Middle (джен)

За понедельник Гарри с Лестрейнджем арестовали девятнадцать человек. Самых разных — женщин и мужчин, старых и не очень, и даже молодых… совсем молодых, некоторые были даже младше Гарри, и это стало для него отдельным потрясением. Почему-то он оказался совершенно не готов к той мысли, что в то время, когда они с Роном и Гермионой были в бегах, когда Джинни с Невиллом в Хогвартсе организовывали сопротивление и возрождали Армию Дамблдора, их ровесники писали на своих товарищей и их родителей доносы. Одного из них он даже узнал — тот учился на Рейвенкло на два года младше, Гарри помнил его по квиддичной команде, и встретиться лицом к лицу с ним оказалось едва выносимо. Потому что девочку, которую тот сдал, Гарри тоже знал — правда, помнил её смутно, но это не меняло ничего. Даже Драко Малфой никого не выдал, думал Гарри, глядя на холёного парнишку, возмущённо требовавшего от них с Лестрейнджем немедленно связаться с его матерью. Как? Зачем?

Но Лестрейндж не дал Гарри времени обдумать это толком — арест следовал за арестом, и все мысли пришлось отложить на потом. И когда они в очередной раз подошли к карте и обнаружили, что не обведённых красным точек больше нет, на часах был первый час ночи.

— Знаю, это было тяжело, — сказал Лестрейндж, оборачиваясь к Гарри. — Многие бы на моём месте пошли по другому пути и составили список арестов для вас иначе, включив в него, по большей части, мужчин средних лет, а к ним — процентов пятнадцать женщин и, возможно, пару-тройку кого помоложе. Я же беречь вас не стал. Потому что это именно то, что ждёт вас, если вы решите здесь остаться — в Аврорате в целом и в нашем отделе в частности. Именно это и есть наша работа — и Анжелы Харрис в ней встречаются намного чаще Агнусов Корнов. И вам не однажды придётся арестовывать кого-то из тех, с кем вы учились или выпивали в пабе, или, может быть, болтали в очереди здесь в столовой. Или вместе болели на спортивном матче. Или даже учились в школе. И вы не должны будете делать разницы между ним и незнакомым подонком, которого руки чешутся просто взять и придушить. Хотите совет? — вдруг спросил он, и Гарри просто кивнул. — Когда смотрите на миссис Харрис — вспоминайте Мэрил Натс. Пусть её лицо стоит у вас перед глазами. Это помогает. Всегда помните о жертвах. А теперь идёмте домой спать, завтра вам предстоит допрос Долорес Амбридж, если помните. Я не жду от него чего-нибудь важного, но допросить мы её по этому делу обязаны, даже если она откажется говорить.

Гарри будто кто-то подзатыльник дал. Долорес Амбридж! Он о ней вообще забыл! А ведь её доставили уже… давно. Сегодня в три или в четыре… значит…

— Сэр, — смешавшись, начал Гарри, и Лестрейндж усмехнулся понимающе:

— Забыли, да? Вы знаете, я тоже. Пожалуй, это даже хорошо, пусть посидит здесь ночь. Подумает, пофантазирует, зачем её позвали. Вы вовсе не обязаны отправить её назад немедленно: если заполнили стандартную заявку, у вас есть неделя.

— Я завтра с этого начну, — пообещал Гарри.

— Меня дождитесь, — велел Лестрейндж. — Но вообще не торопитесь. Ей полезно посидеть здесь и понервничать — во-первых. Во-вторых, мне представляется разумным сперва допросить подозреваемых, а затем уже идти к ней.

— Вы ведь не забыли про неё на самом деле, да? — спросил Гарри. Он так устал, что сил придерживаться какой-либо субординации просто не было, хотя он и чувствовал сейчас искреннюю признательность к Лестрейнджу за его неожиданную ложь.

— Не забыл, — усмехнулся Лестрейндж. — Но вы не совершили никакого нарушения, и я не стал вмешиваться. Ошибки тоже нужно уметь делать, — он чуть улыбнулся. — Это важно.

