Middle (джен)

Странно, но Гарри совсем не ощущал ни сочувствия, ни жалости к так жалко плачущему напротив человеку. И, кажется, его коллеги были с ним согласны… впрочем, кто-то из них наколдовал носовой платок и отлевитировал его Петтигрю — Гарри не успел заметить, кто. В комнате было тихо; никто не задавал вопросов, никто не утешал плачущего и никто не торопил его. И Петтигрю затих, посидел, всхлипывая, потом высморкался и наконец повторил:

— Вы все не понимаете.

— Так расскажите, — предложил Робардс.

— Куда бы я пошёл? — спросил Петтигрю. — И как? Как я бы жил? Вы думаете, — его голос задрожал, а глаза опять наполнились слезами, — мне было легко? После того, как я всех потерял? Всех своих друзей?

— Не всех, — очень спокойно возразил ему Лестрейндж, в то время как Гарри захотелось закричать: «Ты их не потерял! Ты предал их! Ты, ты предал моих родителей — и убил их!» Но он молчал, молчал, пытаясь вцепиться пальцами в стол и как-то выровнять дыхание. — Сириус Блэк был жив. И Ремус Люпин.

— Сириус был в тюрьме! — как-то прохныкал Петтигрю. — И я… я же не мог! Не мог ему помочь, я больше никогда не мог их видеть — думаете, это было просто? Мы десять лет дружили! Мне было плохо, очень плохо! — он опять заплакал, и Гарри с изумлением вдруг понял, что он искренен. Что Петтигрю действительно себя жалеет — и хочет, чтобы они это поняли и тоже пожалели. Да, его.

От осознания этого Гарри буквально задохнулся — и вдруг почувствовал, как что-то крепко сжало его колено. Он машинально опустил взгляд и увидел руку Лестрейнджа, довольно сильно, едва не до боли, сжимающую его ногу. Это отрезвило — и Лестрейндж, будто почувствовав, ослабил хватку и слегка похлопал Гарри по колену, словно говоря: «Терпите».

— Понимаю, это тяжело, — почти сочувственно проговорил Лестрейндж. Гарри слышал тяжёлое дыхание со стороны Робардса, но это был не он — а значит, Праудфут.

— Да! — выкрикнул Петтигрю, жадно вглядываясь в лицо Лестрейнджа. — Меня бы… меня бы все сочли предателем. Но мне… но что я сделать мог? Раз всё так сложилось?

— Расскажите, — мягко попросил Лестрейндж, отпуская Гарри и кладя теперь обе руки на стол. — Я всегда хотел понять, почему вы это сделали.

Гарри слушал и не понимал, как тот может оставаться таким спокойным. И даже выглядеть вполне доброжелательным. Конечно, всё это была игра, но как, как можно быть таким естественным? Конечно, Лестрейндж его родителей не знал. но всё равно…

— Нельзя же было допустить, чтобы всё так закончилось, — сказал Петтигрю. — Я просто понимал, что так нельзя. Я должен. Лорд… это был шанс. Всем нам. Он просто не должен был погибнуть, понимаете? От какого-то… не важно, от кого. Мне очень, очень жаль, что это оказался Гарри, — он глянул на него и тут же снова отвернулся к Лестрейнджу. — Я бы хотел, чтоб это был не он. Правда хотел.

— Я понимаю, — успокаивающе проговорил Лестрейндж, и Гарри показалось, что он слышит, как скрипнул зубами Сэвидж. — Объясните про шанс. Шанс на что?

— На жизнь! — воскликнул Петтигрю. — Нормальную! На обновление, на то, чтобы перестать прятаться от магглов, наконец! Мы волшебники — почему мы должны их бояться? Почему они могут с нами делать всё, что захотят, а мы ответить им не можем? Он бы вернул величие волшебникам! Надо же было только начать — за нами бы пошли и остальные. И мы бы наконец-то перестали прятаться и стали править, и самый маленький и слабый волшебник получил бы своё место! А не так… не так, — он покачал головой.

— Я верно понял, — уточнил Лестрейндж, и голос его звучал заинтересованно-сочувственно, в то время когда Гарри пытался как-то уложить в голове услышанное. Он так долго задавал себе вопрос о том, зачем и почему Петтигрю предал его родителей, он так долго гадал — но такой ответ ни разу не пришёл ему в голову, — что вы сочли смерть сына ваших друзей необходимым злом для торжества важной для вас идеи?

— Для всех волшебников! — возразил Петтигрю. — Я же не знал, не знал, что он тоже их убьёт! А они же были молодыми, они бы потом родили ещё детей! Ну правда, они ведь могли, — просяще проговорил он и буквально ожил, когда Лестрейндж кивнул:

— Могли. Вам не было жаль того ребёнка? Вы ведь его знали.

— Было! — воскликнул Петтигрю. — Конечно! Мне было его жаль! Ужасно! Но я… но что я мог сделать, что? Когда я осознал, что из-за этого младенца всё может рухнуть, и что тот единственный волшебник, кому хватило смелости восстать против того бесправия, в котором мы все жили, может так погибнуть — что, что я мог сделать? Кроме как спасти?

— Так вы не ожидали, — продолжил Лестрейндж, и Гарри подумал, что остальные молчат по той же причине, что и он: просто не могут найти слов. Как у Лестрейнджа выходит так спокойно говорить? — что Волдеморт убьёт ваших друзей?

