Middle (джен)

Они долго так стояли и смотрели друг на друга, а потом Гарри тихо сказал:

— Сэр, мне нужны бумага и перо.

— На столе, — бросил Лестрейндж, и Гарри только сейчас увидел, что на столе, действительно, лежит всё нужное. Что ж… по крайней мере, Лестрейндж знал, что он поступит правильно. Не то чтобы это было утешением, но всё-таки… хоть что-то.

Гарри сел, взял в руки перо, макнул его в чернильницу — и написал:

«Начальнику Аврората старшему аврору Гавейну Робардсу

От стажёра Гарри Джеймса Поттера

Заявление.

Прошу уволить меня по причине полного служебного несоответствия.

28 ноября 2002 года».

И подписал «Г. Дж. Поттер».

Затем встал, взял заявление и, протянув его Лестрейнджу, сказал:

— Сэр, я отнесу. Наверное, нужна ваша виза?

— Нет, зачем? — спросил Лестрейндж, возвращая ему бумагу, и Гарри только сейчас понял, что всё-таки надеялся на то, что тот скажет, что это слишком, и что можно ограничиться каким-то наказанием, пусть даже и суровым. Но… не так.

Но нет. Лестрейндж отпер дверь и… ушёл — просто ушёл, даже не попрощавшись. Это было горько и почему-то донельзя обидно, словно Гарри даже слова доброго не заслужил, совсем. Разве можно просто взять и так вот всё перечеркнуть? Одной… да даже не ошибкой, просто глупостью?

«Да, можно», — сказал он сам себе и, сжав бумагу, пошёл к Робардсу.

Кабинет главного аврора сейчас был не просто открыт, а полон народа. Гарри не хотел говорить с Робардсом прилюдно, но ведь нельзя же было просто сунуть ему заявление и сбежать! Так что Гарри просто сел на стул в углу приёмной и стал ждать, пока все разойдутся.

Кто его увидел там и сказал Робардсу, Гарри не узнал, но в какой-то момент тот выглянул из кабинета и позвал:

— Гарри! Что ты там сидишь? Давно же должен дома быть! Зайди, — велел Робардс, и Гарри пришлось подчиниться. — Ну? — спросил нетерпеливо Робардс. — Что такое?

Гарри поглядел на толпящихся вокруг авроров, среди которых были Сэвидж с Лестрейнджем, и ему стало ещё тоскливее. Робардс продолжал на него вопросительно смотреть, и Гарри просто молча протянул ему бумагу. Тот глянул на неё, и его брови взлетели вверх. Он посмотрел на Гарри, потом на заявление, затем на Лестрейнджа, который говорил о чём-то с Сэвиджем, вздохнул и громко произнёс:

— Дамы-господа, можно мне мой кабинет на четверть часа? Подожди за дверью, — бросил он Лестрейнджу, когда все стали расходиться, и тот, уходя, кивнул. Когда в кабинете остались только Гарри с Робардсом, тот запер дверь и, развернувшись, потребовал: — Гарри, объяснись.

— Я не думаю, что могу быть аврором, сэр, — хмуро сказал Гарри.

— Почему? — спросил Робардс с внезапной усталостью.

— Потому что из-за моей халатности могло бы развалиться дело. Сэр.

— Могло, — согласился Робардс. — Но не развалилось ведь.

— Не важно, сэр.

— То есть и впредь не собираешься предпринимать никаких мер, чтобы избежать подобного, — уточнил Робардс. — И это настолько принципиально для тебя, что ты решил перечеркнуть последние четыре с половиной года. Так?

— Н-нет, сэр, — на самом деле Гарри уже не хотелось ничего, только уйти домой и как-нибудь забыть всё.

— Нет — что? — раздражённо спросил Робардс. — Нет, не собираешься, или нет, ты не решил?

— Я собираюсь, просто я… ведь в самом деле всё могло рассыпаться, — ответил Гарри.

