого ваш папа любит больше всех? А на кого ему плевать? А ты, папина любимица, вставай, — велел он, резко дёрнув девушку за волосы вверх, буквально ставя её таким образом на ноги. — И прыгай отсюда — только медленно, — он подтолкну её в спину, и она действительно запрыгала, потому что её лодыжки связывала верёвка. — А ты шевелись! — прикрикнул он на Лестрейнджа, и тот пошёл быстрее, почему-то прихрамывая на левую ногу. — Я смотрю, тебя побили? — прокомментировал Джагсон и рявкнул почти добравшейся до двери Шарлотте: — Дура, стой! Не трогай дверь! Тупая идиотка, — скривился он, подходя к ней. — Тебя твой папаша не научил руки при себе держать? — он отодвинул её от двери и крикнул Лестрейнджу: — Ну давай уже! А то я передумаю, — он опустил руку и вдруг грубо схватил стоящую рядом с ним девушку за промежность. Она вскрикнула и отшатнулась, но он лишь сильней сжал пальцы, и она застыла, замерла на месте, глядя в пол.

— Тихо, — услышал Гарри и, быстро обернувшись, увидел, что Сэвидж стоит почти вплотную к Робардсу, положив левую руку ему на плечо и сжимая в правой палочку. Лицо Робардса казалось белой застывшей маской, и он проговорил, едва шевеля бескровными губами:

— Я стою. Спокойно.

Гарри осторожно, очень стараясь не привлекать к себе внимания, вынул свою палочку из ножен и тоже сжал в руке. Он не собирался воевать, не собирался делать ничего, что спровоцировало бы Джагсона, но если Робардс вдруг не сдержится… он сам бы, Гарри это ясно понимал, скорее всего, не смог просто стоять и смотреть на Джинни, например, на месте Шарлотты. Но Робардс стоял, не шевелясь, и Гарри снова перевёл взгляд на дом, к которому уже как раз подошёл Лестрейндж.

— Стой, — велел Джагсон. — Палочку достань. — Лестрейндж подчинился, и Джагсон с видимым удовольствием приказал: — Ломай. — Лестрейндж заколебался, и Джагсон рявкнул, снова стиснув руку, в которой так и держал промежность бледной как мел Шарлотты: — Ломай! Или я сломаю что-нибудь другое. Ей. Ну!

— Не надо! — глухо вскрикнул Лестрейндж, и с размаха сломал палочку о своё колено. Она хрустнула, и Гарри этот звук показался почти оглушающим.

— Вторую! — велел Джагсон. И осклабился, когда Лестрейндж, стоящий сейчас почти спиною к Гарри, явно заколебался. — Думаешь, я идиот? — спросил он. — Где она там, ну? Не зли меня, — предупредил он, подтягивая к себе Шарлотту. — Или я отрежу девке нос. Или прижгу. И будет она у тебя безносая. Ну?!

— Я сейчас, — голос Лестрейнджа дрожал, и Гарри… нет, не то чтобы занервничал, но разве можно так сыграть?

Лестрейндж, тем временем, дрожащими руками вытащил из рукава палочку, и на сей раз сломал её, сам, без требования, и показал Джагсону обломки.

— Мантию снимай, — велел тот. — И плащ. Давай-давай!

— Дьявол, — еле слышно выдохнул Робардс, и Гарри резко обернулся на него. — Он его сейчас разденет.

— Да не должен, — не особенно уверенно возразил Сэвидж.

— Мы об этом не подумали, — напряжённо проговорил Робардс. — Даже в голову не пришло. Ни ему, ни мне. Мы слишком поспешили.

— Будет как будет, — сказал подошедший ближе Праудфут. — Пока, вроде, обошлось, — добавил он, и Гарри снова посмотрел на дом, где Лестрейндж стоял перед дверью лишь в ботинках, брюках и рубашке.

— Ты посмотри, — Джагсон зацокал языком, глядя на него. — Глазам не верю: ты меня что, разжалобить решил? Вот этим? — он похлопал себя по животу. — Мол, мы же из одной гостиной? Я таких, как ты, в три раза больше ненавижу, — с презреньем сообщил он Лестрейнджу и потребовал: — Штанины подними, — велел Джагсон, и Лестрейндж безропотно подчинился, сразу наклонившись и сняв нож. — Умный, думаешь? — довольно спросил Джагсон. — Переиграть меня решил? Карманы выверни! — велел он, и Лестрейндж медленно и неохотно подчинился, заметно задрожавшими руками вынув из кармана револьвер. — Вот же сука, — почему-то очень довольно осклабился Джагсон. — Думаешь, не знаю, что это? Да? Брось! — рявкнул он, и Лестрейндж отбросил пистолет в сторону. — Ты смотри, какой он смелый, — сказал он Шарлотте, разжимая пальцы, наконец, и силой проводя рукой по её животу, а затем сжав правую грудь. — Давай её отрежем? — предложил он то ли ей, то ли Лестрейнджу. — А? — резко спросил он, оборачиваясь к нему.

— Не трогай её, — проговорил Лестрейндж, и вдруг медленно опустился на колени. — Ты дал слово. Тебе не будут верить, если ты обманешь. Ты больше не получишь никого, — его голос дрогнул и оборвался.

Гарри снова посмотрел на Робардса — тот стоял, сжимая свои руки буквально до синевы в пальцах.

— Боишься, — с каким-то хищным удовольствием констатировал Джагсон, и Гарри снова посмотрел на дом. — Боишься, — повторил он торжествующе, и вдруг велел: — Ползи! Ползи ко мне. Сюда. На коленях! Если хочешь, чтобы девка ушла целой. Пошёл! — почти что крикнул он, и Лестрейндж покорно двинулся вперёд, не слишком ловко и небыстро, и Гарри услышал тихий голос Праудфута: «Ну вот видите: всё обошлось». Гарри обернулся на секунду и тут же вновь повернулся к дому, убедившись, что, по крайней мере, здесь пока что все стоят на месте. — Руки опусти, — велел Джагсон. — Давай! Ладони на землю. И ползи. На четвереньках, как собака. Ты же и есть пёс, — он схватил Шарлотту за плечо. — Смотри, смотри, вот кто он такой! Жалкий пёс министра, который вовсе не торопится спасать вас. Смотри! — он дёрнул её вперёд, и она едва не упала.

Лестрейндж, меж тем добрался до порога и остановился прямо перед дверью.

— Я пришёл, — сказал он.

— Приполз! — поправил его Джагсон. — Ладно, — он навёл палочку на дверь и сделал несколько движений, видимо, снимая заклинание. Дверь открылась — внутрь, не вовне — и Джагсон буквально вытолкнул Шарлотту и втянул внутрь Лестрейнджа, протащив его через порог. Дверь захлопнулась, Шарлотта не удержалась на ногах и упала на мокрую пожухлую траву, и Праудфут тут же кинулся к ней, Сэвидж же остался рядом с Робардсом, похоже, готовый — вместе с Гарри — остановить его, если он не выдержит и тоже сорвётся с места. Но Робардс устоял, только дышал часто и сжимал кулаки так, что кожа на костяшках посинела. Праудфут добежал до поднимающейся девушки, в одно движенье подхватил её на руки и понёс назад, и теперь Гарри не знал, куда смотреть, мечась взглядом между ними, Робардсом и домом, где Лестрейндж сейчас стоял перед Джагсонам на четвереньках.

— Она в порядке! — крикнул Праудфут, едва зайдя за щит, видимо, глушивший ещё и звуки. — В порядке, — повторил он, опуская Шарлотту на землю. — Всё будет хорошо, — сказал он уже ей, снимая верёвки. — Твой папа здесь, — он указал на Робардса, который, посмотрев на дочь, кивнул ей и снова отвернулся к дому. — Там Дольф. Всё будет хорошо. — Её глаза расширились, она шагнула было к Робардсу, но Праудфут мягко удержал её. — Там целители — идём пока туда. Идём. Не надо тут мешать. Идём со мной, — он настойчиво увлёк её за собой, и она было пошла, но потом вырвалась и твёрдо сказала:

— Со мной всё хорошо. Я буду здесь. Просто буду стоять.

