Middle (джен)

Гарри смотрел на сидящую перед ним старуху и вспоминал, как буквально пару дней назад они с Лестрейнджем выводили из дома цветущую пожилую даму. Сейчас она мяла свои руки и переводила умоляющий взгляд с него на Лестрейнджа и, кажется, вот-вот готовилась заплакать.

— Миссис Харрис, — сказал Гарри. — Формулировка вашего обвинения остаётся прежней.

Когда Гарри это произнёс, ему показалось, что он говорит словами Лестрейнджа — да, тот именно так и сформулировал бы. Но у Гарри не было ни опыта, ни сил придумывать что-то своё. Да и зачем?

— Но ведь вы же обещали! — воскликнула миссис Харрис, в ужасе прижав к лицу ладони. — Вы же мне пообещали! — повторила она, обращаясь к Лестрейнджу. — Вы сказали мне, что…

— Что? — прохладно поинтересовался тот. — Я пообещал, что мы поговорим сегодня, мы с вами разговариваем. Ни о чём другом и речи не было, да и не могло бы. Аврорат не может предъявлять ложные обвинения — это незаконно и подсудно.

— Но вы обещали! — повторила она истерично и действительно заплакала. — Вы сказали… что… вы обещали!

— Я не обещал вам ничего, — возразил Лестрейндж. Гарри же хотелось просто раствориться в воздухе, исчезнуть и больше никогда Харрис не видеть. Однако вместо этого он сказал:

— Миссис Харрис, выслушайте меня, пожалуйста. Мы не можем предъявить вам ложное обвинение. Вы же понимаете, что это невозможно.

— Почему? — жалобно спросила она, и Гарри не выдержал:

— Потому что за свои поступки нужно отвечать. Ваша подруга заслужила справедливость.

— Но дело даже не в этом, — вмешался вдруг Лестрейндж. — Как я уже сказал, Аврорат не выдвигает ложных обвинений. Иначе мы сами станем преступниками. И никогда не найдём настоящих. Так что это абсолютно невозможно. Впрочем, мистер Поттер, безусловно, прав: ваша бывшая подруга заслужила справедливость.

— Но я не хотела, — прошептала Харрис. — Я же не хотела, чтоб так вышло!

Лестрейндж не ответил, и Гарри вновь пришлось заговорить:

— А чего же вы хотели?

— Просто справедливости! — воскликнула Харрис, и это прозвучало такой чудовищной насмешкой, что Гарри в первый миг подумал было, что она над ними издевается — но нет, конечно, нет. — Она украла мою жизнь! Понимаете? Я просто хотела наказать её…

— Вы наказали, — жёстко сказал Гарри. — Теперь ваша очередь.

— Но я не виновата! — Харрис почти взвизгнула. — Вы понимаете? Не виновата! Они сами же просили — ваше Министерство! Сами! Они сами нам сказали, что она воровка! Все такие, как она!

Гарри слушал эти восклицания и думал, что не знает, как перейти к тому, о чём он, собственно, хотел поговорить. Поэтому просто сказал в конце концов:

— Я хотел поговорить о вашей внучке. О Клариссе.

— Она не должна узнать! — панически проговорила Харрис. — Не должна! Я не… не допущу!

— Она всё равно узнает, — сказал Гарри. — Даже если с вами что-нибудь случится, она всё равно узнает. На процессе в любом случае ваше имя прозвучит.

— Она не должна! — Харрис зажмурилась, и Гарри снова стало её жалко. Она ведь действительно сейчас страдала, пусть и не раскаявшись. И при мысли о Клариссе ей и вправду было больно.

— Она узнает, — повторил Гарри, пытаясь подобрать слова, которые никак не складывались. — И ей будет ещё тяжелее, если она узнает, что вы что-то с собой сделали.

Едва договорив, Гарри понял, что это всё не то, совсем не то, и бросил почти отчаянный взгляд на Лестрейнджа.

— Худшее, что вы сейчас можете сделать для Клариссы — покончить с собой, — сказал Лестрейндж.

Харрис почему-то перестала плакать и, икнув, замерла, буквально прилипнув к нему взглядом.