— Но ведь ты больше так не сделаешь? — Робардс теперь смотрел на него словно на не очень умного, но симпатичного и послушного ребёнка.

— Нет, сэр. Но я…

— Тогда прекрати тут истерить и иди домой! — буквально рявкнул Робардс. — Гарри, у нас был сумасшедший день, мы все устали, завтра у нас не менее тяжёлое заседание, а нам теперь ещё и представление переделывать, потому что после сегодняшнего твою роль там упоминать будет крайне неразумно, а тут ещё ты с истерикой! Послушай меня, — он подошёл к Гарри почти вплотную. — Если бы хочешь быть аврором, тебе придётся научиться тому, как совершать ошибки и, что много хуже, глупости. Мы все так делаем, мы все живые люди. И да, порой мне тоже хочется сбежать, но я иду домой, а утром встаю с постели и иду сюда. И работаю, потому что если этого не будем делать мы, на наше место придут Краучи и Фаджи. Вот уж у кого рефлексий не бывает. Хочешь так?

— Нет, сэр, — с усталым виноватым облегчением выдохнул Гарри.

— А раз нет, ты будешь здесь завтра в восемь утра. Ты ляжешь спать, осознавая, что ты сделал, и проснёшься, и придёшь сюда. И больше возвращаться к этой теме ты не будешь. Свободен, — он поджёг заявление, что так и держал в руке, и развеял пепел. — Всё. Иди.

— Да, сэр, — ответил Гарри.

— Я же ведь тебе сказал: иди прямо домой, — вздохнув, сказал Робардс уже совсем другим тоном. — Где ты Дольфа взял?

— У лифтов, — честно ответил Гарри. — Он сам меня нашёл.

— Ты должен был сказать, что я велел тебе идти домой, — вздохнул Робардс. — Всё, иди. Тема закрыта.

Гарри, молча кивнув, вышел.

В приёмной было пусто — только Лестрейндж сидел на стуле прямо напротив двери в кабинет. Сидел и смотрел на Гарри, и тот, замедлив было шаг, подошёл к нему и сказал, поглядев ему в глаза:

— Я остаюсь, сэр. Но я утром подам рапорт на дисциплинарное взыскание.

— Хорошо, — сказал Лестрейндж и встал. — Вы действительно ушли бы? — спросил он. И когда Гарри кивнул, сказал: — Если вы хотите стать хорошим аврором, научитесь признавать за собой, наконец, право ошибаться и не останавливаться, а продолжать работать. И право вашего партнёра или руководителя злиться в этом случае и вам это высказывать, — он чуть усмехнулся. — А потом работать дальше. Потому что вы, конечно, совершили глупость страшную, но были люди и поопытнее вас, делавшие глупости масштабней. Вы меня ужасно разозлили, — признал он. — Отчасти тем, что мне даже в голову не пришло показать мисс Грей ещё и ваше колдофото, — он снова усмехнулся.

— Но с чего? — не удержался Гарри. — Тогда надо было вообще всех показывать… всю Британию.

— Да нет, — Лестрейндж вздохнул. — Нет, там можно было догадаться… всё, — спохватился он. — Идите домой. Я вам позже расскажу, а может быть, вы сами догадаетесь, когда мисс Грейнджер вам расскажет, что происходило в зале. У нас ещё полно работы.

— Сэр, — решительно проговорил Гарри, — давайте я сам всё перепишу? Это же моя вина. Ну, завтрашнее представление.

— Да вы перепишете, — буркнул Лестрейндж.

— Сэр! — настойчиво повторил Гарри. — Я же знаю, как это делается. Я просто уберу оттуда своё имя и оставлю только ваше.

Лестрейндж задумался, явно колеблясь, а потом сказал:

— Не мне решать. Идёмте.

Они вместе вошли в кабинет к Робардсу, вызвав этим его громкий стон:

— Гарри! Я сегодня уже дважды отправлял тебя домой!