— Не нужно мешать, — повторил Праудфут, и Шарлотта, упрямо наклонив голову, сказала:

— Если хочешь, наложи на меня Петрификус. Я должна быть тут. Я должна хотя бы видеть!

Она казалась воплощением решимости, и Гарри вдруг увидел, какая же она красивая. Бледная, чем-то перепачканная, растрёпанная, Шарлотта выглядела воплощением стремления и смелости.

— Хорошо, — решил подошедший Сэвидж. — Стой тут. Но не мешай, — он снял свой плащ и укрыл им Шарлотту, и она мгновенно завернулась в него и замерла, переводя взгляд с отца на дом.

Джагсон по-прежнему стоял перед Лестрейнджем — буквально в трёх шагах — и говорил:

— Смотрите! Посмотрите все. Внимательно! Вот ваш начальник! Любой из вас точно так же целовал нам ноги, я отлично это помню! Если вам, конечно, позволяли. Я отлично помню, как другой начальник Аврората целовал кое-кому край мантии, а потом… но он ещё об этом пожалеет! — пообещал он с ненавистью. — А пока мы это повторим, — сказал он. — Ну? Целуй! — велел Джагсон, слегка тряхнув полой своей мантии. — Давай: подползаешь на коленях, берёшь в руку и целуешь. Ну! — он навёл свою палочку на заложниц. — Живей!

Лестрейндж сделал шаг — если его нынешний способ перемещения можно было так назвать — другой, остановился совсем рядом с Джагсоном, склонился, прижимая правую руку почему-то к животу, потянулся левой к краю его мантии… и вдруг в его правой руке что-то блеснуло, и он взмахнул ей в сторону и вверх, делая нечто вроде полупетли. Что-то тонкое, блестящее взметнулось вверх, правая рука Джагсона с зажатой в ней палочкой вдруг дёрнулась, он как-то тонко заорал, откуда-то брызнула кровь и что-то, кажется, отлетело куда-то в сторону… Лестрейндж крутанулся вокруг своей оси, и Гарри опять увидел тот же блеск, теперь уже возле ног Джагсона, а потом тот рухнул на колени, а Лестрейндж, легко вскочив, отпрыгнул в сторону и, подняв что-то с пола, продемонстрировал всем… кисть руки, в которой до сих пор была зажата палочка.

Всё это случилось буквально за несколько секунд, и Гарри не успел опомниться и толком осознать произошедшее, когда Лестрейндж извлёк из уже неживых пальцев палочку и снова помахал кистью, словно тряпкой. Затем навёл палочку себе на горло и сказал, явно усилив свой голос Сонорусом:

— Здесь всё в порядке, но на двери чары. Мы сейчас закончим. Тэмз, Марго, Констанс — Вейн там. А здесь Дольф, — он отбросил кисть корчащегося на полу Джагсона и помахал ошеломлённым заложницам уже своей рукой, а затем двумя движениями волшебной палочки, похоже, отлично его слушавшейся, развязал верёвки. — Не спешите, на двери есть чары, — повторил он. — И кое-кто сейчас их снимет… ах да, — он подошёл к Джагсону и ловко и легко, не хуже целителя, заживил его культю. — Дверь открой, — велел он, поднимая Джагсона и ставя его на колени, от чего тот взвыл, а под ними начала растекаться кровь.

— Охренеть, — услышал Гарри голос Праудфута и увидел, как Робардс и его дочь буквально кинулись друг к другу и обнялись.

— Нет, ну я представлял что-то такое, — широко улыбаясь, сказал Сэвидж. — Но… это впечатляет.

Гарри посмотрел на них, потом на с трудом отрывающегося от дочери Робардса и перевёл взгляд на дом.

— Сам попробуй, — с ненавистью сплюнул на ботинки Джагсон — плевок не долетел, шлёпнувшись буквально в паре дюймов на пол. — Ты…

— Ты понимаешь, — сказал ему Лестрейндж, — мне ведь, в сущности, не нужен целый ты. Мне, собственно, будет вполне довольно тела с головой. Всё остальное лишнее… и я не думаю, что кто-нибудь задаст мне хоть один вопрос о том, куда всё остальное делось. Жить ты будешь, обещаю, вопрос в том, какая часть тебя при этом при тебе останется. Начнём с чего-нибудь совсем ненужного… дамы, вам не стоит это видеть, — сказал он, и уже поднявшиеся на ноги и обнимавшиеся Тэмзин с дочерями демонстративно отвернулись.

— Ты не посмеешь, — помотал головой Джагсон. — Не посмеешь.

— Я? — Лестрейндж рассмеялся. — Ты забыл, кто я? И из какой семьи?

— А ведь он это сделает, — уверенно сказал Праудфут. — Ставлю свою шляпу, сделает!

— Надеюсь, нет, — подошедший Робардс даже не пытался скрыть улыбку. Он всё ещё был очень бледен, но губы уже порозовели, и вообще его лицо выглядело, наконец, опять живым.

— Брось, — вступился за Лестрейнджа Праудфут. — Лично я могу его понять.

— Посмотрим, — Робардс обернулся на стоящую поодаль дочь, кивнул ей и снова повернулся к дому, где Джагсон говорил:

— Это ты забыл, — он обхватил свою свежую культю оставшейся рукой, и его лицо исказила гримаса то ли боли, то ли ненависти. — Забыл, кто ты. Родольфус проклял бы тебя.

— А Беллатрикс убила, — согласился Лестрейндж. — Но их здесь нет — есть я. И ты. И мы начнём — как меня учили — с чего-нибудь, что тебе больше точно не понадобится. Например, вот с этого, — он одним движением распахнул его мантию и вторым — стянул брюки, оставив, впрочем, нижнее бельё. Джагсон даже не побелел — посерел и отшатнулся и, не удержавшись, упал было назад, но Лестрейндж подхватил его заклятьем и поставил снова на колени. — Когда я им расскажу то, что знаю о том, как ты его использовал, — сказал Лестрейндж, — меня, пожалуй, даже наградят. Возможно, неофициально… но это неважно: я никогда не гнался за наградами. Ну что? Откроешь, или… — он сделал выразительный жест, и Гарри понял, что тот не называет всё своими именами из-за женщин. — Ты же меня знаешь. Я это сделаю. С огромным удовольствием. А потом выберу что-нибудь ещё. Как ты там говорил? Слишком много ушей и глаз? Пока сюда прибудут взломщики и выпустят нас — а они нас выпустят, потому что ты, конечно, многое умеешь, но они не хуже, — я многое успею. Стоит ли оно того?

— Я проклинаю тебя, — даже не сказал — проклокотал Джагсон, и Лестрейндж вдруг почти мгновенным движением сотворил между ними зеркало.

— Не стоит, — проговорил он почти мягко. — Ты его не прошибёшь — только навредишь себе. А я хочу, чтобы ты жил долго. Очень долго. Просто открой дверь и сдайся, как мужчина.

— Как твои два братца? — с отвращением спросил Джагсон.

— Ну, это у тебя не выйдет, — ответил Лестрейндж, опуская, но не убирая пока зеркало. — Для этого нужно иметь мужество. Просто сдайся. Я срезал тебе связки, если хочешь, чтобы отрастили новые, поторопись, времени немного.

Праудфут присвистнул.

— Пошлю я, пожалуй, за взломщиками, — сказал Сэвидж.

— Погоди, — остановил его Робардс. — Успеем.

— Они и так не станут, — прохрипел меж тем с тоской и ненавистью Джагсон, и Лестрейндж кивнул:

— Пожалуй. А вот я могу. Если откроешь дверь. Сейчас.

