Middle (джен)

Когда все разошлись и зал опустел, а Петтигрю был препровождён в камеру дожидаться своего последнего в жизни путешествия — в Азкабан, — весь отдел Особо тяжких вместе с главным аврором собрались в его кабинете.

— Осталось решить, кто проведёт эту ночь в дороге, — только начал Робардс, и пять голосов сказали:

— Я!

— Места не хватит, — улыбнулся Робардс. — Там ещё и я буду. В карете — строго говоря — шесть мест, но мы не можем туда набиться все. Пожалейте коней. Двоих хватит.

— Это с тобой или без тебя? — уточнил Праудфут.

— Без, — успокоил его Робардс. — От отдела летят двое. Решайте, кто.

Гарри даже не успел приуныть, понимая, что в подобной ситуации у стажёра нет шансов, когда Сэвидж сказал:

— Первый — это, безусловно, Гарри. Все согласны? — спросил он, и когда остальные закивали, Гарри вдруг растрогался едва ли не до слёз. — А второго предлагаю определить жребием.

— Ну хорошо, пусть будет трое, — вздохнул Робардс, вызвав этим общий смех.

— Я не полечу, — решила Гор. — Сдался мне этот крысяк, тьфу, — она поморщилась шутливо и тут же спросила: — Я в понедельник опоздаю, ничего?

— Опаздывай, — под общий смех и свист согласился Сэвидж.

— Да летите, — махнул рукой и Долиш. И пояснил с ухмылкой: — Хочу посмотреть на схватку вас троих.

— Тут точно никто не уступит, — поддержала его Гор, и они с Долишем и Робардсом с вызывающим любопытством уставились на Сэвиджа, Праудфута и Лестрейнджа.

— А может, вчетвером? — спросил последний Робардса. — Мы превосходно все поместимся. Нас пять, мест — шесть, усадим Петтигрю в угол и зачаруем. В карету, на самом деле, восемь человек отлично помещается. Я проверял.

— Мы все имеем право увидеть, как этот крысюк там окажется, — добавил Праудфут.

— Ладно, — согласился Робардс. — Сейчас почти семь — по домам, встречаемся здесь в девять. Однако завтра на работе быть, — предупредил он. — В выходные отоспитесь.

— А мы дома выспимся, — дразнясь, заявила Гор, и они с Долишем хлопнули друг друга по рукам.

— Я думаю, поужинаем мы в дороге, — намекнул Лестрейндж на прощанье, и Гарри понял, что делать дома ему совершенно нечего — разве что постоять под душем и переодеться.

Странно, но он нервничал, совсем не понимая, почему. Петтигрю никак, ну совершенно точно никак не мог сейчас сбежать, Гарри это понимал прекрасно, однако сердце у него всё равно было не на месте, и поэтому он наскоро собрался и вернулся в Аврорат, когда ещё не было восьми. И проверил первым делом Петтигрю.

Тот был на месте: понуро сидел на своей койке и смотрел куда-то в стену. Он выглядел таким несчастным, что Гарри ощутил себя хладнокровным жестокосердым чудовищем — потому что у него внутри ничего не дрогнуло и не отозвалось. Вернее, нет, не так. Отозвалось — но отнюдь не жалостью и не сочувствием. Гарри стоял там, в коридоре, смотрел на Петтигрю — и чувствовал нечто вроде горькой радости. Такого мрачного удовлетворения — когда не можешь радоваться, но можешь ощущать правильность происходящего. Это он и чувствовал: теперь всё было правильно.

Но очень горько.

Шагов за спиной он не услышал, и поэтому вздрогнул от внезапно раздавшегося рядом негромкого голоса Лестрейнджа:

— Удивительно, как такое ничтожество может совершить столько зла.

— Я не услышал, как вы подошли, сэр, — зачем-то сказал Гарри, продолжая смотреть на Петтигрю.

— Простите, — так же тихо сказал Лестрейндж. — Детская привычка. Я тихо хожу.

— Почему, сэр? — Гарри даже оторвался, наконец, от Петтигрю. — Вам приходилось в детстве красться?

— Да не то чтобы… скорее, так было удобно, — ответил Лестрейндж. — Меня вообще не слишком замечали — и я быстро выяснил, что это даёт много преимуществ. И научился тихо двигаться, покуда колдовать не мог. Это позволяло услышать и увидеть многое, не предназначенное для меня, — он чуть улыбнулся и спросил: — Вы видели их лица в тот момент, когда его ввели? Судей?

— Да, сэр, — заинтересованно ответил Гарри.

— А зрителей? — продолжил Лестрейндж, и Гарри стало ещё интересней:

— Да.

— Что увидели? — спросил Лестрейндж, и Гарри улыбнулся этому привычно-внезапному наставническому вопросу и чётко перечислил:

— Недоумение. Непонимание. И раздражение.

— Представляете, как им всем было досадно? — спросил Лестрейндж снова. — И обидно?

— Почему, сэр? — у Гарри были некоторые предположения, но ему хотелось услышать объяснение Лестрейнджа.

— Это ведь такой упрёк, — ответил тот. — Для каждого. Смотришь — и не можешь не задать себе вопрос: если подобное ничтожество смогло всё это совершить, то ты-то кто? Что сделал в жизни ты? Не сбеги он в девяносто четвёртом, полагаю, во вторую войну к Волдеморту пришло бы куда меньше молодёжи.

— Если бы он тогда попался, — резко возразил Гарри, — никакой второй войны бы не было.

— Конечно же была бы, — тоже возразил Лестрейндж, но очень мягко. — Просто позже. Полагаю, на год, может, на два. Барти Крауч ведь сбежал вполне самостоятельно. Уверен, он бы тоже сумел отыскать своего хозяина — да, позже. Но сумел бы. Да и вас доставить ему было бы несложно.

