Middle (джен)

Мальсибер зажмурился и заморгал, словно свет был слишком ярким, хотя тот был не сильней, чем даёт пяток свечей. Впрочем, Уингер тут же приглушил его ещё сильней, так что теперь казалось, что в кабинете горит всего одна свеча, и спросил:

— Вы видите?

— Да, — сказал Мальсибер и почти прошептал: — Я даже двигаться боюсь.

— Почему? — удивился Уингер, и Мальсибер неожиданно иронично пояснил:

— Потому что меня держат на прицеле два аврора. Ещё немного, и я начну приобретать манию величия, — он улыбнулся и вдруг посмотрел прямо на Гарри — и тот, несмотря на полумрак, прекрасно этот взгляд увидел и почувствовал. — Мистер Поттер, — Мальсибер склонил голову. — Рад наконец увидеть вас.

— А мы бы обошлись, — едко заметил Сэвидж. — Мы можем, наконец, заняться тем, ради чего пришли?

— Пожалуй, — решил Уингер. — Учитывая обстоятельства, начнём с самого тяжёлого случая. Я полагаю, вам понадобится это, — он наколдовал Мальсиберу тёмные очки и позвал: — Сюда, — Уингер прошёл мимо авроров и, выйдя из кабинета, пошёл по коридору, не оглядываясь.

Сэвидж с Робардсом, вновь встав по обе стороны от поднявшегося им навстречу Мальсибера, повели его следом, и Гарри оказался замыкающим. И, видимо, поэтому обратил внимание на то, что Мальсибер то ли чуть хромает, то ли просто идёт какой-то странной, неровной походкой, словно ему что-то мешает.

Они быстро дошли до палаты, и Уингер, открывая дверь, предупредил:

— Зрелище тяжёлое.

Внутри было всего три койки. На двух из них лежали металлические, тронутые зеленоватой патиной, как и металл на двери дома Мальсиберов, статуи — по крайней мере, так казалось, если не знать точно, что на самом деле это пока ещё живые люди. Третья койка была отгорожена от остальных высокой ширмой, но Гарри знал, что там лежит третий пострадавший — тот, который большей частью ещё оставался человеком. Пока что оставался.

— Начнём с него, — Уингер оказал на металлического человека, лежащего на койке в полусогнутом виде — он будто бы увидел что-то и нагнулся, чтобы рассмотреть.

— Мне нужна палочка, — сказал Мальсибер, и Сэвидж протянул её ему, предупредив:

— Одно неверное движение — и я отправлю тебя в Азкабан прямо отсюда. Лично отвезу. В двух парах браслетов и ошейнике с повязкой.

— Не меня, — спокойно возразил Мальсибер, забирая палочку. — Мой труп.

Он глубоко вздохнул и, перехватив палочку удобнее, подошёл к койке и, коснувшись металлического человека палочкой в районе его сердца, тихо что-то зашептал, похоже, на латыни. Место прикосновения палочки к железу засветилось тёплым золотистым светом. Пятно это начало довольно быстро расширяться, и в нём проступала… нет, не кожа, как можно было ожидать, а одежда. Впрочем, когда пятно добралось до шеи, кожа появилась тоже, и меньше чем через минуту всё было закончено, и теперь на койке лежал мужчина, вполне живой, но то ли крепко спящий, то ли без сознания.

— Он через несколько часов проснётся, — сказал Мальсибер, прикоснувшись палочкой к его лбу. — Не будите.

— Какое любопытное заклятье, — сказал Уингер, внимательно изучая спящего. — У вас голова не кружится?

— Я в порядке, — возразил Мальсибер, подходя ко второй койке. Мужчина на ней застыл, стоя на коленях и держа перед собою сомкнутые руки, и сейчас, когда его уложили на спину, выглядел весьма нелепо. Мальсибер вновь коснулся его палочкой у сердца и снова зашептал, но когда золотое пятно света стало расползаться из-под его палочки, вдруг покачнулся. Уингер неожиданно проворно подхватил его под локоть, причём сам, руками, а не заклинанием. И стоял, держа его так, пока тот не закончил, вновь коснувшись палочкой лба взломщика.

