Middle (джен)

Вместо всего этого Гарри сел и позволил Нарциссе разлить по чашкам чай, и сделал глоток, и взял лимонное печенье, и даже похвалил его:

— Никогда не пробовал такого. Очень вкусно! Но давайте перейдём к делу. Мадам Малфой, кем вам приходится Гонория Розье?

— Она моя двоюродная бабушка, — ответила Нарцисса, и Гарри понравилось, что она не поправила его и не предложила называть её по имени, поставив бы его этим в довольно дурацкую ситуацию. — Но если вам нужна она, боюсь, вы опоздали: бабушка умерла три года назад.

— Мы это знаем, — кивнул Гарри. — Но нам очень нужно с ней поговорить. Скажите, у вас есть её портрет?

«Сейчас она ответит: «Нет» — и что?» — успел подумать Гарри, когда Нарцисса сказала:

— Есть. Но я не могу пообещать, что она захочет говорить.

— Мы это понимаем, — заверил её Гарри. — Но мы бы попытались.

— Сейчас? — осведомилась Нарцисса.

— Нет, завтра утром, — ответил Гарри. — Если вам это удобно.

— Разумеется, — она кивнула, и прядь волос соскользнула с её плеча вперёд. У неё были такие же волосы, как и у Драко — светлые, почти совершенно белые… однако же при этом они абсолютно не выглядели седыми. — В десять? В одиннадцать?

— В десять, — решил Гарри. Можно было настоять и на девяти, и на восьми, но вряд ли бы пара часов что-нибудь решила — зачем на пустом месте спорить?

— Портрет вас будет ждать, — пообещала Нарцисса и вдруг поймала его взгляд. У неё были голубые глаза, и Гарри удивился тому, что прежде не замечал, насколько они яркие. Её взгляд был мягким и серьёзным, и Гарри вдруг почувствовал себя неловко и отвёл глаза, сделав вид, что выбирает следующее печенье.

— Благодарю, — он взял шоколадное и сунул его в рот, не ощущая вкуса. Ему отчаянно хотелось с ней поговорить, но не формально, как аврор, а по-настоящему. Спросить про Сириуса — и, наконец, узнать, она ли, в некотором роде, убила своего кузена? И если да, то важно ли ей это? И знала ли она, что делает — если делала? Тогда? И как это — взять и просто вычеркнуть из своей жизни старшую сестру? Спросить, как это — жить в одном доме с Волдемортом? И с Пожирателями? Как это — видеть, как тот ставит Метку её единственному сыну?

Но, конечно, этих разговоров никогда не будет — это Гарри тоже понимал.

Да и не нужно.

— Я попрошу её помочь вам, — пообещала Нарцисса. — Но мы и при её жизни не были особенно близки, я не могу пообещать, что она ко мне прислушается.

— Мы бы хотели временно забрать портрет, — сказал Гарри, хотя Сэвидж ни о чём подобном не просил. Что ж, в худшем случае Гарри просто выставит себя придурком — ерунда.

— Конечно, — легко согласилась она. — Оставите расписку и берите.

— Конечно, — Гарри даже повеселел от этого «расписку», настолько это было по-малфоевски. Розье Нарцисса или Блэк — но Малфой она была гораздо больше. — Главное, чтобы она не ушла с портрета.

— Бабушка всегда была довольно любопытна, — ответила Нарцисса. — Я надеюсь, её это на нём удержит. Я сделаю всё, что в моих силах, — пообещала она. — Но с портретами всегда непросто. Я знала только одного человека, который наверняка мог договориться с ними, — легко добавила она.

Пожалуй, Гарри понимал, о ком она. Ему стало интересно проверить свою версию — в конце концов, он кто? Стажёр. И мало ли, о чём он спрашивает, верно?

— Наверняка? — спросил он с явным интересом. — Возможно, этот человек бы согласился нам помочь?

— Возможно, — ответила она и чуть качнула головой. — Я не могу знать.

— Конечно, я понимаю, — искренне кивнул Гарри. — Мы бы попробовали с ним поговорить, если вы, конечно, скажете, кто это, — он чуть-чуть улыбнулся.

— Попробуйте, — она кивнула, однако на улыбку не ответила. — Это Рабастан Лестрейндж. Он художник, и всегда умел договориться с кем угодно из портретов.

Это было так прозрачно, что даже могло показаться искренним — но, с другой стороны, а что, если она не лжёт? И просто пользуется подвернувшейся возможностью облегчить жизнь свояка?

Интересно, она знает о том заседании Визенгамота? То, что эта информация была закрытой, ни о чём не говорило: Гарри хорошо знал, как распространяются подобные секреты, но официально ведь это не должно быть ей известно, так?

— О, — проговорил Гарри. — Благодарю вас. Я передам. — Он хотел было на этом и закончить, но соблазн узнать что-нибудь о семье Лестрейнджей был слишком велик, и сказал: — Надо же, как удивительно. Художник.

— Об этом мало кто знает, — нет, ни по её лицу, ни голосу абсолютно невозможно было догадаться, знает ли она о том, что знает он. И Гарри очень надеялся, что и по его лицу тоже невозможно что-то прочитать.

