Middle (джен)

Едва дверь закрылась, Сэвидж яростно сказал Лестрейнджу:

— Никогда не понимал, как ты так можешь.

— Я много чего могу, — усмехнулся тот. — Особенно теперь. Я, если помнишь, и с самим Волдемортом встречался. Не однажды. Ничего — никто не умер… в результате, — он снова усмехнулся.

— А я вот чего не понимаю, — сказал Праудфут, когда они двинулись по коридору. — Как он в Гриффиндор попал? Как там должно быть — прямота и храбрость? Где?

— Храбрость, благородство, честность, — процитировал Робардс. — Нет там прямоты.

— Отлично, — согласился Праудфут. — Где честность? Про благородство мне даже спрашивать неловко.

— Я полагаю, это всё вопрос трактовки и развития, — ответил Робардс. — Честность — это вообще такое качество… довольно непростое. И больше свойственное детям. И потом, Шляпа могла просто уступить его просьбе. Мало ли — возможно, он хотел туда попасть.

— Может, — неохотно согласился Праудфут.

— Я полагаю, это нам сейчас не очень важно, — сказал Лестрейндж. — Меня куда больше другое беспокоит. Давайте куда-нибудь зайдём, — предложил он, оглянувшись, и они свернули к ближайшей к ним допросной. Та оказалась занята — пришлось искать другую, но в конце концов Робардс махнул рукой и просто повёл всех в свой кабинет, шутливо проворчав:

— Такое ощущение, что сегодня все вдруг решили поработать. Именно сейчас.

В кабинете он, заперев дверь, извлёк из стола виски. И первым со своим стаканом устроился на диване, жестом предложив всем остальным устраиваться, где им захочется. Сэвидж тоже сел на диван, а Праудфут наколдовал напротив три кресла и занял самое дальнее от двери. Гарри выбрал то, что к ней было ближе всех, оставляя таким образом центральное для оставшегося пока что стоять Лестрейнджа.

— Меня беспокоит процесс над Петтигрю, — сказал Лестрейндж. — До сих пор всё обходилось: Волдеморта не судили, возрождавший его Крауч-младший тоже мёртв, и про использованный в воскрешенье ритуал вопрос никогда не поднимали. Но теперь придётся: мы не сможем сделать вид, что его не было. Не скажем сами — Петтигрю расскажет. Терять ему нечего, так что он будет всецело затягивать процесс. И всё расскажет, разумеется.

— Ну, расскажет, — пожал плечами Робардс. — Мне кажется, ты слишком много придаёшь этому значения. Они же там не просто труп подняли — на обычного покойника это не подействует.

— Вот именно, — напряжённо проговорил Лестрейндж. — Это необычный ритуал. А значит, встанет вопрос о том, кого… или что именно они воскрешали. И что, собственно, произошло с Волдемортом. И даже если мы на него не ответим, ритуал ведь будет на суде описан. И найдутся люди, которые отыщут книги — и поймут, что это было. И что за бессмертием обладал Волдеморт. Я знаю, что вы, Поттер, знаете ответы — те, которых мы не знаем, — продолжил он спокойно, но настойчиво. — И я лично не хотел бы знать их. Но теперь найдутся любопытные — и всё раскроется. И поэтому я должен попросить вас, — он подошёл к своему креслу и присел на подлокотник, глядя на Гарри, — рассказать нам то, что знаете. Мы должны хотя бы понимать, к чему готовиться — потому что через несколько лет у нас наверняка появятся желающие повторить путь Волдеморта. Не в политике, надеюсь, но в бессмертии.

Теперь на Гарри смотрели уже четверо, а он сидел — и понятия не имел, что им сказать. Он никому не обещал хранить историю с хоркруксами в секрете, но помнил, что Дамблдор считал, что об этом знать не нужно никому. Однако слова с Гарри он брал. И сейчас Гарри самому предстояло принять очередное сложное решение, исправить которое потом уже будет невозможно.