— Важно уметь делать ошибки? — переспросил Гарри, и Лестрейндж очень серьёзно подтвердил:

— Именно так. Я, возможно, ошибаюсь, но вы кажетесь мне человеком предельно ответственным. Это прекрасное качество, но таких людей обычно губит неумение позволять ошибаться — себе и другим. А это происходит всегда и со всеми. Я очень хорошо знаю, к чему приводит максима «я должен всё сделать правильно и идеально», и считаю, что для аврора она так же вредна, как и попустительство себе. Не возьмусь сказать, что хуже.

— Нельзя забывать такие вещи, — буркнул Гарри.

— А какие можно? — с любопытством спросил Лестрейндж, и когда Гарри невольно улыбнулся, добавил, поглядев на часы над дверью: — Идёмте спать. Половина первого ночи. Завтра можете прийти к десяти, — добавил он, требовательным жестом указывая Гарри на дверь.

— Да, я сейчас иду, сэр, — Гарри посмотрел на свой стол, на котором лежала стопка неразобранных министерских самолётиков.

— Завтра, — велел Лестрейндж, проследив его взгляд. — Всё это завтра. Сейчас спать.

Хотя Гарри казалось, что он уснёт, едва дойдёт до кровати, на деле заснуть сразу у него не вышло. Он лежал в постели и вспоминал сегодняшний день. Лица, взгляды, голоса арестованных не шли у него из головы… Почти все сразу понимали, почему за ними пришли. Кто-то пугался, кто-то злился, кто-то изображал непонимание, а некоторые даже сами начинали обвинять, но первых было больше. У Гарри вообще сложилось впечатление, что большинство из арестованных, как и Анжела Харрис, будто ждали их, и жили всё это время в тоскливом страхе. И странно — он понимал их… и даже сочувствовал. Пожалуй, они уже, в каком-то смысле, были наказаны подобной жизнью. Получалось, что для всех война закончилась второго мая девяносто восьмого года, а для них тогда всё только началось. Что это за жизнь, дрожать, всё время ожидая, что однажды за тобой придут? И раскроют тайну, которая разрушит навсегда их жизнь. Много ли добавит к этому кошмару приговор?

Для них, может быть, и нет, сказал он сам себе. Но вот для жертв… они ведь заслужили справедливость и возмездие. Они это заслужили! Но отчего-то ощущение справедливости своих действий Гарри совершенно не радовало и не воодушевляло. Да, они с Лестрейнджем всё сделали правильно и справедливо. Но… но он вспоминал Анжелу Харрис и её растерянную внучку, и ему становилось тошно.

Но отказался бы он от её ареста, если б мог? Нет, Гарри точно знал, что нет, и от этого знания было только хуже.

Он сам не знал, когда заснул, но, кажется, это было совсем уж глухой ночью, потому что проснулся Гарри от заведённого на девять часов будильника с трудом. Он чувствовал себя настолько уставшим и разбитым, что даже встал не сразу, так что в отделе он был ровно в десять, да и то едва успел к этому времени.

Лестрейндж обнаружился в допросной, и Гарри пришлось ждать, покуда он закончит.

— Выспались? — спросил он, и в ответ на сакраментальное «Да, сэр», сказал: — Оказывается, нам вчера не только Амбридж привезли. Хотите посмотреть картину?

— Дома с куклами? — Гарри едва не подпрыгнул. — Ваш брат прислал картину?

— Не то чтобы об этом стоило кричать на весь Аврорат, — заметил Лестрейндж. — Да, прислал. Так что следующей ночью, я надеюсь, всё закончится.

— Можно посмотреть, сэр? — спросил Гарри.

— Идёмте, — кивнул Лестрейндж.

Картина стояла на мольберте в их отделе, скрытая простыми чарами невидимости, и, рассматривая её, Гарри удивлялся точности деталей. Как вообще можно было это всё успеть за десять дней? Или сколько там прошло, одиннадцать? Дом был «как живой» — верней, как настоящий, разве что кукол в окнах видно не было.

А в правом нижнем углу картины было написано: «Ты обещал!»

— Вы там уже были? — спросил Гарри, в общем-то, заранее зная ответ.

— Был, — ответил Лестрейндж. — И составил план, хотя потом схожу ещё и всё сверю. Совещание сегодня в пять в отделе. Хотите присоединиться к допросам? — спросил он, и Гарри очень удивился. До сих пор Лестрейндж ему таких вопросов не задавал.

— Да, сэр, — видимо, удивление в его голосе было очевидным, потому что Лестрейндж усмехнулся и махнул ему рукой, предлагая следовать за ним.