— Сэр, пожалуйста, можно я переделаю завтрашнее представление! — ответил Гарри. — Это ведь моя вина!

— Да ну вас к дьяволу обоих, — Робардс махнул рукой. — Всё, идите с глаз моих. Оба. Делайте что хотите, но если завтра в восемь у меня на столе не будет лежать готовое дело, я уволю вас обоих.

— Куда идти? — спросил его Лестрейндж. — Ты предлагаешь делать всё это в отделе? Или, может, дома?

— Как же вы мне надоели, — пробормотал Робардс. — Это был твой кабинет, — сказал он Лестрейнджу, — вот сам всё и закроешь, — он бросил ему ключ. — Я домой.

И ушёл, оставив их с Лестрейнджем.

— Ну что, — спросил тот через несколько секунд. — Идёмте ужинать сначала, что ли. Нам тут до полночи сидеть.

— Сэр, я правда сам могу всё сделать, — горячо возразил Гарри.

— Да, но я-то не могу оставить вас тут одного, — посмеиваясь, сказал Лестрейндж. — А в отдел дело тоже не забрать уже. Так что, — он развёл руками. — Идёмте поедим и потом посмотрим, как поделить работу.

— Сэр, — сказал Гарри, когда они, тщательно заперев кабинет, подошли к лифтам. — Раз мы всё равно сейчас будем ужинать, может быть, вы мне расскажете, что там происходило? На суде?

— Может быть, — ответил Лестрейндж, входя в лифт. Они поднялись наверх, и, когда вышли из министерства, он предложил: — Я бы предложил поужинать у меня дома. Там, во всяком случае, можно поговорить спокойно. Но вам нужно как-то дать понять вашим друзьям, что с вами всё в порядке.

— Я Патронуса отправлю, — тут же решил Гарри. — Сэр, спасибо, я с радостью…

Договорить он не успел, потому что Лестрейндж взял его за локоть и так аппарировал к Лестрейндж-холлу. Было уже темно, и здесь, на побережье, очень ветрено, и дождь накрапывал, так что за те несколько шагов, что им пришлось пройти до двери, Лестрейндж с Гарри несколько промокли. Их не ждали: внутри тоже было темно, но когда Лестрейндж взмахом палочки зажёг факелы на стенах, перед ними появился эльф и довольно мрачно заявил — никакое иное определение не подходило к той интонации, с которой это было сказано:

— Добрый вечер.

— Нам бы поесть быстро чего-нибудь горячего и сытного, — сказал Лестрейндж. — Но без вина, нам ещё работать. И разожги камин — замёрзли, — велел он, жестом приглашая Гарри следовать за ним.

Когда они дошли до столовой — для чего пришлось пересечь огромный зал внизу, подняться по лестнице и ещё пройти по коридору, — там уже был накрыт стол, на котором, кроме приборов, стоял большой горшок, над которым поднимался пар, и блюдо с хлебом.

— Когда в доме дети, — сказал Лестрейндж, моя руки в серебряной то ли пиале, то ли миске в виде соединённых ладоней — вторую такую же вместе с кусочком мыла эльф подал Гарри, и вода в ней оказалась горячей, — еда есть всегда. Может быть, однажды вы оцените это удобство, — улыбнулся он, отдавая эльфу льняную салфетку, которой вытер руки. — Я так думаю, это рагу, — он отлевитировал себе тарелку Гарри и сам положил на неё из горшка действительно рагу. — Кажется, из утки, но не поручусь.

Гарри, который утром толком не позавтракал, подумал, что ему вообще не важно, утка это или кто-нибудь другой. Пахло рагу вкусно и было горячим — остальное было не то что несущественно, но не так уж важно. Впрочем, оно было вкусным — и не только потому что Гарри был так голоден.

Первые несколько минут они с Лестрейнджем ели молча, но потом тот сам заговорил:

— Я обещал вам объяснить, почему мог бы догадаться показать мисс Грей вашу колдографию.