Middle (джен)

Мальсибер стоял перед столом, за которым сидели окаменевшие от Петрификуса юнцаы. Лестрейндж с Гарри стояли чуть поодаль, у стены, словно оставляя сцену за Мальсибером. Высокий, тонкий, он казался почти хрупким в своём толстом тёмном свитере и выглядел мирным, даже уязвимым, и даже палочка в его руках не разрушала это впечатление. Лестрейндж снял с арестованных заклятье, и комната наполнилась звуками дыхания, сопения, ворчания и звона цепей.

Мальсибер ждал: стоял и смотрел на арестованных, задумчиво водя самым кончиком палочки по своим губам, и в этом странном движении было что-то жуткое — казалось, что в его руке живое существо, ластящееся к своему хозяину. Наконец он так же молча указал палочкой на арестованных и повёл рукой, словно бы рисуя на них линию. Ничего не произошло: их лица не покрылись шерстью или иглами, на их головах не выросли рога, а руки не украсились копытами. Не случилось ничего — по крайней мере, в первые секунды. А потом сидящий с краю Корнер почесал было щёку — и болезненно отдёрнул руку, недоумённо глядя на свои пальцы. Грант рядом с ним тоже потянул было руку к лицу — и тут же её и отдёрнул.

— Эй, вы кто? — спросил Корнер, недовольно глядя на Мальсибера и снова поднося руку к щеке. И опять её отдёрнул. — Вы что сделали?

— Давно хотел проверить это заклинание, — проговорил Мальсибер, склонив голову к правому плечу. — Как интересно.

— Вы кто такой? — требовательно спросил Корнер, и отдёрнувший руку ото лба Скоур поддержал его:

— Вы кто? Кто вам позволил?

— Это просто небольшой эксперимент, — сказал Мальсибер. — Оно до завтра выдохнется… наверное. Должно. Я как раз хочу проверить. А пока что вам просто не стоит дотрагиваться открытой кожей до открытой кожи. Скажите, а насколько сильно обжигает? — с любопытством спросил он.

— Да вы права не имеете! — воскликнул, покраснев, Корнер, вскакивая.

— Так вы тоже не имели, — солнечно улыбнулся ему Мальсибер. — Важно ведь не то, кто и на что имеет право, а кто что может. Верно? — спросил он дружелюбно.

— Слушайте, — Браун, так надеявшийся на деда, отдёрнул руку от щеки и, попытавшись сжать кулаки, тут же растопырил пальцы. — Никто вам не давал такого права! Вы не смеете!

— Почему? — с любопытством спросил Мальсибер, улыбнувшись теперь ему лично.

— Потому что так нельзя! — воскликнул Браун. — Есть же правила!

— Конечно, — согласился с ним Мальсибер. — Но ведь вы же их нарушили? — спросил он и воззрился вопросительно на Брауна.

— Ну нас за это и накажут, — сказал тот сердито. — А вы права не…

— Меня тоже, — с улыбкой оборвал его Мальсибер и добавил, чуть подумав: — Наверное. Но я могу всё отменить, — предложил он. — Если вы подпишете согласие на применение к вам легилименции.

— А это зачем? — удивился Браун.

— Мы же не скрываем ничего! — добавил Скоур.

— Это вообще шантаж, — возмутился Грант. — Вы права не имеете!

— Да, не имею, — согласился с ним Мальсибер. — И что?

— Да вы кто такой? — спросил Скоур, и Мальсибер вдруг ему ответил:

— Я такой же волшебник, как и вы. Мы все были такими же… Вам хотелось права сильного? Извольте, — Мальсибер указал на него палочкой, и Скоур, попытавшись инстинктивно отшатнуться и попятиться, упал назад на свой стул. — Вседозволенность — она ведь, в сущности, про это, — его весёлость испарилась, и сейчас он выглядел суровым и… опасным. Да, опасным — Гарри ощущал это буквально кожей. — Если правил нет — их нет для всех. Не только для вас лично.

