Middle (джен)

Ровно в десять Гарри вслед за Сэвиджем снова вышел из камина в Малфой-мэноре. Их вновь встретила одна Нарцисса — словно бы ни Люциуса, ни Драко в этом доме не было. Хотя, возможно, они в самом деле были в отъезде, подумал Гарри — в конце концов, что за радость жить там, где к тебе относятся так, как к ним? И всё-таки какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что они дома, но по какой-то причине переложили всё общение с аврорами на Нарциссу. Хотя, в принципе, их логика была вполне понятна: портрет ведь принадлежал именно её бабушке, и Люциус к нему никакого отношения не имел. Драко же, конечно, был той Розье правнуком, но опять же Нарцисса явно была с ней знакома намного лучше, да и дольше.

Портрет ждал в той самой гостиной, где накануне Гарри с Нарциссой пили чай. Гонория Розье оказалась худощавой блондинкой с пронзительным взглядом голубых глаз и острым носом. На ней была тёмно-зелёная мантия, застёгнутая под горлом пряжкой в виде ящерицы; в правой руке Гонория держала трость — не опиралась на неё, а именно держала, и это почему-то выглядело угрожающе. Изображённая в полный рост, сейчас она стояла, глядя на авроров свысока и явно не обнаруживая к ним никакой симпатии.

Сэвидж поздоровался с портретом и представился, как говорится, по всей форме. Гарри последовал его примеру, но Гонория продолжала разглядывать их с высокомерно-презрительным выражением, и он подумал, что разговора не получится.

— Цисса, выйди, — велела, наконец, Гонория, и Нарцисса, кивнув аврорам, ушла, оставив их наедине. — Что вам угодно, господа?

Вопрос Сэвиджа она выслушала очень внимательно, однако выражение её лица при этом не обещало ничего хорошего — и в самом деле, когда он закончил, Гонория в ответ проговорила:

— Я понятия не имею, о чём вы, господа авроры.

— Об игре под названием «Моя дикая охота», — терпеливо сказал Сэвидж.

— Я, может, и портрет, — ответила она, — но у меня маразма нет. Почему вы вообще решили, что мне что-то известно?

— Потому что вы рассказывали об этом, — ответил Сэвидж, и получил вполне закономерный ответ:

— Кому?

— Видите ли, мадам Розье, — Сэвидж оглядел её очень внимательно, — у нас проблема. До Имболка осталось всего ничего, а у нас ничего нет. Один дом мы отыскали, но их много, и соревнование — мы знаем — продолжается. И пострадавших много. И дело это международное — и нам нужно дать хоть какого-то подозреваемого. Мы знаем, что игра эта началась в двадцатом году прошлого века, и знаем, что вы в ней участвовали.

— Могу лишь за вас порадоваться, — насмешливо прервала его она.

— И если, — невозмутимо продолжил он, — вы отказываетесь сотрудничать, нам придётся обратиться к той, кто точно знала о существовании дома и до сих пор жива. Участвовала ли она в игре, мы пока не знаем, но в нашей ситуации это не так существенно. Мы арестуем и предъявим обвинение — а МКМ пусть разбирается.

— Вам, конечно же, придётся доказать сперва, что она и вправду знала, — заметила Гонория.

— Мы уже, — махнул рукою Сэвидж. — Хотя лично я считаю, что знать — не значит быть и вправду виноватой, и не доносить же ей было на родную бабку. Но вы всё равно умерли, а что можно сделать с портретом?

— Что ж, — пожала плечами Гонория. — Я думаю, что Цисса справится. Она умная девочка.

— При чём здесь мадам Малфой? — изумился Сэвидж.

— Вы разве говорили не о ней? — в свою очередь удивилась Гонория, однако прозвучало это несколько фальшиво.

— Нет, разумеется, — Сэвидж проговорил это как-то укоризненно. — Мадам Розье, — он подошёл поближе. — Конечно, Этель Смит защищена принадлежностью к семье своего мужа. Но дело это, как я уже сказал, международное. И я не думаю, что у семьи Смитов есть достаточно влияния в МКМ. И что они решат пойти на такие репутационные издержки.

— Этель здесь вовсе не при чём, — отрезала Гонория.

— Что ж, — Сэвидж сделал ещё пару шагов и поскрёб ногтем холст, и она резко отступила назад, почти воскликнув:

— Что вы делаете?

— Главная наша проблема, — произнёс Сэвидж, который теперь стоял вплотную к полотну, и чтобы видеть Гонорию, ему пришлось задрать голову, — время. Его, к сожалению, осталось очень мало. Так что вам придётся пойти с нами, — он снова поскрёб холст ногтем.

