Middle (джен)

Спор Причард продолжать не стал, но сидел, нахохлившись, и с Лестрейнджем явно не соглашался. Разговор же, между тем, продолжился:

— Ну, допустим, мы не станем заявлять её свидетелем, — сказал Сэвидж. — Скажем что-то про добытые обманным путём личные данные. Но как заткнуть рот самому Ламонту? Вряд ли он будет молчать.

— Ну, он не хотел выдавать её нам, — напомнил Праудфут. — Да и зачем ему?

— Можно попробовать снова сыграть на его тщеславии, — предложил Лестрейндж. — Он хочет славы, хочет предстать героем — но герои так не поступают с женщинами в целом и особенно с женщинами вроде Грин. Вполне может сработать.

— Она виновата, — вдруг упрямо сказал Причард.

— В чём? — спросил Лестрейндж, снова поворачиваясь к нему. — Сформулируйте обвинение.

— Она не имела права делать эти карточки, — ответил Причард. — Всё остальное под запрет не попадает, хотя может стать поводом для увольнения.

— Так как будет звучать обвинение? — спросил Лестрейндж. — Данные она не разглашала. А запрета на их личное хранение нет. Так с чем в суд идти?

— Не знаю, — хмуро сказал Причард.

— Как узнаете — скажите, — предложил Лестрейндж. — Сама она вину признает, я уверен. Но я её считаю тоже жертвой.

— Отчасти да, — согласился Причард. — Но если бы не она, других жертв бы не было.

— Как посмотреть, — ответил Лестрейндж. — Представим, что у вас есть замужняя возлюбленная, — предложил он Причарду. — И вы с ней ведёте довольно откровенную переписку. Письма вы храните дома, не показывая никому — и намерения такого у вас нет. Но друзьям хвастаетесь — не называя имени, конечно. Если кто-нибудь из них те письма выкрадет и решит пошантажировать её, какое обвинение я должен буду предъявить вам?

— Это не то же самое, — упрямо возразил Причард. — В самом факте переписки нет ничего противозаконного — а за то, как её использует вор, я не отвечаю. Я в данном случае тоже пострадавший.

— Разговор, на самом деле, беспредметный, — оборвал их Сэвидж. — Пока мы эту картотеку не увидели. Если там просто общие сведения — это не противозаконно. А вот если там есть пометки «задушить» и «отравить» — то это уже подготовка преступления.

— Дом Гавейн осматривает, — сказал Лестрейндж. — Но девяносто девять из ста, что там нет ничего такого. И потом, какая разница, — добавил он, глядя на Причарда, — зафиксировано то, что она помнит, где-то, или нет. С тем же успехом он мог бы напоить её веритасерумом или просто применить легиллименцию. А после наложить обливиэйт. Мы не магглы — мы не забываем, даже если и не помним. Всегда есть Омут. Вам не жаль её? — спросил он вдруг, и Причард набычился, как делал в случаях, когда ему не нравилось что-то делать или признавать:

— Жаль, наверное. Но из-за неё погибли люди.

— Разве из-за неё? — спросил Лестрейндж, склоняя голову к плечу. — Если муж сойдёт с ума и начнёт убивать магглов по ночам, используя при этом палочку своей жены, которую она по вечерам кладёт на тумбочку возле кровати, сколько будет в том её вины? Грин верила Ламонту. И воспринимала его как будущего мужа. В её мире подобное вообще не было возможно — она честная простая женщина. Маленький, тихий и честный рабочий ослик, представления не имеющий о жизни смеркутов. Даже о самом факте их существования. Потому и не опознавший в своём новом друге одного из них.

— Это неправильно, — хмурясь, сказал Причард. — Очевидно, что она виновна.

— Грань тонка, — ответил Лестрейндж. — В чём вы обвинили бы её?

— В преступной неосторожности, — ответил Причард. — Да, она имён не называла, но они ведь вели разговоры с ним о том, что хорошо бы было наказать этих людей. Пусть она и не могла предположить, что он пойдёт убивать, но он мог причинить им и другие неприятности. Она должна была бы хотя бы чарами закрыть этот ящик!

— Кстати, нужно это выяснить, — заметил Сэвидж.

— Так обвините, — предложил Лестрейндж. — Дело это ведёт Робардс — вы можете представить ему докладную записку. В данном случае моя подпись не нужна: я пристрастен и от дела отстранён.

