Middle (джен)

Лестрейндж смотрел на миссис Белчер очень доброжелательно, а Гарри от неё уже трясло. Он прямо видел маленького Пола, которого она сажала каждый вечер ужинать — и начинала задавать вопросы. И попробуй не ответь ей правильно! Гарри видел эту картинку так ярко, словно бы присутствовал при этом.

— Вас никто ни в чём не обвиняет, мэм, — заверил её Лестрейндж. — Но мы должны понять, что именно произошло. И почему ваш сын сделал то, что сделал.

— Он увлёкся ими, — сказала миссис Белчер. — С этого момента всё пошло не так. Он стал, как они — скрытный и двуличный. Мой мальчик, который всё всегда мне рассказывал. Я знала, в каких пижамах спят его товарищи. Какие у них перья. Что подавали на обед и завтрак. Я всё про него знала, пока он не увлёкся оборотнями. Про такие вещи нужно запретить писать. Хотя бы для детей. Да, запретить!

— Вы можете об этом написать письмо, — предложил Лестрейндж. — В министерство. Я вас понимаю, мэм, но давайте поговорим о вашем сыне. И об этих женщинах.

— Женщины, — её губы искривились, а взгляд стал почему-то очень злым. — Он приводил их, да. Он мне привёл одну, — она сощурилась и сжала руки в кулаки, сминая одеяло. — Из них. Вы представляете? Ко мне домой!

— Он привёл оборотня? — спросил Лестрейндж, и Гарри подумал, что это похоже на работу переводчика. И о том, как Лестрейнджу удаётся так спокойно и даже дружелюбно с ней общаться.

— Тварь эту, — голос миссис Белчер зазвенел от злости и от отвращения. — Домой. Привёл её домой! И сказал, что она останется. Или он уйдёт. Вы понимаете? Мой мальчик так сказал мне. Что я должна была сделать? Что, что мне оставалось?

— Я вас понимаю, — сказал Долиш, и это прозвучало очень искренне. — Омерзительные твари.

— Верно, — миссис Белчер перевела взгляд на него. — Верно. Омерзительные, — повторила она, словно пробуя слово на вкус. — Вот к чему приводят такие увлечения.

— Вы поставили его на место, — сказал Долиш.

— Её! — возразила она. — Она задурила ему голову. Полу. Он был хорошим мальчиком. Хорошим. Пока не увлёкся ими.

— И вы это исправили, — кивнул Лестрейндж. — Как мать.

— Как любая мать, — тоже кивнула миссис Белчер. — Да, сделала. Мать всегда должна защищать своего мальчика.

— Я вас понимаю, — в голосе Лестрейнджа теперь звучало сочувствие. — Но представить не могу, что можно сделать в такой ситуации. Он ведь был уже взрослым человеком. Он имел право жениться на ком угодно.

— Мне пришлось, — она пожала плечами. — Вы должны меня понять.

— Я очень этого хочу, — Лестрейндж чуть-чуть придвинулся к ней. — Помогите мне. Что же вы сделали?

— Мне пришлось изучить этот вопрос, — она очень тяжело вздохнула. — Пришлось солгать. Ложь — это зло, но мне пришлось.

— Так иногда бывает, — согласился Лестрейндж. — Я понимаю.

— Это плохо, — покачала она головой. — Очень плохо лгать. Но я должна была. И ведь потом, это была не совсем ложь. Я ведь не сказала, что мне это нравится. Я сказала, что хочу узнать побольше. И я ведь действительно хотела — значит, это не была ложь. Да? — она требовательно взглянула на Лестрейнджа, и тот кивнул уверенно и твёрдо. — Он дал мне книги. И я читала. Всё это читала. Мне пришлось всё это прочитать. Про их героев. Вы знали, что у них есть свои герои? — в её голосе послышалась смесь недоумения и брезгливости. — Она мне тоже говорила. Я разговаривала с ней. Да. Разговаривала. Мне несколько не повезло, но я потом решила, что так даже лучше. Полнолуние было третьего числа. А не четвёртого, — она покачала головой так, словно её обычно прилежный ученик совершил ошибку. — Зато она спала. Так было проще.

Гарри замутило. Он уже примерно понял, что произошло — оставалось лишь узнать детали.

— Вы слишком хорошо обо мне думаете, мэм, — чуть-чуть улыбнулся Лестрейндж. — Я всё равно не понимаю. Расскажите! — попросил он, и она спросила:

— У вас есть сын?

— У него есть, — Лестрейндж указал на Долиша, и тот кивнул.

— Тогда вам нужно быть готовым, — она протянула руку и сжала запястье Долиша. — Вам я расскажу. Это хорошо, что вашей жене не придётся это делать.

— Не придётся, — твёрдо пообещал Долиш.

— Я прочла все эти книги. Про этих тварей. Узнала всех их знаменитостей. И решила показать ему, чем это кончится. Я говорила ему, что нельзя содержать дома тварей пятого класса опасности. Это ведь самый высший класс. Да?

— Да, — подтвердил Долиш, на которого она сейчас смотрела.

— Я показала Полу, что она бы сделала со всеми нами накануне. Если бы смогла. Просто показала.

— Как? — негромко спросил Лестрейндж.

— Я её съела, — резко развернувшись к нему, громко прошептала миссис Белчер и вдруг громко и мелко рассмеялась. — Не совсем. Немножко. Посадила Пола, как всегда, за стол — и принесла её. И съела, — она снова рассмеялась, а потом, так же внезапно посерьёзнев, сказала: — Но ведь это нужно было закрепить. Чтобы он понял. Навсегда. Вы думаете, это было просто?

