Middle (джен)

Разговор с миссис Оунс произвёл на Гарри очень тяжёлое впечатление. Он тянулся, словно дождливое осеннее воскресенье, когда нечем заняться и некуда пойти, и день, утро и вечер одинаково серы и, кажется, даже ночь от них отличается очень слабо. Разговор шёл по кругу: о чём бы Лестрейндж ни спрашивал, она смотрела него, тихо плакала и шептала:

— Оно сломало её… Я подарила его ей, а оно сломало мою Милли…

В какой-то момент он вдруг оглянулся на Гарри, посмотрел на него пристально, а потом вновь повернулся к миссис Оунс… и вдруг ласково улыбнулся и взял её лицо в свои ладони.

— Её можно починить, — его голос зазвучал утешающе и даже, кажется, почти нежно. — Милли можно починить, — он погладил миссис Оунс по щеке.

Милли, да. Гарри ведь слышал это имя ещё там, в доме. Девочку зовут Милли. Милисента?

— Можно? — наконец из уст миссис Оунс прозвучало новое слово.

— Да, конечно, — Лестрейндж ей улыбался так нежно и ласково, что казался влюблённым. Нет — любящим… И это выглядело настолько неправильным, что Гарри отчаянно захотелось отвести взгляд. — Её можно починить, — повторил он и проговорил мягко и убеждённо: — Это может тот, кто продал тебе зеркало.

— Она может? — с неуверенным сомнением спросила миссис Оунс.

— Может, — кивнул Лестрейндж, не отрывая взгляда от её глаз. — Как её зовут?

— Я не знаю… — расстроенно призналась миссис Оунс. — Она просто… дала мне его. Незадорого.

— Какого цвета у неё кожа? — спросил Лестрейндж, и так, по капле, понемногу, выспросил у миссис Оунс всё, Гарри лишь оставалось записывать, радуясь, что он с самого начала своей стажировки держал в кармане мантии карандаш и блокнот. Конечно, внешность вполне могла быть изменена хоть с помощью чар, хоть с помощью оборотного зелья, но всё же… Портрет получился весьма подробный — оставалось теперь выяснить место покупки зеркала, и Лестрейндж предложил: — Давай сходим за ней?

— Да, — ответила было миссис Оунс и тут же сама себе возразила: — Но я не могу… я должна идти к Милли, — она, почти успокоившаяся было, вдруг заоглядывалась суетливо, и Гарри показалось, что она только теперь осознала, что сидит в больничной палате. — Где она?

— Я тебя отведу к ней попозже, — пообещал Лестрейндж, удерживая её так, чтобы она снова смотрела ему в лицо. — Нам ведь нужно починить Милли. Найдём ту, кто тебе продал то зеркало. Она непременно придёт сюда и починит.

— Это тайна, — губы миссис Оунс задрожали. — Тайна… я обещала…

— Я никому не скажу, — убеждённо пообещал Лестрейндж. — Но нам нужно ведь починить Милли, — повторил он.

— Нужно, — закивала миссис Оунс. — Но я обещала… не говорить…

— Просто покажи мне, — попросил Лестрейндж так нежно и так сочувственно, что Гарри поймал себя на абсурдной мысли, что сейчас он её поцелует. — Пока Милли спит, мы быстро сходим туда. И вернёмся.

— Она спит? — спросила миссис Оунс, и Лестрейндж ласково заверил её:

— Конечно. Идём?

— Быстро? — колеблясь, переспросила она.

— Очень, — пообещал он, помогая ей встать.

Тёплый плащ он трансфигурировал из больничной простыни и заботливо опустил его ей на плечи, а её домашние туфли трансфигурировал в тёплые меховые ботинки — и Гарри запоздало вспомнил, насколько болезненно ему должно быть сейчас просто держать в руке палочку. Но по Лестрейджу это было совсем незаметно. Может быть, ему пока дали обезболивающее?

Они дошли до лифтов и спустились вниз, и, выйдя из Мунго, Лестрейндж, на чью руку опиралась сейчас миссис Оунс, предложил:

— Скажи, куда аппарировать. Мне кажется, так будет быстрее.

— Я сейчас не смогу, — возразила она, беспомощно на него глядя.

— Я смогу, — заверил её он. — Скажи только, куда.

