Middle (джен)

Лестрейндж умолк. Робардс тоже молчал, и в кабинете воцарилась тишина, но не тяжёлая, а печальная и словно бы уставшая. Гарри тоже ничего не говорил, просто сидел, смотрел немного искоса, не совсем «в лоб», на Лестрейнджа, и у него в голове крутилось это «ой». «Ой, прости». Случайность… Рабастан Лестрейндж никому не хотел ничего плохого. Он просто несколько не рассчитал. Он не хотел… Почему-то от понимания того, что произошедшее стало результатом чьей-то беспечности… нет, даже не так — чьей-то беспечной самоуверенности Гарри было не легче, а наоборот, лишь хуже. Он, наверное, даже легче принял, если бы семья была убита тем же Рабастаном, но намеренно. Но вот так всех погубить, так глупо и совершенно низачем… Подарки? Подарки можно заказать по каталогу — даже Гарри умел обращаться с каталогами, вряд ли волшебники, родившиеся в этом мире, делали это хуже него.

— Я понимаю, почему тогда ты скрыл случившееся ото всех, — продолжил после некоторого молчания Робардс. — Они не знают до сих пор?

— Нет, знают, — возразил Лестрейндж. — Я им сказал. Обоим. В мае, когда провожал их в Азкабан. Сопровождать их я не мог, но зайти в камеру перед отправкой получилось.

— Ты рассказал им обоим? — уточнил Робардс. — Зачем?

— Чтобы знали, — усмехнулся Лестрейндж, и это была, кажется, первая эмоция, которую он позволил себе. — Оба знали. Младший — что сделал, а старший — кому всегда потакал. Не думаю, что ему было жаль Элиз, но племянниц, как единственных наследниц нашей семьи, он ценил. Мне хотелось сделать им больно тогда — я позволил себе… отомстить, пожалуй. Обоим. За всё то зло, что они сотворили — не с нашей семьёй, а вообще.

— На сегодня всё, — решил Робардс. — Опрос закончен в восемнадцать часов одиннадцать минут. Кофе? — спросил он, убирая протокол в папку, а её — в ящик стола.

— Чай, пожалуй, — решил Лестрейндж. — Я не думаю, что он станет сотрудничать.

— Станет, — пообещал Робардс. — Никуда не денется. Ещё как станет, — добавил он не то что зло, но тяжело и очень недобро.

— У нас очень мало времени, — сказал Лестрейндж. Если бы не его устремлённый в стену взгляд, можно было бы решить, что с ним всё в порядке: голос звучал вполне обычно. — Если он действует не один — а я склоняюсь к этому, — его подельники узнают об аресте и затаятся. А затем продолжат. Нам нужно их найти. Мне жаль, что столько времени ушло, по сути, в никуда, — он дёрнул краем рта.

— А давайте сообщим в «Пророк» о задержании некоего неизвестно лица за что-нибудь другое, — предложил Гарри. — Например, можно сказать, что та женщина приняла всё за попытку изнасилования или за грабёж.

— Не о задержании, — глаза Робардса блеснули. — Мы скажем им, что женщина задержана за попытку убийства некоего неопознанного лица. Он в Мунго, его не могут привести в себя, а она клянётся, что он на неё напал, а она просто защищалась. Но стресс был настолько сильным, что воспоминания взять не получается. Мы опубликуем его фото и оставим в Мунго засаду. Может и сработать, — проговорил он оживлённо. — Отличная идея, Гарри!

— Я не… это не моя идея, — запротестовал Гарри. — Я имел в виду совсем другое, но так правда лучше!

— Ты дал толчок, — возразил Робардс. — Иногда это самое главное. Усыпим его, сделаем пару снимков — а потом поговорим. Гарри, иди, принеси подушку в белой наволочке из комнаты отдыха, — велел он.

— Там в белой нет, — возразил было Гарри и покраснел. — Извините, сэр. Сейчас.

— И позови сюда Роб… Сэвиджа и Праудфута, — окликнул его Робардс на пороге. — Ты сказал им?

— Нет, — виновато отозвался Гарри. — Я не знал, как.

— Ты не должен был. Не важно. Просто позови их и сходи за подушкой.

Гарри определённо испытывал облегчение от того, что его избавили от необходимости присутствовать при сообщении новостей Сэвиджу и Праудфуту. И от того, что у него появилась возможность пусть совсем немного, но побыть в одиночестве и хотя бы немного уложить всё, что он узнал сейчас, и в голове, и в сердце. Так что, передав Сэвиджу и Праудфуту требование Робардса, он ушёл в комнату отдыха, закрылся там и, сев на диван, закрыл глаза. И сколько-то сидел так… просто сидел, даже толком ни о чём не думая. И только надеясь, что времени прошло совсем немного. Потом встал, наконец взял подушку, перекрасил наволочку в белый цвет, подумал, сделал материал потоньше, так, чтобы тот напоминал постельное бельё, и отправился назад.

В кабинете Робардса было совсем тихо. Все четверо — Робардс, Лестрейндж, Праудфут и Сэвидж — сидели вокруг стола и пили чай.

— Брось пока туда, — Робардс махнул рукою в сторону дивана, — и садись. Мы говорим о том, что, когда эта история станет известна — а она станет известна очень быстро, — нам, видимо, придётся выставить охрану возле камеры. Не то чтобы Дольфа у нас все очень любили, но убийство двух детей… его порвут.

