Middle (джен)

Когда они вышли из палаты и закрыли за собою дверь, Долиш буквально выплюнул:

— Крауч недоделанный!

— Похоже, — согласился Лестрейндж. — И результат такой же.

Крауч. Вот какая мысль всё время крутилась у Гарри в голове! Зеркально развернувшаяся история семейства Краучей — только здесь, похоже, сын держал под Империо мать. А в остальном всё было так похоже!

— Я не понимаю, — сказал Гарри. — То есть я понимаю, почему он её в Аврорат не сдал. Но раз уж всё равно наложил на неё Империо, почему не сразу? Ну хотя бы не после второго случая?

— Мы его сейчас об этом спросим, — кивнул Лестрейндж. — Причард, вы пока останетесь — следите, чтобы миссис Белчер из палаты никуда не вышла. Ни под каким предлогом. И вообще за ней следите. Я пришлю вам смену.

— Есть, сэр, — не слишком радостно, но бодро ответил Причард.

— Она убийца, — коротко сообщил ему Лестрейндж. — Возможно, сумасшедшая, возможно, нет, но в любом случае опасная. В палату пускать только известных вам целителей или тех, кого они приведут сами.

— Я понял, сэр, — Причард даже подобрался.

— После протокол прочтёте, — пообещал ему Лестрейндж, как когда-то обещал и Гарри, и тот улыбнулся про себя. Всё повторяется… интересно, а он тоже выглядел таким же важным и серьёзным в такие моменты? Или это особенность именно Причарда?

Однако задавать такой вопрос было бы довольно странно, оставалось разве что при случае самому посмотреть в Омуте Памяти. Но сейчас Гарри точно было не до этого. Его ждала разгадка, обещавшая быть довольно неприятной.

Пол Речлеб ждал их в камере почему-то окаменевшим на цыпочках возле решётки с какой-то голубой лентой в руках и как-то неловко сидящей мантией.

— Вот вы и увидели попытку суицида в камере, — сказал Лестрейндж, одним взмахом палочки вынимая из недвижных рук Речлеба ленту, а другим возвращая его разорванной на полосы рубашке целостность. — Могу его понять, но его ждёт суд — и долгий разговор.

Гарри тоже мог его понять. И, пожалуй, признавал, что для Речлеба это был не худший выход — ибо впереди его ждал вечный Азкабан. Впрочем, там ему уже никто не помешает сделать то же самое…

Лестрейндж между тем повесил уже восстановленную рубашку на руку Речлебу и снял с него чары оцепенения. И когда тот заморгал, пытаясь понять, как и откуда здесь взялись авроры, сказал:

— Вы не первый, кому пришла в голову подобная идея. Но мы стараемся избегать отправления задержанных на кладбище.

— Я с вами говорить не буду, — Речлеб посмотрел на свою рубашку и бросил её на койку.

— А вот ваша мать стала, — Лестрейндж указал на рубашку палочкой, аккуратно её складывая. — И мы хотели бы теперь услышать вашу версию.

— Какую версию? — спросил Речлеб.

— Желательно правдивую, — он чуть вздохнул и добавил грустно: — Пол, ты ведь порядки наши знаешь. И тебе нечего уже терять и защищать, похоже, тоже некого. Она… — он посмотрел на Долиша и Гарри, — нам рассказала про твою невесту. И про остальных.

— Она безумна, — Речлеб, помолчав, отступил назад и тяжело опустился на край койки. — Но она же моя мать. Я не мог сдать её вам.

— Я понимаю, — Лестрейндж неожиданно наколдовал три стула и, взяв один из них, сел напротив Речлеба. — Я правда понимаю. Не представляю, что бы сделал я на твоём месте.

— Ты бы не был на моём месте, — возразил Речлеб.

Гарри чувствовал себя ужасно неуютно. Этот разговор был для двоих и, по-хорошему, он должен был бы выйти и оставить их наедине — но он так хотел услышать продолжение! Да и Долиш тоже не обнаруживал никакого желания уйти, так что Гарри просто взял один из стульев и поставил его позади Лестрейнджа, так, чтобы не слишком мозолить глаза Речлебу. А вот Долиш устроился у самой двери, похоже, не испытывая при этом никакой неловкости.