— И как же вы меня заставите? — осведомилась Гонория насмешливо. — Вы, видимо, не слышали о том, что мы здесь не привязаны. И…

— …можете путешествовать между холстами, — кивнул Сэвидж. — Верно. Однако этот холст мы всё же заберём, — он похлопал ладонью по раме, а затем навёл на картину палочку и, уменьшив её, просто взял и сунул в свой карман. — Идём, — сказал он Гарри. — Продолжим в другом месте.

Он достал из-за пазухи лист пергамента и, подойдя к двери, через которую они вошли, увидел сидящую в холле Нарциссу, читавшую «Пророк».

— Мадам, картину мы пока изымем, — сказал он, подходя к ней с пергаментом в руке. Нарцисса встала и, внимательно её прочтя, кивнула:

— Разумеется. Как вам будет угодно, господа.

Когда Гарри с Сэвиджем вернулись в Аврорат, тот сразу же ушёл куда-то, положив Гарри на стол папку. Внутри оказалось неожиданно подробное досье на Этель Дженкинс, Смит в замужестве. Там было всё: имена соседок по спальне и в целом всех сокурсников, нынешние подруги и крёстные их с мужем детей… Ничего особенного во всём этом не было, конечно, и всё же Гарри было интересно, как Сэвидж собрал всё это так быстро.

Он как раз дочитал, когда Сэвидж вернулся, и вернулся он в дурном настроении.

— Пусть специалисты поработают с портретом, — сказал он, садясь за свой стол. — Смиты настроены весьма решительно: мне уже намекнули, что без твёрдых улик наши действия будут восприняты как безосновательное преследование. Причём по личным основаниям, — он неприязненно скривился.

— Почему по личным? — спросил Гарри.

— Мы все так или иначе пострадали при Тикнессе, — ответил Сэвидж уже спокойнее. — Мы с Катбертом вообще уволились, так же, как и Гавейн — и этот факт накладывает отпечаток на весь Аврорат, конечно. Лисандра так вообще бежала… чудом, — он покосился на неё, и Гор кивнула. — Тут разве что Джона можно счесть условно беспристрастным, но, — он снова покривился, — я не уверен, что это сработает. Но в крайнем случае попробуем.

— Не вопрос, — кивнул Долиш.

— Я о тебе вообще не говорю, — сказал Сэвидж Гарри. — И тут таких полно. Сами Смиты ни в чём дурном в то время не были замечены и Волдеморта не поддерживали, и сейчас они утверждают, что мы пристрастны к Этель из-за её происхождения. А доказательств нет: воспоминаний Молли недостаточно.

— А портрет молчит, — добавил Гарри.

— Пока молчит, — подтвердил Сэвидж. — И ведь мы с ней ничего сделать не можем! — не удержался он. — Даже если мы его и уничтожим, она не останется бездомной, ведь портретов два. Не говоря уже о том, что просто так уничтожать портреты незаконно. И времени совсем нет, — он опять скривился, и Праудфут сказал:

— Не хочется лететь.

— Не хочется, — согласился Сэвидж. — Но до Имболка десять дней. И нам нужны имена других участников и, главное, дома. Другие дома. В других странах, — он сжал кулак и ударил им по столу. Несильно, но со злостью. — Мерлин знает, почему всегда так происходит. У нас полгода было! Полгода! Но мы выяснили что-то только сейчас!

— Как будто в первый раз, — философски заметил Праудфут. — Скажи, когда такого не было.

— Гавейн с Кингсли пытаются сейчас надавить на Визенгамот через МКМ, но это тоже время, — сказал Сэвидж. — А его нет.

— Портреты ведь не могут попасть на континент? — спросил Гарри.

— Портреты нет, — мрачно ответил Сэвидж. — В отличие от сов. Мы их, конечно же, отслеживаем, но есть ещё волшебники. Конечно, мы надеемся поймать их на живца, но время! — он покачал головой.

— Ну полетим, — как-то очень успокаивающе проговорил Катберт.

— Кто? — резко спросил Сэвидж. — Дольфа нет. Станет он разговаривать с другими?

— Ну вот и выясним, — Праудфут посмотрел на Гарри, и тот кивнул, отчаянно не понимая, при чём здесь вообще он. И почему Праудфут считает, что Рабастана Лестрейнджа устроит замена брату в его, Гарри, лице. Почему не сам Сэвидж или, например, не Робардс? Или… не Нарцисса? Ну раз уж она так за него радела.

— Послушаем специалистов, — уклончиво ответил Сэвидж. — Может быть, у Кингсли что-то выйдет. Что у тебя? — спросил он Гор.

— Да ничего нового, — она поморщилась.

