Middle (джен)

Гарри даже перестал жевать, правда, ненадолго.

— Да, сэр, — подтвердил он. — Обещали.

— Я же ведь её допрашивал, — сказал Лестрейндж. — Она рассказывала, что к ней приходили знаменитости, и мы быстро поняли, что речь об оборотном зелье. И мне следовало бы подумать, что среди использованных личностей могли быть вы.

— Я уже не знаменитость, — буркнул Гарри.

— Вы всегда ей будете, — возразил Лестрейндж. — Ну или ещё лет двадцать. К сожалению, у нас было очень мало времени, чтобы толком допросить мисс Грей, иначе, вероятно, этой сцены не было бы, ну или она была бы не такой внезапной. Мы нашли её вчера, вернее, лишь вчера вечером нам про неё сказали. У нас была только ночь — никто не дал бы дело отложить.

— А кто? — не выдержал Гарри. — У кого она была, сэр? Я помню, вы зачитывали при обвинении, но я тогда не запомнил.

— Ваша версия? — Лестрейндж не стал тыкать его носом в то, что обвинение следует слушать внимательнее.

— Джон Уиддершинс?

— Нет, — Лестрейндж чуть усмехнулся. — Почему именно он?

— Во-первых, у него единственного были… он единственный купил магглорождённых обоих полов, — ответил Гарри. — Во-вторых, у него столько знакомств, что никого не удивили бы визиты в любое время дня и ночи, как мне кажется.

— Разумно, — кивнул Лестрейндж. — Однако это был Феликс Ургхарт. Он купил двух девочек — сперва одну, а потом, когда она, не выдержав, покончила с собой, мисс Грей.

— Покончила с собой? — тихо переспросил Гарри.

— Такое иногда происходило, — кивнул Лестрейндж. — Не все вовремя предпринимали меры, чтобы избежать подобного исхода… может быть, не все этого хотели, не могу сказать. Но с мисс Грей Ургхарт урок выучил, и возможности такой ей не оставил. По крайней мере, поначалу, а потом… я думаю, в определённом смысле она к своему положению привыкла. Это не значит, что она смирилась с ним, но она решила жить. И получила некоторую свободу, по крайней мере, в пределах своей комнаты. Она жила, конечно же, не с ним — в горах. Волшебнику несложно спрятать дом, как понимаете… мы никогда бы не нашли её, если бы сам Ургхарт нам не рассказал.

— Почему? — Гарри даже вилку отложил.

— Вероятно, не хотел, чтобы она там умерла, — довольно равнодушно сказал Лестрейндж. — Мне показалось, он по-своему к ней привязался… и потом — что он терял? Его и так ждал вполне определённый приговор, а так у него появлялся неплохой шанс его смягчить.

— Смягчить? Сэр?

— Ну, он их не убивал, по крайней мере, — ответил Лестрейндж. — Девушек. Доказать самоубийство было сложно, но, во всяком случае, вторая девушка была жива. Плюс добровольное сотрудничество.

— И что? — напряжённо спросил Гарри. — Сработало?

— Увы, — вздохнул Лестрейндж и продолжил есть, и Гарри, наконец-то перестал чувствовать вину, что мучила его весь вечер: ему захотелось его стукнуть или хоть встряхнуть.

— Сэр? — подождав немного, всё же спросил Гарри. — Увы нам или ему?

Лестрейндж засмеялся и, похоже, остатки льда между ними растаяли.

— Увы ему, — он покачал головой. — Нет, в определённом смысле, это сработало, конечно, но не думаю, что Ургхарту это действительно поможет. А вы, кстати, не отправили Патронуса, — не меняя тона, напомнил он, и Гарри, вспыхнув, вскочил, схватив палочку.

Пока он надиктовывал послание и отправлял оленя, Лестрейндж сосредоточенно доедал своё рагу и явно не обнаруживал желания продолжать разговор, однако же, закончив, Гарри к нему вернулся:

— Сэр, в каком смысле ему это не поможет? И в каком сработало?

— Ему дали сорок лет — по двадцать за каждую девушку. Я не уверен, что он столько проживёт.

— Двадцать лет? — переспросил Гарри.