— Как теперь узнать, — ответил Лестрейндж. — Расскажи нам, что произошло.

— Зачем? — устало спросил Речлеб, вытирая выступивший на бледном лбу пот. — Раз она всё рассказала.

— Для отчёта, — усмехнулся Лестрейндж, и Речлеб, к удивлению Гарри, усмехнулся тоже:

— Для отчёта, — повторил он. — Ну, я понимаю. Мать… я недооценил её. Не ожидал, что она его сбросит. И, веришь, даже и не понял этого. Вообще не ощутил. Только когда вы меня обвинили, понял, что… а-а, — он махнул рукой и замолчал.

— Ты понял раньше, — мягко возразил Лестрейндж. — Как только мы тебя спросили про четвёртое число.

— Да нет, — возразил Речлеб. — Нет.

Гарри не понимал, зачем и почему он лжёт. Такая мелочь…

— Ты ведь потянулся к палочке, — полувопросительно сказал Лестрейндж, и Речлеб возразил:

— Да нет. К платку. Жара же, — он опять обтёр повлажневший лоб. — Потею как свинья. Всегда так было.

— К платку, — негромко повторил Лестрейндж и посмотрел на Долиша — тот лишь развёл руками.

— А мы тебя не поняли, — признался Лестрейндж.

— Да не важно, — Речлеб снова обтёр лоб. — Я всё думаю: как странно, что я не заметил ничего. И про убийство ничего в «Пророке» не было.

— Мы не афишировали, — пояснил Лестрейндж. — Жертва была одинокой: её до сих пор никто не ищет.

— Да, она таких искала, — тихо проговорил Речлеб. — Но я был уверен, что держу её… уверен. Странно, да?

— Расскажи, — попросил Лестрейндж. — Как это ощущается? Держать Империо так долго? Это ведь Империо?

— Ну да, — Речлеб очень грустно на него взглянул. — Я хотел им помогать. Действительно хотел. Я уйду — отдел развалится… их ненавидят.

— Я поговорю с Гавейном, — пообещал Лестрейндж, и Гарри увидел, как по лицу Долиша скользнула тень досады. — А он — с министром. Мы попробуем найти кого-то на замену. Но ты прав: это будет непросто. Их и вправду ненавидят. Есть за что.

— Да, я знаю, что твоя племянница — Тонкс, — сказал Речлеб. — Я её даже немного помню. Но это, кажется, не помогает.

— Нет, — согласился Лестрейндж и снова попросил: — Пол, расскажи. Как это ощущается?

— Да знаешь, — Речлеб дёрнул подбородком, — как-то… просто. Я даже удивился, правда. Как будто просто всё время носишь что-нибудь. Потом так привыкаешь, что уже не замечаешь. Просто так живёшь, и всё. Как я не заметил… — тихо проговорил он.

— Ты её не запирал, — утвердительно проговорил Лестрейндж, и Речлеб качнул головой:

— Сначала да. Потом… она была такая тихая. И я… удобно было прийти домой, где всё уже готово. Еда… Я запирал, конечно, дверь. И окна. И палочка… я спрятал её палочку.

— При ней была палочка, — возразил Лестрейндж.

— Странно, — Речлеб поглядел на него и снова опустил глаза. — Я её спрятал. Видимо, нашла… так странно. Я ненавидел её, — он обтёр лоб. — И не знал, что делать. Как я её выдал бы? Она моя мать. Я всё думал, что она умрёт — но она никак не умирала. Тихая такая… странно так. Мне было странно. Я в какой-то момент подумал, что она, возможно, изменилась. Даже думал снять заклятье… но не снял. Я просто не знал, что делать с ней.

— Мы проверяли, — сказал Лестрейндж. — Ещё в девяносто седьмом, когда вели расследование. Мы проверяли жертв на всё, на что могли — на оборотничество тоже, разумеется, хотя и не рассматривали эту версию серьёзно. Только первая из них была оборотнем. Остальные нет.

— Остальные нет, — повторил Речлеб эхом. — Ты знаешь, у меня когда-то было время, когда я думал, что я победил её. Что справился. Я… самое ужасное, что я не думаю, что я её любил, — его лицо исказила боль.