Аппарировали они на Диагон-элле, сегодня совсем пустую и тихую. И, пройдя её примерно до середины, свернули в один из переулков, затем — в следующий, такой маленький, что он, кажется, не имел даже названия, и остановились перед крохотной грязноватой лавочкой с туманной вывеской: «Подарки и редкости», сейчас, конечно, закрытой.

— Спасибо, — сказал Лестрейндж. — Дальше мы сами… я вас провожу в Мунго, — сказал он уже нормально, и миссис Оунс просто устало кивнула. И спросила у него почти шёпотом:

— Она ведь поправится?

— Я очень надеюсь, — ответил он и, велев Гарри: — За мной, — аппарировал вместе с ней.

Гарри, честно говоря, не видел в этом особого смысла: на его взгляд, куда разумнее было ему остаться и осмотреться здесь. Осторожно. Однако ослушаться приказа — потому что это был именно что приказ — он не рискнул, решив после сказать Лестрейнджу, что он, всё же, что-то умеет, и совсем незачем за ним ежеминутно приглядывать.

Пока Лестрейндж провожал миссис Оунс, Гарри сидел в удивительно людном холле и разглядывал посетителей. Он определённо заметил среди них парочку пострадавших от розыгрышей из магазинчика Джорджа и подавил улыбку: розовые оленьи рожки смотрелись на лысой голове крупного рыжего ирландца весьма потешно.

— Идёмте, — голос Лестрейнджа отвлёк Гарри от его занятия. — Нужно вас несколько подготовить.

К его удивлению, Лестрейндж повёл Гарри не на улицу, а… в туалет, где первым зелом запер дверь, а потом, отвечая на невысказанный вопрос, сказал:

— Вы слишком известны — раз, и у вас слишком запоминающаяся внешность — два. Оба фактора будут вам поначалу очень мешать — хотя со временем, возможно, превратятся в ваше преимущество. Так что вам стоит попрактиковаться в трансфигурации… начинайте, — он продемонстрировал ему свои затянутые в перчатки руки и напомнил: — Я вам сейчас не помощник. Надеюсь, у вас получится.

— Сэр, — Гарри взялся за палочку. Конечно же, их учили менять свою внешность — на самом деле, для этого требуются не такие уж серьёзные изменения. В его случае вообще было довольно перекрасить волосы в мышиный цвет, изменить форму очков и носа и стереть шрам на лбу — и вот его уже почти невозможно было узнать. — Вы так необычно допрашивали миссис Оунс…

— Боль нужно уметь терпеть, — ответил Лестрейндж. — Но не стоит делать этого без нужды и, — добавил он поощряюще, — вы вполне можете задавать вопросы, если они у вас есть.

— Это была легилименция? — обернулся Гарри к нему.

— Это было бы незаконно, — возразил Лестрейндж. — Нельзя применять легилименцию к свидетелю без его согласия.

— Я понимаю, — нетерпеливо кивнул Гарри, — но…

— Нельзя, — жёстко повторил Лестрейндж и сказал очень серьёзно: — Мистер Поттер. Мы служим людям и служим закону — и нам нельзя его нарушать. Даже если нам очень хочется и кажется, что это принесёт только пользу. За рамки выйти очень легко, но обратно потом не захочется. Вы либо защищаете закон, либо его нарушаете.

— А вы никогда не нарушали закон? — спросил Гарри, глядя ему в глаза.

Лестрейндж чуть усмехнулся.

— Нарушал. И я знаю, что вы это знаете. Однако это был не тот закон, что я поклялся защищать, — сказал он спокойно. — Те законы сами были его нарушением. На мой взгляд. Так бывает, но вы, строго говоря, правы. И всё же я настаиваю на том, что сказал: аврор не должен нарушать закон. Я много раз видел, чем это заканчивается, и ни разу ничего хорошего не выходило в итоге. Но, — добавил он, — внутри самого закона есть много возможностей для маневра. Впрочем, в данном случае они не понадобились, лишь убеждение. Это было весьма сомнительно с точки зрения морали, но я даже близко не подошёл к нарушению закона.

— Вы не могли бы рассказать, что и как сделали? — спросил Гарри.

— Родственники пострадавших бывают весьма уязвимы в первые часы или дни после трагедии, — ответил Лестрейндж. — Лгать так с моей стороны было жестоко и бесчестно, но я не нашёл другого способа. В остальном… Нужно просто сказать то, что от вас хотят услышать. И пообещать то же самое. И тогда появляется хороший шанс быть услышанным. Я понимаю, что сделал ей ещё больнее, — добавил он и напомнил: — Ваша внешность. Поттер, мы и так потеряли много времени, и нас видели там сегодня. Вы не могли бы поторопиться?