— А вы как хотели, — недобро усмехнулся Лестрейндж. — Он же свой. Был до последнего. Ну и потом, он ведь не убил их. Да, купил, да, держал в рабстве, но не убивал. Насиловал всего лишь…

Его лицо на миг стало жёстким, словно вырезанным из камня, и это было до того жутко, что Гарри на миг увидел в нём совсем другого Лестрейнджа, которого очень легко мог бы представить в чёрном плаще и с белой маской на лице.

— Ему ведь семьдесят два, — сказал Гарри. — Через сорок лет ему будет сто двенадцать.

— Если раньше он не выйдет по амнистии, — возразил Лестрейндж. — Что очень вероятно.

— Думаете, сэр?

— Почти уверен, — Лестрейндж отложил приборы. — Он, конечно, потерял своё влияние, да и места в Визенгамоте их семья лишилась, но он жив, и у него хорошие шансы выйти и вернуться. Теперь, когда в Азкабане нет дементоров. Но это всё придётся уже на ваше время, — добавил он, внимательно глядя на Гарри.

— А остальные? — что мог Гарри ещё ему сказать?

— Прочитаете потом, — отмахнулся Лестрейндж. — Завтра всё это будет в «Пророке», и мисс Грейнджер вам расскажет. В целом, Джагсон снова получил пожизненное, остальные — длительные сроки. Ни одно убийство не доказано, они все твердили о самоубийствах, разумеется. В это мало кто поверил, но формально повода-то нет. Все всё понимают, но… вы определённо недооцениваете понятие «своих», — он скривился. — Я ведь не просто так вчера поставил на то, что мы закончим всё за один день. Мало кто из судей вообще хотел копать, и когда начались вопросы, процесс быстро свернули.

— Но подождите, — Гарри подался вперёд. — А кто пользовался оборотным зельем? Сам Ургхарт?

— Именно — и в этом я ему, пожалуй, верю. Не похоже, чтобы он стал делить мисс Грей с кем-либо.

— Почему он не убил её? — помолчав, спросил Гарри.

— Привязался, — повторил Лестрейндж то, что уже сказал чуть раньше. — Она очень красива, а красота… это несправедливо, но красивого человека убить сложнее. Особенно если вы к нему — или к ней — что-то испытываете. Держать заложницу, общаться с ней, насиловать годами — к этому ведь привыкаешь. Я не удивлюсь, если он, выйдя на свободу, найдёт её и попытается восстановить общение. Да, — сказал он в ответ изумлённый и недоверчивый взгляд Гарри. — Люди — очень странные и сложные создания… и нуждаются во сне — так что давайте заканчивать с ужином, — он хлопнул в ладоши и на столе возникли чайник и кофейник, к которому Лестрейндж и потянулся.

Гарри тоже выбрал кофе, и когда Лестрейндж разлил его по чашкам, а на столе возникло блюдо с шоколадным печеньем, спросил:

— А как вы доказали, что меня там не было?

— С трудом, — в голосе Лестрейнджа явно послышалось ехидство. — Да нет, на самом деле я просто продолжал допрос, как и предполагал, и мы быстро набрали пару десятков знаменитостей. Я задал вопрос Ургхарту, не содержал ли он, помимо прочего, ещё и бордель, он возмутился и признался, что сам всё это делал. А потом признал и что среди прочего был и вами тоже.

— Ясно, сэр, — Гарри немного помрачнел. Он понимал, конечно, что у него нет никакого права обижаться, но одно дело понимать, а другое — совладать со своими чувствами. Если Лестрейндж так легко всё это выяснил, почему же Гарри проторчал в той комнате до самого конца процесса?

— Я был очень зол на вас, — сказал Лестрейндж, верно истолковав выражение его лица. — Мне хотелось наказать вас — так, чтобы вы навсегда это запомнили.

Удивление от подобного признания почти подавило вспыхнувшую обиду. Гарри бы точно не смог сказать вот так, глядя кому-то в глаза, что злился, хотел наказать — и наказал. Зная, что обидел человека этим, пусть даже и за дело.

— У вас получилось, сэр, — сказал он наконец.

— Ни Роберт, ни Гавейн бы так не сделали, но я ваш наставник, и мне было решать, — Лестрейндж допил свой кофе и поставил чашку на блюдечко. — Злитесь на меня, если хотите, однако нам пора работать.