— Хватит, — сказал… нет — почти приказал Уингер, но Мальсибер, держась за его руку, возразил:

— Мне говорили, что их трое.

— Третий может подождать, — сказал Уингер, но Мальсибер почему-то упёрся:

— Я хочу закончить всё сейчас.

— Я бы не советовал, — нахмурился Уингер, но Сэвидж поддержал Мальсибера:

— Пускай закончит. Не развалится.

— Не развалюсь, — согласился с ним Мальсибер.

— Как знаете, — скептически откликнулся Уингер и повёл Мальсибера к последней койке.

Хотя этот взломщик пострадал меньше своих товарищей, видеть его Гарри было почему-то тяжелей, чем двух предыдущих. Лежащий на койке темноволосый мужчина лет, наверное, тридцати спал. Его правая рука, плечо и часть шеи были металлическими, и Гарри, глядя на него, вспомнил полузабытое им слово «киборг». Самым жутким было отсутствие ясной границы между кожей и металлом: плоть превращалась плавно, и нельзя было сказать, где заканчивается одно и начинается другое.

— Он зачарован? — спросил Мальсибер, наклоняясь к спящему и пристально вглядываясь в его лицо.

— Да, волшебный сон, — ответил Уингер.

— Снимите чары, — потребовал Мальсибер. — Мне не хватит сил сейчас их отделять от наших. Я могу не справиться, и не знаю, что тогда произойдёт.

— Ему будет больно? — спросил Уингер, беря палочку.

— Не знаю, — подумав, сказал Мальсибер. Он был очень бледен и дышал довольно тяжело и часто, и Гарри охватило скверное предчувствие. Что случится, если Мальсиберу не хватит сил закончить заклинание? — На самом деле я их вижу в первый раз вот так, вживую. Не должно, наверное, — добавил он не слишком уверенно.

— Сейчас узнаем, — с заметным любопытством сказал Уингер, указывая палочкой на спящего.

Ничего особенного не произошло: мужчина продолжал так же лежать, разве что его веки вздрогнули и изменился ритм дыхания. Мальсибер поднял свою палочку и остановился, кажется, выбирая место, которого коснуться.

— Я, на самом деле, не уверен, — сказал он. — Обычно заклинание идёт от сердца, но у него оно живое… я могу попробовать, но… — он покачал головой, и на его обращённом к Уингеру лице отразилась неуверенность. Тот повернулся к Робардсу:

— Решай. Тут ты начальник.

Мальсибер обернулся тоже, и их взгляды с Робардсом впервые встретились.

— Господин главный аврор, — сказал Мальсибер, медленно кивнув ему. Потом посмотрел на Сэвиджа и так же медленно кивнул ему: — Господин старший аврор.

— Делайте, — решил Робардс.

— Я не могу обещать, что у меня получится, — сказал Мальсибер, снова переводя взгляд на него.

— Делайте, — повторил Робардс.

Мальсибер снова повернулся к взломщику и, немного постояв, уверенно коснулся его кончиком палочки прямо напротив сердца. На сей раз свет разгорался куда медленней, однако когда он добрался до металла, то задвигался куда быстрей. Лежащий на койке взломщик в этот миг открыл глаза и, повернувшись, пристально смотрел, как тает сковывавший его металл, и как его плоть возвращается на своё место. Он не выглядел испуганным — только заинтересованным, и в его лице ясно читалось любопытство.

Заклинание закончилось, палочка коснулась лба, свет погас, и взломщик уснул, кажется, не менее крепко, чем спал прежде, а Мальсибер всё стоял, не шевелясь — и вдруг упал, как будто кто-то ударил ему под колени. Уингер не успел его перехватить и, наклонившись, сразу же перевернул его на спину, недовольно проворчав:

— Я предупреждал!

— Живой? — напряжённо спросил Робардс.