Причард кивнул, и в комнате повисло тяжёлое и какое-то пустое молчание, которое прервал Сэвидж:

— Грэхем, напиши мне два обоснования: почему Грин виновата и почему является жертвой. К вечеру.

— Есть, сэр, — хмуро сказал тот и, взяв из аккуратной стопки на краю стола чистый пергамент, положил его перед собой.

В комнате снова стало тихо, но на сей раз эта тишина была рабочей: в конце концов, у каждого из присутствующих были и другие дела, которые тоже требовали их внимания. К делу Ламонта и Грин в этот день больше не возвращались, однако Гарри не давали покоя два вопроса. Так что он дождался, пока Лестрейндж соберётся, наконец, домой — что произошло довольно рано, почти сразу после шести вечера — и вышел вместе с ним.

— Поговорить хотите? — спросил тот, и Гарри кивнул. — Идёмте куда-нибудь поужинаем, — предложил он. — Я знаю одно интересное место.

— Идёмте, сэр, — согласно кивнул Гарри.

Интересное место оказалось и вправду интересным. Во-первых, оно находилось в маггловском Лондоне, во-вторых, при этом было вполне волшебным, и в-третьих — китайским. Гарри знал, конечно, что некоторые волшебники держат магазины или рестораны не на Диагон-элле, а среди магглов, но до сей поры там ни разу не был. Таких мест было немного: открывать их без министерской лицензии строго запрещалось, получить же разрешение было не так просто и совсем недёшево.

В данном случае это был ресторан с красными фонариками над дверью, на которой были вырезаны переплетающиеся драконы.

— Магглы тоже его видят, — сказал Лестрейндж. — Но здесь стоят чары, делающие это место для них крайне непривлекательным: кого-то отпугнёт эстетика, кому-то запахи покажутся крайне неаппетитными, а кто-то решит, что здесь уж слишком грязно и шумно. Должен вас предупредить: по-английски тут не говорят. Но я переведу вам.

— Может быть, тогда вы сами всё закажете? — с любопытством предложил Гарри.

— Насколько острую еду вы любите? — осведомился Лестрейндж, касаясь кончиком палочки высунутого языка одного из драконов на двери. Тот пошевелился и моргнул, после чего Лестрейндж взялся за круглую ручку и потянул дверь на себя, и та медленно и, кажется, не слишком-то охотно поддалась.

— Коснитесь его палочкой, — велел Лестрейндж, — там же, где и я. Иначе он вас не пропустит, и это будет неприятно.

Гарри было интересно, как это могло бы выглядеть, но не настолько, чтобы проверить на себе, так что он послушно коснулся узкого раздваивающегося языка и проследовал за Лестрейнджем.

Они оказались в небольшом зале, где стояло меньше десятка столиков. Стены тёмного дерева были украшены насыщенно-красными панелями, исписанными чёрными иероглифами. Стулья тоже были красными, а столы — почти что чёрными, свет же с потолка лился через складывающиеся изящный геометрический рисунок прорези панелей такого же тёмного, как и стены, дерева. Пол устилал мягкий красный ковёр — и при этом, как ни странно, здесь было весьма уютно.

К Гарри с Лестрейнджем тут же подошла красивая… нет — очень красивая, даже прекрасная девушка в красном, расшитым золотыми драконами кимоно, и, кланяясь и улыбаясь, проговорила что-то по-китайски. Лестрейндж ей ответил, тоже улыбнувшись и немного склонив голову, и она, вновь поклонившись, повела их к самому дальнему столику. Поклонилась, отошла — и тут же вернулась с двумя большими кожаными папками.

Меню.

Гарри открыл свой экземпляр, но внутри обнаружил только иероглифы. Так что он меню закрыл и на повтор Лестрейнджем предложения перевести меню снова попросил его заказать всё самому, добавив, что любит острое, на что тот лишь усмехнулся.

— Здешнее вино вам не понравится, — сказал он. — Предлагаю пиво. У них есть приличный аналог тёмного лагера.

Гарри лишь кивнул послушно. Лестрейндж поглядел куда-то в зал, кивнул, и буквально через секунду всё та же девушка материализовалась возле их стола. Выслушав заказ, она кивнула, улыбнулась, поклонилась — и исчезла, буквально растворившись в воздухе, и на том месте, где она стояла, ещё несколько секунд медленно опадала на пол золотистая пыльца.

