Middle (джен)

Лестрейнджа не было довольно долго — достаточно, чтобы Долиш объяснил всё Робардсу.

— Гарри, — наконец сказал тот, — сходи посмотри, что у них там происходит. Я думаю, мы с Джоном справимся вдвоём, если придётся.

Гарри и самому было интересно, куда и почему пропал Лестрейндж, да и от задержания Речлеба он не ожидал каких-то удивительных сюрпризов, так что выполнять приказ отправился охотно. И… столкнулся прямо возле кабинета главного аврора с Лестрейнджем. Тот выглядел несколько помятым и каким-то встрёпанным и просто развернул Гарри назад.

— Все живы? — как-то, на взгляд Гарри, очень спокойно поинтересовался Робардс при их появлении.

— Живы, да, — Лестрейндж сел к столу, вертя в пальцах палочку. — Теперь я не уверен, кому из них двоих предъявлять обвинение. Обоим, может быть… я был в Мунго, — добавил он в качестве объяснения. — Миссис Белчер — дама очень странная… возможно, у неё не всё в порядке с головой. И зубы острые, — он усмехнулся.

— У тебя всё ещё есть стажёр? — поинтересовался Робардс.

— Не на нём, — возразил Лестрейндж. — Просто немного пожевала свою руку. В Мунго всё залечат.

— Она безумна? — уточнил Робардс, и Гарри покоробила его интонация. Она всё же человек, эта миссис Белчер. А не строка в отчёте.

— Не уверен, — ответил Лестрейндж. — Может быть, отчасти. Послушаем, что скажут нам целители — а я всё-таки хотел бы поговорить с Речлебом.

Им пришлось ещё немного подождать, и, когда уже даже Робардс задался вопросом, а придёт ли тот, или, возможно, он что-то понял и сбежал, в дверь постучали, а затем она сразу же открылась. На пороге стоял высокий худощавый мужчина, очень похожий на ту женщину, которую Лестрейндж, по его словам, отвёл в Мунго.

— Что у вас стряслось? — спросил он.

— Сложно сказать, — ответил Робардс, приглашающе указав на стул. — У нас есть пара вопросов. Присядь, Пол.

— Что опять стряслось? — спросил тот, садясь.

— Где ты был четвёртого числа? — спросил Робардс. — В понедельник. Днём.

— Не помню, — отозвался тот. — Надо посмотреть. А что такое? — спросил он равнодушно, но Гарри увидел, как рука Речлеба двинулась к палочке. Впрочем, заметил он это не один — Долиш или Лестрейндж бросил заклинание, Гарри не успел понять, но через секунду Речлеб уже был обездвижен и лишён палочки, а затем и связан. После чего обездвиживающее заклятье с него было снято и начался допрос.

Гарри ожидал, что Речлеб хотя бы поначалу станет отрицать всё — однако, к его удивлению, тот даже не попытался это сделать.

— Узнали, значит, — проговорил он, выслушав предъявленное обвинение. — Как?

— Мы шесть лет тебя искали, — ответил Лестрейндж. — И нашли. Он нашёл, — он указал на Гарри, и тот смолчал, хотя и счёл это заявление совершенно неуместным.

— Гарри Поттер, — Речлеб повернул голову и посмотрел на Гарри с непонятным тому презрением. — Ну конечно. Кто ж ещё. Что ж. Отлично. Вы меня поймали.

— Расскажи, зачем, — потребовал Робардс, но Речлеб усмехнулся:

— Обойдётесь.

— Пол, — Робардс посмотрел сначала на него, потом — на Гарри и авроров, и сделал им жест выйти.

И это было донельзя обидно! Впрочем, Гарри понимал, что, возможно, Робардс знает Речлеба и сумеет сам его разговорить, и что некоторые вещи можно сделать только без свидетелей. И надеялся, что ему потом расскажут.

— Я не думаю, что всё так просто, — сказал Лестрейндж, когда они вышли из кабинета. — Не может это не быть связано с его матерью. Я думаю, они в Мунго уже привели её в порядок — я оставил Причарда её посторожить и предлагаю навестить. И побеседовать. И я бы очень хотел знать, — добавил он негромко, — какое отношение ко всей этой истории имеет наш славный комендант. И имеет ли.

— Комендант? — переспросил Гарри.

— Харви Белчер, — с некоторым упрёком сказал Лестрейндж. — Комендант Азкабана. Фамилия не слишком редкая, семья большая — они могут быть даже незнакомы, хотя я в это и не верю.

— Полагаешь, он причастен? — Долиш нахмурился.

— Необязательно, — возразил Лестрейндж. — Скорее нет, чем да. Но мы должны проверить.

В коридоре возле палаты миссис Белчер на стуле сидел Причард, явно скучавший и обрадовавшийся появлению авроров.