— Мать? — переспросил Лестрейндж.

А Гарри вдруг подумал, что они так и не открыли протокол. И что, формально, все эти слова значения не имеют. Хотя, конечно, есть воспоминания…

— Хэрриетт, — возразил Речлеб. — Невесту. Я всё больше думаю, что просто хотел насолить ей. Матери. И побольнее. Не думаю, что я женился бы… а может, и женился бы, — он покачал головой. — Она была хорошей. Скучной очень… я… ты знаешь, я ведь был разочарован. Я тогда считал их всех особенными… а она была обычной. Но я не обидел бы её, нет, — он снова качнул головой. — В конце концов, не обязательно жениться по огромной страсти. Но она… мать — она…

Он закрыл лицо руками и умолк.

— Она и вправду её съела? — спросил Лестрейндж после довольно долгой паузы.

— Немного, — глухо отозвался Речлеб. — Лицо. Она сначала срезала его, а после… Это было… ты не представляешь, — он отнял руки и посмотрел на Лестрейнджа. — Не представляешь, каково видеть мать, что ест твою невесту. Наверное, я тогда немного тронулся, — он потёр висок и снова обтёр лоб. — А может, не немного. Я должен был убить её тогда же… там. И вызвать вас. Но я не мог. Она… она смотрела так, что я не смог, — он опустил ладони на колени и слегка ими по ним хлопнул. — Не смог. Как хорошо, что всё закончилось. Устал я. Слушай, — он оперся локтями на колени и подался вперёд, к Лестрейнджу. — У меня же ведь эублефары. Дженни и Патриция. Дженни оранжевая, а Пат — бело-жёлтая пятнистая. Пристрой их, — попросил он. — Я тебе всё напишу. Они общительные, и с ними не так трудно.

— Это ящерицы, вроде? — спросил Лестрейндж.

— Гекконы, — поправил его Речлеб. — Они славные. Я деньги оставлю, — он вдруг хмыкнул. — У нас в сейфе не так уж много, но на моих девчонок хватит.

— Я всё устрою, — пообещал Лестрейндж. — А ты напиши признание. Пообещай мне, что больше не попытаешься с собой покончить.

— Здесь не стану, — ответил Речлеб. — Дождусь встречи с дядюшкой. Хоть познакомимся нормально.

— Вы незнакомы разве? — уточнил Лестрейндж.

— Да мы же дальняя родня, — сказал Речлеб. — Я его видел пару раз. Ну вот и пообщаемся. А что, его накажут, если я того? — он провёл себе ребром по шее.

— Тебе дадут пожизненное, — спокойно проговорил Лестрейндж. — Нет, не накажут.

— Ну вот, отлично, — Речлеб не то чтобы повеселел, но словно бы немного ожил. — Тогда так и сделаем. Её же тоже там закроют? — требовательно спросил он. — Навсегда?

— Я полагаю, да, — ответил Лестрейндж. — Она, возможно, сумасшедшая, но у меня сложилось впечатление, что она понимала, что совершает преступление. Так что, полагаю, да. Её посадят. Навсегда. Если бы ты только сразу нам сказал, — с сожалением добавил он.

— Я слабак, — ответил Речлеб. — Она моя мать. Я ненавидел её, с детства, но я… не знаю. Я просто перед нею каменел. И вот… не смог. Не смог, — повторил он медленно. — Послушай, — он вдруг очень серьёзно поглядел на Лестрейнджа, а затем резко перевёл взгляд на Долиша. А после и на Гарри. — Можем мы наедине поговорить? У меня есть просьба. Личная. Ладить мы с тобой не ладили особо никогда, но я знаю, что ты сделаешь.

— Гарри, — Лестрейндж обернулся. — Джон, — он посмотрел на Долиша. — Пожалуйста, оставьте нас.

— С одним условием, — Долиш поднял палочку и заковал Речлеба в кандалы с наручниками. — Извини, — он усмехнулся. — Положено.

Он встал и, развеяв свой стул, сделал Гарри знак идти за ним. И тот пошёл, конечно, усмиряя гложущие его любопытство и печаль. Он, конечно, понимал, что Речлеб — преступник, что, по сути, позволил матери убить всех тех девушек, но почему-то не жалеть его не мог.