— Ты связан обетом хранить тайну? — спросил Робардс, то ли неверно истолковав колебания Гарри, то ли решив ему помочь.

— Обеты можно обойти, — безжалостно возразил Лестрейндж. — Почти любые. А нам знать нужно. Мы всё равно узнаем, — добавил он уже для Гарри. — Если вы сейчас не скажете, я отправлюсь к Петтигрю и заберу его воспоминание о воскрешении. Потом засяду дома и, потратив много времени и сил, найду в одной из наших книг подобный. И получу ответ. Намного проще будет, если вы нам всё расскажете сейчас.

— Да нет, — ответил Гарри. — Я не связан. Я просто… я не знаю, можно ли рассказывать об этом. Наверное, можно. В общем, — он полузабытым движением запустил пальцы в волосы, ероша их, — у Волдеморта было семь хоркруксов. Он поэтому не умер. Хотя в тот момент, когда он умирал, их было меньше… пять, наверное.

Похоже, это слово не сказало ничего ни Сэвиджу, ни Робардсу, ни Праудфуту — а вот Лестрейндж понял. Гарри увидел это сразу — так же, как и остальные. Но Лестрейндж молчал, то ли обдумывая услышанное, то ли предоставляя Гарри возможность говорить — и тот спросил:

— Вы ведь знаете, что это такое, да?

— Я слышал, — Лестрейндж пересел с подлокотника в кресло и налил себе ещё немного виски. — Я не знаю точно, как их делать, — предупредил он, — хотя это, кажется, довольно просто. Нужно убить какого-нибудь человека — и в тот момент, когда твоя душа расколется от этого, оторвать от неё кусочек и во что-то спрятать. Эта вещь — или не вещь, а человек, животное, растение, не важно — и будет хоркруксом. В момент смерти эта часть души станет тем якорем, который не отпустит остальную часть туда, куда она должна отправиться — и ты, в каком-то смысле, не умрёшь: дух здесь останется. Однако ему нужно будет тело — и я не знаю, как он может обрести его. Занять чужое, разумеется, не выйдет, во всяком случае, надолго. Хотя, возможно, в момент чьей-то смерти это можно сделать… я не знаю. Это всё относят к самой тёмной из возможных магии. Я не углублялся.

— Ты это-то откуда знаешь? — тихо и очень серьёзно спросил Робардс.

— Я много чего знаю, — улыбнулся Лестрейндж. — Я в детстве очень любил проводить время в нашей библиотеке и, конечно же, меня интересовало всё запретное. У нас есть секции, закрытые для не имеющих своей палочки, но с того момента, как мне исполнилось одиннадцать, они открылись мне. Я думаю, родители понятия не имели, что я там читал — их никогда это особенно не интересовало. Читает мальчик — и прекрасно.

— Подумать страшно, кем ты мог бы вырасти, — заметил Робардс.

— В детстве, — ответил Лестрейндж, — плохо понимаешь смысл смерти и убийства. Я не был исключением. Но я прочёл об этом лет в двенадцать: достаточно рано, чтобы не испугаться и при этом не понять, в какие глубины заглянул. Меня тогда это не слишком заинтересовало — прочитал, закрыл и взял другую книгу. И думал, что забыл, но нет, как видите.

— Ты в детстве не боялся смерти? — спросил Праудфут, и Лестрейндж качнул головой:

— Нет. Ни в детстве, ни потом. Для умершего смерть сама по себе не страшна… если она быстрая, по крайней мере. Плохо остающимся. Так что эта тема меня тогда просто не заинтересовала. Я, признаюсь, никогда не понимал этого страха.

— Ну как, — усмехнулся Сэвидж. — Жутко же: сейчас ты есть — а теперь нет. И не будет.

— Ну почему не будет, — возразил Праудфут. — Будет, просто по-другому.

