Middle (джен)

Чем больше Гарри думал об этом деле, тем больше вопросов оно у него вызывало. Откуда Лестрейндж вообще узнал про этого вампира? Его имя и, главное, дом? Раз тот не был обращён по правилам, другие вампиры про него не знали — значит, подсказать Лестрейнджу не могли. Получается, его выдали подельники? Но когда они успели?

Устав гадать, в четверг Гарри перехватил Лестрейнджа с самого утра, буквально в тот момент, когда тот только вошёл в отдел, и задал так мучивший его вопрос:

— Сэр, как вы узнали про Оггспайра?

— Так же, как про остальных, — немного удивился тот, остановившись у двери. — Вычислил. Я ведь рассказывал.

— Но как вы поняли, что вампир — именно он?

— Методом исключения, — объяснил Лестрейндж. — Остальные вели слишком активную дневную жизнь, а Оггспайр с некоторых пор образ жизни изменил. Оставалось только найти дом — но это, к счастью, было просто: он купил его зачем-то на своё имя вполне открыто. Я его немного знал когда-то — не лично, профессионально. Запомнил ещё со стажёрских времён: он тогда был весьма активным игроком и мог составить конкуренцию Людо Бэгмену в его лучшие годы. Вы-то нашли что-нибудь?

— Нет, — расстроенно ответил Гарри.

Он просил помочь и Джинни, и она кому-то написала, и поговорила и с главой клуба фанатов «Холихедских гарпий», но результатов толком не было: игроков, конечно, было много, но ни про каких вампиров никто ничего не знал. Впрочем, тот ведь вряд ли ходил с соответствующей табличкой на лбу — его могли просто не опознавать как именно вампира…

В общем, толку от расспросов не было, и Гарри чувствовал себя никчемным и беспомощным. Он действительно хотел помочь Оггспайру и считал грозящее ему развоплощение несправедливым: тот, бесспорно, наказанье заслужил, но ведь не такое! Вот так просто взять и отнять жизнь… ладно, пускай не совсем жизнь — ни за что! В чём этот Оггспайр виноват? Он не знал, чем ему грозит обращение без лицензии! А тот, кто это сделал — знал. Его и нужно наказать, при чём тут Оггспайр?

— Я тоже пока нет, — сказал Лестрейндж. — Вы расстроены?

— Это отвратительно нечестно, — ответил Гарри. — Само это правило несправедливо — так быть просто не должно! Так ведь можно убить кого угодно, — горячо заговорил он, — просто незаконно обратить его и…

— Нет, — мягко возразил Лестрейндж. — Обратить в вампира куда сложнее, чем в оборотня. К счастью. На это нужно добровольное согласие. Осознанное согласие — и сама процедура непроста и неприятна. Нельзя просто напрыгнуть на кого-нибудь из темноты и, укусив, сделать нового вампира.

— А вы знаете, как это происходит? — удивился Гарри. Этого точно не было в учебниках, он помнил.

— Я не знаю, почему это скрывают от авроров и не включают в учебники, — ответил Лестрейндж. — Процедура эта достаточно сложна, — он, наконец, прошёл к своему столу и сел, знаком предложив Гарри сделать то же. Кроме них, в отделе был лишь Причард, с любопытством прислушивавшийся к их разговору, и Лестрейндж кивнул ему, предлагая присоединиться к ним открыто. — Я, конечно, не присутствовал на ней ни разу, но верю описаниям. Утверждают, что при отсутствии искреннего желания обращаемый быстро сойдёт с ума — буквально в первые же часы, поэтому бессмысленно его запугивать или обманывать. С практической же стороны вампир сначала выпивает у обращаемого столько крови, сколько нужно, чтобы сердце почти перестало биться — но это нужно сделать так, чтобы он не потерял сознание, иначе тоже ничего не выйдет. Не знаю, как они такого добиваются, я полагаю, помогают чары. Затем почти умерший должен выпить кровь вампира… а после свою собственную, которую тот отрыгнёт.

— Тьфу! — скривился Причард, Гарри же ограничился гримасой отвращения.

— Неприятно, я согласен, — кивнул Лестрейндж. — Затем начнётся трансформация — сиречь умирание. Обращаемый должен умереть — и это происходит долго. Несколько часов. От этого и сходят с ума — говорят, это весьма мучительно, ощущать, как ты умираешь. После обращённый засыпает, а когда проснётся — обычно проходит дня три или четыре — он должен выпить кровь. Уже обычную. Потом следует период обучения владения ментальной магией… по крайней мере, должен следовать. Тогда же молодого вампира представляют их Совету, а у нас остаётся погашенная лицензия с его именем. Больше ничего он о себе сообщить не обязан — остальное мы обычно выясняем сами. И тогда же новому вампиру объясняют те законы, которым он отныне подчиняется. Что, как я понимаю, в случае с Оггспайром сделано не было — или он отличный актёр. Проверить это мы никак не можем: у вампира невозможно взять воспоминания. Только посмотреть — но как понять, что правда из увиденного, а что ложь, мы не знаем, поэтому судом это не принимается.

— Они могут подменять воспоминания? — удивился Гарри.

— Так считается, — ответил Лестрейндж. — Мало кто это проверял, как понимаете. Попасть в голову к вампиру против его воли сложно, а с его согласия… они умеют навевать иллюзии, и очень стойкие. Поэтому подобные свидетельства и неприемлемы. Оггспайру я верю, но могу и ошибаться.

— Сэр, а вы не говорили с ним? — спроси с надеждой Гарри. — Он не передумал?

— Пока нет, — ответил Лестрейндж. — Пусть подумает. Зайду вечером. Причард, что у вас?

— Да ничего серьёзного, — тот раздражённо дёрнул верхней губой, скалясь. — Слухи ходят о вампире, да, но даже описать его никто толком не может.

— А не толком? — настойчиво спросил Лестрейндж.

— Большинство сходится на том, что он худощавого сложения и, скорее, невысок. Около пяти с половиной футов, может, чуть повыше. И черты приятные… некоторые говорят, что он красив, другие — что похож на птицу, — он вздохнул досадливо.

— Значит, острые черты лица, — резюмировал Лестрейндж. — Хоть что-то. Вампирам это тоже не нравится, но мы должны понимать, что этого вампира может уже не быть в Британии. И тогда шансов отыскать его почти нет.

— Почти? — переспросил Гарри.

— Если бы мы знали имя, они возросли бы, — Лестрейндж встал. — Я зайду в обед — будет что-то, сообщите, — сказал он и ушёл.