— Гарри, что ты там хотел? — Сэвидж, словно вспомнив что-то, достал из ящика пергамент. — Гавейн доступ подписал. Иди.

— Спасибо, сэр, — Гарри взял пергамент, чувствуя себя при этом почему-то неловко, хотя причин для этого, он понимал, не было никаких.

В архиве было привычно тихо и спокойно. «Ленивец»-архивариус опять весьма неспешно зарегистрировала подписанное разрешение, потом так же привычно оглядела Гарри с ног до головы, вздохнула так, словно должна была ему отдать что-то своё, и разрешила ему, наконец, войти и сама провела к нужным полкам. Кажется, они шли вечность… ну, не меньше получаса, думал Гарри, вышагивая вслед за нею медленно и печально. Наконец они дошли до места, и архивариус, указав на полки, удалилась — примерно с той же скоростью. Впрочем, дожидаться, пока она уйдёт, Гарри не стал и принялся за поиски, в очередной раз проклиная существующую систему меток, по которым совершенно невозможно было ничего найти. Нет, метка «пропавшие» была, конечно, — и была, к несчастью, основной. Для того, чтобы узнать, что пропавший давным-давно нашёлся, живым ли, мёртвым или призраком, нужно было снять папку с полки и открыть её — и уже под обложкой обнаружить остальные метки.

В школе Гарри не считался слишком терпеливым, и когда-то Гермиона даже упрекала его за это — что ж, теперь он этот недостаток победил, думал он, возвращая назад очередную папку. Ему ещё повезло, что он искал дела примерно за два года: с января девяносто шестого по май девяносто восьмого. По некоторому размышлению Гарри не стал исключать период с девятнадцатого июня девяносто шестого по первое августа девяносто седьмого, который младший Лестрейндж снова провёл в Азкабане, потому что никто не мешал Волдеморту использовать в это время уже написанные им картины-ловушки — если таковые были, разумеется.

И всё равно поиски заняли почти полдня. Пропавших в то время было много — многие потом нашлись, и многие, к несчастью, мёртвыми, и Гарри, поразмыслив, не стал их исключать, а составил три списка: тех, кто исчез бесследно, тех, кого потом нашли, и кто был жив, ну и погибших. В конце концов, если из картины можно выйти, вполне возможно, что оттуда можно вытряхнуть и труп.

Всего в списках оказалось триста тридцать четыре человека — а значит, фактически каждые пять дней пропадало по два человека. Сто двенадцать из них были мертвы, ещё сто шестьдесят три потом нашлись живыми, но оставшиеся пятьдесят девять пропали без следа.

Но начать Гарри решил не с них, а с выживших: по крайне мере, с ними можно было поговорить. Сперва он отсеял тех, чьи обстоятельства исчезновения были выяснены наверняка. Чаще всего они были связаны с уходом этих людей в подполье — о чём, конечно же, соседи, подававшие заявление о розыске, знать не могли. Гарри обнаружил среди них и сотрудников Аврората, включая самого Гавейна Робардса, а также Сэвиджа, и Гор, и Праудфута, и других, и не удержался от того, чтобы пролистать дела. Ничего особенного он там не нашёл: заявление семей или соседей, описание и колдографии, список и адреса друзей и родственников и их довольно однотипные допросы — и пометка «найден». Многие дела были подписаны Лестрейнджем, и Гарри улыбался про себя, видя его подпись.

Ещё часть к подполью не присоединились, а попросту сбежали, а после войны вернулись, и Гарри понимал их и мог только порадоваться тому, что они выжили.

Несколько человек оказались похищены егерями, но таких были единицы, и они все, к счастью, выжили.

В конце концов из этой группы дел он вернул на место сто пятьдесят семь папок. Оставшиеся шесть отложил: хотя там и стояла всё та же пометка «найдены», описание того, как именно они нашлись, попросту отсутствовало. И вот с ними Гарри и хотел поговорить.

Затем он занялся умершими и в конце концов вернул на полки почти все дела, за исключеньем трёх. Почему-то его удивило то, как много умерших погибли не от рук Пожирателей или егерей, а от обычных, если можно так сказать, преступлений, многие из которых были раскрыты ещё во время войны. И всё-таки осталось трое, чьи дела так и не были раскрыты, однако материалы собственно расследований здесь отсутствовали — стояла лишь пометка «на расследовании». И Гарри, откладывая их себе, мрачно размышлял о том, кому, когда и почему пришла в голову такая странная идея.

Дела пропавших без вести он забрал все и из архива ушёл с шестьюдесятью восемью папками, с некоторым страхом думая о том, во что ввязался.

Но не давать же задний ход, тем более теперь, когда ему внезапно дали собственное дело.