— Давайте не будем отвлекаться, — сказал Робардс. — Это действительно проблема. Можно было бы сделать процесс закрытым, но Визенгамот на это не пойдёт: если что-то просочится в прессу, нас сожрут. И их тоже.

— Я должен напомнить, — посмеиваясь, заметил Лестрейндж, — что мистер Петтигрю — кавалер ордена Мерлина первой степени. Неловко будет судить такого человека.

Авроры переглянулись и расхохотались, и Гарри, хотя и понимал, что ничего смешного в этом нет, смеялся вместе с ними, громко, долго и почти до слёз. Когда все успокоились, Робардс сказал:

— Ордена его лишат, конечно. Однако с ритуалом нужно что-то делать. Есть у меня одна идея, но я пока ничего говорить не буду. Расскажу по факту.

— Да сотрите ему память, — хмыкнул Сэвидж. И хотя он пошутил, на лицах всех присутствующих на мгновенье отразилось та задумчивость, что предваряет серьёзные решения.

— Жаль, нельзя, — выразил общее сожаление Робардс. — Но мы попробуем иначе.

— Запрещённая информация? — спросил Лестрейндж, и Робардс кивнул:

— Я думаю, Визенгамот не будет возражать.

Сказать им? Или нет? С каждым мигом размышления Гарри становились всё мучительнее. Говорить об этом ему отчаянно, категорически не хотелось, но он понимал, что если это вдруг всплывёт на процессе, плохо будет всем. И ему в том числе. Но признаться означало рискнуть всем, и, прежде всего, работой в Аврорате. Потому что Гарри не знал, что сделал бы на месте Робардса, узнай он подобное о своём стажёре. Вряд ли кто-то знает, как влияет на человека долгое существование в виде хоркрукса, а затем и смерть — и на месте Робардса было бы разумно так не рисковать. В конце концов, если Гарри откажут в праве стать аврором, он ведь с голоду не умрёт…

Пока Гарри думал, обсуждение Петтигрю закончилось, и все засобирались уходить. И Гарри, так ничего и не решив, ушёл вместе со всеми, но отделаться от мыслей у него не получалось. Тем более что ему и отвлечься было не на что: Петтигрю больше пока что не допрашивали, «дело ежей» было закончено, а возвращаться на праздник Гарри абсолютно не хотелось.

Он сидел и думал за своим столом, когда голос Лестрейнджа вернул его в реальность:

— Поттер, вы в порядке?

— Да, — Гарри поднял голову. — Да, сэр, всё нормально.

— Вы в Хогвартс не вернётесь?

— Нет настроения, сэр, — честно ответил Гарри.

Лестрейндж кивнул и как-то мельком, походя спросил:

— Ваша невеста вас не потеряет?

Джинни! С этим Петтигрю и размышлениями Гарри вообще забыл о ней!

— Спасибо, сэр! — он встал. — Я всё-таки вернусь, наверное, вы правы. Я же никого не предупредил.

— Разумно, — кивнул Лестрейндж. — А я, пожалуй, здесь останусь. Дело путанное, — он похлопал рукой по разложенным перед ним на столе бумагам. — Надо привести его в порядок, а то оно начинается со смерти, а потом вдруг продолжается. Довольно странно выглядит. Заодно и додежурю — чувствую, ночь будет непростой. Если не уснёте — приходите, — добавил он шутливо.

— Спасибо, сэр, — серьёзно ответил Гарри. Ему совсем не хотелось идти и веселиться, но ведь нельзя же было просто так исчезнуть! Наверняка Джинни его потеряла и думает уже непонятно что. — Сэр, а Молли знает? — спросил он, уже почти уйдя, остановившись возле самой двери.

— Да, конечно, им с Артуром сказали, — кивнул Лестрейндж, поднимая голову от бумаг. — Надеюсь, они успокоят вашу невесту, если она встревожится.

— Спасибо, сэр, — повторил Гарри — и ушёл.