Middle (джен)

Гарри ожидал, что следующий день станет для него таким же насыщенным, как предыдущие, но нет: после утреннего визита к Робардсу, который пообещал ему связаться с маггловской полицией, выяснилось, что срочных дел сегодня нет. И Гарри прежде, чем присоединиться к допросам, решил зайти сначала к Гермионе, тем более что у него был повод: Робардс, подписав заявку, отправил его же с ней к Джонс. И не заглянуть на обратном пути к Гермионе было просто глупо.

— Я ужасно занята, — сказала она вместо приветствия, — но заходи и закрой дверь, пожалуйста.

— Я на минутку, — Гарри закрыл дверь. — Я подумал — может, тебе у меня пожить? Пока. Если уж Волдеморт тот дом не нашёл, там безопасно.

— Думаешь, всё так серьёзно? — она отложила перо на специальную подставку.

— Я думаю, что если они поймали жену Робардса, у тебя не так уж много шансов, — серьёзно сказал Гарри. — У всех нас. Гермиона, правда, у меня там полно комнат! И я собираюсь Рона позвать тоже, — добавил он с самым невинным выражением лица.

— И остальных? — похоже, Гермиона не захотела понимать его намёк.

— Артур и Молли отказались, — признался Гарри. — С остальными я пока не говорил, но я не уверен, что Билл и Перси согласятся. А Чарли всё равно сейчас в заповеднике. Надеюсь, что хоть Джордж не станет спорить…

— Я подумаю до вечера, — решила Гермиона, — и поговорю с Роном. В любом случае спасибо.

Гарри очень хотелось поучаствовать хотя бы в части допросов, да и Гермиона была в самом деле занята, так что они попрощались, и он почти бегом вернулся в Аврорат и столкнулся в коридоре с Лестрейнджем и французскими коллегами. Поскольку Гарри присоединиться к разговору не позвали — да и смысла в этом не было бы, ибо говорили они по-французски, — ему пришлось идти в отдел и просто ждать там в полном одиночестве. Впрочем, просидел он так недолго: вернувшийся вскоре Лестрейндж, увидев его, спросил:

— Заняты?

— Ничего срочного, сэр, — с надеждой сказал Гарри.

— Тогда держите, — Лестрейндж отлевитировал ему на стол три папки и пергаменты. — Оформляйте протоколы и готовьте дела в суд. Эту ночь мы проведём в дороге в Азкабан, так что как закончите, идите домой, встретимся здесь в два.

Лестрейндж вскоре вновь ушёл куда-то, а Гарри придвинул к себе первый протокол. Он всё ещё жалел, что не увидел ни одного допроса, но теперь, по крайней мере, у него была возможность прочитать о том, как это было. И, читая, ловил себя на… разочаровании: то, что со стороны казалось настоящим злодеянием, жестоким и безжалостным, изнутри, для тех, кто всё это задумал, выглядело просто неким делом, неприятным, но необходимым. «Ну вы-то должны меня понять, — говорил мистер Коупи, и Гарри буквально представлял, как тот смотрит на Лестрейнджа. — Гаджен просидел бы там ещё лет тридцать, а всю работу делал я! Он только деньги получал и благодарности, в конце концов, это несправедливо! Ну скажите, разве я был плохим руководителем? А вы знаете, что при мне количество жалоб на хозяйственный отдел уменьшилось почти на девятнадцать процентов? Точнее, на восемнадцать целых и триста двадцать четыре сотых? Вы же сами на себе должны были всё это ощутить, ну, мистер Лестрейндж, признайте же, что всем так стало только лучше!»

А ведь он в самом деле так считает, с некоторым удивлением подумал Гарри. И даже сожалеет о смерти его матери, и возмущается, что исполнитель оказался так неаккуратен. Что такое с ним произошло, что он стал таким? У него ведь тоже есть семья, Гарри знал, что Коупи женат, и у него есть сын и дочь, и живы мать с отцом… и все коллеги отзывались о нём как об обычном человеке. Что же с ним произошло такое, что он перестал видеть в других людях людей? Когда и как он стал таким? И ведь он не злодей — Гарри убеждался в этом, читая длинный протокол, — нет, обычный, вроде, человек, который при других обстоятельствах, скорее всего, прожил бы жизнь честно, ну, по крайней мере, не хуже остальных. И это в его деле было самым жутким.