Они вошли в допросную, где уже сидел крупный, если не сказать полный, блондин средних лет, чем-то напомнивший Гарри Дадли. От него остро разило потом, и его круглое красное лицо блестело от него, а на лбу и верхней губе собрались капли.

— Арчибальд Лилак? — спросил Лестрейндж, запуская Прытко пишущее перо. — Старший аврор Радольфус Лестрейндж, стажёр Гарри Поттер. Шестое августа…

— Ух ты, — сказал Лилак, уставившись на Гарри. — Тот самый Поттер?

— …шестое августа две тысячи второго года, десять часов одиннадцать минут, — проигнорировав его слова, сказал Лестрейндж. — Мистер Лилак, вы подозреваетесь в том, что шестнадцатого октября одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года сообщили Комиссии по учёту маггловских выродков о местонахождении магглорождённого волшебника Александра Батчелора, что привело к его задержанию. Вы знакомы с мистером Батчелором?

— Хм. Да нет, — Лилак нахмурился и громко шмыгнул носом, а затем стёр толстыми красными пальцами пот со лба. — Нет, не знаю такого.

— Где вы были шестнадцатого октября одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года? — невозмутимо поинтересовался Лестрейндж. — Это был четверг, если вам это поможет.

— Нет, ребят, ну вы серьёзно? — Лилак посмотрел на них с некоторым недоверием. — Вы сами-то помните, где были этого шестнадцатого октября в четверг?

— Я был на работе, — ответил Лестрейндж, и Лилак громко фыркнул:

— А я был тогда на своей ферме!

— Кто может это подтвердить?

— Так коровы, — Лилак снова громко фыркнул, и Гарри увидел, как капельки пота упали на стол. Лилак тоже их увидел, полез в карман, достал платок, стёр их, а затем им же вытер и своё лицо. — Весь десяток! Хотя нет, — добавил он глубокомысленно. — Дженни ж новенькая. Но остальные точно могут!

— Есть ли кто-нибудь разумный, кто мог бы это подтвердить? — спросил Лестрейндж, и Гарри подумал, что со стороны Лилака так врать просто глупо.

— Они поумнее многих, — хохотнул Лилак. — Слушайте, ребят, ну правда я не знаю этого Батчелора, — он шумно и глубоко вздохнул. — И никому я ничего не сообщал. Да у меня коровы там с вечера не доены!

— Вы учились в Хогвартсе на факультете Хаффлпафф с тысяча девятьсот семьдесят четвёртого по тысяча восемьдесят первый год? — казалось, Лестрейндж вообще не слышит не относящиеся к делу реплики. Вернее, те, что не являются ответами на его вопросы.

— Ну учился, и чего? — Лилак озадаченно сдвинул белёсые брови.

— В таком случае мне представляется довольно маловероятным, что вы не знакомы с мистером Батчелором, — пояснил Лестрейндж. — Потому что он учился на Хаффлпаффе же всего лишь годом младше.

— А вы вот будто помните всех мелких, с кем учились, — шумно возмутился Лилак. — Я старших многих помню, а эту мелкоту… ну извините, — он развёл руками и провёл платком по лбу и шее. — Может, колдофото есть?

— Есть, — Лестрейндж открыл лежащую перед ним папку и положил маленькую колдографию из дела перед Лилаком.

— А, ну да, — сказал тот почти сразу. — Был такой там, вроде… слушайте, да мне откуда знать-то, магглорожденный он или кто! Был бы он Лестрейндж какой, — он фыркнул, — я б запомнил. А тут мало Батчелор. Да мало ли!

— Вы готовы подтвердить ваши показания под веритасерумом? — осведомился Лестрейндж, и Лилак, вновь громко фыркнув и разбрызгав капли пота по столу, воскликнул:

— Да хоть под амортенцией! Ребят, серьёзно, у меня коровы сутки уже не доены. У них вымя разорвёт! Давайте уже сюда ваш этот!

— Подпишите согласие, — Лестрейндж извлёк из папки лист пергамента и, быстро его заполнив, положил перед Лилаком, и тот подмахнул его, не глядя. — Поттер, — обернулся он к Гарри, — у меня на столе стоят флакон и стопка стаканов. Принесите нам один — и зелье.