Middle (джен)

Несколько секунд в кабинете было тихо, а затем Робардс решительно сменил тему:

— Ну, это решать не нам. Дементоров пока оставим, меня сейчас больше интересует Грин. Ты у неё был? — спросил он Лестрейнджа.

— Её разбудят завтра утром, — ответил тот. — Я схожу.

— Шеф, можно с вами? — тут же спросил Причард. Гарри тоже очень хотелось пойти с ними, и он решился:

— И мне?

— Я не возражал бы, — ответил Лестрейндж. — Более того, я полагаю, вам обоим было бы полезно быть там — но, наверное, снаружи. За прозрачной стенкой. Хотя это и очень некрасиво по отношению к самой Грин.

— Это же по работе, — сказал Причард.

— Вы оба мне дадите слово, что нигде и никогда даже не упомянете то, что увидите — и тогда мы встретимся ровно в девять в приёмной в Мунго, — подумав, решил Лестрейндж и вопросительно посмотрел на Робардса.

Тот кивнул и предложил:

— Давайте расходиться, уже вечер. И подумайте до завтра про дементоров — в каком виде вам представляется возможным их возвращение в Азкабан. Я думаю, если мы сейчас представим свой вариант Визенгамоту, есть шанс пробить именно его.

— А можно их вообще не возвращать? — хмуро спросил Гарри. — Никто, ни один человек на свете не заслуживает встречи с этими тварями, — убеждённо сказал он.

— Тогда нужно реформировать тюрьму, — Лестрейндж не стал с ним спорить. — Потому что это тоже пытка — жить, не имея возможности колдовать, когда магия не уходит никуда. Мы об этом говорили, помните?

— Причём пытка бессмысленная, — добавила Робардс. — Заключённые с короткими сроками не успевают это ощутить — плюс они, по традиции, сидят не в одиночках, и теперь для них пребывание в Азкабане превратилось просто в несколько досадный эпизод. И это плохо.

— Всё равно, — упрямо сказал Гарри.

— Предложите что-нибудь другое, — сказал Лестрейндж. — Сейчас как раз самое время.

— Тюрьма должна пугать, — сказал Сэвидж. — Иначе в ней нет никакого смысла.

— И заставлять задуматься, — добавил Праудфут. — В каком-то смысле дементоры этому способствовали.

— В небольших количествах, — согласился Робардс. — Так что давайте думать. А сейчас — по домам, — буквально приказал он.

Пришлось, конечно, подчиниться, однако домой Гарри не пошёл. Он бродил по Лондону и думал, что ему совершенно не с кем обсудить всё это — Ламонта, его жену, Грин, дементоров и то, чем может им всем грозить грядущий процесс. А ведь Гарри прежде никогда не думал ни про какую гражданскую войну, и про то, что она была у них буквально на пороге — тоже. Ему и сейчас-то странно было понимать, что на самом деле далеко не все боялись и ненавидели Пожирателей и Волдеморта — он привык так думать ещё тогда, в войну, и хотя за время работы в аврорате уже успел убедиться в том, что это далеко не так, внутренне он в это не совсем поверил. Он и сейчас не понимал, почему Волдеморта могли поддерживать не только старые известные семейства — это у него как раз не вызывало никаких вопросов — или те же оборотни, но и самые обычные волшебники. Им-то чем магглорождённые мешали? Что они, к примеру, отбирали у какой-нибудь секретарши из бухгалтерии? И ведь не спросить теперь об этом: очень странно было бы спустя шесть лет явиться вдруг к кому-то из уволенных и задать вопрос. И как бы Гарри ни хотел получить ответ на свой вопрос, ему придётся обойтись.

От этих размышлений Гарри перешёл к дементорам. Он помнил разговор про магию, он понимал аргумент про необходимость и пугать, и заставлять задуматься, он вспоминал Джагсона и думал про того же Ламонта — но не мог смириться с мыслью, что кого-то можно приговорить к постоянному пребыванию рядом с этими тварями. Да даже и не постоянному, пусть даже они будут появляться в коридорах раз в неделю. Всё равно!

Но никакой замены не придумывалось. Разве что просто посадить там всех по одиночкам? Но ведь это тоже пытка, хоть и совсем другого рода — они будут там сходить с ума. Просто представить, что ты заперт в маленькой комнатушке, где даже солнца или неба никогда не видно — и что ты не можешь вообще ни с кем поговорить. У тебя нет книг или газет, ты просто заперт сам с собой, наедине… пожалуй, такому тотальному одиночеству многие бы предпочли дементоров.

Домой Гарри вернулся уставший и в скверном настроении. Ему очень хотелось просто поужинать и лечь, но вместо этого пришлось, конечно, сперва поболтать с Джинни, потом помочь ей укладывать Джеймса — и только потом он сбежал сначала в душ, а после него сразу же лёг спать. Хорошо хоть Джинни не возражала лечь пораньше, да и Джеймс тоже уснул быстро — он в последнее время редко будил их ночью, научившись, кажется, нормально спать.

Утром Гарри прямо из дома аппарировал к Мунго, и хотя он вошёл в приёмный покой без десяти девять, Причард уже был там.

— Почему ты всегда приходишь раньше всех? — спросил его Гарри вместо приветствия.

— Стажёру же положено, — ответил Причард. — Стану аврором — буду приходить ровно ко времени.

— А станешь начальником — начнёшь опаздывать? — подначил его Гарри.

— Нет, стану начальником — опять начну приходить раньше, — оскалился тот радостно. — И ставить подчинённых в неловкое положение. Я мало сплю, мне пять часов хватает за глаза.

— Везёт, — с искренней завистью вздохнул Гарри: ему-то нужно было восемь… ну, может, семь часов. Если бы он мог выспаться за пять!