Лестрейндж вдруг закашлялся и, схватившись за плечо Гарри, просипел Мальсиберу:

— Мы сейчас вернёмся, — и буквально потащил Гарри к выходу. Тот, впрочем, не то что не сопротивлялся, а, напротив, подхватил Лестрейнджа под руку и повёл вперёд, встревоженно на него поглядывая. Впрочем, едва они вышли, Лестрейндж кашлять перестал и, утерев губы, извинился: — Надеюсь, я не слишком вас встревожил. Я ничего лучше не придумал, чтобы уйти как-то поестественнее.

— А зачем, сэр? — спросил Гарри, пока тот делал стену допросной прозрачной, но Лестрейндж лишь указал на неё, с интересом слушая и глядя на то, как за ней Мальсибер медленно вёл палочку вдоль сидящих на стульях арестованных, словно выбирая одного из них.

— Мы были такими, — проговорил он, поднимая свой левый рукав и демонстрируя им шрам. — Когда-то здесь были змея и череп, — пояснил он и продолжил, глядя на их побледневшие лица. — И нам тоже нравилось чувствовать свою власть. Это всем нравится. Я покажу, — он вдруг подошёл к Брауну, коснулся кончиками пальцев его щеки, поймал взгляд и уставился ему в глаза. Молча. А затем, отпустив его, какого-то позеленевшего, шагнул к следующему — к Гранту — и повторил с ним то же. А потом ещё раз, и ещё…

— Что он делает? — почему-то шёпотом спросил Гарри.

— Могу только предположить, что показывает им что-то из своего прошлого, — ответил Лестрейндж.

— Показывает? — переспросил Гарри. — Но ведь легилименция — это же…

— Какая разница? — спросил Лестрейндж, не дослушав. — Важно уметь открыть чужое сознание, а дальше можно или что-то извлекать оттуда, или вкладывать. Второе сложнее, да, — признал он, а Гарри понял вдруг, что сам прекрасно это знает. Волдеморт ведь делал это с ним, не раз — просто Гарри до сего момента почему-то не задумывался о том, как это происходило. Сперва ему было не до этого, а потом, когда он узнал о сидящем в нём хоркруксе, Гарри списывал эту возможность на него. Но ведь это вполне могло быть и не так…

— А вы умеете? — тихо спросил Гарри.

— Немного, — спокойно отозвался Лестрейндж. — Я не слишком хороший легилимент. Окклюменция меня всегда интересовала больше. Мы спросим, если вы хотите, — предложил он. — Не думаю, что Мальсибер откажется нам показать: всё, что он делал до последнего ареста, вошло в сделку.

— Вот как это выглядит, — сказал тем временем Мальсибер, глядя на как будто ставших меньше ростом арестованных. — Когда нет никаких правил, и каждый делает, что хочет и что может себе позволить. Мы ведь собственно против магглов не имели ничего. Мы могли бы вовсе их не трогать — это было средство. Способ припугнуть Министерство нарушением Статута. Некоторым из нас, впрочем, нравился и сам процесс — это забавно, когда тот, кто даже не понимает, что происходит, в полной твоей власти. Как те ёжики, — голос Мальсибера упал до шёпота. — И маггловские дети, что к ним тянулись. А вы там стояли и смотрели, как они пугаются и плачут от испуга и от боли. И вам нравилось… ведь правда? — вкрадчиво спросил он.

И тут Скоура вырвало. Остальные, похоже, тоже были к этому близки, и Лестрейндж кивнул Гарри:

— Думаю, пора.

Когда они с Гарри вернулись в допросную, тому буквально ударил в нос кислый и острый запах рвоты, которую Мальсибер почему-то так и не убрал.

— Я надеюсь, у вас всё в порядке? — спросил Лестрейндж. — Это что? — резко добавил он, указав на рвоту.