— А у вас есть его картины? — с любопытством спросил Гарри, и она кивнула:

— Есть. Хотите посмотреть?

— Если можно, — Гарри улыбнулся чуть поярче и добавил: — Вы, конечно, не должны…

— Я вовсе не против, — Нарцисса тоже ему улыбнулась и, легко поднявшись, сделала изящный приглашающий жест.

Они вышли из гостиной в другую дверь и оказались в коридоре, или, точнее, галерее, по одну сторону которой были окна, а по другую тянулся ряд дверей, которые Гарри с Нарциссой миновали и, дойдя до лестницы, поднялись по ней на третий этаж. Прошли по похожей на предыдущую галерее — только здесь пол был выложен паркетом, а в простенках между окнами висели лампы… и картины. Портреты — видимо, Малфоев, решил Гарри, глядя на лица с характерными светлыми волосами и острыми подбородками. Впрочем, кроме таких лиц, там были и другие — но ведь не могли Малфои жениться на Малфоях, рассудил он.

Нарцисса остановилась возле одной из дверей и, открыв её, вошла, вновь сделав приглашающий жест и оставив дверь открытой. Гарри последовал за ней и оказался в спальне, вероятно, гостевой — по крайней мере, здесь не было ни одной вещи, свидетельствующей о том, что в ней сейчас живут. Постель была застелена синим шёлковым покрывалом с вытканными на нём созвездиями. Пол покрывал ковёр точно такого же тёмно-синего цвета с хаотично разбросанными по нему маленькими белыми звёздочками. Кроме кровати тёмного дерева здесь были такой же тёмный комод, не слишком большой шкаф и, в изножье кровати, старинный сундук.

И картины.

На стенах висело несколько картин, и Гарри сразу узнал руку — хотя, наверное, если бы его спросили, не смог бы объяснить, по каким признакам. Это были пейзажи — море, сад, был даже лес.

Хотя нет… Обернувшись, Гарри увидел на простенках возле двери картину, на которой была изображена комната — и две хорошо знакомые ему собаки. Два ирландских рыжих сеттера лежали на полу, слегка постукивая о него хвостами, и улыбались. Гарри отлично знал, что собаки умеют улыбаться, и эти улыбки были самыми счастливыми из всех, что он когда-то видел.

Он вспомнил слова Андромеды о том, что сеттеры принадлежали Рабастану, и решил зайти отсюда:

— Это же… — воскликнул он. Ему даже не пришлось особенно играть — просто разрешить себе выразить то, что он почувствовал, увидев сеттеров.

— Вы знакомы? — Нарцисса улыбнулась и сделала шаг к Гарри.

— Да, — Гарри тоже улыбнулся ей. — Они и вправду… даже не «как», а именно живые.

— Да, — Нарцисса подошла к картине и коснулась холста — и собаки, словно бы почуяв это, принюхались и потянулись носами в сторону руки. — Они нас видят, — пояснила она. — Утром с ними можно поиграть, но сейчас они не в настроении. Завтра, может быть? — предложила она, и Гарри ответил ей неопределённой улыбкой:

— Как решит начальство. — Он подошёл к лесному пейзажу, постоял возле него, вглядываясь в летний, пронизанный солнцем лес, и проговорил негромко: — Как удивительно… но почему? — словно вырвалось у него.

— Что почему? — мягко переспросила Нарцисса.

— Почему такой талантливый человек стал убийцей? — спросил Гарри, повернувшись к ней.

Их глаза вновь встретились, и они довольно долго так смотрели друг на друга, а потом Нарцисса, наконец, проговорила:

— Я думаю, из чувства протеста. Это старая семейная история… и я не знаю, насколько она вам интересна, — в её голосе прозвучала грусть, и она слегка качнула головой.

— Интересно, — на сей раз Гарри был совершенно искренен.

— Как многие творческие люди, Рабастан всегда был очень импульсивен и порывист, — заговорила Нарцисса, и Гарри, может быть, почудилась в её голосе симпатия. — И, конечно, избалован. Я думаю, это его и погубило… Знаете, — в её голосе прозвучала грусть, — избалованные дети часто очень инфантильны. И если они ещё и умны при этом, они обычно это понимают — и пытаются порою доказать всем, что на самом деле уже взрослые и могут принимать важные решения, — она покачала головой, и Гарри не смог понять, играет ли она или и вправду сожалеет — не о Рабастане, разумеется. О Драко. Или, может быть, она нарочно создаёт у Гарри впечатление раскаяния… и заодно стремится заронить в его сознание аналогию между Драко и Рабастаном. Полагая, что раз Гарри пожалел когда-то её сына, может быть, он то же чувство перенесёт и на её зятя.

— Так бывает, да, — поддержал её Гарри.

— А тут ещё талант и темперамент, — добавила она. — Вот Рабастан и доказал… всем, — она грустно улыбнулась. — Ему было шестнадцать, когда он получил Тёмную Метку — и с того дня Родольфусу, конечно, больше ничего не оставалось.