— О чём вы хотели поговорить? — спросил Лестрейндж. — Минут через десять всё принесут.

— Почему вы не позволили Грэхему пойти за Грин? — задал Гарри первый свой вопрос. — Когда мы ещё ничего о ней не знали. Раз вы сами остались в отделе, ему ведь не обязательно было тоже быть там.

— Вас бы я туда отправил в той же ситуации, — чуть улыбнулся Лестрейндж. — Но ваш друг другой. Он баловень судьбы — возможно, не фактически, но по своему отношению к жизни. Он привык к тому, что получает всё — так или иначе. И готов трудиться ради этого без остановки — это его и спасает. И всё же он привык, что получает всё желаемое, и привык полагаться на собственное обаяние, в котором он не сомневается. Не то чтобы я был против этого — обаяние весьма полезно, а оно у него есть. А вот навык всегда отвечать за сказанное у него довольно слабо сформирован, — он чуть улыбнулся. — Я уверен, он был искренен, предлагая подежурить — но отпусти я его после такого предложения, я бы подпитал его внутреннюю убеждённость в том, что ему всегда везёт. А это попросту опасно для аврора. Он дал слово — значит, должен выполнять. И не стоит слишком уповать на удачу: она имеет склонность изменять в самые неподходящие моменты. За слово нужно отвечать, — он снова улыбнулся.

— А мне, что ли, не нужно? — недовольно спросил Гарри.

— А вы и так это знаете, — рассмеялся Лестрейндж. — С избытком даже. Вам следует тренировать совсем другое. Вы очень разные, — добавил он. — Поэтому тандем ваш гармоничен.

— Поэтому вы нам с ним говорите совсем разное? — спросил Гарри.

— Разве? — Лестрейндж вскинул брови.

— Вы всегда мне говорили думать о жертвах, — волнуясь, сказал Гарри. — Говорили, что мы представляем их и говорим за них. Но сегодня Грэму вы говорили совсем другое.

— Разве? — повторил Лестрейндж.

— Вы так защищали Грин, — объяснил Гарри. — Но ведь она действительно виновна, если подумать. Я не предлагаю как-нибудь наказывать её, — торопливо уточнил он, — и я тоже думаю, что было бы хорошо совсем не называть её имя на суде. Но она же виновата.

— Она жертва, — мягко проговорил Лестрейндж. — Да, она виновна — но своей виной уже достаточно наказана. Если её имя прозвучит, — серьёзно сказал он, — она станет мишенью. И погибнет, потому что мы не можем приставить к ней охрану, да она и не захочет. Она примет смерть или проклятье с облегчением — потому что её жизнь уже закончена. Он обманул её, он ей воспользовался — а ей с этим жить. И есть ещё одно, — он чуть подался вперёд. — Тогда, в девяносто восьмом, мы чудом остановили едва не начавшуюся гражданскую войну. Но она всё ещё здесь — и долго ещё будет. Это дело может если и не спровоцировать её, то вновь посеять зёрна, из которых она вырастет. И Грин может стать невольным катализатором — поскольку даже если вдруг её посадят, то ненадолго. И кому-то это наверняка покажется несправедливым и недостаточным, потому что до Ламонта не добраться и ему не отомстить, а кому-то — чрезмерным, потому что это так и есть. Гарри, мы живём в очень хрупком, почти невозможном равновесии, и ещё довольно долго будем жить. И нам всем об этом нужно помнить.

— Почему вы не сказали это Грэму? — тихо спросил Гарри.

— Потому что он пока что это не поймёт, — ответил Лестрейндж. — И не потому что глуп — на самом деле, он умнее вас, — он сказал это так просто и спокойно, что Гарри даже если бы и захотел, не смог обидеться — впрочем, он сам никогда себя и не считал блестящим интеллектуалом, — во всяком случае, если брать чистый интеллект. — Но у вас намного больше того опыта, из которого растут стратеги. Причард ещё долго будет тактиком — блестящим, но до вас ему ещё расти… вам, впрочем, тоже, — он негромко рассмеялся. — Потому что стратегия без тактики даже бессмысленнее, чем обратное.