Middle (джен)

Ламонт покраснела и воскликнула:

— Что будут говорить? Кто? Откуда они вообще узнают?

— Процесс по делу будет громким, полагаю, — ответил Робардс. — Тем более, сейчас лето. Развлечений мало, заняться людям нечем. Ваше имя не сойдёт со страниц «Пророка» долго — думаю, недели две. Боюсь, что вашим детям — особенно старшему — будет сложно. Впрочем, слова — это просто слова, — добавил он, внимательно на неё глядя. — Я буду надеяться, что среди родных или друзей погибших не найдётся таких же, как ваш муж.

— В смысле? — её, как показалось Гарри, скорее, смутило выражение его лица, нежели смысл слов.

— В смысле мести, — без тени сочувствия пояснил Робардс. — У них ведь остались и родные, и друзья. Или вот родители убитых им детей — некоторые ведь живы. Главное, чтобы им в отсутствии возможности отомстить лично виновнику не пришла в голову мысль повторить его деяния и отыграться на его семье. На вас и ваших детях. Я действительно надеюсь, что такого не произойдёт.

Робардс двинулся к выходу из гостиной, и Гарри с Причардом последовали за ним молча. Ламонт тоже сперва молчала, осознавая только что услышанное, но когда они уже вышли в холл, ринулась за ними с криком:

— Вы должны нас защитить!

— От кого, мэм? — удивлённо спросил Робардс. — И как долго?

— Пока они не прекратят! — воскликнула она, и он даже брови приподнял:

— Кто? Вам кто-то угрожал?

— Вы сами говорили! — она, кажется, действительно была теперь напугана. — Вы сказали!

— Мэм, я сказал, что надеюсь и верю в то, что другого такого мстителя, как ваш супруг, не будет, — возразил он. — Хотя что почувствуют родители убитых им детей, я вряд ли предскажу.

— Вы же обязаны! — Ламонт просто загородила им дорогу к двери. — Обязаны нас защищать!

— Будут угрожать — приходите, — кивнул Робардс. — Но я действительно надеюсь, что их ненависть обрушится на вашего супруга, а не на вас.

— Но при чём здесь мы? — в её голосе смешались возмущение, обида и тревога. — Мы вообще не знали ничего! Это же он всё сделал, дети тут при чём?

— Да, я думаю, примерно так и будут рассуждать родители убитых, — кивнул Робардс, и Гарри подумал, что теперь она поймёт. Хотя бы так, раз уж не вышло по-другому.

— Но ведь они-то виноваты! — возразила Ламонт. — Они же сами… а мы что? Я какое отношение ко всему этому имею? Мои дети?

Гарри недоверчиво сморгнул и посмотрел на Причарда, но тот выглядел не удивлённым, а, скорее, вышедшим на охоту. По крайней мере, именно такая ассоциация возникла в голове у Гарри при взгляде на него.

— Так ваш муж тоже виноват, — ответил Робардс с удивительным терпением. — А значит, его дети — дети убийцы. По вашей же логике они тоже виновны.

— По моей?! — она возмутилась настолько искренне, словно не было всего предыдущего разговора. — Я когда такое говорила?! Они дети!

— Младшему из убитых вашим мужем так и не исполнилось четырёх лет, — жёстко сказал ей Робардс. — Он тоже был ребёнком. Однако вы мне сами заявили, что ваш супруг всё сделал правильно, и дети выросли бы все в родителей. Но если так, то ваши дети тоже могут вырасти такими, как ваш муж и их отец — серийными убийцами. Так могут рассудить другие люди. Но я верю, что такого не случится, — закончил он — и аппарировал.

— Но ведь вы должны нас защищать! — растерянно и истерично проговорила Ламонт, обращаясь теперь к Гарри — но Причард не дал ему ответить, просто взяв за локоть и аппарировав вместе к министерству.

— Извини, — сказал он, тут же отпуская Гарри. — Но у тебя на лице было написано желание ей что-то объяснить. А бесполезно, и нас Робардс ждёт.

