Middle (джен)

Воскресный «Пророк» был заполнен репортажами и статьями об обоих судах, и материалов о деле Джагсона было заметно больше. Да ещё и интервью с Лестрейнджем — не слишком большое, но всё равно очень привлекавшее к себе внимание, в котором он рассказывал о Джагсоне и Амбридж. К большому удивлению Гарри, Скитер в этот раз даже не слишком ехидничала — она, конечно, уколола Лестрейнджа пару раз, но, в целом, была на удивление лояльна. И Гарри гадал, как Лестрейндж этого добился — не совесть же у Скитер вдруг проснулась, в самом деле?

Из интервью Гарри ничего нового не узнал: Лестрейндж рассказывал о том, как Аврорат спускал на тормозах распоряжения Комиссии, как саботировал, по сути, аресты магглорожденных. Разве что о том, как он сам, пользуясь своей фамилией, настоял на том, чтобы магглорождённых отправляли в Азкабан «для последующего изучения способа кражи магии», и не отдали дементорам, Лестрейндж не сказал. Говорил он и о Джагсоне — о том, как в юности встречал его в гостях, о слухах, что о нём ходили, но при этом как-то умудрился обойти тему его жены и сына.

А вот самому Гарри в этом выпуске досталось. Разумеется, Скитер не могла не пройтись по этой истории с оборотным зельем и «мистером Поттером, который словно помечает территорию, оставляя всюду частицы своей плоти».

— Это всё я виновата, — глубокомысленно сказала Гермиона, прочитав эту статью. — Гарри, извини меня, пожалуйста.

— А как ты его так заколдовала? — с любопытством поинтересовалась Джинни.

— И зачем? — добавил Рон.

Хуже всех сохранять серьёзное выражение на лице получалось у Джинни, но она пока держалась. А вот Гарри разрешил себе смеяться: в конце концов, он дома, а не на службе, и с него этих игр достаточно.

— Ну на самом деле это не совсем я, — призналась Гермиона. — Это Крукшанс. Его дурное влияние. Он тоже всюду шерсть раскидывает.

Джинни не сдержалась и тоже рассмеялась, а вот Рон и Гермиона сидели с подчёркнуто серьёзными лицами, и от этого Гарри было ещё смешнее.

— Да, это всё вы с Крукшансом, — подтвердил он. — Я просто всегда считал, что это нормально. Глядя на него. Я им вдохновлялся, понимаешь?

— Но вообще это совсем не смешно, — посерьёзнев, сказала Джинни. — Гарри, хорошо, что это разрешилось так легко — а если бы нет?

— Хочешь, я побреюсь? — грустно спросил Гарри. — Наголо? Везде?

— Совсем везде? — задумчиво уточнила Джинни, заставив Гарри покраснеть.

— Могу совсем, — он опустил голову, пытаясь скрыть смущенье и улыбку. — Но только тогда ты тоже! — он вскинул голову и требовательно указал на Джинни пальцем.

— А мне зачем? — запротестовала она.

— А ты звезда квиддича! — воскликнул Гарри. — И моя невеста! Представляешь, какое поле для злоупотреблений открывается?

— На самом деле Гарри прав, — вдруг поддержала его Гермиона. — Нам всем нужно ходить бритыми. И лучше бы использовать заклятье головного пузыря.

— Послушайте, ну хватит уже! — взмолился Гарри. — Я уже всё понял. Честно! Я собирался поискать нужные заклятья — есть такие, которые не позволяют ничего снимать с одежды… или падать. Да, нам в академии о них говорили, но я дурак и не подумал!

— Ну вот теперь будешь, — сказала Джинни, обнимая его.

— Вот поженитесь, и ты сама будешь следить за его мантиями, — сказал Рон.

— Рональд! — возмутилась Джинни.

— Рон! — воскликнула и Гермиона, и Гарри благодарно выдохнул: Рон снова его спас, переключив внимание на себя. Сколько можно уже его тыкать в эту глупость? И ладно бы на службе — где, как подозревал Гарри, это будет теперь тянуться за ним годами, — так ещё и дома!

Впрочем, от него отстали, и воскресенье прошло вполне мирно и ужасно быстро кончилось — а на десять утра понедельника было назначено слушание дела Паркина. Оно обещало быть коротким и простым, и закончиться к обеду, но совещание у Робардса было опять назначено на восемь. На сей раз, впрочем, в кабинете Робардса были только Сэвидж с Лестрейнджем, ну и сам Гарри, опять явившийся последним, хотя на часах и было ещё только без десяти восемь.

