Middle (джен)

Интервью вышло лучше, чем опасался Гарри. Во-первых, брала его не Скитер, а сам Кафф — и он то ли был настроен на сотрудничество, то ли просто имел совсем не похожий на Скитер стиль работы. Так или иначе, но Кафф был даже почти корректен — насколько вообще может быть корректен журналист. В целом, ничего особенного Гарри не сказал: немного о том, как учился в Хогвартсе, немного — об учёбе в академии, и ещё немного — о своей работе.

О чём спрашивали других, Гарри не знал, и поэтому, проснувшись следующим утром, с нетерпением развернул «Пророк» и первым делом нашёл интервью Молли, где она в так хорошо описанной Мальсибером блузке улыбалась прямо в камеру. Гарри пробежал глазами текст и, выхватив фамилию «Петтигрю», прочёл: «…конечно, я боялась за свою семью. Мы все тогда боялись. Но вы знаете, я не могу сказать, что я боялась лично Волдеморта или кого-нибудь из Пожирателей. Как можно бояться существо, которое вернула к жизни твоя крыса?

- Простите… в каком смысле?

- О, я даже не знаю, можно ли сейчас об этом говорить… наверное, уже можно, раз все они мертвы? Возродивший Волдеморта волшебник много лет жил в нашем доме как домашнее животное. Как крыса. Довольно бестолковая, должна заметить: вечно в чём-то пачкался или откуда-нибудь падал. На удивление нелепое существо было.

- Постойте. Вы утверждаете, что тот, кто возродил Волдеморта, был анимагом?

- Я понимаю, это звучит громко. Но если бы вы его знали… Мы называли его Коростой — он вечно то лысел, то покрывался какими-то шелушащимися пятнами. Вы понимаете, после такого мне было очень сложно их бояться».

Да, это было действительно обидно, признал Гарри. По крайней мере, будь он Питером, он бы обиделся.

Но теперь Гарри очень переживал за Молли. Поэтому, едва придя в отдел и обнаружив там Лестрейнджа, первым делом спросил его, как её решили защищать.

— Портал сделали, — ответил тот. — Но это — на самый крайний случай. Дом окружён несколькими линиями защитных и сигнальных чар. И аппарация пока оттуда невозможна. Туда — да, обратно — нет. Камин открыт, но на нём тоже чары. Ну и теперь любое существо размером меньше очень крупной крысы может в дом только войти — но не выйти. Несколько мышей уже попалось, — улыбнулся он. — Молли их пока что в банку собирает — потом выпустит. Ну и Мальсибера мы пока что туда отправили.

— Мальсибера? — почему-то для Гарри это стало неожиданностью.

— Его пришлось маскировать, конечно, — усмехнулся Лестрейндж. — Так что там сейчас две Молли, просто одну из них не видно. Чтобы запах крысу не насторожил. Чары чарами, но с анимагами всё очень непросто — а Мальсибер говорит, что почувствует его присутствие.

— В каком смысле «одну из них не видно», сэр?

— Петтигрю нельзя спугнуть, — ответил Лестрейндж. — А это произойдёт, если он увидит вторую Молли. Поэтому Мальсибер скрыт чарами — и связан контрактом, чтобы не ходил, где не нужно. Там сейчас чар столько, что я удивляюсь, что почему дом не искрит.

— Это всё равно опасно, — хмуро сказал Гарри. Сейчас факт нахождения невидимого Мальсибера в Норе казался Гарри опаснее, чем возможность появления там Петтигрю. В конце концов, тот вряд ли бы пришёл убивать Молли, и она готова к встрече с ним, а вот Мальсибер…

— В данном случае — не думаю, — возразил Лестрейндж. — Насколько я понимаю Мальсибера, изнасилование — в какой бы то ни было форме — никогда его не привлекало. Слишком высока самооценка, — он чуть улыбнулся.

— Сэр, я не… — Гарри почувствовал, что краснеет.

— Ну вы же не боитесь, что он их обокрадёт, — слегка насмешливо ответил Лестрейндж. — Значит, опасаетесь насилия. И в данном случае я убеждён — напрасно.

— Я не думал ничего такого, — возразил Гарри почти уверенно, и Лестрейндж пощадил его, кивнув:

— Вы просто нервничаете. Я понимаю. Постарайтесь взять себя в руки: сегодня Вальпургиева ночь, мы с вами дежурим. Как стажёры. С нами в этот раз будет Лисандра: она сбегает от многочисленной празднующей родни. А пока мы ждём, я предлагаю закончить всё же дело той пятёрки, что томится в наших камерах.

— Я вчера почти всё сделал, — Гарри открыл верхний ящик своего стола и достал папку.

— Какое наказание вы запросите?

— Я не знаю, сэр, — признался Гарри. — С одной стороны, они заслужили Азкабан. С другой — мне кажется, они всё поняли, и лучше пусть работают в Мунго, чем просто сидят в камере. Что вы сделали бы?

— Я отправил бы их дожидаться приговора в Азкабан, — ответил Лестрейндж. — Может быть, на месяц. А потом бы ограничился отработкой в Мунго. Меньше двух лет запросить нельзя, вы знаете — на мой взгляд, это будет пустая трата времени. А так они посмотрят Азкабан и испугаются достаточно, чтобы поостеречься от него в дальнейшем.

— На месяц, сэр? — переспросил Гарри.