— Но я не смогу так жить, — проговорила она тихо. — Не смогу.

— Тогда вы предадите и её, — Лестрейндж тоже смотрел ей в глаза. — Как Мэрил. Вот только это ваша внучка.

— Но я не смогу, — повторила Харрис. — Ей смотреть в глаза. Нет. Не смогу.

— А повесить на неё свою смерть вы можете? — спросил он… нет, не жёстко. Скорее, с некоторым отстранённым любопытством.

— Она не… — замотала Харрис головой, и он прервал:

— Она поймёт. Конечно же, поймёт. Она ведь знает вас. И знает, как вам дорога.

— Но я не могу, — прошептала Харрис.

— Это единственное, что вы можете для неё сделать, — мягко проговорил Лестрейндж. — Только это. Но это много: принять на себя боль, избавив Клариссу от вечного чувства вины. Вы сказали нам, что ждали нас все эти четыре года, разве вы хотите, чтобы она так же, как и вы, больше никогда не радовалась жизни полностью? Жила бы, зная, что фактически убила вас?

Глаза Харрис расширились, и она почти что прошептала:

— Нет! Нет, — она покачала головой.

— Тогда вас ждёт суд и приговор. Возможно, Азкабан, но там больше нет дементоров, так что ваше заключение будет не таким ужасным, как у Мэрил.

— Но я не могу вернуться к ней, — прошептала Харрис. — Не могу.

— Вам придётся, — проговорил Лестрейндж почти сочувственно, и Гарри вдруг почудилось в этом что-то личное. — Если вы хотите избавить её от чувства вины. И потом, мне кажется, Кларисса заслуживает получить ответы.

— Ответы? — непонимающе переспросила Харрис.

— Когда она всё узнает, у неё наверняка будут к вам вопросы, — пояснил он. — Будет очень жестоко вынудить её всю жизнь гадать.

— Но я не могу сказать ей, — покачала Харрис головой. — Не могу…

— У вас будет много времени подумать, — мягко сказал Лестрейндж. — Ваша внучка заслужила если не спокойствие, то, по крайней мере, право всё узнать из первых уст.

— Я не смогу, — прошептала Харрис.

— Конечно сможете, — сказал Лестрейндж. — Моей невесткой была Беллатрикс Лестрейндж, а я, как видите, живу и даже здесь служу. Поверьте, — проникновенно проговорил он, пока она ошеломлённо на него смотрела, — мне очень помогло отсутствие таких невыясненных вопросов. Правда лечит, даже если она тяжела. Так подарите же её Клариссе. Это много.

— Беллатрикс? — недоверчиво переспросила Харрис, и Гарри очень постарался приглушит изумление во взгляде. Она что, не поняла, кто он? На самом деле?

— Да, Беллатрикс Лестрейндж, урождённая Блэк — моя невестка и жена моего старшего брата, — кивнул Лестрейндж.

— Но вы же не… — пролепетала она, и Лестрейндж кивнул:

— Я не. Так что верьте мне, правда помогает. И Клариссе она действительно понадобится.

Харрис заплакала, тихо, горько и обречённо, и Лестрейндж сделал Гарри знак заканчивать допрос.

Когда Лестрейндж с Гарри остались наедине, он спросил:

— Сэр, вы думаете, она действительно не поняла, кто вы?

— Конечно, нет, — ответил Лестрейндж довольно равнодушно. — Люди довольно инертны, Поттер. Моя фамилия у большинства настолько прочно ассоциируется с Пожирателями, что большинство из тех, кого мы тут задерживаем, автоматически считает меня просто однофамильцем. Не задумываясь — просто потому что ну не может же быть Лестрейндж, из тех самых, аврором, — добавил он с иронией. — И иногда я этим пользуюсь — как сейчас. Нечасто. Но бывает иногда полезно.

— Зачем вы, кстати, ей сказали? — не удержался Гарри от вопроса.