— Главный приходит последним, — добродушно прокомментировал появление Гарри Сэвидж.

— Не обращай внимания, мы здесь с шести утра, — утешил Гарри Робардс.

— Что-то случилось, сэр? — спросил Гарри, и Робардс махнул рукой, скривившись:

— Документация. Надо же оформить всё — и быстро. Это кресло вовсе не так хорошо, как кажется со стороны, — он похлопал по подлокотнику, и Сэвидж не удержался от комментария:

— По-моему, в этой комнате нет никого, кому хотелось бы его занять.

— А я надеялся на Гарри, — вздохнул Робардс, и Гарри покачал головой:

— Нет, сэр. Точно нет.

— Мистер Поттер не тщеславен, — сказал Лестрейндж. — Это превосходно, но сегодня вам придётся выступить — вы свидетель. И ваши показания важны.

— Да, сэр, — Гарри сел, и Сэвидж положил перед ним лист пергамента:

— План слушаний. Ты будешь ждать в комнате ожидания, я вызову тебя, когда мы доберёмся до твоего осмотра камеры и слежки. Я думаю, к обеду освободимся.

— Ты оптимист, — заметил Лестрейндж. — Там Брэгг ещё.

— Ну, это быстро, — отмахнулся Сэвидж.

— И старый комендант, — не отставал Лестрейндж.

— Так ты с ним не затягивай, — не сдавался Сэвидж. — Допросишь, обвинение выдвинешь, и всё. Там дел на пять минут.

— И компенсации, — когда Лестрейндж сказал это, Гарри подумал, что он определённо издевается. — А это всегда долго.

— Я думаю, они так на обед уйдут, — сказал Робардс. — Я поставил бы на это.

— Это к Джону, — Лестрейндж поднял руки. — Я с тобой согласен.

— Ну тогда я буду надеяться, что мы до обеда всё закончим, — сказал Сэвидж, и Гарри улыбнулся. Традиция подобных ставок ему ужасно нравилась, хотя он частенько оставался в проигрыше. — Гарри, к твоим словам все будут придираться, — предупредил он. — Сейчас особенно, но, думаю, ещё довольно долго.

— Я понимаю, — кивнул Гарри обречённо.

— Продумай, что ты будешь говорить, — велел Сэвидж. — И не торопись: говори медленно, обдумывая каждое слово. Нам только скандала на закуску не хватает.

— Давайте скажем, что это не я за ним следил, — предложил Гарри, хотя это была, конечно, глупость.

— Надеюсь, вы же это не серьёзно? — спросил Лестрейндж, и Гарри вздохнул:

— Конечно, нет, сэр. Я просто…

— Ну нет уж, виноват — плати, — перебил Сэвидж, но совсем не зло. — Мы все прокалывались так — на глупых мелочах. А Визенгамот не упустит шанса укусить.

— Может, давайте их покормим? — предложил Гарри. Все рассмеялись, и у него на душе стало намного легче: по крайней мере, кажется, для всех присутствующих эта история была закончена.

— Вас на всех не хватит, — возразил Лестрейндж, — и вы нужны нам как свидетель. Когда вы выступите, вам, к сожалению, придётся вернуться в комнату ожидания, возможно, Роберт вас вызовет опять.

— А ты хотел ему продемонстрировать предыдущего коменданта? — осведомился Робардс и пояснил: — Редкостной трусости был человек. Ты знаешь, даже странно: на таком месте и так всего бояться.

— Ну, не преувеличивай, — возразил Лестрейндж. — Он был, конечно, трусоват, но ведь не Фадж же.

— Да практически, — Робардс поморщился.

— Ну вот теперь и посидит за это, — сказал Сэвидж. — Я не думаю, что ему много дадут, возможно, пару лет. Я, по крайней мере, столько запрошу.

— По нижнему пределу? — неприязненно уточнил Лестрейндж.

— Ты бы запросил все пять, — ответил Сэвидж утвердительно. — А я полагаю, двух довольно. В конце концов, мы не можем утверждать, что они бы его убили, если бы нашли. А сам Перкинс клянётся, что просто подтёр бы запись.

— Конечно, он клянётся, — Лестрейндж чуть дёрнул верхней губой, словно скалясь. — Кто бы не клялся.

— Оставь, — с мягким нажимом проговорил Робардс. — Двух лет вполне достаточно. Он компенсацию заплатит.