— Я им просто показал один эксперимент, — кротко проговорил Мальсибер. Лестрейндж резко развернулся к нему и выбросил вперёд руку с зажатой в ней палочкой, и горло Мальсибера охватила тонкая чёрная петля. — Я предупреждал, — тихо и так жутко, что у Гарри по спине пополз холод, сказал Лестрейндж.

— Проверьте, — прохрипел Мальсибер, почему-то даже не пытавшийся ослабить явно душившую его петлю.

— Я проверю, — так же тихо проговорил Лестрейндж и вдруг коротко и резко дёрнул за петлю, конец которой исчезал в кончике его палочки. Мальсибер рухнул на колени и рефлекторно схватился-таки рукой за горло, Лестрейндж снова дёрнул, и тот упал на пол.

— Хватит! — крикнул Гуссокл, вскочив. — Что вы делаете?!

Скоур отвернулся, Грант, как и Браун, зажмурился, а Корнер, тоже вскочив, крикнул:

— Прекратите!

— Встать, — велел Лестрейндж, развеивая петлю. Мальсибер, кашляя, поднялся. Помогать ему Лестрейндж не стал, просто отвернулся от него и бросил арестованным:

— Довольно странно, что вы жалеете бывшего Пожирателя смерти, а не маггловских детей.

— Ладно, хорошо, мы были неправы! — воскликнул Корнер. — Хорошо, вы нас посадите, но вы тоже не имеете так права делать! Права так делать, — поправился он, шумно дыша. — Вы не понимаете, что так нельзя?!

— Человек, который наблюдал за тем, как в детях прорастали иглы, хочет рассказать мне, что можно делать, а что нет? — с ледяной насмешкой поинтересовался Лестрейндж, подходя к нему. — Наблюдал, как они плачут, точно зная, что они не понимают, что произошло, и ничего с этим не могут сделать, собирается читать мораль мне?

— Слушайте, — дыша тяжело и часто, сказал Корнер, — мы были неправы, ладно. Ладно, хорошо, мы сделали какое-то дерьмо, да! Но вы тоже мучаете человека, который ничего не может сделать — чем вы отличаетесь тогда?

— Почему не может? — усмехнулся Лестрейндж. — Может. Он может подать жалобу, и меня накажут. И потом, он отлично понимает, что с ним происходит и за что.

— Он нам правда просто показал, как… — Гуссокл, чьи губы до сих пор были какого-то сиреневого цвета, сглотнул, — как они их… убивали. Но не просто, а…

— Я показал им Гиббона, — сказал Мальсибер. — И Розье. И себя, конечно.

— Вы дадите показания? — спросил Лестрейндж, и они кивнули.

Все.

Он не стал допрашивать их — просто усадил за стол и раздал пергаменты и перья, отделив всех арестованных друг от друга непрозрачными перегородками, и спросил:

— Поттер, что вы предпочитаете: надзирать за ними или отвести его назад? — и Гарри только сейчас сообразил, что Лестрейндж так ни разу и не назвал здесь имени Мальсибера.

— Отвести, — коротко ответил Гарри.

Лестрейндж кивнул, и Мальсибер протянул Гарри руки, явно предлагая надеть на них наручники, но тот не стал этого делать и просто вывел его из допросной. И сказал, когда они вышли в коридор:

— Извините.

— Он всё сделал правильно, — возразил Мальсибер, потирая горло. — Я надеюсь, что я смог помочь. Честно говоря, они не показались мне жестокими. Просто этому ведь никого не учат, — проговорил он мягко, посмотрев на Гарри.

— Чему? — хмуро спросил тот, избегая его взгляда.

— Понимать и чувствовать других. Хотя это — я знаю по себе — тоже помогает не всегда, — он снова потёр горло и, когда они дошли до его камеры, попросил: — Налейте мне воды, пожалуйста.

— К вам пригласить целителя?

— Не стоит, — отказался Мальсибер. — Передайте мистеру Лестрейнджу: пусть зайдёт ко мне, пожалуйста. Я расскажу, что успел увидеть и понять.