Middle (джен)

Нужную на лицензию сумму финансовый отдел выделять отказался, однако проблему удалось решить иначе, и довольно неожиданно. Идею подал Причард, причём почти случайно: когда в отделе довольно эмоционально обсуждали полученный отказ, он вдруг спросил:

— А нельзя получить лицензию не на год, а на месяц? Или на неделю? Помню, отец так как-то сделал, когда ему нужно было купить… или продать, не помню, что-то эдакое, могу узнать детали. На месяц выйдет меньше двадцати галлеонов, а на неделю так вообще четыре с половиной.

— На неделю? — в наступившей тишине переспросил Сэвидж.

— Я не знаю, как целители, — кивнул Причард, — но аптекари так часто делают. То есть в принципе это возможно.

— Просто целители никогда таким не занимаются, — медленно проговорил Праудфут. — Потому что смысла нет. Ты гений.

— Да, — без капли смущения подтвердил Причард, и Лестрейндж велел:

— Идите и узнайте. Прямо сейчас. Сперва в патентный отдел — затем в Мунго.

Причард ушёл и, вернувшись через несколько часов, сообщил, что ни отдел, ни главный врач Мунго не увидели к получению недельной лицензии никаких препятствий, и госпиталь даже согласен выделить на это средства — целых четыре с половиной галлеона.

На этом дело Оггспайра и разрешилось. Иеронима развоплотили в полдень первого же солнечного дня, случившегося после вынесения приговора. Как выяснилось, для этой процедуры даже существовало специальное место на вершине одного из холмов на западне Уэльса. На казни — а Гарри полагал происходящее именно казнью, пусть речь и шла о формально неживом уже создании — помимо самого министра, главы ДМП, начальника аврората и авроров присутствовал и ещё незнакомый Гарри мужчина, чьё лицо было закрыто чем-то вроде плотной чёрной вуали, свисающей с края капюшона.

Сама «процедура развоплощения», как её все называли, прошла довольно быстро, но произвела на Гарри очень тяжёлое впечатление: спящего — по причине то ли дневного времени, то ли голода — Иеронима, одетого в длинную чёрную мантию и плотную маску на голове, положили на землю и приковали за надетые на запястья и лодыжки кольца ко вбитым в неё металлическим кольям. А затем, дождавшись полудня, Робардс одним движеньем палочки снял с него одежду, оставив обнажённым. Секунды ничего не происходило — а потом Иероним открыл глаза и закричал. Его очень тонкая и белая кожа покраснела, потом пошла пузырями и начала обугливаться — а он кричал и рвался, и Гарри, не выдержав в какой-то момент, выхватил было палочку, чтобы всё это закончить.

— Нет, — его руку перехватил стоящий рядом Робардс и с силой сжал. — Не вынуждай меня драться с тобой.

— Так нельзя, — глухо сказал Гарри. — Ни с кем нельзя так. Это бессмысленная пытка.

— Не бессмысленная, — услышал он тихий шёпот сзади и, обернувшись, увидел того мужчину под вуалью, стоящего теперь совсем рядом с ним. — Это то, что многих останавливает от бесконтрольного обращения живых. К сожалению, иные меры результата не давали.

— Так всё равно нельзя, — отрезал Гарри, впрочем, опуская руку.

— Вы добрый человек, — прошелестел шёпот. — Но вы слишком молоды, чтобы понять.

— Куда уж мне, — ядовито буркнул Гарри и демонстративно отошёл подальше. У него на душе было тяжело и гадко, и понимание необходимости происходящего нисколько не улучшала его состояния.

Крик Иеронима сперва перешёл в хрип, а затем пропал, тело ещё некоторое время продолжало дёргаться, но затем затихло и оно, а чуть позже и рассыпалось на тлеющие, постепенно разлетающиеся лёгким чёрным пеплом куски. Когда же на земле осталось только тёмное пятно, Шеклболт официально провозгласил:

— Всё кончено. Развоплощение свершилось.

Затем достал из-за пазухи пергамент, расписался в нём и передал его Джонс.

Последним свою подпись поставил тот мужчина под вуалью — и, вернув его Шеклболту, тут же аппарировал… ну, или, во всяком случае, исчез, потому что Гарри никакого хлопка не услышал.

— Достаточно старые вампиры могут бодрствовать днём, — сказал негромко Робардс. — Не любят только, но способны. Как тот же Арчибальд.

— Это ведь не он был? — спросил Гарри, и Робардс ответил:

— Нет. Наблюдатель от сообщества вампиров.