— Конечно, нет! — Петтигрю дёрнул было руки к себе с явным намереньем прижать их к груди, но цепи не позволили ему этого сделать, и он горестно уронил их на стол. — Нет, я… когда я увидел, что случилось… я там был, я видел, я… я… — оно горестно покачал головой. — Вы не понимаете, я там стоял, смотрел… они все были мертвы, все — а он пропал! Пропал… и я… я просто… я не понимал, не знал, что делать, я стоял там и смотрел, и думал… думал, что теперь всё, всё… что всё свершилось, и я, я в этом виноват… меня найдут и… и я не знал, что со мной сделают! Посадят в Азкабан! Или… или что похуже, — его голос упал почти до шёпота, и Петтигрю подался к Лестрейнджу. — Ваша невестка… она бы знаете, что сделала? Вы знаете?

— Нет, — ответил Лестрейндж.

— Вот и я не знал! — подхватил Петтигрю. — И не хотел знать, я точно не хотел этого знать! Я… мне хотелось спрятаться, куда-нибудь исчезнуть, но Сириус меня нашёл! Я… я хотел бы объяснить ему, что я же не хотел, я ведь не думал, что Лорд так поступит… зачем, зачем они стали ему сопротивляться? — страдальчески проговорил он. — Он бы не стал их убивать… ему было не нужно! Ему был нужен только мальчик…

— Этот, — кивнул Лестрейндж, указав на Гарри.

Он сказал это спокойно, безо всяких обвинений, но Петтигрю от его слов подпрыгнул и, икнув, пролепетал:

— Зачем вы так? Я же… что я мог сделать, что? Он был… он же тогда ещё не вырос, был младенцем… я не… не…

— Я понимаю, — утешающе проговорил Лестрейндж.

А вот Гарри этого не понимал. Совсем не понимал, никак — и не то, что Питер в принципе смог сделать то, что сделал. А то, что ему это казалось… ну… нормальным. Подумаешь, младенец! Ну, почти. Не взрослый же… младенцев что же, можно?

— Спасибо вам, спасибо, — зачастил Петтигрю. — Да, вы понимаете!

— Но почему вы не уехали? — спросил Лестрейндж. — В те дни была такая жуткая сумятица — никто бы не заметил крысу. А чары бы на анимага, вероятно, не сработали.

— Я попытался! — страдальчески воскликнул Петтигрю. — Но Сириус… не знаю, как он меня нашёл! Я так, так испугался тогда, вы не представляете… нет, вы не можете представить, вы никогда так не пугались! И я думал… я же не знал, не знал, что он так сделает! Не знал, — жалобно повторил он. — Я думал, он им всё расскажет… вам. Аврорам… думал, меня все, все ищут…

— То есть, вы не знали, что вас признали мёртвым, а Блэк за это оказался в Азкабане? — уточнил Робардс и, как он ни старался, Гарри уловил удивление в его голосе.

— А откуда мне узнать? — как-то обиженно спросил Петтигрю. — Я после того так испугался… после того, как Сириус меня чуть не поймал… я не смог бы объяснить ему, он бы не понял!

— Да, пожалуй, — согласился Лестрейндж. — Но продолжим. Значит, вы жили в семье Уизли и ничего не знали. Ни о чём. Пока не увидели его, — он снова указал на Гарри.

— Я и тогда не знал! — воскликнул Петтигрю. — Только потом, когда Сириус сбежал… ох, мне было тогда так страшно, страшно! — он поёжился. — Я знаю Сириуса… знал, я знал, что будет, если он…

— Но вы тогда сбежали, — слегка поторопил его Лестрейндж. — И пошли искать того, кто мог вас защитить?

— Конечно! — воскликнул Петтигрю почти что радостно. — Вы поняли… вы правда поняли, — он потянулся к Лестрейнджу, но цепи его, конечно, не пустили, и теперь между их лежащими на столе руками была всего пара-тройка дюймов. — Что мне оставалось? Я должен был его найти! Мне просто ничего не оставалось!

— И убить мальчика, — Лестрейндж вновь указал на Гарри.

— Нет! — Петтигрю почти что возмутился. — Я бы никогда, никогда не убил Гарри! Но он нужен был для возрождения… и это же не я придумал. Нет, не я! Это Барти всё придумал, Барти вместе с Лордом! Я просто им помог! Я просто был его руками и ногами!

— Но вы знали, что мальчик умрёт? — полуутвердительно спросил Лестрейндж, но Петтигрю вдруг упёрся:

— Нет, я не знал! Как бы я мог знать? Я думал, Лорд его ну… заберёт! Потом… не знаю! Лорд сам бы потом решил его судьбу, при чём тут я?

— И правда, — согласился Лестрейндж и умолк.

— Я думаю, сегодня мы на этом и закончим, — сказал Робардс. — Мистер Петтигрю, вас отведут в камеру и наденут браслеты и ошейник, которые не позволят вам принять вашу анимагическую форму. Отныне вы всегда будете носить их.

— Как всегда? — Петтигрю перепугался.

— Мы не можем вам позволить снова убежать как крыса, — сказал Робардс, поднимаясь и закрывая протокол. — Полагаю, это очевидно.

— Но ведь в Азкабане их же снимут? — спросил Петтигрю, и Робардс возразил:

— Конечно, нет. Я же сказал: всегда.

— Но так нельзя, — прошептал Петтигрю. — Нельзя…

Но его никто не слушал.

Петтигрю просто отвели в камеру, находящуюся поодаль от других и обладающую глухой, даже без окошка дверью, надели на него браслеты и тонкий ошейник тёмного металла, сняли кандалы и оставили там, хнычущего, тщательно закрыв дверь.