Middle (джен)

Когда Гарри оказался дома, он ощутил себя совсем беспомощным, ещё в коридоре налетев на стойку для зонтов. Хедвиг же его и вовсе напугала: Гарри не то чтобы о ней забыл, но полёта не увидел, и когда в его плечо вцепились когти, даже закричал и схватился за палочку.

— Никогда не делай так! — крикнул он, ощупывая недовольно ворчащую что-то Хедвиг. — Ну, по крайней мере, в два ближайших дня.

Почти сразу Гарри понял, что ему бы очень пригодилась трость. Но, поскольку тот же Мальсибер встретил их без трости, Гарри решил, что тоже справится. Тем более что у него был Кричер, так что голод Гарри не грозил.

В конце концов Гарри приноровился ходить по дому медленно и держась одной рукой за стены. Свой дом он знал, и это помогало — во всяком случае, из гостиной в спальню, а оттуда в кухню или в туалет Гарри добирался без проблем.

Однако стоило ему освоить эти маршруты, обнаружилась ещё одна проблема: скука. Гарри категорически нечем было заняться: ни почитать, ни даже выйти погулять он, разумеется, не мог, так же как и позвать кого-то в гости. Оставалось лишь бродить по дому, что на некоторое время Гарри в самом деле отвлекло. Но чем дольше он ходил, тем сильнее начинала его раздражать постоянная вибрация в запястьях. Несильная, но постоянная и монотонная, и надоедливая, как комар над ухом, когда ты уже почти уснул и сил нет даже пошевелиться и отогнать его простым заклятьем, она буквально изводила Гарри. Хотя магнитные браслеты были достаточно свободными, и на кожу не давили, та зудела — но Гарри даже толком почесать её не мог! Он мог, конечно, потереть запястья о колено или о какой-нибудь угол, но добраться пальцами до них не мог. И чем дальше — тем сильнее его это раздражало. Возможно, если бы он мог отвлечься, легче перенёс бы это зудение, но заняться было нечем, и внимание Гарри против воли то и дело возвращалось к запястьям.

Впрочем, за его внимание с браслетами спорил ошейник. Тонкая и лёгкая цепочка вовсе не врезалась в шею — собственно, она вообще лежала на ключицах, — но Гарри всё равно казалось, словно чья-то невидимая рука держит его за шею. Несильно, но уверенно — и в любой момент пальцы могут сжаться, и он ничего не сможет им противопоставить.

Время тянулось дольше, чем когда-то на истории магии: между ударами отсчитывающих каждый час часов, казалось, проходила вечность. Гарри даже подходил к ним и вслушивался в тиканье маятника, подозревая, что те остановились, но нет, часы шли нормально. Просто делать было совершенно нечего.

От скуки Гарри даже пообедал дважды: во-первых, есть с закрытыми глазами было даже интересно, а во-вторых, это было хоть какое-то занятие. Жаль, что он не мог есть постоянно — тем более что вскоре после еды вибрация и вправду стала сильнее, так же, как и ощущение чужой руки на шее. Ну, или Гарри так казалось после слов Мальсибера об этом.

Колдовать он толком не мог тоже: заклинания у Гарри получались через раз и выходили слабыми, как будто он был полусквибом. И хотя колдовать ему было особо незачем, это было неприятно, и ещё больше портило ему настроение.

Подозвав Хедвиг, Гарри вновь пошёл бродить по дому, сердито размышляя о том, что Робардсу-то легче: он живёт с женой и дочерьми. И ему-то точно есть, что делать: можно с ними поболтать и даже выйти погулять, или кто-нибудь из них может почитать ему, к примеру. А вот Гарри был тут закрыт почти один — не считая Кричера и Хедвиг, но что толку от них было?

А время тянулось всё медленней и медленней…

Наконец, Гарри решил лечь спать. Перед этим он очень долго мылся — в конце концов, это тоже было какое-никакое, но занятие. Затем долго вытирался, растирая тело полотенцем докрасна. И, наконец надев пижаму, улёгся и закрыл глаза… но ничего не получалось. Гарри проворочался пол ночи, пытаясь так пристроить руки, чтобы избавиться от мерзкого зудения браслетов. Он заворачивал их в одеяло, пытаясь заглушить его — безрезультатно, разумеется, ибо вибрация, казалось, распространялась по его костям и коже, и никакое одеяло тут не помогало. Гарри пытался даже подсунуть что-то между кожей и браслетами, но, хотя они тугими не были, зазор был слишком маленьким, у ничего не выходило.