— И на суде проблема будет, — добавил Сэвидж. — Отдельно — в том, что я не знаю, кто возьмётся защищать его всерьёз.

— В конце концов придётся мне, — заметил Лестрейндж почти с юмором. — Забавно будет.

— А у меня идея, — предложил Сэвидж. — Давайте его в камеру к кому-нибудь из твоих братьев посадим? И палочку там… потеряем. Накануне. Ненадолго. А то они ослаблены там, а он мощный мужик.

— Ну, или можно не развязывать, — предложил Праудфут.

Гарри понимал, что они шутят, и никто так поступать не станет, и понимал, что шутят они, скорей, от безысходности — потому что как иначе выдержать подобный ужас, он не представлял. Ему-то было муторно и тошно, а они ведь знали жертв.

— Меня больше беспокоит Моран, — сказал Лестрейндж.

— Она знает? — спросил Робардс.

— Разумеется, — кажется, в голосе Лестрейнджа прозвучало нечто вроде удивления — и это было хорошо, подумал Гарри. Удивление — живое чувство, шутить можно и от боли, а вот удивляться — вряд ли. — Они же её крестницы… Конечно, она знает.

Крестницы?

Гарри вспомнил Морриган Моран. И подумал, что если она захочет отомстить — а она захочет, он был готов съесть свою шляпу, если ошибается, — то её никто не остановит. И не потому что она теперь член Визенгамота.

— Когда ты сказал ей? — тихо спросил Робардс.

— Той же ночью, — Лестрейндж взял свою чашку и сделал крупный глоток. — Я не вынес бы подарков с поздравлениями от неё. Она всегда их присылала в Сочельник ровно в полночь. Да и она имела право знать. Я плохо помню этот разговор, — добавил он, предвосхитив вопрос. — Почти не помню. Один из самых тяжёлых разговоров в моей жизни. И, думаю, мне предстоит второй.

— Сегодня? — Робардс нахмурился. — Я собирался позвать тебя к нам.

— Если я пережил тот, этот меня точно не убьёт, — ответил Лестрейндж полушутливо. — И я хочу побыть один потом. Давайте начинать, — поторопил он, допивая чай. — Если мы хотим успеть с объявлением о розыске в завтрашний номер «Пророка», у нас не осталось времени.

— Сегодня не успеем, — возразил Робардс. — Семь часов.

— Успеем, — упрямо сказал Лестрейндж. — У него три дочки. Мы успеем. Я договорюсь.

— Ты ему скажешь? — удивился Робардс.

— Я скажу, что этот человек убил двоих детей, — ответил Лестрейндж. — Двух маленьких девочек. И мать. И нам срочно нужно опознать его, а он молчит. И нужно успокоить его сообщников, чтоб не сбежали. Кафф не откажет.

— Он, кстати, уйдёт скоро, — заметил Робардс, собирая чашки. — Вместо него будет, судя по всему, Аберкромби.

— Сочувствую, — вот теперь Лестрейндж в самом деле усмехнулся, искренне. — Ханжа и моралист. С ним будет сложнее. Кафф намного человечнее, хотя и кажется двуличным и продажным.

— Да справимся и с ним, — отмахнулся Робардс. — Он всё же лучше, как по мне. Но идёмте — мы с Гарри в допросную, а остальные… просто из моего кабинета, — он всё же не стал откровенно приглашать их постоять и посмотреть из коридора. — Возьми подушку, — велел он Гарри, убирая чашки с чайником и неожиданно доставая колдокамеру.

Идти в камеру Гарри не хотелось. Он понял это, когда они почти что подошли к ней. Вот бы что-нибудь произошло сейчас такое, что бы вынудило его срочно отойти. Пусть ненадолго. Он не мог и не хотел видеть это… существо, чудовище, которое сидело там и выглядело так по-человечески. Но Робардс, кажется, не замечал его состояния, никто не замечал, а просто взять и сбежать Гарри, разумеется, не мог. Так что пришлось идти — и, переступая порог камеры, он поймал себя на острой мгновенной надежде на то, что мужчина внутри мёртв. Покончил с собой — мало ли… разбил голову о стол. Проломил висок скобой. Но нет, тот сидел, лениво покачиваясь на стуле, и при появлении авроров протянул:

— А где тот, другой? Ушёл тихонько хныкать?

В ответ Робардс молча усыпил его — просто навёл палочку, и тот обмяк на стуле, а потом уронил голову на стол и засопел, вздохнув. Робардс отстегнул одну из его рук, развернул его и положил на стол, затем подсунул под голову подушку и сделал несколько снимков. Затем посадил преступника обратно, снова приковал его вторую руку к скобе и, выйдя, отдал камеру Лестрейнджу.

— Они сами там проявят? — спросил он.

— Надеюсь, да, — Лестрейндж забрал камеру.

— Мы не начнём, пока ты не вернёшься, — пообещал Робардс. — Сходим пока поужинаем. А он поспит тут, ничего.

Лестрейндж кивнул и, обернув камеру наколдованной тёмной тканью, молча пошёл к лифтам. Робардс же, проводив его долгим взглядом, позвал:

— Придётся ужинать, раз обещал. Идёмте ко мне, что ли.

— Столовая уже закрыта, — напомнил Гарри, но Робардс возразил:

— Не для меня. Для старших эльфы всегда что-нибудь придерживают. Посмотрим, что сегодня. И нам всем надо встряхнуться и прийти в себя. Ночь будет долгой.