Гарри молча повернулся к зеркалу и, трансфирурируя свои очки, спросил:

— Вы знаете, со стороны всё это выглядело так…

— Догадываюсь, — Лестрейндж хмыкнул. — Но не думаю, что в тот момент это имело значение. Точно не для неё. Физический контакт в таких случаях важен — это очень помогло ей сосредоточиться.

— Сэр, мне кажется, — сказал Гарри, делая себе курносый нос, — миссис Оунс сейчас нужен кто-то рядом.

— Я просил соседку позаботиться о ней, — кивнул Лестрейндж, — и вечером планирую навестить её сестру. Поттер, — он пристально посмотрел на Гарри и покачал головой, — не влезайте слишком в это дело. Не переводите отношения служебные в личные. Это не поможет ничему, только вымотает нервы. Если вы не ощущаете в себе готовности всю оставшуюся жизнь помогать им и заботиться о них обеих, ограничьтесь разговорами по делу.

— Вам не жаль её? — спросил Гарри.

— Это не моя задача, — отозвался Лестрейндж. — Никому нет дела до того, что я чувствую к ним, я должен, по возможности, найти виновного. Чувства тут, скорее, помешают. Давайте просто найдём ту женщину.

Однако же всё оказалось не так просто, и в этот день их поиски успехом не увенчались. Как, впрочем, и на следующий. А когда магазин открылся, и искомая женщина оказалась его хозяйкой, удача оказалась, в общем-то, бессмысленной: да, она купила небольшую партию говорящих зеркал на крупной ярмарке в Дублине. Осенью, и нет, она не знает того волшебника… она его даже толком не помнит. Впрочем, некоторая польза от неё всё же была: по крайней мере, оставшиеся зеркала изъяли и выяснили заодно, что кроме миссис Оунс было ещё четыре покупателя. И нет, хозяйка магазина их не знала, и толком вспомнить не смогла. А от легилименции отказалась, ссылаясь на то, что не доверяет всем этим вашим менталистам. Про Омут памяти же она, по её словам, ничего не слышала, и обучаться пользоваться им не пожелала, ибо «не дело это — в голову влезать!»

— И что теперь? — спросил Гарри после её допроса.

— Дадим в «Пророке» объявление, — пожал плечами Лестрейндж. — Хотя вполне возможно, что те зеркала купили иностранцы — раз они за праздники не всплыли. Что мы ещё можем?

— Отыскать того ирландца?

— Мы попробуем, — скептическое выражение лица Лестрейнджа намекало на обратное. — Хотя лично я в успех не верю. По крайней мере, мы нашли ещё часть той партии. Это хороший результат.

Гарри понимал, что Лестрейндж прав, но всё равно ощущал себя разочарованным. Но что он мог поделать? Он даже ничем не мог помочь ни миссис Оунс, ни её дочке, которая лишилась ещё и кистей, ослепла и, как мрачно сообщил ему тот самый колдомедик с усталым лицом, всю жизнь будет мучиться от болей. Невесть откуда узнавший об этом разговоре Лестрейндж тем же вечером задержал Гарри и, усадив перед собой, сказал:

— Я запрещаю вам без меня общаться с Оунсами. Поттер, это прямой приказ, и нарушение я расценю соответственно.

— Я понял, сэр, — угрюмо сказал Гарри. — Но почему?

— Потому что вы слишком близко к сердцу приняли эту историю. И потому что хорошего конца там не будет: чуда не случится, девочка не выздоровеет, и, как я говорил уже, я сам не уверен, что её нужно было спасать. Но, на самом деле, у нас… у меня просто не было выбора: мы не должны решать, спасать или нет. Но принятие этого приходит с опытом, а до того можно успеть нажить себе много проблем. Поэтому я запрещаю вам общаться с Оунсами.

Лестрейндж не выглядел рассерженным или суровым, скорее, в его взгляде читалось понимание, и Гарри подумал, что, кажется, его слова продиктованы личным опытом. Он хмуро кивнул и ушёл к себе заполнять очередной отчёт. Иногда Гарри начинало казаться, что эти отчёты вовсе никогда не кончатся…