— Живой, но я его оставлю здесь, — безапелляционно сказал Уингер. — Ничего, не убежит — не то состояние. Пост оставите.

— Нет, — так же безапелляционно отрезал Робардс. — Приведи его в себя, подлатай, возможно, но он вернётся с нами в Аврорат. Сегодня. У нас там камеры вполне удобные.

— Матрас на койку положите, — к удивлению Гарри, даже не попытался возразить ему Уингер. — Бельё, подушка, одеяло. И туалет нормальный. Ещё раковину — и водить в душ столько, сколько будет надо. Или я буду вынужден подать жалобу.

— Может, ему ещё личную сиделку выдать? — съязвил Сэвидж.

— В этом нет нужды, — Уингер поднял бесчувственное тело в воздух. — За едой пришлёте эльфа — четыре раза в день… возможно, пять, после обследования скажу точнее. Не обсуждается, — жёстко заявил он, и на сей раз спорить не стал уже Робардс:

— Как скажешь. Он нам всё же живым нужен. Я выпишу пропуск на тебя.

— Э, нет, — Уингер осклабился и погрозил ему своим сарделькообразным пальцем. — Не пропуск, а приказ. Официальный. Оплатите мои хождения до кната!

— Конечно, — улыбнулся Робардс. — Прямо сейчас займусь. Роберт, — он посмотрел на Сэвиджа, — проследишь? Я бы пока оформил бумаги и обустроил камеру.

— Есть, сэр, — с каким-то мрачным удовольствием ответил тот. — Мы с Поттером его отконвоируем.

— Я, может быть, вернусь, — Робардс кивнул им всем и вышел, и Уингер последовал за ним, левитируя Мальсибера перед собой.

Они прошли несколько дверей и вошли в маленькую палату, где не было ничего, кроме кровати, тумбочки и пары стульев, даже хотя бы волшебного окна. Уингер опустил Мальсибера на кровать, указал Гарри и Сэвиджу на стулья и, не обращая больше на них внимания, занялся пациентом. Парой взмахов палочки раздев его и уложив в постель, долго чертил палочкой на истощённом теле какие-то знаки, шептал что-то, пару раз переворачивал Мальсибера — и Гарри сморщился, увидев остро торчащие не только лопатки, но и кости таза и крестца. Наконец, Уингер накрыл Мальсибера одеялом и ушёл, предупредив, похоже, больше Сэвиджа, чем Гарри:

— Не трогать.

— Грязными руками, — буркнул ему вслед Сэвидж. — Думаешь, он помогает, да? — спросил он Гарри. — Он торгуется. Уже торгуется — важно, чтоб ты это понял. Да, пока он ничего не требует, просто набирает для себя очки. Один — твоя сова, два — Моуди, три, четыре, пять — взломщики. Ещё и на пределе сил, — Сэвидж поцокал языком. — Представь, как это будет выглядеть на слушанье, если до него дойдёт. Да и на торгах. Он прекрасно понимает, что никто бы не дал ему умереть тут — Уингер первый бы остановил, потому что знает, что Мальсибер нужен нам живым. Но как красиво!

— А что он должен был бы делать? — спросил Гарри, наверное, вышло резковато, и Сэвидж выплюнул буквально:

— Сдохнуть! Ещё в школе. Всем бы было лучше. Да ты прав, конечно, — добавил он уже спокойней. — Да, он делает всё очень грамотно и правильно, согласен. Я злюсь, — признался он с кривой ухмылкой. — За то, что до смерти рад видеть Аластора живым, и что мы получили его прямо сейчас, без всяких сделок. Я должен был бы ощущать какую-нибудь благодарность, да, — признал он. — И это неимоверно бесит, потому что я ничего подобного чувствовать к этому подонку не желаю. Есть вещи, Гарри, — сказал он серьёзно, — совершив которые, человек утрачивает право на сочувствие и понимание. Что бы он потом ни сделал. Есть такие — и он сделал их, и не однажды. Понимать его, конечно, нам придётся — как иначе разговаривать? — но сочувствовать уволь.