— Рука! — Джагсон почти что выкрикнул, протягивая ему культю. — Верни её, и я…

— Так поздно, — пожал Лестрейндж плечами. — Я рану заживил. Уж как сумел. Теперь не прирастить обратно, сам же знаешь. Можно вырастить, но я это не умею, это к целителям. Но те раны я не трогал — время ещё есть. Но очень мало. Решай, будешь ли ты ползать на коленях в камере, или всё-таки ходить.

— Подонок! — выдохнул Джагсон. — Сука! Мразь! — вдруг заорал он истерично.

— Очень мало времени, — сказал в ответ Лестрейндж спокойно. — Ткань быстро отмирает. Вещь, конечно, маггловская, — усмехнулся он, — но очень скоро это потеряет значение.

— Маггловская? — недоверчиво переспросил Джагсон, кажется, от неожиданности резко успокоившись. — Маггловская, — повторил он медленно с пониманием.

— Абсолютно, — усмехнулся Лестрейндж, поднимая с пола возле своих ног… клинок. Узкий и довольно длинный. — Достатутная ещё. Одно время в Толедо эти шпаги были в большой моде… веке так в шестнадцатом, поэтому чары ничего не засекли. Ну что, откроешь дверь? — спросил он, сложным движением палочки очищая окровавленный и запылившийся клинок. — Или… — он выразительно перевёл палочку на пах.

— Мразь, — выплюнул Джагсон. Его полные губы тряслись то ли от страха, то ли от отвращения, то ли от обиды. — Ты мразь. Надо было удавить тебя тогда.

— Поздно, — пожал плечами Лестрейндж. — Смотри: кровь останавливается, — сказал он, выразительно поглядев на пол под его коленями. — Ещё немного, и будет слишком поздно. Рискнёшь дождаться целителей?

— Ненавижу, — просипел Джагсон, резко потянув ворот мантии вниз. — Ненавижу тебя!

— Твоё чувство не взаимно, — сказал Лестрейндж. — Лорда я и вправду ненавидел. Но тебя… Невозможно ненавидеть плесень. Дверь.

— Дай палочку, — Джагсон протянул ему уцелевшую руку, и Лестрейндж рассмеялся:

— Ну нельзя же всех считать за идиотов. Что за чары? Говори.

— Ты не знаешь, — Джагсон криво ухмыльнулся.

— Значит, мы дождёмся взломщиков, — Лестрейндж пожал плечами и отступил на шаг назад. — У нас есть время. Много. А твоё почти закончилось, — он указал рукой на колени Джагсона, продолжая держать того под прицелом.

— Мразь, — бессильно повторил тот и грязно выругался. — Мразь… подонок!

— Лестрейндж, одно слово, — усмехнулся тот, и Гарри услышал, что кто-то — он не понял, кто из троих — рядом тихо фыркнул.

— Ладно, — Джагсон обтёр лицо оставшейся ладонью. — Ладно. Не боишься? — спросил он, облизнув губы. — Что я всё обрушу тут?

— Нет, — спокойно сказал Лестрейндж. — У тебя мозгов бы не хватило на подобную ловушку.

— Сука! — Джагсон рванулся было к нему, но наткнулся на тут же выставленную невидимую стену. — Какая же ты мразь. Тварь.

— Уставшая, — почти доверительно признался Лестрейндж. — И голодная. Я мотался ночью в Азкабан и непередаваемо хочу жрать. Я подожду, конечно, но лучше бы тебе не злить меня, — казалось, он даёт совет. — Ты или назовёшь мне запирающие чары, или я сделаю то, о чём мечтаю много лет, — он снова выразительно ткнул палочкой в направлении паха Джагсона. — И мы оба знаем, что мне это сойдёт с рук.

— Однажды ты заплатишь, — тихо проговорил Джагсон. — Предателей всегда находит наказание.

— Предателей находит, — согласился Лестрейндж. — Чары.

Джагсон произнёс два незнакомых Гарри заклинания, и Лестрейндж кивнул:

— Неплохо.

А затем навёл палочку на дверь и, как показалось Гарри, повторил движение, что делал Джагсон прежде.

Дверь открылась.

— Иди, — велел Лестрейндж Джагсону. — Ты первый. Разумеется.

Джагсон как-то хмыкнул и сказал устало:

— Ладно, — и назвал ещё одно заклятье. — Если знаешь, — не удержался он.

— Представь себе, — ответил Лестрейндж, рисуя палочкой круг и перечёркивая её. Дверной проём слабо вспыхнул алым. — Иди.

— Как? — зло огрызнулся Джагсон. — Ты мне обещал!

— Да, верно. Ляг ничком.

Джагсон послушался. На сей раз Лестрейндж провозился несколько минут, а когда закончил, приказал:

— Вставай. Медленно и осторожно. Очень медленно.

Едва Джагсон поднялся, Лестрейндж сковал его ноги, а затем и руки кандалами.

— Страшно, да? — с деланным презрением спросил Джагсон.

Сэвидж тем временем подал стоявшим немного поодаль аврорам и ударному отряду ДМП знак и пошёл вместе с ними к дому.

— Бегать неохота, — отозвался Лестрейндж и добавил скучным и официальным тоном: — Мистер Джагсон, вы арестованы по обвинению в тяжёлых преступлениях против волшебников и магглов, а также в принадлежности к преступной организации Пожирателей смерти. Полный список будет оглашён при оформлении ареста в Аврорате. Я Радольфус Лестрейндж, старший аврор британского Аврората. Ваша палочка конфискована. Теперь иди вперёд, — закончил он и улыбнулся идущим к ним навстречу товарищам.

Джагсон сделал шаг, другой и вышел, и безвольно дался в руки подошедшим аврорам, тут же наложившим на него Петрификус. Лестрейндж… Гарри, честно говоря, так и не понял, что тот сделал с клинком — тот просто словно бы куда-то делся — вышел следом, и только за ним через порог переступили Тэмзин с дочерями, и Лестрейндж прежде, чем начать собирать валяющиеся у двери вещи, показал им на щит, из-за которого теперь вышел наконец и Робардс.

Они побежали друг навстречу другу, с одной стороны — Тэмзин с дочками, с другой — Робардс, и с третьей, издали, из-за щита, третья дочь, Шарлотта, и с разбега обнялись и замерли, и долго так стояли, не стесняясь ничего и никого.

Пока они обнимались, Гарри смотрел то на них, то на авроров и ребят из ДМП, с удивлением и интересом переводящих взгляд с настоящего Робардса на поддельного, и на самого Лестрейнджа. И думал, что никогда ещё не видел того таким счастливым.

Передав Джагсона аврорам, Лестрейндж, уже надевший мантию и плащ, махнул рукой Гарри, и когда тот подошёл, велел:

— Если Сэвидж замотается и не назначит никого другого, вы проводите конвой и арестованного и всё оформите сами. Камеру закройте, самого Джагсона обездвижьте Петрификусом — пусть так посидит до завтра. Перед камерой поставьте пост… а дальше я вернусь и всё закончу. А пока что не сводите с него глаз, вам я доверяю. И готовьтесь к пьянке, — он улыбнулся широко и весело.

— Что? — Гарри показалось, что он, перенервничав, ослышался. — Сэр, простите?

— К пьянке, — повторил Лестрейндж. — Сегодня вечером у вас будет первая аврорская попойка. Надо же когда-то начинать… а тут такой повод. Отказ не принимается… а вот и наш министр, — он засмеялся и помахал рукой быстро идущему к ним высокому широкоплечему мужчине с иссиня-чёрной кожей. — Угадай, кто! — сказал Лестрейндж. Вокруг засмеялись, и Шеклболт, подойдя к ним, остановился и с некоторым недоумением спросил:

— Гавейн?