— Вы разве не заметили, как эта информация её встряхнула? — спросил в ответ Лестрейндж. — Шок против шока — это часто срабатывает. Теперь она какое-то время будет думать об этом, а не о глазах своей Клариссы, а там острое отчаянье пройдёт, и она, скорее всего, доживёт до возвращения домой. Это нам и требовалось, не так ли? Я вам говорил уже: имя иногда тоже оружие. Уникальное. У вас это будет срабатывать иначе и в других ситуациях, но будет. Не пользоваться тем, что у вас есть, довольно глупо, не находите? Вы теперь к Нортам?

— Что? Да, — Гарри как-то совсем позабыл о них. На самом деле ему хотелось где-то посидеть и просто уложить всё в голове, но у него на это будет вечер, а пока что можно было успеть к Нортам.

— Я вам нужен там? — спросил Лестрейндж, и Гарри задумался. Ему хотелось, наконец, всё сделать самому, но фиаско, что он только что потерпел, говорило, что разумно будет всё-таки подстраховаться.

— Я был бы вам очень признателен за помощь, сэр, — сказал он наконец.

— Идёмте, — просто кивнул Лестрейндж, и Гарри подумал, что ему, возможно, тоже интересно.

Норты жили недалеко от Уонсфорда — к северу от города, там, где река Нен резко сворачивала на юг. Их дом стоял посреди небольшой рощи и сам тоже был совсем небольшим и очень старым, сложенным из серого камня. Два этажа, мансарда, соломенная крыша — он мог бы служить иллюстрацией к книге средневековых сказок, подумал Гарри, первым поднимаясь по ступенькам, ведущим к выкрашенной белой краской двери.

На стук ему открыла женщина лет где-то сорока, в которой отчётливо угадывалось фамильное сходство с миссис Гембл. Видимо, Серена…

Гарри с Лестрейнджем представились, и она, молча кивнув, пригласила их войти и провела в небольшую аккуратную гостиную в сиреневых тонах, где обнаружился высокий и худой лысеющий мужчина. Патрик.

Они сели — он с Сереной на обитый сиреневым бархатом диван, а Гарри с Лестрейнджем — в парные к нему кресла, изящные и ужасно неудобные.

— Это ведь мама сделала? — нарушила молчание Серена.

— Выдала мисс Мюррей? — переспросил Гарри и, услышав, как едва слышно рядом с ним кашлянул Лестрейндж, понял, что сказал что-то не то.

— И нас, — добавила Серена. — Я знаю. Мы все знаем.

— Она вам рассказала? — спросил Гарри, решив, что, раз он, кажется, и так всё запорол, можно просто говорить. И всё. И не обращать пока внимания на Лестрейнджа. Всё равно ему наверняка влетит потом. Ну что ж… будет первый выговор. Должно же это было когда-нибудь случиться.

— Ей не нужно было, — возразила Серена. — Просто больше было некому. Никто не знал.

— И вы всё равно с ней жили? — Гарри в самом деле этого не понимал. Зачем?

— А что было делать? — задала она в ответ вопрос. — Выставить её из собственного дома? Или нам самим уйти и бросить её здесь одну?

— Она…

Гарри хотел было сказать «она вас предала», но почувствовал нечто вроде лёгкого толчка со стороны Лестрейнджа и промолчал.

— Я понимаю, это странно выглядит, — сказала Серена. — Но мама… она… — они с Патриком переглянулись. — Я не знаю, что с ней произошло, пока мы… нас не было, но когда мы с Патриком вернулись, она была уже… немного не в себе.

— Она просто рехнулась, — раздался от двери молодой женский голос, уверенный и громкий, и Гарри, обернувшись, увидел Эмму: её колдофото было в деле. Только сейчас её волосы были коротко подстрижены и выкрашены в красный, а верхний край левого уха был усажен десятком, наверное, переливающихся золотых колечек. Одета она тоже была весьма вызывающе: видимо, по случаю жары на ней была лишь крохотная красная же юбка и белая футболка с чёрной надписью «Только смотри!», заканчивавшаяся сразу же под грудью.

— Эмми! — воскликнула Серена, но девушка лишь отмахнулась.

— Бабушка свихнулась, и мы с Салли видели, как это с ней происходило, — Эмма прошла в комнату, взяла стул и уселась на него верхом, сложив руки на спинке и демонстрируя ярко-красный маникюр. — Рассказать, как это было?

— Да, пожалуйста, — ответил Гарри.