В какой момент обычный человек становится чудовищем? Где тот первый шаг, и почему он делает его? И понимает ли, что сделал? И почему кто-то, как, к примеру, тот же Перси, не доходит до конца, останавливается и возвращается обратно, а кто-то, вроде Петтигрю или того же Коупи, идёт и переходит грань? Что, что их заставляет?

Гарри отложил протокол допроса и на несколько секунд закрыл глаза. У него сегодня ночью будет полно времени подумать об всём об этом, сказал он сам себе, а сейчас нужно быстрее всё закончить — ему нужно будет этим вечером успеть поговорить со всеми Уизли, а потом ещё собраться и, возможно, пару часов поспать.

Второй протокол был посвящён тому самому делу Олифантов, которое оставалось загадкой до самого ареста Батчелора, и хотя жертв здесь было больше, Гарри, читая протокол допроса, думал, что этого Моргана ему понять проще, чем Коупи. Не то чтобы Гарри его оправдывал, конечно, нет, но месть ушедшей возлюбленной была ему понятнее, чем убийство ради продвижения по службе. Хотя ждать столько лет… почти полвека! — что это за жизнь? Он ведь и не жил почти — ждал мести.

И всё же самым мерзким было дело Форрест и Драбен. У Гарри плохо умещалось в голове, как можно просто взять и убить своего родного внука просто потому, что он выбрал себе в жёны не ту женщину. Гарри попытался представить, что двигало старым Драбеном, но не сумел. Ведь можно было просто выгнать внука? Даже Андромеду никто не убивал, а просто выжгли с гобелена! И Сириуса Вальбурга хоть и выгнала, но, вроде бы, убийц не подсылала. Или с внуками это проще, с горечью подумал он, заканчивая оформлять последнее на сегодня дело.

Было только три часа, и Гарри даже неловко было уходить домой так рано, но раз уж Лестрейндж отпустил его, глупо было не воспользоваться такой возможностью. Тем более что Гарри нужно было сегодня со многими поговорить — и прежде всего с Роном и Джорджем. К тому же это можно было сделать прямо сейчас: магазин наверняка был открыт.

К радости Гарри, Рон принял его приглашение сразу же, а вот Джордж упёрся, и даже вдвоём им уговорить его не удалось. Он, впрочем, обещал поговорить об этом с Анджелиной, но Гарри был уверен, что никуда они с ней не переселятся.

Биллу и Перси Гарри отправил сову, не рискнув явиться просто так, и хотя оба с радостью откликнулись и пригласили его ужинать, толку от этих визитов было чуть: оба семейства заявили, что смогут сами о себе прекрасно позаботиться. И что опасность всё же не настолько велика, особенно теперь, когда они предупреждены. В конце концов, они даже в войну не прятались, не станут и теперь.

Не то чтобы это оказалось неожиданно, но Гарри всё же был расстроен. Он понимал их и, наверное, сам бы так же поступил, но насколько бы ему было спокойнее, если бы они все согласились!

— Ну ты же не можешь всех собрать и запереть тут навсегда, — разумно сказала Джинни, когда он грустно рассказал ей обо всём.

— Зачем навсегда? — возразил Гарри. — Навсегда не нужно, только пока мы не поймаем их.

— А если вы их не поймаете? — спросила Джинни. — Или поймаете лет через десять?

Гарри лишь вздохнул. В её словах был смысл. Судя по тому, что рассказал на совещании Лестрейндж, у Джагсона имелось минимум четверо помощников, и никого из них так пока не вышло опознать, хотя художник Аврората и сделал их портреты. Впрочем, сам Лестрейндж был пока настроен весьма оптимистично, надеясь, что кто-нибудь из заключённых Азкабана сможет опознать хотя бы одного из них, и Гарри очень надеялся, что так и будет.

Они встретились с Лестрейнджем без десяти два ночи в отделе, придя туда почти одновременно, и, поднявшись наверх, аппарировали на берег, туда, где карета уже была готова их везти. И, ложась в ней спать, Гарри думал, что совсем недавно в жизни не поверил бы, что будет просто спать весь путь до Азкабана.

Впрочем, на этот раз с погодой им не повезло, и они оба проснулись среди ночи от того, что карету ощутимо мотало из стороны в сторону. Лестрейндж, коротко ругнувшись, велел Гарри наблюдать внимательно и, опустив окно, начал заговаривать погоду.