— Вы договорились? — быстро спросил Лестрейндж. — Сколько?

— Две тысячи, — ответил Сэвидж. — Тысяча шестьсот шестьдесят два — по галлеону за день, и он не был против округления.

— Вообще, я тоже виноват, — как-то задумчиво проговорил Лестрейндж. — И тоже должен заплатить.

— Дольф! — Робардс вдруг коротко и неожиданно громко ударил по столу ладонью. — Я запрещаю. Просто запрещаю своей властью. Мы не будем это обсуждать. Хочешь денег ему дать — подсунь выигрышный лотерейный билет, или ещё что-нибудь придумай.

Гарри снова остро ощутил себя ужасно неуместным, но сбегать было некуда, и он просто постарался стать как можно незаметней. Однако сцена продолжения не получила: Лестрейндж лишь нахмурился и замолчал, а Сэвидж вновь заговорил о грядущем заседании.

В половине десятого Сэвидж проводил Гарри в комнату ожидания для свидетелей — почти полную копию той, в которой тот позавчера провёл полдня. Однако с насколько же иными чувствами Гарри теперь здесь сидел! Правда, взять с собой что-нибудь почитать он забыл, но здесь были все номера «Пророка» за последнюю неделю и большая стопка кроссвордов, так что Гарри было, чем заняться. Зато он ещё раз вдумчиво перечитал все репортажи о судах и пришёл к выводу, что дело Джагсона определённо должно затмить в глазах читателей «Пророка» дело Батчелора-Скоткинса. И что Скитер, видимо, не так проста, как кажется, потому что, например, в своей статье о Гарри написала много гадостей — но ни одна из них, по сути, собственно делу не вредила и сомнения в представленных доказательствах не вызывала. При первом чтении Гарри этого не заметил, а сейчас, читая внимательно и медленно, увидел — и удивился.

Вызвали Гарри в начале двенадцатого. Зрителей и прессы сегодня было мало, куда меньше, чем на прежних заседаниях. Впрочем, Скитер была на своём месте, вместе со своим колдографом.

Обвиняемых сегодня было два: Кларенс Паркин и незнакомый Гарри прежде человек, предыдущий комендант Азкабана Генри Перкинс. Бледный, хмурый, Паркин казался просто антиподом Перкинса, невысокого и какого-то помятого человечка, мягкого и круглого, и менее всего напоминающего пусть и бывшего, но главу одной из самых страшных волшебных тюрем мира.

На местах пострадавших рядом с Брэггом сидела и семья Тагвода: родители и две сестры. И Гарри вспомнил слова Паркина: «Да не жалко. И семьи у него нет — только родители, но там ещё есть дети». Его ещё тогда это покоробило, но сейчас, глядя на их бледные заплаканные лица, Гарри мстительно подумал, что свою собственную семью Паркин увидит нескоро. Если вообще когда-нибудь.

Сам процесс никаких сюрпризов не принёс: подробно допросив Гарри, Сэвидж отпустил его. Пришлось уйти, хотя Гарри и ужасно хотелось посмотреть, чем всё закончится. Однако правила есть правила: свидетель, дав показания, должен был удалиться.

За дверью Гарри неожиданно встретил Праудфут и, подмигнув, поманил его за собой. Они молча прошли по коридору мимо зала к лифтам, поднялись на один этаж, вышли, вновь прошли по коридору, свернули пару раз и вошли в неприметную маленькую дверь.

— Устраивайся, — Праудфут уселся на одну из скамей, опоясывавших комнату по всему периметру. — Открывающее заклинание пока что не скажу — вот станешь аврором, тогда да.

Он указал на пол и, прижав палец к губам, сотворил какое-то незнакомое Гарри заклятье. Тёмный ковёр свернулся и тихонько отполз под одну из скамей, открывая полностью прозрачный пол прямо над судебным залом. Видимо, ковёр заглушал ещё и звуки, потому что Гарри мог не только видеть, но и слышать всё, что происходило в зале.

А в зале, между тем, Сэвидж расспрашивал Паркина о мотивах, и его речь превратилась в настоящий обвинительный спич. В чём он только Белчера ни обвинял, но когда дошёл почти что до халатности, Сэвидж не выдержал:

— Почему вы не подали рапорт?

— О чём? — горько спросил Паркин. — Это ведь всё мелочи.