— Ты таких встречал? — хмуро спросил Гарри.

— У моего отца аптека, — ответил Причард. — Там кого только ни увидишь. Я в каникулы там помогал, когда учился — слава Мерлину, что у моих родителей есть ещё один сын. Повезло нам.

— Иначе ты бы стал наследником? — улыбнулся Гарри.

Они спустились в Атриум, и по дороге к лифтам Причард скривился:

— Ну да. Был бы, куда деться. Но брат, по счастью, прям мечтает — и я ему когда сказал, что собираюсь в аврорат, а семейное дело — для него, он был счастлив. Так что теперь мы отлично дружим. Но типов я там навидался… Придёт вот такая дура — и начнёт галдеть, мол, а чего это у вас корень валерианы вот такой, а не такой. А на той неделе был такой! А этот весь кривой какой-то! Может быть, подделка? Или вы мне недосортицу подсовываете? И не убедить ведь ни за что. Эта такая же. Бесполезно.

— Но вообще ведь Робардс прав, — сказал Гарри, вызывая лифт. — Им ведь правда могут попытаться отомстить.

— Вряд ли, — возразил Причард. — Убийцу же нашли. Если эта дура догадается молчать и не даст какое-нибудь особенно тупое интервью, не думаю, что ей и детям что-то угрожает.

Гарри был другого мнения, но спорить смысла не видел: всё равно ни от одного из них возможное развитие событий не зависело. И всё же он тревожился — не за саму Ламонт, а за детей. Особенно за старшего, которому осенью предстояло ехать в школу.

Робардс ждал их в кабинете и, едва они вошли, задал вопрос Гарри:

— Что ты думаешь?

— Они друг друга стоят, — ответил тот.

— Не об этом, — нетерпеливо возразил Робардс.

— Да никто им ничего не сделает, — вмешался Причард, и Робардс резко его одёрнул:

— Я не тебя спрашивал. Иди в отдел.

— А парня затравят, конечно, — добавил Причард, впрочем, послушно шагнув к двери. — В школе.

— В отдел, — отчеканил Робардс, и Причард, почему-то сочувственно взглянув на Гарри, чуть вздохнул и чётко отрапортовал:

— Есть, сэр.

И покорно ушёл, оставив Гарри с Робардсом одних.

— Садись, — велел Робардс, присаживаясь на диван. — И расскажи, что ты думаешь.

— О чём? — Гарри сел чуть поодаль. — О Ламонт?

— О возможной опасности, — качнул головой Робардс. — О ней что думать-то.

— Не знаю, — Гарри нахмурился. — Мне кажется, им в самом деле могут мстить. Кто-то вроде Лестрейнджа. Но я не видел дела и не знаю деталей.

— На самом деле, такое бывает довольно редко, если преступник взят живым, — сказал Робардс. — Особенно если им удаётся проклясть его в зале суда. Поэтому там нет щитовых чар такого рода.

— Поэтому?

Этот вопрос занимал Гарри ещё со времени учёбы в Академии. Никого из подсудимых, в каких бы чудовищных преступлениях их не обвиняли, никогда не защищали никакими чарами.

— Мы, конечно же, следим, чтобы их там не убили и на части не порезали, — добавил Робардс. — Но защитных чар не ставим. Потому что семьи точно не при чём — но это сложно объяснить тем, кто разочарован приговором. Одно время чары ставили, но после того, как…

В дверь постучали — вежливо, но требовательно.

— Войдите! — громко отозвался Робардс.

Дверь открылась, и они оба поднялись — потому что в комнату вошла Морриган Моран.

На ней был длинный плащ чёрного сукна, под которым виднелось простое шёлковое тёмно-зелёное платье почти в пол, с длинными, несмотря на жару, рукавами, а её длинные волосы были заплетены в обычную косу.

— Доброго дня, — проговорила она, закрывая за собою дверь. — Простите, что врываюсь так. Гарри, рада видеть вас, — она ему кивнула, и Гарри, отвечая ей, почувствовал себя мучительно неловко: она точно не ожидала его встретить здесь, и он был третьим лишним.