— Сэр, целители сказали, что она в порядке, — доложил он. — Но она даже не пыталась выйти из палаты.

— Она вообще мне кажется довольно странной, — сказал Лестрейндж. — Мне это напоминает жертв очень долгого Империо.

— Вы думаете, сэр, сын её так держал? — спросил Гарри, но Лестрейндж медленно качнул головой:

— Нет. Не знаю. Я думаю, что это дело будет не таким простым, как кажется… может быть, и вовсе не таким, как кажется.

— Жертвой долгого Империо? — переспросил Гарри.

— Вам рассказывали в академии? — спросил Лестрейндж их обоих с Причардом.

— Нет, сэр, — тут же отозвался тот.

— Нам тоже нет, — подтвердил Гарри.

— Империо — по сути, подавление воли, — сказал Лестрейндж. — И замена её чужой. Есть… различные модификации, но классическое Империо именно такое. Говорят, его сложно держать только поначалу, когда человек если и не сопротивляется, то, по крайней мере, помнит, что такое воля. И как это — действовать самостоятельно. А потом это забывается — и усилий прилагать почти не нужно. И когда заклятье снимают, жертве приходится всё это вспоминать. И не у всех выходит.

— Как не у всех? — переспросил Гарри.

— А так, — Лестрейндж почему-то посмотрел на Причарда, а не на него. — В подчинении есть своя прелесть, и она затягивает. И потом бывает слишком тяжело возвращаться снова в мир, где ты сам за себя в ответе. Некоторые просто не хотят снова делать это — и не делают. И состояние миссис Белчер очень на это похоже.

— Кто-то держал её под Империо и заставлял… что? Убивать? — спросил Гарри, и Лестрейндж наконец-то посмотрел и на него.

— Возможно, — снова сказал он. — Причард, найдите целителя и попросите подойти к нам — надо бы её проверить. Идёмте, посмотрим на неё пока, — предложил он, когда Причард ушёл исполнять его приказ.

Миссис Белчер сидела на больничной койке и задумчиво водила ладонью по одеялу. На вошедших она отреагировала как-то слабо: просто подняла голову и посмотрела.

— Миссис Белчер, — Лестрейндж наколдовал стулья им троим и сел напротив неё. — Как вы себя чувствуете?

— Вы арестовали его, — сказала… да, именно сказала, а не спросила, она. — Пола. Да?

— Мы его задержали, — ответил Лестрейндж.

— Что он вам сказал? — она прижала ладонь с растопыренными пальцами к поверхности одеяла.

— Что ничего не скажет, — очень доброжелательно сообщил ей Лестрейндж. — Мы подумали, возможно, вы могли бы нам помочь.

— Я? — спросила она с удивлением. — Я всегда старалась воспитать его достойно. Он рос послушным мальчиком. Но очень, очень замкнутым. Но я старалась. Мы с ним каждый вечер разговаривали. Обязательно. За ужином. Я всегда считала, это очень важно — говорить с ребёнком. Пол это не любил, но я его приучила. Он всегда рассказывал мне, что делал днём.

— Пока вы вместе жили, — понимающе кивнул Лестрейндж.

А у Гарри по спине ползли холодные мурашки от того, что он слышал. Он очень ясно представлял себе, как каждый вечер эта женщина усаживала мальчика за стол — и начинала задавать ему вопросы. А он был обязан отвечать, да ещё и есть при этом. Наверняка она его ругала, если он не ел…

— Когда Пол поехал в школу, — она начала мерно похлопывать ладонью по одеялу, — он писал мне каждый вечер. О том, как прошёл день, что он выучил, что ел, с кем разговаривал. Он мне про всё рассказывал. И я была хорошей матерью! — она вскинула голову. — Была! А он так поступил со мной, — она покачала головой.

— Как? — спросил Лестрейндж. — Что он сделал?

— Он мне не сказал про оборотней, — она снова покачала головой. — Он долго мне не говорил ни слова. А потом просто приехал и привёз эти мерзкие плакаты. И сказал, что они будут там висеть — у него в комнате. Я, конечно же, не разрешила. А он просто не послушал, — она сжала губы и опять качнула головой. — Просто не послушал и повесил их. Конечно, я сняла. А он, — её подбородок задрожал, — сказал, что он тогда уедет и больше не вернётся. Никогда. И разговаривать со мной не будет. И я… я подумала, что лучше уж я буду знать. Я мать. Я отвечаю за него. Я должна знать!

— Я понимаю, — кивнул Лестрейндж.

— Я была, конечно, против, чтобы он пошёл сюда работать. Но он ведь меня не спрашивал! — она горестно вздохнула. — Он вообще меня не спрашивал с тех пор. Не знаю, что тогда случилось в школе. Но это их вина. А не моя.