К утру Гарри измучился и, кажется, возненавидел всех и вся, а впереди ещё был целый день и следующая ночь.

К середине воскресенья Гарри очень пожалел о своём решении, но деваться было уже некуда: не мог же он признаться в своей слабости и прекратить эксперимент! И потом, тот же Моуди да и Мальсибер прожили так не один год — что ж он, настолько их слабее? Честно говоря, к вечеру Гарри был уже почти готов признать, что да, слабее. Он не мог найти себе ни места, ни занятия, запястья ныли и чесались; немного помогало разминать постоянными вращеньями, но едва Гарри останавливался, ощущения возвращались. Чувство чужой руки на шее тоже стало ярче — нет, это не мешало ни дышать, ни глотать, ни говорить, но невероятно раздражало, и Гарри то и дело тёр шею и оттягивал цепочку. Это помогало — ненадолго.

Дом свой за эти сутки он уже изучил вдоль и поперёк и по коридорам уже мог ходить, почти не держась за стены, а до ужина оставалась ещё пара часов, не говоря уже о ночи, которой Гарри ждал с нарастающей тревогой. Он устал и очень хотел спать, но не представлял себе, как сможет уснуть, и лишь надеялся, что успеет вымотаться достаточно, чтобы перестать обращать внимание на постоянную вибрацию. Вот только как можно так вымотаться, Гарри так и не придумал. Он, конечно, поприседал, поотжимался и поделал разные другие упражнения, но это тоже было скучно и не слишком помогло. Если бы он мог, например, поплавать где-нибудь... но нет, он даже аппарировать на море вместе с Кричером не мог, вернее, мог, конечно, но что делать там в конце зимы? Можно было бы пойти к Уизли пообедать... но ведь начнут его расспрашивать, а Гарри точно не готов, да и права не имел им что-то объяснять. По той же причине он не мог позвать и Рона с Гермионой, или даже её одну — оставалось мучиться и думать.

Думать столько об абстрактных вещах Гарри просто не привык, тем более что для работы ему всё же нужны были записи, те самые, что были у него здесь, в кабинете — и от которых сейчас не было никакого толку. А ведь ему нужно было всё-таки найти «нулевого пациента», запустившего проклятье розовой шерсти! Уже не говоря о том, что ему хотелось обдумать то, что он знает о деле Мальсибера, но вместо нормального анализа у него получалось только злиться. На самом деле на себя: и ради того, чтобы лучше понять этого убийцу и действительно подонка, как справедливо называли Мальсибера и Сэвидж, и Праудфут, и даже Гор, он тут мучается и абсолютно впустую теряет выходные! Которые, между прочим, мог бы провести хоть даже с Джинни — он же мог к ней аппарировать, не так ли? Да, у них сегодня тренировка, но не весь же день! А сам он мог бы пока выспаться, к примеру, или, напротив, остаться на работе и помочь Сэвиджу хоть с поиском материала, хоть с опросом свидетелей, которые наверняка же были!

Вместо этого он тут торчит и мучается, а верней, просто изводится, потому что на серьёзные страдания всё это не тянуло, пусть даже он уже истёр себе всю шею, а дрожь от запястий расползлась на кисти и предплечья, пальцы же начинали неметь, если Гарри какое-то время активно не двигал ими. Помогало растереть их, но с этим была проблема: поднести браслеты близко друг к другу не выходило. До верхней части предплечья Гарри мог нормально дотянуться, а вот ниже магнитное поле его уже не пускало.

Гарри делал упражнения, мылся, ходил по дому — просто так и ставя себе разные условия вроде подсчёта шагов. Он даже прошёл дом сверху донизу на корточках, а ближе к ночи и прополз по коридорам по-пластунски — и, долго-долго моясь в душе, надеялся, что вымотался достаточно, чтобы уснуть.

Не тут-то было. Он проворочался всю ночь, однако не сумел уснуть ни на минуту. Руки дрожали, немели и зудели, и эта дрожь, кажется, уже вползала в мозг, и к утру Гарри казалось, что тот трясётся в его черепной коробке словно какое-то желе.

Сэвиджа он ждал возле камина так, как даже, кажется, не ждал никогда Джинни — и когда тот постучал в дверь, вскочил и побежал, и, разумеется, споткнулся и упал с размаха, ободрав о ковёр колени, локти и ладони, и даже подбородок.

— Кричер! — крикнул Гарри, поднимаясь и хромая к двери. — Кричер! Открой немедленно!

Кричер, впрочем, не спешил, так что у двери Гарри оказался раньше — и, открыв её, услышал насмешливо-удивлённое:

— Ого.