— Не умеете? — спросил он, когда качка прекратилась.

— Это же запрещено? — полувопросительно сказал Гарри.

— Не в этом случае, — ответил, зевнув, Лестрейндж. — Для следующей в Азкабан кареты разрешено делать исключение. Когда вы станете аврором, отправитесь на курсы — вас научат. И да, конечно же это секрет, — добавил он с некоторой иронией. — На самом деле эти чары меняют погоду на совсем небольшом участке, так что мне, видимо, не спать сегодня. А вы ложитесь.

— Да я, кажется, выспался, — Гарри в самом деле совершенно расхотел спать.

— Как угодно, — Лестрейндж снова выглянул в окно.

Некоторое время они молчали, а потом Гарри всё-таки сказал:

— Я сегодня... нет уже вчера пытался уговорить Уизли пожить у меня. Только у меня не вышло ничего: все отказались, кроме Рона.

— В чём в чём, а в трусости Артура и его жену никто и никогда не упрекнул бы, — ответил Лестрейндж. — Они ведь даже и в войну не прятались, и странно было бы ожидать, чтобы они сделали это теперь.

— А вы хорошо знакомы? Сэр? — осторожно спросил Гарри.

— Со старшими Уизли? Нет, не слишком, — отозвался Лестрейндж, прикрывая окно. — Мы… как бы это сказать, из разных кругов. В детстве мы, правда, несколько раз встречались с Молли на каких-то больших праздниках, но она старше, и мы друг другом не интересовались. Потом она вышла за Артура — был скандал, но я тогда ещё учился в школе, и он мне тоже был не слишком интересен. Я тогда закончил второй, кажется, курс, и помню это всё довольно смутно. Но вам ведь не это интересно? — спросил он, усаживаясь поудобнее. — Спрашивайте прямо, я за последние дни несколько устал от словесных игр.

— Я пытаюсь понять причину вашего конфликта, — признался Гарри.

— Да нет никакого конфликта, — пожал плечами Лестрейндж. — Просто неприязнь. Так бывает. Мы друг другу сразу не понравились, при первом же знакомстве, а потом на это наложилось… многое. Полагаю, что мы оба это понимаем, оба знаем, что причин, на самом деле, нет, но мы ведь не обязаны любить друг друга, верно? Нам доводилось с ним работать вместе, и мы оба знаем, что мы можем, при необходимости, отбросить личное.

— А над чем? Сэр? — с любопытством спросил Гарри, и Лестрейндж улыбнулся:

— Была пара дел… или чуть больше, связанных с убийствами и неправомерным воздействием волшебства на маггловские вещи. Он прекрасный профессионал, и если доведётся, я буду рад с ним поработать снова. Хотя мне, думаю, чуть проще, чем ему, — добавил он и, вновь открыв окно, принялся за заговор.

— Почему проще, сэр? — спросил Гарри, дождавшись, пока Лестрейндж вновь прервётся.

— Как я уже сказал, мы сразу не понравились друг другу при знакомстве, — ответил Лестрейндж. — Но мы были с ним не совсем в равном положении при этом. Они с Фрэнком были близкими друзьями… с Фрэнком Лонгботтомом, — зачем-то уточнил он. — А мы — с Алисой. Но друг жениха — это совсем не то, что друг невесты, — он чуть слышно хмыкнул. — Вас это, как я понимаю, обошло: вам повезло дружить втроём с самого детства. С мисс Грейнджер и мистером Рональдом Уизли. И поэтому он не ревнует вас… наверное, — Лестрейндж улыбнулся с таким выражением, что Гарри впервые в жизни задумался о том, что Рон, вообще-то, мог бы ревновать его, и эта мысль показалась ему совершенно дикой. — Но я не рос с Алисой, мы сдружились в академии, будучи уже довольно взрослыми. И это наводило окружающих… на мысли, — он грустно улыбнулся. — Но вы это и сами знаете. И я знаю, что Артур до сих пор не верит в то, что нас с ней невозможно было ревновать друг к другу.

— Почему? — тихо спросил Гарри.

