Middle (джен)

Сказав это, Лестрейндж двинулся по коридору, и едва они с Гарри вошли в отдел, тот спросил:

— Так кто может убить Белчер, сэр?

— Все жертвы жили тихо, — Лестрейндж уселся за свой стол. — Но не все были одиноки. У некоторых были семьи — в частности, у одной их них есть брат. Родители есть тоже, но они не так близки — а вот сестра с братом хоть и виделись не очень часто, но дружили. Он так и не смирился с её смертью и, чтобы быть поближе к расследованию, устроился работать в министерство. Не в Аврорат, конечно — кто бы принял в академию стажёра тридцати двух лет — но в ДМП. Сперва помощником помощника, но за прошедшие шесть лет он сделал очень неплохую карьеру и дорос сейчас до помощника секретаря руководителя отдела. Приличная должность. И я уверен, что он или уже знает об аресте, или узнает очень скоро — и если на камеры Белчера и Речлеба у нас здесь я поставил чары, в том числе, отслеживающие именно его, то в Мунго я так сделать не смогу: никто не даст так заблокировать там дверь.

— Вы знаете, кто он, — несколько недоумевая, сказал Гарри. — Знаете, что он может сделать. Разве нельзя что-нибудь предпринять?

— Что? — иронично усмехнулся Лестрейндж. — Что предпринять? Пока он ничего не сделал? Вы внезапно стали адептом превентивных арестов? Заскучали по Пию и Волдеморту?

— Нет, — Гарри невольно улыбнулся.

— Тогда что я могу сделать? Кроме сделанного?

— Я не знаю, сэр, — признался Гарри. — Просто это как-то глупо: вы всё знаете, но сделать ничего не можете.

— Да, — с непонятным Гарри удовольствием ответил Лестрейндж. — Не могу. Только наблюдать. И надеяться, что ничего не произойдёт.

— Вас это радует, сэр? — спросил Гарри, и Лестрейндж кивнул:

— Очень. Потому что только так и должно быть, и это правильно, — ответил он, запирая ящики стола. — Идёмте домой.

— Сэр, — Гарри чувствовал себя неловко. — А кто же сообщал об убийствах? Вы говорили, письмо принесла арендованная на почте сова. А в прошлые разы?

— Графологи работают и, я надеюсь, завтра скажут, — ответил Лестрейндж. — На самом деле это самый сложный вопрос в этом деле. Получается, что это или Белчер, или кто-то третий.

— Третий? — переспросил Гарри. — Почему? Я думаю, что это может быть Речлеб.

— Возможно, — согласился Лестрейндж. — Тогда он гениальный лжец — что тоже может быть. Но если верить его утверждению о том, что он не знал о последнем убийстве, выйдет, что и письмо отправлял кто-то другой. Остаётся мать или третье лицо. И я искренне надеюсь, что это мать.

— Но зачем? — недоумённо спросил Гарри.

— Кто знает, — ответил Лестрейндж. — Такое иногда бывает — убийца то ли дразнит нас, то ли какой-то своей частью желает, чтоб его поймали. Но если это кто-то третий, то у нас проблема. Большая проблема. А теперь домой.

Весь вечер Гарри, развлекая расшалившегося Джеймса, пытался представить, кто же может быть этим третьим лицом. И как оно узнавало о случившемся? И почему оно ничего не сделало, чтобы остановить Белчер? Сообщения об убийствах ведь приходили почти сразу, спустя буквально несколько часов. Значит, некто узнавал — и спешил отправить сову аврорам, но при этом ничего не сообщал, кроме местонахождения тела. Почему? Не знал?

Всё это было странно и загадочно, и на следующий день Гарри в Аврорат почти бежал — и зря, потому что заключение графологи прислали лишь ближе к обеду. Прислали, разумеется, Лестрейнджу, и пока тот его читал, Гарри с жадностью вглядывался в его лицо, на котором очень явно проступило удивление.

— Ну, что там? — спросил и Сэвидж, тоже, как оказалось, за ними наблюдавший.

— Семь первых писем действительно принадлежат Речлебу, — сказал Лестрейндж. — А вот последнее, восьмое, нет. Писали Прытко Пишущим пером, реальный почерк автора определить, соответственно, невозможно. Что думаете? — спросил он Гарри, и тот покачал головой:

— Не знаю. А что там было написано? Конкретно в том письме?

Лестрейндж извлёк из папки лист и переправил его Гарри. В письме — верней, практически в записке — просто сообщалось о «страшном» трупе молодой женщины и указывался адрес.

— Что вы думаете? — повторил Лестрейндж.

— А что там? — с любопытством спросил Причард.

— Вы отправили заявки? — вопросом ответил ему Лестрейндж, и Причард отрапортовал:

— Да, сэр. А эти нужно отправить до конца дня, я через час закончу. Скажите, что там?

— Адрес, — коротко ответил Лестрейндж, но Причарду хватило: он буквально вцепился в эту информацию:

— И всё? Тогда, может, это просто сосед из дома напротив? Труп в окно было видно?

— Полагаю, да, — сказал Лестрейндж, и Причард просиял. Гарри тоже думал о соседях, а конкретно — о том старике в малиновом халате и жёлтых трусах, но говорить теперь об этом было как-то глупо, и он молчал, старательно успокаивая так некстати всколыхнувшуюся внутри обиду. Куда вообще этот Причард лезет? Стажёр без году неделя, его пока даже ни к каким делам не допускали, кроме оформления бесконечных справок и запросов! — Таких совпадений в нашей работе бывает больше, чем можно предположить… идёмте, Гарри, попробуем успеть к завтрашнему номеру «Пророка».