— Не угадал, — возразил Лестрейндж. — Господин министр. Штрафная вам. И попытка номер два.

— Как ты с министром разговариваешь, — с укоризной сказал подошедший Сэвидж.

Они с встревоженным Шеклболтом пожали друг другу руки, и тот спросил:

— Дольф? Лестрейндж?

— Причём ни капли магии, — заметил Сэвидж. — Понятия не имею, как он это сделал.

— Доложите, наконец, — Шеклболт пожал руку и Лестрейнджу и кивнул Гарри. — Что у вас?

— У нас добыча, — Лестрейндж указал на скованного Джагсона. — И мы вечером её отметим.

— Рассказывай, — велел Шеклболт, оглядываясь. — Как Гавейн?

— Обнимается, — улыбнулся Сэвидж. — Давай я доложу пока.

— Все живы? — спросил Шеклболт уже спокойней.

— И даже почти целы, — не удержался Лестрейндж. — Кстати, надо же забрать, — спохватился он и, извинившись, пошёл к дому. Пока Сэвидж коротко рассказывал о происшедшем, Лестрейндж поднял с пола кисть и вышел, запечатав дверь и выставив возле неё пост.

Когда он вернулся, Шеклболт почти потребовал:

— Покажи!

— Пояс Салазара? — засмеялся Лестрейндж. Он положил кисть Джагсона на траву, раздвинул полы плаща и мантии и продемонстрировал и Шеклболту, и Гарри с Сэвиджем металлический пояс в виде тела змеи, свободно охватывавший его талию. На места глаз смотревшей вправо змеи, очень похожей на настоящую, были вставлены два зелёных камня — изумруда? Лестрейндж обхватил ладонью голову, легко потянул — та отделилась от тела и оказалась навершием тонкого клинка, удивительно легко выходившего из тела-ножен. Лестрейндж вытащил его и положил в раскрытые ладони Шеклболта. — Толедская сталь, — пояснил он. — Конец шестнадцатого века. Маггловская вещь, ни капли магии — мы предполагали, что на комнату наложены какие-нибудь блокирующие чары.

— То есть, — спросил Гарри, — название — это просто совпадение? И к Слизерину не имеет отношения?

В ответ Лестрейндж и Сэвидж рассмеялись.

— Имеет, — сказал Лестрейндж. — Я в детстве да и в юности эту игрушку весьма любил и, конечно, притащил и в академию, и в Аврорат. Кто прозвал её «поясом Салазара», я не помню, но названье прижилось.

— Надо же, — с уважением проговорил Шеклболт. — Я о таком даже не слышал.

— Никто не может знать всего, — ответил Лестрейндж. — У нас дома несколько таких шпаг, четыре, кажется, если желаешь, я при случае остальные тоже покажу.

— Да, я посмотрел бы, — Шеклболт вернул ему клинок, и Лестрейндж лихим движеньем вставил его в ножны. — Сейчас полпятого — я соберу в шесть пресс-конференцию. Приведи себя в порядок, герой дня, — велел он Лестрейнджу.

— Не успеем ничего, — удивлённо сказал тот. — Давай хоть в восемь, что ли. Или в девять.

— И то верно, — согласился Шеклболт. — В девять. Но в порядок приведи, — повторил он.

— Может, пускай лучше пойдёт Гавейн? — предложил Лестрейндж, состроив кислую гримасу, но Шеклболт показал ему кулак:

— И не пытайся. Он пойдёт, конечно, все пойдут. Ты тоже, — сказал он Сэвиджу. — Но… кстати, кто официально ведёт дело?

— Отдай мне, — быстро сказал Лестрейндж сначала Шеклболту, а потом и посмотрел на Сэвиджа, и они оба кивнули.

— Я думаю, Гавейн не будет против, — предположил Шеклболт. — Тогда тем более ты должен быть. Иди домой и приведи себя в порядок, — велел он и, посмотрев на лежащую на траве отрезанную кисть, заметил: — Улику тут не потеряйте.

А затем пошёл к Робардсам, которые наконец-то сумели разомкнуть объятье.

— Иди домой, — сказал Лестрейнджу и Сэвидж, взмахом палочки поднимая кисть Джагсона в воздух. — Я сам провожу его и всё оформлю. Гарри, — позвал он и пошёл к задержанному.

Лестрейндж махнул обоим рукой и явно собрался аппарировать, когда к ним решительно направился Робардс… нет, все Робардсы.

— Иди сюда, — Гавейн Робардс подошёл к Лестрейнджу и крепко его обнял. — Спасибо, — сказал он, прикрывая глаза. — Я тебе обязан. Навсегда.

— Считай, что я просто расплатился, — тихо ответил ему Лестрейндж, и Гарри остро ощутил неловкость: эти негромкие слова явно не предназначались для чужих ушей. Он начал тихо пятиться назад и всё-таки услышал: — Надеюсь, с остальными не придётся.

— Иди сюда, — повторила слова мужа Тэмзин, подходя к ним и тоже обнимая Лестрейнджа. — Дольф.

— Тэмз, — Лестрейндж отпустил Робардса и обнял её, и его лицо буквально осветилось, а взгляд и улыбка потеплели. — Я так испугался за тебя и девочек.

— Ты был великолепен. Не представляю, как ты убедил его, — она слегка отстранилась и взяла его лицо в ладони. — Но спасибо. Мы все…

— Тш-ш, — он улыбнулся и приложил палец к её губам. — Вы ничего мне не должны. Поверь. Я… я счастлив, что смог сделать это, — он осторожно коснулся губами её щеки, и она сама его расцеловала и, прижав к себе, погладила по голове.

Тэмзин была лет на десять старше Лестрейнджа, но сейчас, глядя на них, Гарри не мог отделаться от ощущения, что видит мать и сына. Но, впрочем, это ощущение развеялось, едва подошедшие к ним сёстры Робардс тоже стали обниматься с Лестрейнджем — и вот с ними он смотрелся скорее дядюшкой, чем братом. Они смеялись, говорили что-то, обнимали и его, и мать с отцом, и Гарри ловил себя на ясном ощущении… семьи. Возможно, дело было в гриме, но сейчас Лестрейндж до того казался частью семьи Робардсов, что Гарри даже напомнил себе его фамилию. И вдруг подумал, что понятия не имеет, как звали его мать и кто она была. Почему бы Лестрейнджу, действительно, не быть роднёй им? Это многое бы объяснило, к примеру, доверие Робардса к нему…

— Поттер, — Лестрейндж вдруг позвал его, и Гарри вздрогнул, словно бы его поймали за подглядыванием. — Вы что замерли? Вам стоит посмотреть на процедуру оформления таких преступников — однажды пригодится. И, возможно, заглянуть домой переодеться: завтрашний «Пророк» раскупят весь.

— Я разве тоже… — начал было Гарри, и Лестрейндж ухмыльнулся:

— А вы надеялись сбежать от славы? Зря!

— Сэр, но я тут вообще ничего не сделал! — запротестовал Гарри, но Лестрейндж махнул рукой:

— Кого это интересует? Вы — это вы, и вы здесь были. Будете работать Тем Самым Гарри Поттером. Смиритесь.

— Думаю, вам лучше поприсутствовать, — сказал и Робардс, отметая рвущиеся из Гарри возражения. — Гарри, думаю, Дольф прав: отправляйся сейчас с Робертом… Сэвиджем, посмотришь, как это делается.

Гарри и самому было интересно, и он пошёл к Сэвиджу, как раз сейчас внимательно осматривающего Джагсона и накладывавшего на него какие-то заклинания. Впрочем, всё оказалось несколько скучнее и обыденнее, чем Гарри представлял: они просто аппарировали к министерству, где их уже ждали авроры, и отвели находящегося в каком-то сонном оцепенении Джагсона в камеру предварительного заключения, но не в одну из тех, куда обычно помещали задержанных перед тем, как либо отпустить, либо, если слушанье откладывалось, отправить их дожидаться суда в Азкабан, а в особенную, расположенную в самом конце коридора и закрывавшуюся не решёткой, а тяжёлой дверью.