— Нет, — покачал головой Лестрейндж. — Я думаю, что нет.

— Это неправда, когда говорят, что это просто. Но я мать. И я должна была. Я думала, что он уйдёт со своей работы. А он вместо этого стал начальником отдела. Представляете? Назло мне! Да, стал… — повторила она, и на её лице появилась растерянность.

— Кем были те женщины? — спросил Лестрейндж.

— Поверьте, это было тяжело, — оживилась миссис Белчер. — Найти такую же. Я старалась. Но их ведь не поймёшь, пока они нормальные. Такие же, как мы. Пока они так выглядят. Приходилось использовать косвенные признаки.

— Какие? — Лестрейндж говорил по-прежнему сочувственно и заинтересованно, а Гарри боролся с тошнотой и думал, что не понимает, как аврорам удаётся не ненавидеть всех людей вокруг.

— Тихие, — миссис Белчер покивала. — Они все очень тихие. И прячутся. Живут одни. Вот вы женаты? — требовательно спросила она, и Лестрейндж снова указал на Долиша, и ещё на Гарри:

— Они женаты. Оба. И у них обоих сыновья.

— А вы? — требовательно повторила она, и он ответил сухо:

— Я вдовец.

Вдовец? Гарри даже отвлёкся от допроса. Он знал, что Лестрейндж никогда не лжёт впрямую — значит, это правда. Но тогда… Значит, его жена мертва. А дети? У них были дети. Девочки. Они тоже умерли? Или нет? И что вообще случилось? Или Лестрейндж сказал это образно? Мол, жена для меня всё равно что умерла? Это было бы, полагал Гарри, в его духе… то, как он общался с братом — и не важно, кем тот был! — говорило, что он умеет вычёркивать людей из своей жизни.

— Вот видите! — воскликнула она. — Вы все женаты. Или были. Нормальный человек не будет жить один. Это ненормально, — она покачала головой. — Я выбирала тихих. И таких, кто не носит красное.

— Почему? — кажется, Лестрейндж и вправду удивился. — Почему не носит красное, мэм?

— Волки ненавидят красный цвет, — ответила она. — Они его боятся. Вы не знали? Потому что он похож на пламя, — она снова закивала. — И оранжевый. Оранжевый и красный. Я следила. Смотрела, как они одеты.

— Вы следили за ними? — уточнил Лестрейндж, и она возразила:

— Нет, зачем? Я не умею. Я просто приходила к ним домой и открывала шкаф. И всё.

— Домой? — переспросил Долиш. — Как вы заходили?

— Просто, — она пожала плечами и начала разглаживать скомканное одеяло. — Просто заходила. Есть заклятья посильней Алохоморы. Да, я знаю, это скверно, но я должна была проверить. Нельзя же ошибиться. А в полнолуния я их боялась, — она поморщилась. — Они же звери. Мне нельзя было так рисковать. Кто бы тогда защитил Пола?

— Да, — согласился Лестрейндж. — Я понимаю.

— Они все были ими, — убеждённо проговорила она. — Поверьте. Они жили тихо и не носили красное. Они ели мясо. Они не пользовались духами. Это ненормально, чтобы молодая женщина не пользовалась духами, — покачала головой она. — Только эти твари их не любят. У них не было цветов или животных. Я должна была остановить Пола.

— И что произошло потом? — мягко спросил Лестрейндж. — После двадцать первого ноября?

— Я ждала, что он уйдёт с этой ужасной работы, — ответила она. — А он вместо этого стал начальником отдела.

— А потом? — спросил Лестрейндж.

— Потом я… я… — она растерянно сморгнула. — Я неважно себя чувствовала, и я… мне так сложно, — жалобно проговорила она и замолчала.

— Вы не помните, что потом происходило, — утвердительно проговорил Лестрейндж. — Вы помните, что тогда заканчивалась осень. И вы словно бы заснули… а потом снова было лето. Это лето. Верно?

— Да, — она покачала головой. — Я просто заболела. Это из-за Пола. Из-за того, что мне пришлось для него сделать. И он так и не ушёл с этой работы. Так и продолжал их защищать. Значит, я не сумела объяснить ему, — она вздохнула.

— Пришлось продолжить? — тихо спросил Лестрейндж, и она кивнула:

— Я же мать. Да, мне пришлось. Но что мне было делать?

— В самом деле, — согласился Лестрейндж. — И две с половиной недели назад вы продолжили.

— Я плохо себя чувствую, — жалобно проговорила она, заозиравшись. — Почему я здесь? И где здесь? Вы кто? — испуганно спросила она, вздрогнув. Её взгляд заметался по их лицам, подбородок задрожал, и она спросила хнычуще: — А где Пол? Он же придёт за мной?

— Вам помогут, — Лестрейндж встал. Дверь тут же открылась — словно кто-то ждал сигнала, чтобы войти. Хотя почему «словно», подумал Гарри, глядя на вошедшего в палату невысокого темнокожего… очень темнокожего целителя индуса. Наверняка и ждал, просто не став прерывать допрос.

— Где Пол? — миссис Белчер сидела, оглядываясь, и твердила: — Где мой сын? Где Пол?

— Мы подозреваем, что её могли долгое время держать под Империо, — негромко сказал Лестрейндж целителю. — Но вообще проверьте её на все возможные заклятья подчинения.

— Проверим, — пообещал тот.

— Она задержана, — добавил Лестрейндж. — Мы оставим пост, но позаботьтесь о том, чтобы она не могла покинуть эту палату. Она может быть весьма опасна.

— Не беспокойтесь, — кивнул целитель. — Мы будем очень внимательны.

— И осторожны, — с нажимом сказал Лестрейндж.