— Об этих мелочах, — ответил Сэвидж. — Вы нам только что сказали, что комендант Белчер регулярно забывал заказывать то овощи, то мясо, то бумагу, то даже как-то раз весь Азкабан остался без чая на целую неделю. Всё это — проступки, и требуют, конечно, рапорта. Почему вы ни одного не подали?

— Как будто бы это что-нибудь решило! — воскликнул Паркин. — А вот он узнал бы — и мне бы совсем житья не стало!

— И вы сочли более радикальное решение вопроса оптимальным?

В зале засмеялись, а Паркин набычился:

— Да, я счёл! Потому что такой бардак ничем хорошим не закончится, попомните моё слово!

— Интересно, да? — негромко спросил Праудфут, и Гарри от неожиданности вздрогнул. — Как умеют люди оправдать свои поступки. Он ведь искренен по-своему.

— Думаете?

— Думаю, он правда верит в то, что так будет лучше для всех. Убедил себя и верит. Ты знаешь, — он достал из кармана плитку шоколада в золотой фольге, развернул, разломил на несколько кусков и протянул Гарри, — я в своей жизни видел очень мало тех, кто не придумывал бы себе оправданий. Очень мало. И я не только про преступников.

— А вы, сэр? — спросил Гарри.

— И я тоже, — согласился Праудфут. — Знаешь, я считаю, что это в человеческой природе. И нормально. И люди ужасно не любят, когда их на этом ловят. Это один из самых простых способов вывести кого-то из себя — очень советую.

— И Сэвидж сейчас так и делает? — уточнил Гарри, прислушиваясь к становящимися всё более громкими репликам Паркина.

— Зачем только, — проворчал Праудфут, кивнув. — Дело-то простое. Как думаешь, зачем?

— Не знаю, — подумав, признался Гарри.

— Сохраняет место Белчеру, — ответил Праудфут. — Сейчас Паркин так разозлит Визенгамот, что они запомнят из этого процесса только общую канву, и не начнут дисциплинарное расследование.

— А почему, сэр? — с любопытством спросил Гарри. — Они друзья?

— Роберт с Белчером? Конечно, нет, — ответил Праудфут так, словно Гарри сморозил какую-то очевидную глупость. — Но Харви хороший комендант: даже если он что-то и забывает, он всё отлично организовал, и охрана его любит. Он, конечно, несколько болтлив, порой зануден и не то чтобы блестяще образован, но он на своём месте. Вряд ли будет просто отыскать кого-то равноценного ему на замену. Перкинса ты видишь, и должен сказать, его предшественник был ничем не лучше. Хотя и несколько другого… типа, н-да. Харви, в целом, честен — я не знаю, может, он, конечно, и подворовывает сахар, как у нас все шепчутся, — хмыкнул Праудфут, — но, по отзывам, даже заключённых при нём кормить стали куда приличней. Он опять же не жесток… в общем, я искренне желаю ему долгих лет службы. Но давай послушаем, — закончил он, и они с Гарри снова переключились на происходящее в судебном зале, где, в общем-то, не происходило ничего неожиданного.

История Брэгга неожиданно всех очень тронула, и Визенгамот, к изумлению Гарри, присудил ему двойную компенсацию, причём не только за те дни, что Брэгг провёл в Азкабане в качестве заключённого, но вообще за всё время его пребывания там — даже в роли беглеца. Так что Брэгг получил в качестве компенсации почти четыре тысячи от одного лишь министерства, и это, кажется, немного примирило его с миром. Видимо, по той же причине Перкинсу не менее внезапно отчаянно не повезло: Визенгамот осудил его на все пять лет из пяти возможных. Паркин получил пожизненное, правда, с правом помилования, что в реальности означало, что его дело лет через двадцать пересмотрят и, по всей видимости, его отпустят. Хотя, конечно, кто может сейчас знать, что всех ждёт через эти двадцать лет?

— Ну вот и всё, — прокомментировал Праудфут, когда заседание закончилось. — Идём — работать и работать… но сперва обедать, — он потёр руки и вернул ковёр на место.

— Сэр, — спросил Гарри, когда они с Праудфутом уже вышли в коридор. — Вы сказали, что видели очень мало тех, кто не придумывал бы себе оправданий. А кого? Скажите!

— Тебя вот, — почему-то вздохнул Праудфут и пошёл быстрее.

— А ещё? — догоняя его, спросил Гарри.

— Да есть тут, — буркнул тот и, увидев кого-то знакомого, окликнул его и помахал рукой, категорически заканчивая этот разговор.