Сэвидж сам уложил Джагсона на вмурованную в стену койку и оставил, так и не сняв чар и тоже самостоятельно и очень тщательно заперев дверь, перед которой поставил двух дежурных ДМП.

— Везти в Азкабан его нет смысла, — сказал Сэвидж, — Визенгамот не станет затягивать с судом. Но охранять придётся день и ночь. И чары сонные не снимем.

— Мы это проходили, — сказал Гарри. — Только вживую всё выглядит иначе.

— Вживую всё выглядит иначе, — согласился Сэвидж. — Если у тебя есть предпочитаемое антипохмельное, советую купить сейчас, — добавил он. — Утром оно тебе понадобится.

— Вообще-то я не собирался… — начал было Гарри, но Сэвидж перебил:

— Сегодня праздник. Никто тебя не станет заставлять, но послушай старого аврора. Подстрахуйся. Всё, иди домой: прими душ, переоденься и учти, что шанс проснуться утром в том, что будет на тебе, весьма велик, — он рассмеялся. — Прихвати с собою что-нибудь на смену. Мы ждём тебя не позже половины девятого.

И Гарри, хотя и засмеялся вместе с ним, на самом деле чувствовал себя весьма неловко. Не то чтобы он никогда не напивался, нет — наверное, любой, учившийся три года в Академии, не избежал подобной участи, и не однажды, — но одно дело делать это в компании приятелей, и совсем другое — при начальстве. Но выбора у него, похоже, не было.

Но сначала Гарри предстояла пресс-конференция.

Оказавшись дома, Гарри первым делом пообедал: ему уже казалось, что его желудок пуст настолько, что его стенки трутся друг о друга, и от этого под ложечкой сосёт и чавкает. И не ждать же ещё несколько часов — ещё неизвестно, насколько затянется пресс-конференция!

Переодеваться полностью он не стал — только, постояв под душем, сменил бельё с рубашкой и, подумав, сунул ещё в карман пиджака чистые трусы с носками, уменьшив их и на всякий случай спрятав в небольшую жестяную коробку. Не хватало ещё, чтобы среди общего веселья что-нибудь из этого случайно высунулось или даже выпало! Нет уж. Гарри даже закрепил коробочку в кармане чарами, потом постоял у зеркала, посмотрел на своё отражение, взъерошил волосы и решительно направился на свою первую аврорскую попойку… верней, конечно, сперва на пресс-конференцию.

Несмотря на довольно позднее время и на то, что рабочий день в министерстве давно закончился, в Атриуме было шумно и людно, и Гарри даже, наспех слегка изменив своё лицо, постарался проскользнуть к лифтам как можно незаметнее. Впрочем, когда он, вернув себе обычный вид, вышел на втором этаже, понял, что, кажется, поторопился, потому что там народу было едва ли не больше, и одним из тех, кто толпился возле лифтов, оказался Артур Уизли, увидевший Гарри прежде, чем тот его. И хотя обычно Гарри встрече бывал рад, именно сейчас она была совсем некстати.

— Гарри! — взбудоражено спросил Артур. — Это правда? Говорят, арестовали кого-то из сбежавших Пожирателей?

— Я не могу сказать, — промямлил Гарри, чувствуя себя неловко. — Извини, пожалуйста.

— Я понимаю, — кивнул Артур, — но хотя бы намекни!

— Я не могу, — страдальчески повторил Гарри и услышал совсем рядом:

— Поттер! Вас все ждут, — Лестрейндж выглядел уже самим собой, причём довольно раздражённым. — Извини, Артур, — добавил он уже любезнее. — Работа, сам понимаешь, — он сделал нетерпеливый жест, и Гарри почти с радостью буквально побежал вперёд. Лестрейндж шёл сразу за ним, и едва они вошли в Аврорат, дверь которого, обычно, разумеется, незапертая, сейчас за ним закрылась на замок, весело спросил: — Попались?

— Я ничего не говорил, — ответил Гарри, и Лестрейндж махнул рукой:

— Я понимаю. Привыкнете со временем. Нескоро, полагаю. Такие громкие дела случаются нечасто, но когда такое происходит, на всех нас охотятся друзья, родня, знакомые — и нужно просто научиться идти мимо. Это сложно, но я верю, вы научитесь. Сейчас мы кое-что обсудим и пойдём…

— Куда? — спросил Гарри с любопытством.

— К министру — конференция в их зале. Ну что, — весело спросил он, открывая дверь отдела, — готовы лгать?

— Лгать? — переспросил Гарри.

— Конечно, лгать, — Лестрейндж пропустил его вперёд и вошёл следом, заперев и эту дверь.

В отделе собрались все: сам Робардс, Сэвидж, Праудфут и Долиш. Робардс сидел не в центре у окна, как обычно бывало во время совещаний, а на месте посетителя у стола Лестрейнджа и, видимо, поэтому никакой официальности сейчас не чувствовалось.

— Итак, — заговорил он, едва Гарри с Лестрейнджем уселись, — давайте коротко обсудим, для начала, о чём мы говорить не будем.

— О гриме, — сказал Лестрейндж. — Я бы предложил вообще не акцентировать вопрос, а если придётся, сказать, что это были чары — специально разработанные в Аврорате исключительно для служебного использования. Не стоит подавать идею тем, кому она понравится. И я категорически не хочу вовлекать во всё это лишнего человека: он никому не сделал ничего дурного.

— Согласен, — сказал Робардс. — Для дела это несущественно.

— Ещё я попросил бы не упоминать клинок, — продолжил Лестрейндж. — Это уже моя личная просьба: эта шпага — моя собственность, и я не хотел бы приобщать её к уликам, и вообще распространяться про неё излишне. Ничего незаконного в ней нет, но всё же жаль терять гипотетическую возможность ей воспользоваться снова.

— Но про клинок сказать придётся, — возразил Робардс. — Да и Джагсон на суде молчать не будет.

— Я принёс замену, — Лестрейндж извлёк откуда-то из-под стола небольшой и тонкий меч… или это тоже была шпага? Гарри в них совсем не разбирался, но клинок был куда тоньше и короче, чем у меча Гриффиндора. — Это лезвие легко спрятать на бедре — длины как раз хватает, если приподнять повыше, — сказал он. — Штаны с меня Джагсон не снимал…

— Но он задрал их, — напомнил Сэвидж. — Вернее, приказал тебе.

— Невысоко, — спокойно возразил Лестрейндж. — Я лучше покажу, — предложил он и вышел на середину комнаты. Затем он раздвинул полы мантии, аккуратно оттянул пояс брюк и опустил вдоль правой ноги лезвие. — Немного неудобно, но, в целом, позволяет опуститься на колени, — он тут же это и продемонстрировал. — Таким образом вопрос с поднятьем брючины снимается. И очень кстати то, что твоя одежда сидела на мне свободно.

— Кровь на клинке? — деловито спросил Долиш.

— Так я её ещё там стёр, — ответил Лестрейндж. — Заклинанием. Оно следов не оставляет, я покажу потом, поверьте на слово, чтобы не резать никого сейчас. А срез не видно после заживления. И это лезвие тоже маггловское, так что…

— Но он видел пряжку-рукоять, — сказал Праудфут. — Помнишь, он сказал… не помню, что, но явно имея в виду факультет?

— Да, я запомнил и учёл, — Лестрейндж вновь раздвинул полы мантии и продемонстрировал пряжку ремня в виде змеиной головы, немного даже похожую на рукоять той шпаги — даже глаза у неё тоже были изумрудными.

Факультет?