— Да, — без намёка на смущение гордо согласился Причард.

Лестрейндж появился без двух минут девять и, увидев Гарри с Причардом, махнул им рукой идти к лифтам, на которых они, впрочем, не поехали, а свернули в коридор, в конце которого располагался кабинет Грабба. Тот их ждал, похоже, и сразу же повёл их к Грин, предупредив:

— Физически она здорова, но вот эмоционально, полагаю, у неё проблемы. Будьте с ней помягче.

— Они подождут снаружи, — сказал Лестрейндж. — Я полагаю, трое посетителей сейчас для неё немного слишком.

— Да, разумно, — согласился Грабб. — Ты её заберёшь? — спросил он, и когда Лестрейндж кивнул, пообещал: — Я подготовлю документы.

Прозрачной сделать стену здесь было невозможно — только дверь. Пришлось ещё поставить чары, что укрыли бы и её, и наблюдателей от ходящих по коридору посетителей и медиковедьм с целителями: этот этаж был самым оживлённым и густонаселённым из всей клиники. Так что провозились долго, и когда закончили, Гарри с Причардом оказались почти прижаты к двери.

Впрочем, им это не мешало. И они смотрели, как Грабб и Лестрейндж вошли в палату, и как первый наклонился над спящей на спине Грин и, поколдовав над ней немного, позвал её по имени:

— Фиделия!

Она вздохнула и зажмурилась, не открывая глаз и явно не желая просыпаться. Но он не отставал, и она всё-таки открыла глаза — и сразу же увидела стоявшего в изножье кровати Лестрейнджа. И всё смотрела на него, покуда Грабб её осматривал и задавал какие-то врачебные вопросы, на которые она отвечала несколько отстранённо — словно бы ей всё это совсем не было интересно. Она, кажется, ждала, покуда Грабб уйдёт, и едва он, попрощавшись, вышел, спросила Лестрейнджа:

— Вы пришли меня арестовать, да?

— За что? — спросил в ответ тот, подходя поближе и придвигая себе стул.

— За то, что Рик… но он не Рик, — оборвала она себя. — Вы говорили, как его зовут, только я не помню.

— Джейкоб, — ответил Лестрейндж, и она вздохнула тихо:

— Джейкоб. Это так… так странно. Мой Рик… Джейкоб. Ему не идёт совсем. Такое имя жёсткое. Джей-коб. Непривычно.

— Можете называть его Риком, если вам так удобнее, — предложил Лестрейндж, но она покачала головой:

— Нет. Это же неправда. Нет… он Джейкоб. А Рик… Рика никогда и не существовала. Я его придумала… наверное… — её губы задрожали и она умолкла, пытаясь справиться со слезами. Лестрейндж взял с тумбочки и протянул ей бумажную салфетку, и она прижала её к глазам. А отняв, спросила снова: — Так вы арестуете меня?

— Нет, — ответил он. — Я полагаю, вы пойдёте в этом деле как свидетель.

— Почему? — спросила Грин, складывая салфетку с нервной аккуратностью.

— В чём вас обвинять? — спросил Лестрейндж. — Вы не называли ему никаких имён и сами доступа к карточкам не давали.

— Но он ведь взял их, — ответила она. — Он знал, что они есть. Я… я просто не думала, что он так может… правда нет, я… — она помотала головой.

— Я вам верю, — сказал он. — В сущности, вас не в чем обвинять. Возможно, процесс будет закрытым, так что вы сумеете сохранить вашу работу.

Причард рядом с Гарри тихо зашипел, и когда тот обернулся, возмущённо прошептал:

— Сохранить работу?! Может, наградить её ещё?

— Ну, её и вправду не в чем обвинить, — ответил Гарри и услышал в ответ возмущённое фырканье.

Грин же вздохнула и покачала головой:

— Нет, что вы. Я там не смогу больше работать. Я… я же сама знаю, что произошло. Мне… знаете, мне, наверное, было бы даже легче, если бы вы меня арестовали. Я… я тоже виновата, — она глубоко вздохнула. — Я не хотела ничего подобного… звучит так жалко, правда? — спросила она с жалкой попыткой улыбнуться, и Лестрейндж кивнул:

— Правда.

— Спасибо, — она чуть слышно шмыгнула носом. — Вы меня не утешаете.

— Нет, — ответил он.

— И вы же знаете, что я виновата? — спросила она с непонятной Гарри надеждой.

— Да, — согласился Лестрейндж, и Грин почему-то с облегченьем кивнула и повторила:

— Да. Тогда почему вы меня не обвиняете?

— Формально не в чем, — пояснил он. — Знаете, вы чем-то похожи на других его жертв. Их ведь тоже не в чем было обвинить формально — хотя вы считали их виновными.

— Я им никогда не желала вот такого! — воскликнула она почти с испугом.

— А чего вы им желали? — мягко спросил он, и она ответила:

— Я думала, что он про них напишет, и они, и все вокруг узнают их. И им не подадут руки и будут знать, какими они были. Но не так… не так, нет, — она помотала головой и вдруг зажмурилась.

— У вас есть подруги или родственники, которые могли бы побыть с вами сейчас? — спросил Лестрейндж после небольшой паузы, и она снова помотала головой. — Совсем никого?

— Вы думаете, я с собой покончу? — спросила Грин, открыв глаза и снова вытирая выступившие на них слёзы. — Нет. Нет, я обязательно приду на суд. Я вам обещаю.

— Я не хочу, чтобы у Ламонта появилась сорок вторая жертва, — медленно проговорил Лестрейндж, глядя ей в глаза и беря её руку в свои. Она замерла, словно попавший в ловушку зверь, и он договорил: — Ни до суда, ни после.