Middle (джен)

Возможно, если бы Гарри остановился и подумал, он бы этого не сделал, но он просто поднялся наверх — и пошёл вперёд. Думать на ходу ему всегда было легче, а сейчас Гарри нужно было хотя бы просто успокоить роящиеся в голове мысли. Чем дальше — тем сильней его пугала собственная реакция на то мимолётное ощущение власти и своё пускай недолгое, но чёткое желание… Гарри даже сформулировать не сразу смог, какое именно. Чтобы понять это, Гарри нужно было воспроизвести его, а делать это ему очень, очень не хотелось. Но пришлось — и он, остановившись у какой-то витрины, долго вглядывался в своё отражение, вспоминая, как стоял в приёмной Робардса. И как толпа буквально от него отхлынула, по сути, подчинившись его даже не до конца сформулированному желанию. Да, это завораживало, признал Гарри. И он совершенно точно понимал, что не хочет больше никогда ощущать что-то подобное.

А ещё Гарри никак не мог выкинуть из головы воспоминание о той сцене у озера. Да, теперь он очень много знал и о своих родителях, о Снейпе и о Сириусе, он понимал их всех — и всё равно то, что Гарри тогда увидел, не казалось ему менее отвратительным. Да, то, что сказал тогда Снейп его маме, тоже было мерзко, но Гарри и его тоже сейчас понимал — он всех их мог понять, но…

Но ведь ни Сириус, ни Джеймс не были плохими «в целом». Так же, как и близнецы Уизли, чьи шутки, честно говоря, тоже иногда бывали, мягко говоря, сомнительными. Они просто… они просто не умели ставить себя на место других. Или, может, и умели, но не ставили. Или нет… Нет, не так! У Гарри даже голова заныла от всего этого. Нет, они не то чтобы не ставили себя на чьё-то место — ставили, вдруг понял Гарри. Просто не учитывали, что другие — они… другие. Не они. Взять того же Сириуса: да подвесь бы его тот же Снейп кверху тормашками и стяни штаны — как бы тот это воспринял? Сириус бы разозлился… нет — был в бешенстве! Но вряд ли он бы ощутил себя униженным. С другой стороны, Снейпа-то он ведь хотел унизить… как же сложно!

Гарри измученно прислонился лбом к стеклу. Постоял так, вздохнул — и аппарировал назад.

Лестрейнджа он нашёл в отделе: тот сидел за своим столом и читал какое-то дело — Гарри не успел понять, чьё именно.

— Готовы? — спросил Лестрейндж, закрывая папку и убирая её в ящик стола.

— Можно вас спросить, сэр? — Гарри подошёл и остановился, чувствуя, как оглушительно колотится его сердце.

— Да, конечно, — Лестрейндж кивнул.

— Это странный вопрос, сэр, — предупредил Гарри. Лестрейндж снова кивнул и молча отгородил их с Гарри звукозащищающими чарами. — Скажите, когда вы учились в школе, что бы вы почувствовали, если бы кто-то на глазах у всех стянул бы с вас штаны?

В лице Лестрейнджа не дрогнул ни один мускул, когда он спокойно, словно речь шла о чём-то вполне обыденном, ответил:

— Разозлился бы ужасно, полагаю. А потом бы сделал всё, что мог, чтоб отомстить. Хотя тут многое, конечно же, зависит от того, кто и зачем. И почему.

— Насколько это было бы для вас ужасно, сэр?

— Ужасно? — переспросил Лестрейндж. — Я бы очень разозлился, да… но почему ужасно? Хотя курсе, может быть, на первом-на втором… да нет, я был бы жутко зол. Не думаю, что это можно назвать ужасным.

— А что для вас было бы ужасным? — настырно спросил Гарри, понимая, что, похоже, переходит все возможные черты. — По-настоящему ужасным?

— В каком смысле? — уточнил Лестрейндж. — Ужасным в смысле страшным? Стыдным? Отвратительным?

— Таким, что вы бы всю оставшуюся жизнь от всех скрывали, — всё равно Гарри уже занесло так, как никогда не заносило. Потом ему, конечно, будет очень стыдно и неловко — но с кем ещё он мог поговорить об этом? Пусть и не объясняя ничего?

— То есть стыдным, — задумчиво проговорил Лестрейндж. — Или унизительным. Честно говоря, мне сложно подобное представить — чтобы всю оставшуюся жизнь, а не в моменте… пожалуй, если бы я кого-нибудь подставил, и этого кому-то из-за этого сломали палочку. Или отчислили из школы. Снятые штаны — это смешно, — он чуть улыбнулся. — Разве что… возможно, на глазах у моей девушки. Да, это было бы остро неприятно — но не на всю жизнь, конечно. Я бы отомстил и успокоился. Мерлин, Поттер, вы в спальне друг друга разве не разыгрывали?

— Нет, сэр, — Гарри даже растерялся.

— То ли это гриффиндорская традиция, — усмехнулся Лестрейндж, — то ли магия вашего статуса, то ли ваше фантастическое везение. У нас всякое бывало, и поверьте, снятые штаны — такая мелочь… вот когда ты на свиданье раздеваешься — а у тебя в штанах всё ярко-розовое — это да, — он весело заулыбался. — Или когда берёшь своё эссе, на которое угробил пару вечеров — а буквы разбегаются, как тараканы. И перед тобой — чистый пергамент, и его нужно завтра с утра сдавать, а на часах — одиннадцать. Или вот те же штаны — их просто прячут или трансфигурируют во что-нибудь, и не одни, а все, и ты зимой идёшь в одних носках и мантии. Их вернут, конечно же, мы же не воры — но не сразу, — он снова усмехнулся. — Но у нас вообще тогда подобралась своеобразная компания. Вам просто повезло.