— Я не злюсь, сэр, — вздохнул Гарри. — Но мне обидно.

— Понимаю, — кивнул Лестрейндж, поднимаясь. — У вас будет ещё много возможностей мне отомстить, если вы останетесь в Аврорате. А уж когда станете начальником…

— По-моему, — не удержался Гарри, — чтобы отомстить по-настоящему, мне нужно стать министром. Назначить вас главным аврором, а потом уволиться и вернуться в Аврорат. И работать под вашим началом.

Лестрейндж рассмеялся и зааплодировал, и обида в душе Гарри, наконец, растаяла, и он тоже засмеялся.

— Вот и план на будущие двадцать лет, — сказал Лестрейндж, отсмеявшись. — Или тридцать. Что ж, работайте… и начните прямо сейчас. Если мы с вами закончим не слишком поздно, я вам дам прочесть протокол, — пообещал он, и это был действительно хороший стимул.

Они вернулись в опустевшее министерство, и пока Гарри переписывал завтрашнее представление и со смешанной с сожалением досадой правил некоторые заключения к допросам, Лестрейндж, расположившись на диване, наколдовал себе удобный стол и, разложив на нём какие-то книги и бумаги, с головой ушёл в какую-то свою работу.

Так они просидели часа три, и когда в двенадцатом часу ночи Гарри, наконец, закончил, попросил:

— Сэр, можно мне увидеть протокол?

— Пожалуй, — Лестрейндж открыл один из запертых шкафов, извлёк оттуда папку и, увидев выражение лица Гарри, улыбнулся: — Обычно я не знаю код, но Гавейн предполагал, что этим всё закончится. Никому не говорите — подразумевается, что это не совсем законно. Почитайте, пока я смотрю, что вы написали.

Место, на котором Гарри покинул зал, ему даже не пришлось искать: там была закладка. Лестрейндж оказался точен: после ухода Гарри мисс Грей в зале больше никого не опознала, но на колдографиях, представленных ей Лестрейнджем, узнала пару дюжин самых разных знаменитостей, в основном, певцов или спортсменов. Протокол пестрел пометками «Шум в зале», «Сильный шум в зале», и шум этот достиг, похоже, апогея, когда Лестрейндж обвинил Ургхарта в содержании борделя. Дальше в протоколе было то самое признание, о котором Гарри уже знал, затем длинный допрос Ургхарта, снова допрос Джагсона, ещё вопросы к мисс Грей — и всё.

На сей раз, судя по отметкам времени, судьи размышляли долго. И приговоры были очень схожими — по двадцать лет за одного ребёнка. Ну, подростка, сказал Гарри сам себе, но разве это важно? Дельфингтон и Уиддершинс получили по шестьдесят лет, Скоур — восемьдесят, ну и Ургхат отделался всего лишь сорока. Джагсон, правда, получил пожизненное, но Гарри думал не о нём, а о том, что Лестрейндж прав, и кое-кто из остальных, вполне возможно, выйдет по амнистии. Да, стариком, но выйдет… а те, кого они убили — и не важно, сами или нет, — уже не выйдут никогда и никуда.

— Хорошая работа, — сказал Лестрейндж, возвращая Гарри в реальность. — Помимо прочего, вы с этим всем лишились возможности ускоренного окончания стажировки. Жалеете?

— Нет, — честно ответил Гарри. — Я всё равно бы отказался.

— Почему? — спросил Лестрейндж.

— Я не тороплюсь, — пожал Гарри плечами. — И я не думаю, что мне стоит начинать свою карьеру с чего-то вроде этого. Обстоятельства забудутся, а факт запомнят, и мне потом будет уже не доказать, что всё было честно. Каждый скажет — ну, конечно, ты же Поттер. Не хочу, — он сжал упрямо губы.

— Скажут, — подтвердил Лестрейндж. — Спать, — он забрал у Гарри протокол, убрал папку на место, затем убрал — уже в стол — переделанное представление, собрал свои бумаги, книги и, развеяв созданный им стол, велел: — По домам. И постарайтесь выспаться — день завтра будет хуже этого.

— Не для меня, — пошутил Гарри.

— Хорошо бы, — серьёзно ответил ему Лестрейндж и распахнул перед ним дверь кабинета.