Middle (джен)

Когда изображение над поверхностью Омута развеялось, в допросной было так тихо, что Гарри слышал шум собственной крови в ушах. Он сидел, вцепившись в край стола и сам не замечая этого, и боялся посмотреть на Лестрейнджа. И думал, что если тот сейчас достанет палочку и просто заавадит этого… того, кто там сидит напротив, надо будет просто уничтожить все свидетельства его здесь пребывания. Что у них есть? Протокол допроса Лестрейнджа… ну, с этим не должно быть проблем… и этот протокол. И всё. О нём вообще никто не знает, кроме них… и дело ещё не зарегистрированно…

— Скажи, — заговорил Лестрейндж, и звук его голоса показался Гарри оглушающим, — зачем ты сделал это?

В его голосе не было ни ненависти, ни даже напряжения, лишь… недоумение. Гарри всё же повернул голову и посмотрел на Лестрейнджа, и увидел на его лице выражение, полностью повторяющую интонацию. Недоумение.

— Ну тебя же было не достать, — ответил задержанный. Было похоже, что реакция Лестрейнджа сбила его с толку и разозлила, но он пока не нашёл удачных, с его точки зрения, слов. — Да и потом, так ведь больнее. Я хотел, чтобы ты почувствовал, что делаешь.

— А брата почему помиловал? — уже больше с любопытством, чем с недоумением, поинтересовался Лестрейндж.

— Я что, идиот? — спросил тот в ответ. — Я же понимал, что будет, если Лестрейнджа убить. Нас бы поубивали всех, да и всё.

Гарри просто не поверил своим ушам. Он издевается же, да? Вот сейчас он издевается ведь? Взрослый человек просто не мог так думать. Это невозможно!

— Они ведь тоже были Лестрейнджами, — с уже подчёркнутым недоумением возразил Лестрейндж. — Не вижу логики.

— Они ж не настоящие, — хмыкнул задержанный.

— Моя жена — возможно, — покачал головой Лестрейндж. — Но мои дочери — Лестрейнджи в полной мере. Были. И наследницы. Тебя же это не остановило.

— Так девчонки же, — пожал плечами тот. — Это всё равно не в счёт. И я ж был прав: ведь не случилось ничего. Ну, особенного, — он глумливо улыбнулся. — Даже ты ничего сделать не смог.

— Так не случилось потому что не узнал никто, — неторопливо проговорил Лестрейндж.

— Типа… как? — непонимающе спросил задержанный. — Почему это?

— Потому что я — в отличие от тебя — понимал, что будет, если заявить об этом, — Лестрейндж говорил неспешно и очень-очень мирно. — И не сообщил. Благо имел возможность. Видишь ли, — он медленно положил руки на стол и сплёл пальцы, — я тогда счёл, что это дело рук каких-то провокаторов. Из Пожирателей. Тех, кому хотелось крови. Действий. Кому надоели полумеры. Кто требовал от меня казнить магглорождённых, а не отправлять их в Азкабан. Скормить их дементорам и не тратить деньги на ворьё — так они обычно говорили.

— Чего? — вот сейчас задержанный и вправду изумился, и смешался. — Ты… ты… да я всю войну в подполье был! — почти что закричал он. — И убивал таких вот мразей! И потом продолжил, да — потому что вы, конечно, снова выкрутились. Вышли чистенькими! Сволочьё!

— Только тот, кто хотел залить страну кровью, мог сделать то, что сделал ты, — ответил ему Лестрейндж. — Даже моя смерть или гибель кого-то из моих братьев не дала бы подобного эффекта: в конце концов, была война. Мужчины погибают на войне. Но дети? Две маленькие девочки и женщина-целитель?

— Кто целитель? — перебил задержанный.

— Моя жена, — ответил Лестрейндж… нет, не резко. Но, возможно, чуть-чуть громче, чем было необходимо. — Ты убил целителя и двух детей. Узнай об этом кто-то, магглорождённых просто перерезали бы. Ты не понимаешь? Всех. И полукровок тоже. Включая тех, что были в школе. Стоили бы эти сотни жизней моей боли?

— Да! — резко выкрикнул задержанный, сжав кулаки и даже попытавшись ударить ими по столу — почти безрезультатно, потому что размахнуться у него не вышло из-за кандалов. — Да, я сказал! И братца твоего, раз так, прирезать надо было!

— Ну что ж, мы выяснили: оглушённых убивать легко, — слегка пожал плечами Лестрейндж. — Тебе банально повезло. И ты решил сегодня повторить? Подпольщик.

В это последнее слово Лестрейндж вложил, кажется, всё возможное презрение, и это сработало: подозреваемый взорвался возмущённым:

— Повторить? Да я десятки таких в трупы превратил!

— А что не сотни? — с усталой насмешкой спросил Лестрейндж. — Я думаю, убийство моих родных — единственное, на что ты решился в жизни, — сказал он жёстко. — И что ты вспоминал поэтому все эти годы — и вот, решился наконец. И сразу же попался — потому что…

— Эй, ты, — задержанный ткнул пальцем в молчащего Робардса. — Давай, доставай! Я тебе покажу сейчас «единственное»! — запальчиво пригрозил он Лестрейнджу и прикрикнул на Робардса: — Давай-давай, чего сидишь! Бери свою палочку — и ты засунешь свою критику в свой зад! — заявил он снова Лестрейнджу. — При мне возьмёшь свои слова назад! Понятно?!

— Ты сначала покажи, — хмыкнул тот насмешливо, пока Робардс подходил к задержанному, сказав Гарри негромко:

— Мне понадобятся пробирки или фиалы. Пока наколдованные, после переложим. Займись.

Гарри тихо кивнул и, наколдовав первую, уже через стол переправил её Робардсу.