— Я споткнулся, — торопливо проговорил Гарри, и Сэвидж усмехнулся:

— Ах, споткнулся. Только что?

— Да, — Гарри улыбнулся бы, но ему было не до улыбок. — Проходите.

— Да зачем? — возразил Сэвидж. — Идём. Нас, полагаю, ждут. Плащ где?

— Да ну его, — вот только ещё плащ разыскивать Гарри и не хватало.

— Как скажешь, — Гарри почувствовал, как Сэвидж наколдовывает плащ с широким капюшоном, закрывающим его лицо, а затем берёт его под локоть, и с облегченьем шагнул через порог, закрывая за собою дверь.

Они аппарировали, а затем через телефонную будку спустились в Атриум, прошли к лифтам и, опустившись на один этаж, прошли по коридорам и, наконец, оказались, кажется, в кабинете Робардса.

— Ну наконец-то, — услышал Гарри его голос.

— Ой, — раздался рядом голос Сандры. — Гарри, ты в порядке?

— Да! — ответил тот и прикусил язык, чтобы не сказать: «Давай начнём с браслетов».

— С чего начать? — спросила Сандра, и Гарри чуть не взвыл. Ему хотелось закричать: «Скорей!», но он молчал, кусая щёки изнутри и лишь сжимая кулаки.

— С браслетов, — сказал Робардс, и Гарри захотелось броситься ему на шею и закричать: «Да! Наконец-то, да!»

— Вытяните руки, — скомандовала Сандра, и… и Гарри вспомнил, как снимали браслеты с Моуди и с Мальсибера и буквально застонал. Пока ещё она снимет все заклятья и пока распилит их…

Но нет — пилить Сандра ничего не стала: видимо, эту часть Робардс решил милосердно опустить. Хватило заклинаний — и когда, наконец, браслеты были сняты, Гарри иступлено сперва сжал руки, а затем начал растирать их так яростно, словно бы бы пытался стереть кожу.

— Теперь ошейник, — велел Робардс, и Гарри не смог удержать широкую улыбку. А когда незримые пальцы наконец-то отпустили его шею, он глубоко вздохнул и потёр её, так счастливо улыбаясь, что Сандра шепнула ему на ухо:

— Ты такой счастливый!

— Повязка, — скомандовал Сэвидж, и через минуту Гарри, наконец, снова обрёл зрение.

И заморгал: свет буквально ослепил его, настолько, что у него зачесалось в носу, и он чихнул — так же, как и Робардс, тут же велевший:

— Потише. Роберт, свет!

Свет померк, и Гарри, промогравшись и утерев с глаз слёзы, смог смотреть нормально.

— Гарри, приведи себя потом в порядок, — сказал Робардс, щурясь и моргая, но внимательно его осматривая. Сам он выглядел вполне обычно, но Гарри сейчас был настолько счастлив избавиться, наконец-то, от всего, что таскал на себе в течение последних полутора суток, что ему даже стыдно не было. — Если нужно, сходи в Мунго.

— Да нет, сэр, всё в порядке! — заверил его Гарри. — Я просто буквально только что споткнулся о ковёр и упал немного неудачно. Ерунда, я сам всё залечу. Просто кожа содрана.

— Надеюсь, — Робардс потёр глаза и велел Сандре:

— Последнее — снимайте с нас браслеты… и мне нестерпимо хочется выдать вам премию.

— Можно, сэр, — весело ответила она, снимая волшебные браслеты сперва с его браслетов, а затем и с Гарри. — Всё, готово.

— Ну или выходной дать, — добавил Робардс благодушно, и Сандра возразила:

— Если можно, лучше премию бы. Сэр. Зима же. Зачем выходной зимой?

— Логично, — засмеялся Робардс. — Хорошо, договорились.

— Сэр, я пошутила! — тоже засмеялась Сандра. — Рада была помочь. Я могу идти?

— Идите, — Робардс тоже растирал руки и запястья и, когда она ушла, сказал: — Завтрак. Мне кусок в горло не лез, но Тэмзин собрала с собой. Роберт, позови всех остальных — если кто-нибудь уже на месте.

— Катберт с Джоном вернулись ночью, — ответил тот. — Я думаю, они ещё спят — полвосьмого. Лисандра говорила, что сегодня рано не придёт — успеет к совещанию, не раньше.

— Ну тогда садитесь, — Робардс потёр шею и с заметным удовольствием взмахом палочки извлёк откуда-то из-под стола кофейник.