— Чему обязан? — спросил Робардс так, словно бы она пришла к нему домой. — И имею ли я честь сейчас говорить с…

— Моран, — оборвала она. — Как видите, я без судебной мантии и шапочки. И я говорю с вами сейчас не как судья, а как крёстная мама двух маленьких убитых девочек.

В её руке вдруг появилась, просто соткавшись из воздуха, маленькая серебристая лодочка — игрушечный кораблик, который, кажется, мог на воде держаться только чарами. Впрочем, парус у него был настоящий…

— Мадам, я… — начал было Робардс, но она оборвала его:

— Я могла бы приказать — как член Визенгамота и судья. Но я прошу. Всего пару минут, — она подошла чуть ближе и остановилась шагах в пяти или шести от Робардса. И прижала обе ладони к груди, оставив лодочку парить, слегка покачиваясь — будто на волнах. — Я дала слово, что он будет жить, и долго, — продолжила она, открыто глядя Робардсу в глаза. — И я его сдержу. Но я хочу его увидеть здесь, сейчас — наедине. Да, суд, конечно, будет — но у меня там будет много конкурентов, полагаю. Не хотелось бы мешать им.

— Я не имею права никого пускать к нему, — серьёзно сказал Робардс, и Гарри показалось, что он сделал это не особенно охотно.

— Что ж, — ответила она. — Я понимаю. Тогда так, — она отняла правую руку от груди и протянула её вперёд ладонью вверх — и через пару секунд на ней так же, как та лодочка, что всё ещё парила в воздухе, соткался исписанный и скреплённый печатью пергамент. — Я вхожу в комиссию Визенгамота, которая курирует это непростое дело. И я имею право видеть обвиняемого и говорить с ним. Вот бумага.

Она слегка подбросила пергамент, и тот подплыл к Робардсу, который, прочитав его, кивнул:

— Да, госпожа судья. Вы желаете поговорить с ним здесь?

— Не стоит, — ответила она. — Я дойду сама. Хочу увидеть, в каких условиях вы его тут держите, — добавила Моран, и её губы слегка тронула едва заметная улыбка.

— Прошу, — чуть поклонился Робардс, обходя запахнувшую плащ и накинувшую на голову капюшон Моран и открывая перед нею дверь.

Они вышли — и, поскольку Гарри никто не запрещал идти за ними, он отправился за ними следом. В конце концов, если он там будет неуместен, решил Гарри, Робардс вряд ли постесняется ему сказать об этом — но вдруг нет? А Гарри очень хотелось увидеть то, что будет происходить сейчас в камере Ламонта.

Робардс вошёл туда первым и сразу же обвил руки и ноги Ламонта кандалами, и тот спросил ворчливо:

— Что опять-то? Я же вроде рассказал всё.

— Мадам Моран — член Визенгамота, — представил её Робардс, держа Ламонта на прицеле. — Она пришла проверить условия вашего содержания.

— Я хочу дать интервью! — тут же заявил Ламонт. Моран скинула с головы капюшон, и он присвистнул: — Ого, ничего себе! Какая вы красотка!

— Не думаю, что интервью возможно, — сказала Моран, медленно подходя к нему. — Но у меня есть новости для вас. Визенгамот получил ваше прошение вернуть дементоров и рассмотрит его в течении недели. Оно нас очень заинтересовало, и мы хотели бы вас выслушать.

— Отлично! — оживился Ламонт. — Наконец-то! Вот стоило попасть сюда, чтобы меня услышали, — довольно сказал он, победно поглядев на Робардса.

— Вас вызовут в ближайшие дни, — пообещала Моран, останавливаясь совсем рядом с ним — и вдруг протянула руку и легко положила ладонь ему на голову, на самую макушку. И улыбнулась — и от её улыбки у Гарри встали дыбом волоски на затылке. Ламонт глядел на Моран удивлённо и непонимающе, но прежде, чем он что-либо успел спросить, она опустила руку и, развернувшись, молча вышла.