Гарри чуть было не спросил «Зачем», но прикусил язык в последнюю секунду, не желая выглядеть глупее всех — потому что больше этого вопроса никто не задал, включая даже Причарда. Впрочем, он сейчас ответ узнает, думал Гарри, молча выходя следом за Лестрейнджем.

И действительно узнал и восхитился простотой решения. Вместо того, чтобы обходить дома в том переулке, они просто дали объявление о том, что Аврорат благодарит того, кто четвёртого августа сообщил об одиноко лежащем в квартире трупе, чем избавил множество людей от самых неприятных действий и переживаний. И желает в ближайший понедельник вручить этому человеку небольшую премию.

— А как мы это проведём через бухгалтерию? — спросил Гарри.

— Я сам заплачу, — улыбнулся Лестрейндж, — но через бухгалтерию мы это безусловно проведём.

— А как? Вам выплатят уменьшенную премию?

— Это когда будет, — возразил Лестрейндж. — Нет, мы оформим это как целевое пожертвованию Аврорату на выплату премий добровольным помощникам. Когда-то это была весьма мерзкая статья расходов, но сейчас, по счастью, эти времена прошли. А статья осталась, и мы иногда её используем таким образом.

— Почему мерзкая? И когда «когда-то»? Сэр, — почему, ну почему им в академии об этом не рассказывали, думал Гарри.

— Потому что при Волдеморте стали поощрять доносы, — объяснил Лестрейндж. Они с Гарри вышли из здания «Пророка» и неторопливо двинулись по Диагон-элле. День был прохладный и довольно пасмурный — счастье после стоявшей прежде в Лондоне жары — и на улице было довольно оживлённо. — Не впервые в истории, конечно. В частности, это делалось и за счёт вот таких небольших премий — расценки были даже напечатаны в том же «Пророке», если хотите, запросите архив, вам выдадут. Не слишком большие: пять-десять галлеонов, в зависимости от результата. Вы не представляете, как много всякого на нас тогда посыпалось, — его губы неприязненно скривились. — Большей частью, кстати, доносы были ложными — и не всем нравилось то, что мы их проверяли. Все. Времени, конечно, уходило много, но что было делать.

— Много? — переспросил Гарри.

— Вам их не покажут, — предвосхитил Лестрейндж его следующий вопрос. — Они все сохранены — но все хранятся в спецотделе. Для получения нужна виза главного аврора или главы ДМП — иногда для какого-нибудь расследования они вдруг пригождаются, но любопытствующим доступ к ним закрыт.

— Почему вы их не уничтожили, сэр? — помолчав, спросил Гарри.

— Потому что иногда полезно знать, на что способны люди, — сказал Лестрейндж. — К тому же это очень много может рассказать об отношениях между родными, сослуживцами, соседями, друзьями. Доносы просто так не пишут, для этого всегда есть основание. Иногда им могут быть и десять галлеонов, но обычно там присутствует что-то ещё.

— Разве доносы пишутся не анонимно?

— А как тогда награду получить? — возразил с ехидством Лестрейндж. — Анонимки тоже были, но их было мало. Они хранятся тоже. А в целом, люди приходили за деньгами.

— Это вы придумали? — тихо спросил Гарри, поворачивая голову и глядя на идущего рядом с ним Лестрейнджа.

— Я, — легко сознался он. — И я надеюсь, что хоть ненамного сократил этот поток. Всё-таки на то, чтоб подписаться, нужна некоторая храбрость. Мы предупреждали, что анонимки не рассматриваем, хотя, — он вздохнул, — на деле это приходилось делать. Не всегда, но, к сожаленью, полностью отказаться не смогли. Там много любопытного, — добавил он со странной интонацией, — в том архиве. Когда вы сядете на место Гавейна, вы сможете их посмотреть. Все эти письма.

— Я, может, не хочу, — буркнул Гарри.

— Вы правы, — согласился Лестрейндж. — Если.

Объявление сработало: около десяти утра понедельника дежурный доложил о приходе явившегося за своей наградой посетителя. Гарри сам пошёл его встречать — и с удовольствием узнал в стоящем возле поста дежурного того самого старого волшебника в халате и трусах. Тот Гарри узнал тоже, но на сей раз был почти что вежлив:

— Отлично начинаете, молодой человек! — радостно проговорил он, хлопая Гарри по плечу с таким видом, с каким бы это мог бы сделать Дамблдор. Наверное. Ну или хотя бы Лестрейндж.

Который и вручил ему награду, торжественно пожав руку и любезно попросив «буквально в двух словах» рассказать о том, как тот увидел труп. «Пара слов», впрочем, превратилась в длинный и весьма подробный рассказ, в котором фигурировали омнинокль, бессонница, жара, активная позиция и беспокойство за соседей.

— Особенно за таких молодых девушек, — говорил старик. — Они живут одни — вдруг что случится? Конечно, я приглядываю. Место-то у нас такое, сложное, мало ли что вдруг случится. А тут я — успею и вступлюсь. Если успею, — он вздохнул и, как показалось Гарри, на сей раз искренне. Похоже было, что гибель девушки его совсем не радовала — нормальная реакция, конечно, но Гарри ей обрадовался. Пускай и понимал, что, скорее всего, подглядывал за юными соседками старик не исключительно лишь из таких соображений.

Проводив его, Лестрейндж вернулся со словами:

— Ну вот наша загадка и раскрылась. Полагаю, дело можно закрывать и готовить в суд.

Именно на этих его словах дверь открылась, впуская Робардса, который спросил с порога:

— Есть у вас кто свободный? У нас подменный младенец. Вернее, уже далеко не младенец.