Тогда Гарри даже не обратил внимания на те слова, но теперь вспомнил, что они показались ему странными: «Глазам не верю: ты меня что, разжалобить решил? Вот этим? Мол, мы же из одной гостиной?» Так что же, Робардс… слизеринец?!

Похоже, его изумление слишком ярко отразилось на его лице, потому что Праудфут вдруг рассмеялся:

— Гарри этого не ожидал, похоже.

Робардс посмотрел на Гарри, улыбнулся и сказал:

— Я со Слизерина. Ты тогда не угадал.

Остальные тоже засмеялись — совсем не зло, но Гарри всё равно почувствовал себя редким идиотом.

— Ну да, — сказал он просто чтобы что-нибудь сказать, и Праудфут буквально его спас, демонстративно проворчав:

— Змеиное гнездо какое-то. Куда честному льву податься?

Последовал взрыв хохота, и Гарри вправду стало легче.

— Вернёмся к делу, — слегка осадил их Робардс. — Что ещё?

— Этот клинок несколько короче, — сказал Лестрейндж, — но не думаю, что найдётся кто-то, кто сможет к этому придраться. К тому же теоретически его длины хватает. Должно пройти нормально.

— Я думаю, — сказал Сэвидж, кивнув, — нам нужно как-то аккуратно подать историю с заложниками. Не стоит всех пугать известием о том, что даже семья главного аврора…

— Определённо, — буквально подхватил Робардс. — Я предложил бы подчеркнуть, что ему нужна была именно моя семья — чтобы через них получить меня. Про остальных… пожалуй, можно сказать то же — он всё равно признается. Или не торопиться?

— Я бы не спешил, — возразил Сэвидж. — Зачем интригу сразу раскрывать?

— Поддерживаю, — сказал Лестрейндж.

— Принято, — легко согласился Робардс. — Только нужно сделать это так, чтобы не вышло, что он был у нас в разработке, а мы всё прошляпили.

— Скажем, что «в разработке» не означает, что мы ходили по пятам за ним, — пожал плечами Лестрейндж. — И я получу, конечно, — он негромко хмыкнул. — Но мы это переживём, я полагаю. Заодно и отвлечём всех.

— Почему получите, сэр? — спросил Гарри.

— Потому что Рита не сможет не написать что-то вроде «то, что ведущий дело Пожирателя господин Лестрейндж чуть его не упустил и допустил захват заложников, меня не удивляет. Удивляет меня то, что он это дело вёл — но, с другой стороны, видимо, его начальнику виднее, кому какое дело поручать, не так ли?» — с удивительно похожими на Скитер интонациями проговорил Лестрейндж, вызвав этим ещё один взрыв хохота.

— Слушай, может, это ты за неё статьи пишешь? — поинтересовался, отсмеявшись, Праудфут.

— Нужно же мне как-то сейф семейный пополнять, — ответил Лестрейндж, — после того погрома, что Поттер сотоварищи там устроили, — он кивнул на Гарри, и окончание его слов утонуло в общем смехе. — Приходится теперь… — он развёл руками.

— Сэр, я говорил, что готов там всё прибрать! — воскликнул Гарри под общий смех. — Я от своих слов не отказываюсь!

— Да когда вам, — отмахнулся Лестрейндж. — Вы же вечно на дежурствах!

Они все опять расхохотались, а потом Робардс, отсмеявшись, сказал:

— Отставить шутки временно. Давайте посерьёзней, господа, — он встал. — Пора, пожалуй. Держись, Дольф, — он похлопал его под всеобщие смешки по плечу.

— Меня будет подбадривать мысль о грядущем вечере, — заверил его Лестрейндж, и они отправились, как выразился он немного раньше, лгать. Вернее, делать официальное заявление.

Конференц-зал, который использовал министр и главы департаментов, был и красивей, и удобнее всех остальных: резные деревянные панели на стенах, солидная тяжёлая мебель, особенно тот стол, за которым сидели выступающие, удобные… действительно удобные стулья… Гарри прежде не бывал здесь — только на экскурсии, что в первые дни стажировки провёл ему Праудфут. Но теперь они все сидели за этим самым столом, и Гарри с захватывающим интересом отмечал, насколько похожи его ощущения на те, что он испытал в Хогвартсе, присев за стол учителей. Впрочем, вскоре он уже не чувствовал ничего подобного, потому что интонация вопросов очень быстро перестала быть хотя бы нейтральной.

— Вопрос мистеру Робардсу, — Скитер, кажется, вставала уже в третий раз. — Я и мы все очень рады, что ваша семья не пострадала. Однако не могу вас не спросить: чем вы руководствовались при выборе кандидатуры мистера Лестрейнджа для расследования… или, что вернее, преследования господина Джагсона?

— Профессиональными качествами мистера Лестрейнджа, — ответил Робардс. — Которые, как видите, позволили ему совершить арест.

— Блестящий арест, — кивнула Скитер. — Ваша готовность пожертвовать всем ради завершения дела восхищает, господин главный аврор, — добавила она с подчёркнутым уважением. — Я не уверена, что, будь у меня дети, мне бы хватило сил так ими рисковать. Следующий вопрос мистеру Лестрейнджу, если позволите. Мистер Лестрейндж, можно ли предположить, что выбор вас в качестве преследователя господина Джагсона связан с тем, что вы были с ним довольно хорошо знакомы?

— Как и вы, если меня не подводит память, — с любезной улыбкой ответил Лестрейндж. В зале зашумели, но Скитер лишь спросила:

— Я?

— Возможно, я ошибся, — улыбка Лестрейнджа стала ещё любезнее, — но я припоминаю большой репортаж об административной службе Визенгамота и последовавшую за ними серию интервью… по-моему, в сентябре девяносто седьмого года, точнее не скажу. Кажется, вы писали о господине Джагсоне что-то наподобие: «…его несколько грубоватый юмор поначалу раздражает, однако если вслушаться в смысл, а не в форму сказанного, становится понятно, почему именно мистер Джагсон стал одним из заместителей руководителя этого подразделения. Его суждения могут показаться нетипично резкими, однако хочется задать вопрос: так ли плоха резкость, если она позволяет поднимать вопросы, что замалчивались десятилетиями? И не пойдёт ли подобная встряска на пользу тому сонному царству, что мы все знаем под названием «Визенгамот»? Во всяком случае, пока можно сказать с уверенностью, что теперь здесь появился человек, готовый что-то делать, а не просто бесконечно гонять воздух языком». Я не ручаюсь за дословную точность цитаты, но мне кажется, что вы писали что-то в этом роде, нет?

В зале зашумели снова, а Гарри почти заворожённо смотрел на то, как скрестились взгляды Лестрейнджа и Скитер, и думал, что дорого бы дал, чтобы расшифровать этот безмолвный поединок.

— Мы все ошибаемся, — наконец пожала она плечами. — И я не боюсь это признать.

— В этом мы похожи, — кивнул Лестрейндж.

— Как же вы с ним справились? — спросила Скитер. — Неужели он позволил вам приблизится, не отняв палочки?

— Конечно, нет, — Лестрейндж опустил руку под стол. — Разумеется, он отобрал у меня палочку. Но оставил это, — неторопливо произнёс он, эффектным жестом кладя клинок на стол.

Гарри решил было, что острые вопросы на этом кончились, но, конечно же, ошибся: их звучало ещё много, и когда пресс-конференция закончилась, он уже едва удерживался от того, чтобы ответить на какие-нибудь из них. Впрочем, Гарри удалось смолчать, и когда они все вшестером буквально продрались сквозь толпу и закрылись в Аврорате, он был вознаграждён крепким рукопожатием Робардса:

— Браво! Ты держался превосходно.

— Мне хотелось превратить их в крыс, — признался Гарри. — Или мышей. И посадить их в банку.

— Запечатать и зарыть в саду? — засмеялся Праудфут. — Ну, ничего. Привыкнешь.