— Вы не дружили, сэр? — тихо спросил Гарри, которого рассказанное вовсе не развеселило.

— Почему? — удивился Лестрейндж. — С кем-то дружили, с кем-то — нет… по-разному. Подростки вообще не слишком-то добры, особенно друг к другу.

— У нас не было такого, — тихо проговорил Гарри. — Никогда.

— Возможно, на Гриффиндоре это и не принято, — с некоторым сомнением предположил Лестрейндж. — Но глядя на наших подопечных, я бы на это не поставил. Скорей, вам просто повезло, и в вашей комнате подобрались хорошие люди.

— Наверное, — тихо ответил Гарри, устало опираясь на стол. — Простите меня, сэр. Я не должен был…

— Бросьте, Поттер, — досадливо перебил Лестрейндж. — Мы с вами работаем два года, и я нескромно считаю себя не очень плохим наставником. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, я уже говорил вам, что вы можете задавать мне любые вопросы — а я, со своей стороны, оставляю за собой право не давать вам ответа, и мы оба договариваемся не держать друг на друга в этом случае обид. Так было?

— Было, сэр, — улыбнулся Гарри. — Просто это личный вопрос, и…

— И я мог не отвечать, если б не захотел. Но я не вижу в вашем вопросе ничего слишком личного, особенно в связи с нашим нынешним делом. О котором уже я хотел вам задать вопрос. Можно?

— Конечно, сэр, — Гарри притянул себе кресло, и они с Лестрейнджем оба сели, развеивая сгустившееся над столом напряжение.

— Будь ваша воля, как бы вы их наказали?

— Превратил бы в магглов и отправил к ним, — ответил Гарри. — Но так невозможно.

— Думаете, это помогло бы? — скептически спросил Лестрейндж.

— И сделал бы потом такое с ними, — буркнул Гарри.

— Но это невозможно, — сказал Лестрейндж. — А из нынешнего арсенала?

— Я не знаю, — признался Гарри. — Робардс говорил про двадцать лет — вы думаете, это правда?

— Нет, конечно, — отмахнулся Лестрейндж. — Он пугал их просто, чтобы остудить. Дадут года два-три, и то только за множественность случаев. Если постараться — то лет пять. От силы. Но тут главное: они не закончат школу. Да, конечно, они после смогут сдать экзамены экстерном, но в школу они не вернутся. Это само по себе серьёзное наказание. Они не вы, — он усмехнулся, — им это будет долго аукаться. Это не стоит сбрасывать со счёта.

— А что вы бы сделали, сэр? — спросил Гарри, и Лестрейндж на миг вскинул брови:

— Что я сделал бы… Я для начала показал бы им воспоминания тех магглов. Но их нет — всё затёрто. Ни воспоминаний, ни ощущений — ничего. Их, конечно, можно было бы восстановить, но я не считаю правильным снова мучить магглов просто чтобы преподать урок кому-то. Правда, есть у меня одна идея… раз уж у нас под рукой такой специалист.

Его глаза потемнели, и Гарри под этим взглядом стало очень неуютно.

— Я не понимаю, сэр, — сказал он.

— Я тут, пока ждал вас, прочёл дело Мальсибера, — Лестрейндж провёл ладонью по столу. — Он мастер, да… я думаю, он мог бы нам помочь. Но вам решать, — сказал он вдруг, остро глянув на Гарри.

— Почему мне? — запротестовал тот.

— Потому что, строго говоря, сейчас вы старший, — весело ответил Лестрейндж. — Вы стажёр уже почти два года, а я — без году неделю. Если вы решите, я поговорю с Гавейном — Роберт точно нам откажет. Если нет — ну что ж, просто пойдём допрашивать их.

— Давайте сделаем по-вашему, сэр, — сказал Гарри. Честно говоря, идея Лестрейнджа его заинтересовала, хотя он искренне не понимал, чем мог помочь Мальсибер? Но если у того получится заставить этих злых юнцов понять, что чувствовали магглы, почему бы так не сделать? — А почему вы думаете, что Сэвидж нам откажет? — не удержался он.

— А вы не заметили, как он к нему относится? — спросил Лестрейндж.

— А почему так, сэр? То есть я знаю, — добавил Гарри, — он сам говорил, что видел жертв Мальсибера. Но вы ведь тоже видели их?

— Видел, — как-то задумчиво проговорил Лестрейндж. — Просто я не так категоричен. В силу опыта, происхождения, характера — не знаю. Роберт превосходный аврор — вы это сами знаете, надеюсь. — Гарри кивнул, и Лестрейндж тоже ответил ему кивком. — Но он слегка прямолинеен. Это отнюдь не плохо — скорее, даже хорошо. Но я таким быть не могу, — он покачал головой. — Я видел, как дети, вырастая, превращались в убийц — и видел, как их такими делали. Я не оправдываю их, и тому же Мальсиберу место, разумеется, в тюрьме. Но его и таких, как он, мне сложно… невозможно просто ненавидеть — как Роберту.

— Всех, кого вы знали детьми? — тихо спросил Гарри.

— Нет, — как-то печально возразил Лестрейндж. — Не всех. Есть те, кто к Волдеморту шёл по своей воли, ясно понимая, для чего. И есть те, кого туда вели — родители, друзья… Я не оправдываю их. Но сожалею. Мне жаль тех, кем они могли бы стать. Поэтому, — сказал он уже вполне обычным тоном, — я с тем же Мальсибером могу просто работать. Без особенных эмоций. И если он сумеет объяснить этим юнцам, что они сделали — пусть объясняет.

— Сэр, — помолчав, сказал всё-таки Гарри. — Когда-то вы сказали мне думать о жертвах, помните? А сейчас…

— Они тоже жертвы, — ответил Лестрейндж серьёзно. — Просто это уже не имеет никакого значения.