И началась работа. Медленная: каждое извлечённое воспоминание задержанный требовал посмотреть, прежде чем отдавал другое. И они смотрели — на женщин и мужчин, и на детей, убитых самыми разными способами, но чаще сперва оглушённых, а потом зарезанных. И ни одной Авады — только режущие или удушающие, порою — оглушающие или даже банальная Бомбарда, разносящая, как выяснилось, человека в клочья.

Гарри потерялся во времени довольно быстро — и лишь смотрел и для чего-то про себя считал. Раз или два ему даже казалось, что он знает жертв — но те сменялись с такой скоростью, что Гарри вовсе не был в этом убеждён. Возможно, ему просто показалось.

Тридцать семь.

Он насчитал тридцать семь жертв, не считая троих Лестрейнджей, и не был уверен, что не сбился.

— Ну? — торжествующе спросил задержанный Лестрейнджа. — Что ты теперь скажешь?

— Что завтра утром мы передадим воспоминания экспертам для проверки подлинности, — ответил тот, зевнув. — И если выяснится, что они твои и настоящие — а не…

— Они настоящие! — отчеканил задержанный. — Настоящие, понятно?! Я убил их всех — хоть палочку проверьте!

— А что проверять? — пожал плечами Лестрейндж. — Авадой ты не пользовался. А режущие — может быть, ты бутерброды делал.

— А я не Пожиратель — авадами кидаться! — отрезал тот. — И не такая мразь, как ты! Понятно тебе?

— Пойдёмте спать? — спросил Лестрейндж, вставая и опять зевая. — Глухая ночь уже.

— Идёмте, да, — охотно согласился Робардс. — Продолжим завтра… или когда получим заключение экспертов. Встать, — велел он, но задержанный и не подумал подчиняться. Тогда Робардс, даже задумавшись, просто усыпил его — и, отстегнув наручники от скобы, поднял в воздух. — Ты как? — спросил он Лестрейнджа негромко.

— Не представляю, что делать с протоколом, — сказал тот. — Если в первом случае можно притвориться, что я и вправду не поверил, то потом-то меня точно не должно было тут быть.

— Пусть Кингсли даст санкцию, — предложил Робардс. — В виде исключения. Не думаю, что Визенгамот станет придираться к этому.

— Надеюсь, — без особенной уверенности сказал Лестрейндж. И проговорил совсем тихо: — Столько смертей. Так просто, низачем.

— Я постараюсь, чтобы его не признали сумасшедшим, — пообещал Робардс. И спросил: — Ты сейчас куда?

— К Моран, — ответил тот, и Робардс возразил настойчиво:

— Давай потом! Я думаю…

— С утра она узнает, — спокойно сказал Лестрейндж. — Пятница. Недельный дайджест. Не включить его в который мы не сможем. Да и дело громкое — Кингсли наверняка доложит в Комитете, куда Моран придёт — она только вступила в должность и везде бывает. Поверь мне, будет намного хуже, если она узнает это так. Не от меня. Да и потом, я бы хотел закончить это прямо сейчас. Сегодня. Всё равно мне не уснуть.

— Что она сделает? — наверное, это прозвучало резко, но Гарри всё-таки спросил. — Когда узнает?

— Сложно предсказать наверняка, — ответил Лестрейндж. — Но Моран… её назвали очень точно. Я видел её в гневе, видел в горе, видел в ярости — и всем нам будет лучше, если у неё будет немного времени остыть.

— Вы думаете, она его убьёт? — наверное, следовало остановиться, но Гарри, что называется, несло.

— Возможно, — согласился Лестрейндж. — Гавейн, надо придумать что-нибудь, чтобы она не смогла добраться до него хотя бы до суда. Она не даст мне слова этого не делать — а у меня нет права или власти вынудить её.

— Даже если ты попросишь? — хмуро спросил Робардс.

— Они были её крестницами, — сказал Лестрейндж. — Я ничего не в состоянии сделать. Она, в определённом роде, в своём праве. И это ещё одна причина, по которой мне нужно с ней поговорить сегодня и сообщить об этом самому.

— Пять утра, — заметил Робардс, достав из кармана часы. — Она спит ещё.

— Лето, — возразил Лестрейндж. — Моран встаёт рано. Уже рассвело — думаю, она уже проснулась или скоро это сделает.

— Ну, пост поставим, — сказал Робардс.

Лестрейндж хмыкнул весьма язвительно:

— Ну конечно, сотрудник ДМП не выполнит приказ судьи Визенгамота. Безусловно. Они все так делают. И аврор не выполнит, — добавил он, явно предвосхищая прямо-таки просящееся возражение. — Нет, тут нужны чары. Я сейчас соображаю очень плохо — что-то такое, что не позволяет заходить в камеру никому, кроме тебя, к примеру. А то и Фиделиус, — он вдруг улыбнулся почти по-человечески.

— Фиделиус? — недоверчиво переспросил Робардс. — На камеру? Как это?

— А какая разница? — спросил Лестрейндж. — Это же замкнутое помещение. Значит, можно. Сделай вон себя хранителем — и всё. Но нужен кто-то, кто будет приносить ему еду и выносить ведро… не знаю даже…

— Я могу! — воскликнул Гарри.

— Вот, он может, — подтвердил Лестрейндж. — Во всяком случае, это действительно надёжно.

— Ты так делал, что ли? — спросил Робардс, и Лестрейндж кивнул. — Ну хорошо, — он сдался. Давай действительно попробуем. А ты иди домой! — велел он.

— Да, пойду. До завтра, — Лестрейндж кивнул и, задержав взгляд на Гарри, протянул ему руку. — Спасибо.

— Сэр, я… да. Всегда, — Гарри пожал протянутую руку и почувствовал мурашки от того, насколько та была холодной.

Ледяной.