— Не хочу я привыкать! — возмутился Гарри.

— Значит, вечно будете страдать, — сказал Лестрейндж. — Мне кажется, мы справились? — спросил он. — И можем приступать к следующей части вечера?

— Сначала ставки, — деловым тоном напомнил Долиш, доставая свой блокнот.

— Точно! — оживлённо поддержал его Праудфут. — Галеон на Скитер. Извини, — сказал он Лестрейнджу.

— А я поставлю на себя, — ответил тот. — Тоже галеон.

— Ну, у меня сегодня выбор небольшой. Я тоже на тебя, — поддержал его Робардс.

— Извини, — развёл руками Сэвидж. — Ты мне друг, но Скитер — это Скитер. Галеон ей.

— Поттер? — спросил Долиш, и все остальные с любопытством на него уставились.

— Я даже условий не знаю! — шутливо возмутился тот, хотя по разговору, в целом, всё было понятно.

— Положитесь на судьбу, — посоветовал Лестрейндж.

— Тогда я за вас, — ответил Гарри. — Не на Скитер же мне ставить!

— Я восстановлю баланс, — сказал Долиш. — Скитер. Пойду пройдусь, — заявил он.

— Да всё равно все там будут, — попытался остановить его Праудфут. — Идём уже.

— Не все, — возразил Долиш. — Я догоню, идите.

— В самом деле, — Лестрейндж уменьшил клинок, который до сих пор держал в руке, и убрал во внутренний карман. — Я ведь не шутил, когда говорил Джагсону, что голоден. А было это много часов назад.

— Идёмте, — сказал Робардс.

— А куда? — шёпотом спросил Гарри Праудфута, когда они вышли в коридор.

— Сейчас увидишь, — заговорщически проговорил тот.

Они аппарировали на Диагон-элле, прошли по ней немного и свернули в переулок, к бару под названием «Ведьма и дуб». На вывеске, правда, не было ни дуба, ни ведьмы, только шляпа с жёлудем на тулье. Гарри знал прекрасно этот бар: один из двух облюбованных аврорами. Здесь было чуть дороже, чем в другом, но зато и выбор напитков был побольше, и еда разнообразнее, и зал побольше. Чарльз Джукс, бармен и владелец «Ведьмы», был маленьким, тощим и весёлым и виртуозно владел палочкой, умудряясь без труда в одиночку обслуживать всех посетителей, при этом балагуря и болтая с ними… и с такой же лёгкостью, как расставлял тарелки по столам, вышвыривая из зала бузотёров. Отчасти поэтому его бар любили далеко не все — потому что драк Джукс категорически не допускал.

Сейчас на двери бара сияла надпись: «Сегодня у нас частная вечеринка», а в зале не было никого, кроме сотрудников ДМП, причём не только авроров, но и членов боевых отрядов, и пока негромко игравшей что-то популярное музыкальной группы. Столы были сдвинуты в центр, образовывая один длинный и широкий стол, буквально заставленный бутылками и блюдами с мясом, рыбой, свежими и запечёнными овощами, жареным картофелем, хлебом, сыром, пирогами, сладкими и нет, пирожными и Мерлин знает чем ещё.

— Это подношения, по большей части, — весьма язвительно прокомментировал для Гарри Лестрейндж, указывая на столы. — От Визенгамота… и не только. Дело ведь не просто громкое. И многие стремятся подчеркнуть, как они рады этому аресту и как ненавидят Пожирателей. Жаль, не все подписаны… но кое-где есть благодарственные карточки — я очень вам советую их прочитать и имена запомнить. Не все, конечно, лицемерны, некоторые вполне искренни, но их никто и никогда в сотрудничестве с Волдемортом и не подозревал. А вот другие… в любом случае информация полезная. Что, блокнот не взяли? — понимающе спросил он, верно истолковав выражение досады на лице Гарри, и подсказал: — Омут памяти очень выручает в таких случаях. Но хватит о работе, — он решительно направился к столу и уселся недалеко от входа, туда, где было много свободных стульев. — Развлекайтесь и забудьте о делах.

Рядом с Лестрейнджем тут же уселся Робардс, и Гарри, чуть подумав, занял место напротив, решив, что, с одной стороны, хочет поучаствовать в застольных разговорах, а с другой, он всё же не настолько близок, чтобы сидеть рядом. И потом, ему хотелось поболтать ещё и с той же Фоссет, уже радостно махавшей ему с другого конца зала — но сперва, конечно же, поесть, потому что есть хотелось зверски.

Сэвидж выбрал место рядом с Гарри, Долиш — по другую сторону от Лестрейнджа, Праудфут уселся возле Сэвиджа… а потом к ним начали подсаживаться коллеги из других отделов, так что очень скоро стало ясно, что никакого хоть сколько-то приватного общения не выйдет.

Впрочем, это компенсировалось общей радостно-победной атмосферой и морем шуток, баек и историй, буквально сыпавшихся со всех сторон. И никто, конечно, не сидел на месте, все то и дело пересаживались, то захватив с собой тарелки и стаканы, то забыв и тут же создавая новые. В какой-то момент к Гарри подсела Сандра Фоссет, и посреди их с ней обычной болтовни призналась:

— Я тебе слегка завидую.

— Чему? — вздохнул он. Гарри был уже довольно пьян, но уверен, что вполне контролирует себя. По крайней мере, свой язык, потому что голова у него слегка кружилась.

— Тебя везде берут и всё показывают, — ответила она. — А я все два года с бумажками возилась.

— Да я тоже! — горячо заверил её Гарри. И спросил, подумав: — Ты поэтому такая грустная?

— Когда? — очень удивилась Сандра. — Да я счастлива сейчас! То, что вы сделали — это же… я ведь войну помню.

— Ты тогда училась в академии, — кивнул Гарри. — И ты была в школе. А как ты туда попала? Я тебя не спрашивал.

— Мы сбежали, — она пьяно хихикнула. — Нам сказали… и мы убежали, все… ну, или почти.

— Кто сказал?

— А ректор, — она вдруг посерьёзнела и помрачнела. — Я вот думаю сейчас… мы его тогда так ненавидели… а сейчас я думаю, что, может, он… всё было не так просто… — она мотнула головой и замолчала, и Гарри сообразил, что понятия не имеет, кто был ректором тогда. Но спросить он не успел: его отвлёк взрыв хохота и громкий голос Сэвиджа:

— …и теперь у меня дома два нюхлера!

— Да ну их, — сказала Сандра и протянула Гарри руку. — Танцевать идём? — спросила она и, не слушая ответа, потащила его ближе к игравшим что-то относительно лиричное музыкантам. Она, абсолютно не стесняясь, обвила руками его шею, и Гарри, обняв её за талию, подумал, что если Джинни их когда-то так увидит, ему будет очень сложно объяснить ей, что это просто танец. И что Сандра, на самом деле, очень красивая… От неё пахло какими-то лёгкими, разом свежими и остро-пряными духами, и этот запах будоражил его и… и он сам не понял, как и почему ответил, когда Сандра ищуще коснулась губами его губ. Она целовалась так самозабвенно, совершенно отдаваясь этому вся, целиком, что Гарри совершенно потерялся в этом поцелуе и во времени, и кто знает, чем бы это всё закончилось, если бы музыка вдруг не сменилась на энергичную и быструю. И очень, почти оглушающе громкую. И это вернуло Гарри в чувство — впрочем, и Сандра оторвалась от него и, улыбаясь, проговорила: — Да не смотри так. Я помню, что у тебя Джинни. Мы просто танцуем.