— Думаете, он сумел бы так же попасть в Хогвартс? — с сомнением спросил Гарри. — Тогда так совпало — а вообще…

— Ему совсем не нужно было в Хогвартс попадать, — покачал головой Лестрейндж. — Волдеморт на удивление всё усложнял… всё можно было сделать куда проще.

— Например? — Гарри и вправду было любопытно.

— Любой ваш поход в Хогсмид, — пожал плечами Лестрейндж. — Несложно было подойти и просто взять вас за руку — и аппарировать. Вы бы ничего не поняли и не успели сделать. Или бросить в вас портал. Не знаю, для чего было так всё усложнять.

Гарри лишь сглотнул.

Он только сейчас понял, до чего ему везло и насколько глупо он вёл себя тогда. Ходил по Хогсмиду, ни капли не скрываясь… а ведь Лестрейндж прав! Сто раз прав — и странно, что его и вправду не похитили. Наверное, потому что Волдеморт хотел всё сделать сам… может, его задело то, что Гарри сумел с кладбища сбежать? Хотя, казалось, это было невозможно?

Но как же глупо вёл себя сам Гарри! Вот сейчас ему хотелось дать самому себе хороший подзатыльник — жаль, что это было невозможно. Да и бессмысленно: ведь ничего же не случилось…

— Мне просто повезло, — сказал наконец Гарри просто чтобы что-нибудь сказать.

— Вам всегда везёт, — легко ответил Лестрейндж. — Как и ему, — он кивнул на Петтигрю. — Но, как видите, когда-нибудь везение кончается… особенно если использовать его так нерационально.

— В каком смысле «нерационально», сэр? — непонимающе спросил Гарри.

— Удача любит смелых, — это прозвучало до того банально, что Гарри даже скривился:

— Сэр!

— Но это так, — Лестрейндж чуть повёл плечом. — Не безрассудных, но всё же смелых. С трусами ей скучно, и им она однажды мстит по-крупному. Я встречал действительно удачливых людей: они все были смелы, но осторожны. В большей или меньшей степени. А иногда просто смелы… но трусов она рано или поздно оставляет. Сами увидите со временем — вот как раз к Флэк пойдёте и увидите. У них там таких — каждый второй попавшийся. А вы что так рано тут? Поговорить хотели? Я вам помешал?

— Нет, сэр. — Вот чего-чего, а разговаривать с Петтигрю Гарри точно было не о чем. — А вы?

— А я хотел кое-что у него спросить на прощанье, — Лестрейндж взял в руку палочку. — Пойдёте со мной?

— Да, — только что Гарри совершенно не хотел разговаривать с Петтигрю, но теперь ему хотелось узнать то же, что и Лестрейнджу.

— Мы забыли кое-что, — добавил тот, внимательно взглянув на Гарри, и отпер дверь.

Петтигрю при звуках открываемой двери дёрнулся и развернулся к ней и, увидев Лестрейнджа и Гарри, прижался к самой стенке и уставился на них так испуганно, словно ждал, что они начнут его пытать.

— Мистер Петтигрю, — сказал Лестрейндж, заперев дверь. — Как вы узнали, что ваша мать мертва?

— Что? Мама? Я не знал! — запротестовал Петтигрю.

— Конечно знали, — возразил Лестрейндж, задумчиво вертя в пальцах свою палочку. — Иначе вы не спрятали бы статуэтку в сейфе. Вы точно знали, что она мертва, и что никто и ничего не тронет там — всё будет ровно на том месте, где вы это оставили. Откуда вы узнали?

— Я не знал! — повторил Петтигрю, и Гарри даже удивился тому, насколько ясно ощутил: тот лжёт.

Только зачем?

Теперь-то уж зачем он лгал?

— Знали, — повторил Лестрейндж. — И я могу это узнать: у меня есть сертификат на проведение сеансов легилименции. Но я бы не хотел прибегать к такому неприятному способу добычи информации. Скажите сами.

— Я не знал! — сейчас это прозвучало как-то жалобно, почти просяще.

— Знали, — в третий раз сказал Лестрейндж. — И более того: Волдеморт знал это тоже. Иначе он не отдал бы вам статуэтку на хранение. Я знаю, что она была жива в девяносто четвёртом: мы вас ждали там. Но вы, конечно, не пришли. Так что же с ней случилось и когда? — спросил он вкрадчиво, шагнув к нему, и Петтигрю зажмурился.

— Что я мог сделать? — почти прошептал он. — Она была уже ужасно старой! И одинокой! Она страдала и страдала, это было ужасно и невыносимо!

— Он или вы? — мягко спросил Лестрейндж, подходя к самой койке и чуть наклоняясь к Петтигрю. — Кто это сделал? Он или вы сами?

— Она даже не почувствовала ничего! — воскликнул Петтигрю, сжимаясь и закрывая лицо руками, и Гарри снова поразился тому, насколько его ногти напоминали когти. Но не крысиные, а какие-то другие, толстые и жёлтые. — Она же… она так счастлива была меня увидеть! — прохныкал Петтигрю. — Она была так счастлива! И умерла счастливой…

— Он или вы? — повторил Лестрейндж, но Петтигрю лишь разрыдался, мотая головой и твердя что-то вроде «не». — Он её убил? — сжалился, наконец-то, Лестрейндж, и Петтигрю, захлёбываясь и задыхаясь, закивал.

Лестрейндж молча развернулся и, жестом велев Гарри уходить, вышел вслед за ним и запер дверь.