Серена глубоко и тяжело вздохнула, но не стала возражать, а Патрик крепко сжал руку жены.

— Когда мы вернулись домой в мае — после той битвы, где вы победили всех, — она довольно недвусмысленно улыбнулась Гарри, и ему стало чудовищно неловко, — бабушка уже была какой-то странной. Очень странной, — она состроила скептическую гримасу. — Она всё время отправляла нас учить уроки, не желала говорить о битве и о смерти Волдеморта, и вообще о новостях, и никуда нас не пускала: говорила, что кругом опасно, и за нами вот-вот кто-нибудь придёт. И что это всё неправда — и про битву, и всё остальное, а на самом деле нас всех так испытывают. И потом тех, кто поверит и поддастся, просто арестуют и отдадут дементорам. Но потом родители вернулись, и она от нас не то чтобы отстала, но, по крайней мере, теперь её можно было не слушать.

— Мама вправду стала странной, — вмешалась наконец Серена. — Поначалу она вовсе не хотела слушать нас, но когда мы… Патрик ей сказал, что вызовет сейчас целителей из Мунго, она… ну, сдалась, — она вздохнула. — Но с тех пор очень замкнулась. Всё время говорила, что должна хотя бы внучек защитить…

Гарри слушал и её, и Эмму, и не мог поверить. Он ведь видел Гембл на допросе и в воспоминаниях, и она совершенно не производила впечатления безумной.

— Со временем Дот научилась выглядеть довольно адекватной, — заговорил, наконец, Патрик, и Гарри понял, почему он до сих пор молчал: его голос звучал сипло и натужно, словно у него в горле было что-то сильно повреждено. — Если не знать, какой она была когда-то, так и не понять. Но оставить её жить одну мы не могли.

— Мы никогда с ней ничего не обсуждали, — добавила Серена. — Незачем, и мы боялись, что её это… слишком взволнует. А так мама жила тихо и ни с кем больше не общалась, кроме нас, так что мы решили всё оставить так, как есть. Целители бы быстро выяснили, что произошло, и её арестовали бы…

— А им было её жалко, — с презрением сказала Эмма. — Ну, потому что она мама и всё равно ничего уже не поймёт. А мне вот жалко Алекс, — добавила она очень жёстко. — И то, что с нею сделали… вы знаете? — спросила она, сверкнув глазами, и хотя Гарри кивнул, она всё равно продолжила — явно не для него, но для своих родителей. — Её связали и насиловали! При аресте. Четверо! Вам вашу маму жалко, а Алекс до сих пор из дома не выходит! И в нашем мире больше так и не была с тех пор!

— Все четыре года? — вдруг подал голос Лестрейндж.

— Да, все четыре! — гневно воскликнула Эмма. — Она и меня видеть не хочет, — горько добавила она. — Хотя я всё равно пытаюсь…

— Это скверно, — Лестрейндж нахмурился. — И попросту опасно. Мне нужен её адрес.

— Для чего? — Эмма тут же ощетинилась. — Зачем вам, господин аврор?

— Если мисс Мюррей не потеряла свою магию, — ответил он, — не колдовать четыре года может быть очень опасно для неё. Действительно опасно. Адрес я могу узнать, к примеру, у её декана, но для всех будет проще, если вы его нам просто назовёте.

— Я могу вас проводить, — подумав, предложила Эмма. — Сейчас. Пойдёмте?

— Да, благодарю, — Лестрейндж поднялся. — Миссис и мистер Норт, благодарим за этот разговор. Возможно, мы вас завтра вызовем, надеюсь, вы не возражаете.

— Нет, — вздохнула Серена. — Но Патрику… вы слышали — непросто говорить. Он… это после Азкабана.

— Мы это обязательно учтём, — кивнул ей Лестрейндж. — Мисс Норт?

— Идёмте лучше аппарировать во двор, — сказала она, выходя из комнаты, и когда Гарри с Лестрейнджем последовали за ней, тот шепнул:

— Какая верная была идея допросить их, Поттер. Браво.

— Я просто… — начал было Гарри, но договорить не успел: едва они ступили во двор, Эмма подхватила их и аппарировала.