— Почему? — да, это было интересно. Прежде Гарри был уверен, что Рабастана к Волдеморту привёл старший брат, а выяснилось, что всё совсем иначе.

— Он не мог оставить его без присмотра там, — ответила Нарцисса, и Гарри не удержался:

— Хотите сказать, что если бы не это, Родольфус Лестрейндж никогда бы к Волдеморту не примкнул и идей его не разделял?

— Разделять идеи и принять метку — не одно и то же, — спокойно возразила Нарцисса. Она подошла к кровати и опустилась на край сундука, жестом предложив Гарри сделать то же, но он пока остался стоять и смотрел теперь на неё сверху вниз, но ей это, похоже, вовсе не доставляло неудобств. — Конечно же, Родольфус разделял их. Но он никогда не собирался принимать метку. И брату бы не дал, если бы знал.

— А Рабастан Лестрейндж, значит, разделял идеи Волдеморта, — Гарри вновь, произнося это имя, внимательно посмотрел на Нарциссу, но в её лице не дрогнуло ни мускула, — куда активней брата?

— Рабастан в них мало понимал, — мягко возразила она. — И не задумывался о том, к чему обязывает Метка. Я не пытаюсь оправдать Родольфуса, — добавила она. — И не могу, конечно, утверждать, что он не передумал бы однажды.

— К примеру, под влиянием жены? — осведомился Гарри, и в её глазах мелькнула тень.

— К примеру, — Нарцисса чуть склонила голову.

У Гарри много резких слов вертелось на языке, но ему ведь нужно было расспросить её, а не задеть, так что он их проглотил и сказал:

— У Родольфуса Лестрейнджа было двое младших братьев. Почему же он пошёл за Рабастаном?

— Радольфусу присмотр не был нужен, — ответила Нарцисса. — Никогда. Он даже в детстве был очень самостоятельным. А Рабастана оставлять одного было нельзя.

Гарри снова проглотил очередную колкость и спросил лишь с лёгкой иронией:

— Талант нужно опекать?

— Да, — просто ответила она, и Гарри стало очень обидно за своего наставника. У братьев, как он знал, была разница всего в два года, и когда Рабастану исполнилось шестнадцать, Дольфу было всего восемнадцать лет — он был младше нынешнего Гарри! И учился в академии. Конечно, с глаз долой — из сердца вон… что про него переживать, когда есть трепетный художник! Гарри подумал, что понимает, почему Дольф никогда вообще не упоминал о старшем брате. Возможно, между ними не стояло то, что разделяло Дольфа с младшим, но Родольфус ведь его, по сути, бросил.

— Двое против одного? — шутливо спросил Гарри.

Нарцисса бросила на него очень серьёзный и долгий взгляд.

— В каком-то смысле да, — сказала она наконец. — Но между ними не было вражды — по крайней мере, до самого конца семидесятых.

— Они дружили? — вероятно, она почувствовала искренность его интереса и сказала:

— Нет… пожалуй, нет. Радольфус всегда держался немного обособленно… как Андромеда. Я думаю, ему было непросто: Рабастан не считал его достаточно старшим для того, чтобы слушаться, как Родольфуса, но родители с него, конечно, спрашивали всё равно. Сейчас я понимаю, что Радольфусу было очень непросто, но в то время он мне казался слишком правильным и требовательным, — она чуть улыбнулась. — В отличие от Родольфуса, он никогда не делал скидок ни на возраст, ни на пол… и ни на что другое — никому, — её улыбка потеплела, и Гарри подумал, что опять не понимает, играет Нарцисса или нет. — В юности и детстве это раздражало.

— Но сейчас вы понимаете? — спросил Гарри.

— Сейчас я понимаю, — согласилась Нарцисса. — Впрочем, я, к сожалению, не знаю, каким он стал — мы очень давно не виделись.

Гарри очень надоело стоять на одном месте, да и то, что словно возвышался над Нарциссой, не способствовало их сближению, так что он наконец подошёл к сундуку и опустился на его противоположный край.

— Разве, — спросил Гарри, — в то время, когда министром был Пий Тикнесс, Радольфус Лестрейндж у вас не бывал?

Вопрос был провокационным, но Гарри в самом деле очень хотелось знать ответ, однако же Нарцисса не спешила его давать.

— Мы не были дружны, — ответила она, и Гарри усмехнулся про себя. Нет, такой ответ его, конечно, не устраивал, но и настаивать сейчас определённо было неразумно: она, в конце концов, не на допросе. Они тут просто так… болтают. Дружески.

— Вы знаете, — признался Гарри, — когда я узнал о существовании Радольфуса Лестрейнджа, я был поражён. У меня очень долго не укладывалось в голове, как это может быть. И вот теперь вы поразили меня снова. Художник…

— Рабастан гений, — просто сказала Нарцисса. — Я понимаю, что его это никак не оправдывает, и что его жертвам всё равно. Но… мир многое теряет, — добавила она негромко и, вдруг вскинувшись, спросила оживлённо: — Хотите кое-что увидеть?

— Да, хочу, — тоже встал Гарри, и Нарцисса поманила его за собой:

— Идёмте.