В тот день Робардс отпустил Гарри домой, но тот пришёл туда лишь через пару часов, проболтавшись перед этим по лондонским улицам и стараясь успокоиться и осознать произошедшее. И твердя себе, что это не жестокость и что нельзя убить того, кто уже мёртв.

Но ничего не выходило.

Так что домой он пришёл хмурый, и они с Джеймсом и Джинни пошли гулять в парк, и только там Гарри постепенно успокоился и смог отвлечься.

Почти весь июль прошёл спокойно, а в последний его понедельник на еженедельной планёрке Робардс сообщил:

— Визенгамотом принято решение вернуть в Азкабан дементоров. С некоторыми изменениями и ограничениями, но тем не менее. Нам всем придётся поучаствовать, и я хотел бы обсудить очерёдность: я не могу оставить отдел пустым даже на сутки.

Поднялся шум: для многих это оказалось неожиданностью. Но, как заметил Гарри, большинство были, скорее, удивлены, но не возмущены, и, в целом, инициативу Визенгамота восприняли, скорее, хорошо. И Гарри среди них снова ощущал себя белой вороной — да, он понимал все аргументы и про магию, что, не имея выхода, подтачивает тело волшебника, и про то, что теперь, когда дементоров не стало, перспектива оказаться в Азкабане ненадолго перестала пугать многих, и статистика мелких преступлений поползла вверх — но внутренне принять подобное решение не мог. Однако если в девяносто восьмом его послушали, то сейчас, увы, его слово значило не так уж много.

Так что Гарри просто сидел и слушал, как Робардс говорил, что и самих дементоров теперь будет намного меньше, и сам Азкабан они не будут охранять, паря над ним — нет, их спрячут далеко внизу и в коридоры станут выпускать примерно раз в неделю — но нерегулярно, чтобы заключённые не знали точно, когда это произойдёт.

— Впрочем, вопрос с охраной Азкабана пока закрыт не до конца, — признался Робардс. — Пока что им не слишком доверяют — хоть приглашённый специалист, — на этих словах он чуть усмехнулся, или так показалось Гарри, — и заверяет министерство, что дементоры, по крайней мере, некоторые из них, и сами хотят туда вернуться. И потом, нынешняя администрация уже привыкла к новым и довольно светлым помещениям под самой крышей и не особенно хотят опять переселяться вниз. Опять же, лестницы, — вот тут он точно усмехнулся, да и по комнате прошла волна смешков. — Однако нам сейчас это не слишком важно: мы все должны побывать в Азкабане и, так сказать, познакомиться с его новыми охранниками. Я полагаю сделать это в два или, возможно, три подхода.

— А как это будет происходить? — спросил… кто-то — Гарри не увидел, кто.

— Те, кто войдут в первую группу, увидят это, — пообещал Робардс и предложил: — Вот с её формирования и начнём. Кто хотел бы в неё войти? И тут есть риски, как вы понимаете.

Гарри показалось, что руки подняли почти что все. Сам же он сложил их на груди — возможно, это вышло несколько демонстративно, ну и пусть.

— Ты не хочешь посмотреть? — недоверчиво шепнул ему тянущий руку Причард.

— Нет, — отрезал Гарри, внутренне готовясь к тому, что Робардс попытается включить его в первую группу своей волей. Однако этого не произошло: тот словно бы забыл про Гарри и занимался исключительно желающими, коих оказалось слишком много.

Так что Гарри повезло — в отличие от Причарда, которого, конечно же, не взяли, и тому оставалось только недовольно фыркать и зыркать на счастливчиков.

Операцию по возвращению назначили на первое августа — то ли за красоту даты, то ли потому, что это было воскресенье, то есть день, когда аврорат так и так почти что пустовал.

— Считай это моим подарком тебе на день рождения, — сказал ещё в понедельник, после совещания, Гарри Робардс. И пояснил: — Я бы тебя туда отправил в первой группе — я считаю, что тебе было бы полезно это увидеть. Но Дольф очень отговаривал меня, и ты тут сидел с таким суровым видом, что — держи подарок.

— Спасибо, сэр, — серьёзно ответил ему Гарри. — Это отличный подарок. Я действительно ценю.

Видимо, поэтому в воскресенье Гарри получил дежурство. И теперь они сидели вместе с Причадом в отделе, ели лимонную меренгу из перевязанной широкой золотистой лентой белой в серебряных и золотых звёздах коробке, что ждала утром Гарри на его столе, и болтали. И Гарри улыбался, вспоминая написанные знакомым чётким почерком на небольшой открытке, что была привязана к банту, строки: «С днём рождения одного из самых моих лучших бывших стажёров и настоящих коллег. Р. Л.»