И оказалось, что быстрый и энергичный танец как раз то, что надо. Гарри, правда, немного шатало, но совсем несильно, и двигаться под музыку оказалось настолько здорово, что когда музыканты снова заиграли лирику, он ощутил заметное разочарование. И решил вернуться за стол и ещё чего-нибудь поесть, тем более что Сандра танцевала теперь с каким-то симпатичным и высоким парнем в форме ДМП. Гарри же пошёл назад, к своему месту, и вдруг обнаружил, что Лестрейндж сидит один. Упустить такой момент Гарри не мог и поэтому нахально подсел к нему и спросил:

— Сэр, а можно вас спросить?

— Спросите, — Лестрейндж развернулся к нему. Его глаза блестели, а лицо казалось непривычно расслабленным, и даже воротник рубашки был расстёгнут.

— Про Полли. У него там… я, может быть, ошибся, но у него ведь было электричество? — Гарри просто изводило любопытство.

— Полли, — Лестрейндж улыбнулся. — Было, да, — он откинулся на спинку стула. — У него довольно грустная история… и жизнь у него была тяжёлой. Хуже нет родиться сквибом… ты чужой всем, и тебе нигде нет места. Он, конечно, никакой не Полли, но, я думаю, в какой-то момент он не то чтобы сошёл с ума, нет… он вполне вменяем… просто спрятался… ушёл в этот образ, что ли. И живёт так здесь и там… его дом стоит почти что на границе, и та комната уже в маггловской части Лондона… вот так, да, — он рассмеялся. — Полли, насколько я знаю, даже известен у некоторых магглов… в некоторых их кругах. И там работает… жаль, что я так поздно его встретил, — Лестрейндж прикрыл глаза и мотнул головой, потом открыл их, улыбнулся и сказал: — Я даже не помню, когда был пьян настолько… боюсь, что излагаю сейчас мысли не совсем связно.

— Отлично излагаете! — заверил его Гарри. — И вы теперь дружите с ним?

— С Полли? — переспросил Лестрейндж. — Да нет… нет, конечно. Мы не дружим… это нельзя назвать дружбой. Мы общаемся немного… и нечасто… я помог ему сделать портал домой — официально… вы знали, что сквибы могут пользоваться порталами? — Гарри помотал головой. — Вот и я не знал. Оказывается, могут, так что всё официально. Я лишь зачаровал его от кражи и потери… так что мы не дружим, нет, — подытожил он не слишком-то логично. — Я, скорей, за ним приглядываю… и он может быть полезен, да, как видите. Так что вам с ним стоит подружиться.

— А если я его обижу, вы мне оторвёте голову? — засмеялся Гарри.

— Вы? — удивлённо переспросил Лестрейндж. — Что вы, это невозможно… я не верю, что вы можете его обидеть. Я иначе вас не познакомил бы. Это совершенно невозможно, — повторил он с абсолютной убеждённостью, и Гарри от его слов стало очень, очень тепло. — Полли человек хороший и доверчивый… слишком, иной раз. Он сам это знает и боится подпускать к себе… но вас привёл я — дальше сами.

— А он дорого берёт? — подумав, спросил Гарри. — Вы… я не очень понял, он…

— Да нет, — Лестрейндж засмеялся и взял со стола стакан, в котором было ещё немного виски. Посмотрел на него, поискал на столе что-то глазами, достал палочку, трансфигурировал салфетку в ещё один стакан, приманил полупустую бутылку виски с незнакомой Гарри этикеткой, где на зелёном фоне было изображено чёрное, как будто кружевное дерево в таком же ажурном круге, и щедро наполнил сперва пустой стакан, а после свой. Затем протянул трансфигурированный стакан Гарри, поднял, салютуя, свой, и сделал пару глотков. Гарри тоже отпил виски — тот оказался непривычно мягким и наполненным ароматом дерева, дыма и каких-то плодов. — Осторожней, — снова засмеялся Лестрейндж. — Это от Моранов — их подарок. От души, так что пейте смело. Он коварен: легко пьётся, но на деле… он ничуть не легче любого другого, на самом деле. С ног сшибает только так… но я люблю его за вкус и аромат, и утро от него бывает не таким ужасным.

— Никогда такой не видел, — признался Гарри. — Хотя я не большой знаток.

— И не увидите, — заверил его Лестрейндж. — Они мало производят — и всё расходится обычно по друзьям, на продажу остаётся совсем мало. В Дублине есть магазинчик… но Полли, — он повёл головой справа налево и обратно. — На самом деле, если бы у меня с собой ничего не было, оплата не потребовалась бы. И это… не оплата. Это важно понять, если вы хотите с ним наладить отношения. Он не работает на Аврорат, а со своих он денег не берёт. Это подарок. Полли любит украшения и камни, особенно цветные, я дарю ему их в благодарность. Но не волшебные — и это важно. И будет на вашей совести… он ведь не проверит. Я обычно держу дома пару маггловских вещей на этот случай, у нас никогда не знаешь точно, нет ли на вещице чар. Может выйти скверная история, если Полли их продаст у магглов, и к ним попадёт волшебная вещь. Его за это могут осудить… нехорошо получится и некрасиво.

— То есть нам просто повезло? — Гарри глотнул ещё. Прекрасный виски. Лучший, что он пробовал! Хотя он не большой специалист, конечно… — Что он был дома.

— Нет, — Лестрейндж улыбнулся. — Нет, конечно. Кто в таких делах полагается на везение? У него есть… вещь… да, зачарованная вещь, — было очень видно, что он едва не проболтался, и это выглядело так смешно, что Гарри губы закусил, чтобы не засмеяться, — с Протеевыми чарами. Я редко… очень редко этим пользуюсь. Как в этот раз. Его можно позвать так — и он приходит… мне, похоже, хватит, — сказал он с явным сожалением и тут же сделал глоток. — А вам придётся выдумать свой способ… пусть даже тот же самый. Как вам вечер? — спросил он, проведя ладонью по лицу.

— Отлично, сэр, — искренне признался Гарри. — Правда, я не знаю, что скажу завтра.

— Вам двадцать один, — ответил Лестрейндж. — Завтра у вас всё будет отлично. И вы даже сможете честно смотреть в глаза невесте, — добавил он с хитрой и лукавой улыбкой, и Гарри, вспыхнув, смешался было, а потом воскликнул:

— Так это вы? Сэр, вы заставили их сменить песню?

— Ритм, — поправил Лестрейндж. — Я… старомоден в некоторых вопросах. И знаю, как сделанное спьяну… или сгоряча может сломать жизни… — проговорил он с неожиданной горечью. — Ни вы, ни мисс Фоссет, ни мисс Уизли подобного не заслужили. А так ничего не было, — он мягко улыбнулся, и Гарри прежде, чем успел подумать, что говорит, попросил, чувствуя, как замирает его сердце:

— Сэр, а можно мне как-нибудь два выходных подряд? Пожалуйста! Я… мне очень нужно, правда!

— Да, конечно, — легко — как и всегда в подобных случаях — согласился Лестрейндж. — Берите любые, предупредите только не поздней среды, чтобы не пришлось искать замену. И я обещаю освободить вам это Рождество.

— Серьёзно? — Гарри даже выпрямился. — Рождество?

— Вы в прошлое дежурили — и, судя по тому, чем это кончилось, — он усмехнулся, — вы из той породы, что собирает все проблемы. Да и некрасиво отнимать у вас подряд второе.

Точно! Милли Оунс! Это ведь случилось в Рождество! Гарри словно озарило, и он вспомнил вдруг, что же терзало его ещё с той встречи с нею в Аврорате.

— Сэр, можно вас ещё спросить? Последнее, — пообещал он горячо.

— Спросите, — Лестрейндж широко и как-то покровительственно, что ли, улыбнулся.

— Я помню разговор с целителем, — торопясь не упустить момент, сказал Гарри. — Про Милли.

— Миллисент, — поправил его Лестрейндж.

— Миллисент, — согласно тряхнул головой Гарри. — Он сказал тогда, что она ослепла. Но они играли с Сандрой! Я же видел — она смотрела на игру, на вас… и эти прогулки, аппарация… но как же?