— Мы с ней с самого начала увидели друг в друге брата и сестру, — ответил он. — Она всегда, как оказалось, мечтала о младшем брате, ну а я просто хотел знать, как это — иметь не братьев, а сестру, неважно, младше или старше. Она как-то сразу стала опекать меня в мой первый год, а я был рад. Потом мы переписывались и встречались на каникулах, потом я поступил сюда… в Аврорат стажёром, и мы оказались с ней в одном отделе, а потом Фрэнк начал за ней ухаживать, — он сделал неопределённый жест рукой.

— Он ревновал вас?

— Да, — кивнул Лестрейндж. — О да… и мы ему однажды доказали, что он ошибается, когда Алиса поняла… или решила, что всё серьёзно.

— Доказали? — Гарри едва сдерживал охватившее его любопытство.

— Да, — коротко ответил Лестрейндж с той интонацией, что явно не обещала расшифровки. — Потому что муж имеет право быть уверенным в жене, я это право признавал за ним. Мы оба. Но не за Артуром, — он снова улыбнулся, — и не за остальными. И, видимо, слова того же Фрэнка его не убедили. И я знаю, что Артура очень злят мои визиты к ним, — добавил он.

— И почему, вы тоже знаете? — спросил Гарри.

— Потому что они были очень близкими друзьями, — ответил Лестрейндж. — Я говорю сейчас об этом с вами потому, что вы теперь жених мисс Уизли, — добавил он. — И скоро, полагаю, станете Артуру зятем, и, поскольку нам работать вместе, я надеюсь, ещё много лет, нам лучше это обсудить сейчас. Такие вещи иногда мешают — мне не хотелось бы, чтобы это случилось с нами. И я вам, в общем, никаких секретов не раскрыл. Верить или нет — решать вам, но даю слово: ваш будущий тесть ошибается. Минуту, — он опять открыл окно, повторяя заговор, и Гарри сейчас ужасно злился на погоду, так некстати вновь прервавшую их странный разговор. — Я могу вам задать вопрос? — спросил Лестрейндж, снова прикрывая окно.

— Да, конечно, сэр, — Гарри даже чуть подался вперёд.

— Артур уже вам говорил о том, что Невилл может быть нашим с Алисой сыном? — спокойно спросил Лестрейндж.

Наверное, Гарри должен был бы предполагать что-то подобное, однако вопрос прозвучал для него настолько неожиданно, что он ответил, не успев подумать:

— Как вы…

— …догадался? — иронично усмехнулся Лестрейндж. — Эти слухи нас… теперь уже меня преследуют с той минуты, когда беременность Алисы стала очевидна. Это, в принципе, легко проверить, но поверьте: я бы никогда, ни при каких обстоятельствах не позволил, чтобы мой сын носил чужое имя.

— Даже ради названной сестры? — тихо спросил Гарри.

— С сёстрами не спят, — возразил Лестрейндж. — По крайней мере, в норме, и надеюсь, что в этом смысле вы не сомневаетесь в моей нормальности. Но если бы Алиса всё-таки была моей любовницей, и я бы вообще завёл роман с замужней женщиной, я никогда бы не позволил, чтобы наш сын рос как сын её и мужа. Собственно, поэтому я никогда таких романов и не заводил, — он снова засмеялся, и Гарри тоже улыбнулся, наконец. — Тем более, в подобной ситуации, когда уже даже ради его матери не было никакого смысла хранить тайну. Отцовство доказать легко.

— Сэр, — замирая от собственного нахальства, сказал Гарри, — можно вас ещё спросить?

— Все знают, что мы с вами здесь вдвоём, — ответил Лестрейндж. — С моей стороны будет глупо убивать вас. Конечно, тело можно сбросить в море, но тогда придётся имитировать крушение, а мне очень надо в Азкабан. Так что не сегодня.

— Августа Лонгботтом ведь не думает, что Невилл — ваш сын? Да?

— Она знает, что это не так, — ответил Лестрейндж и снова приоткрыл окно. — Когда вернёмся, я напишу большую злую жалобу в департамент погоды, — сказал он подчёркнуто сердито. — Они не обещали ничего подобного сегодня! В конце концов, мы не настолько торопились, могли бы подождать утра.

— Сэр, я могу помочь? — спросил Гарри, физически ощущая, как тает возникшая было между ними близость.

— У меня в сумке есть зачарованный кофейник и несколько сэндвичей, достаньте их, пожалуйста, — ответил Лестрейндж. — И присоединяйтесь.