— Ну почему нет, — усмехнулся Лестрейндж. — Пока вы всё проверите. Пока осмотрите все места преступлений. Пока — в конце концов — ежей найдёте. И удостоверитесь, что пострадавшие действительно в порядке, и от заклинаний нет никаких долговременных последствий. Месяц и пройдёт. Вы же не можете заниматься только этим делом. А пострадавших много.

— Сэр, — осторожно спросил Гарри, — разве мы должны искать ежей?

— Нет, этим занимается другой отдел, — ответил Лестрейндж. — Но вам же нужно убедиться, что они поймали всех.

— Конечно, сэр, — заулыбался Гарри. — Мне нравится ваш план.

— Не торопитесь, — возразил Лестрейндж. — Артур Браун — тот самый дед мистера Брауна, которого тот так неосторожно помянул — действительно работал в министерстве до девяносто восьмого года. И ушёл после войны — но не потому, почему тогда обычно уходили. А потому что выяснил, что в его секторе были сотрудники, сотрудничавшие с Волдемортом. А он не заметил ничего. И он ушёл — хотя его ни в чём нельзя было упрекнуть.

— А где он работал? Сэр.

— Он возглавлял сектор патентов. Серьёзный пост, серьёзный сектор, — сказал Лестрейндж. — И мистер Браун был серьёзным человеком. Весьма придирчивым и очень щепетильным. И я не возьмусь предположить, что он захочет сказать внуку и его друзьям… и каким будет их будущее после того, как они всё отработают. Артура Брауна знают очень многие — я полагаю, у его внука и его друзей будут некоторые проблемы с тем, чтобы найти приличную работу. Тем более что школу они так и не закончат. И что-то мне подсказывает, что сдать трансфигурацию экстерном им будет тоже не так просто. На самом деле для их будущего было бы, возможно, лучше отбыть года два-три в Азкабане. Но решать вам, — резюмировал он, и Гарри захотелось застонать.

И всё же он решил остановиться на варианте Лестрейнджа. Он не был убеждён, что прав, но, в конце концов, у него ведь будет ещё месяц, чтобы окончательно принять решение. И выносить его он будет, решил Гарри, после разговора с арестованными.

День шёл своим чередом, и никаких вестей от Молли не было. Вечером, когда рабочий день закончился и все разошлись на целых два выходных, стало ясно, что операция откладывается на неопределённый срок. В общем-то, в этой новости не было ничего особенного, но Гарри это выбило из колеи: он очень надеялся, что всё сегодня завершится.

Ночь прошла относительно спокойно: было несколько вызовов, но все они оказались связаны с дурацким пьяным колдовством, на которое даже дел не заводили — иначе, как сказала Гор, пришлось бы пересажать пол-Британии.

На следующий день Гарри сперва отоспался, а вторую половину дня провёл в Норе, слегка трещащей по швам от собравшихся там всех Уизли с семьями. Засиделись допоздна — но тепло этого вечера для Гарри было несколько отравлено тем знанием, которым он не мог поделиться даже с Роном или Джинни: операция была секретной, и она пока что не закончилась.

Вечером, когда они уже ложились, Джинни встревоженно спросила, что случилось, и Гарри отговорился тем, что ему не хочется идти на завтрашнее празднование — что, в общем, было правдой. Гарри каждый год ощущал себя ужасно глупо и донельзя неуместно: он совсем не чувствовал себя героем, и чем дальше, тем, на самом деле, меньше. Какой из него герой, если подумать? Тот же Сэвидж или Лестрейндж были в сто раз героичнее его: они рисковали каждый день ежеминутно просто потому, что так решили. А вот Гарри никто не спросил, и выбора у него тогда, по сути, не было. Так какой же он герой? Когда он действовал, в сущности, от безысходности? Пусть он даже тогда и не понимал всего, но что Волдеморт охотится за ним — знал. Куда Гарри было деваться?

Откровенно говоря, Гарри и победителем-то Волдеморта себя толком не считал. То, что тот Экспеллиармус так сработал, было связано, скорее, не с самим заклятьем, и уж точно не с силой Гарри, а с самим Волдемортом. Может быть, конечно, тут сыграло и заклятие защиты, но опять же Гарри ведь не ставил себе цель его создать. Так просто вышло.

Почему бы всем им просто не оставить его в покое?

Но уж точно не сегодня. Это был первый юбилей победы — и его, конечно, отмечали с размахом. Хогвартс был украшен, в воздухе буквально было растворено праздничное предвкушение — а Гарри сидел на своём почётном месте и вспоминал тех пятерых, которые вполне могли бы тоже быть сейчас здесь. И замечательно себя бы чувствовали, и их ничего бы не смущало. Они праздновали бы со всеми — и считали себя тоже победителями. Хоть немножко.

Впрочем, к середине дня Гарри несколько повеселел. В конце концов, он просто рад был видеть своих бывших однокурсников, членов Отряда Дамблдора, да и просто учителей. И когда дело дошло до угощения, а потом и танцев, Гарри уже веселился вполне по-настоящему. Тем более что день был солнечным и тёплым — возможно, не без участия отдела регулирования погоды — и гости быстро перебрались из Большого зала во двор.

Гарри танцевал с Парвати Патил, когда кто-то тронул его за плечо, и он услышал тихий голос Лестрейнджа:

— Поймали.