Middle (джен)

Ламонт несколько секунд озадаченно смотрел на Робардса. Потом нахмурился, пожевал губами, вздохнул шумно и спросил:

— А что, это так важно?

— Суд? — с наивным видом переспросил Робардс. — Да вы знаете, не слишком, но так принято. Придётся рано или поздно…

— Да уж придётся! — с язвительным нажимом перебил Ламонт. — Я вас не про это спрашивал. Это так важно, как меня зовут?

— Мы же не можем судить анонима, — с каким-то недоумением ответил ему Робардс. — Так что пока мы ваше имя не узнаем, никакого суда просто быть не может.

— Да почему? — возмутился Ламонт. — Назовите меня… ну, не знаю, Лестрейнджем — да и судите! — ухмыльнулся он.

— Нельзя, — возразил Робардс. — Нам просто заявку завернут. Никто не станет собираться ради анонима.

— Нет, ну погодите, — Ламонт заёрзал на своём стуле. — Как это не станет? А если я вам имя так и не скажу? Я что, тут вечно сидеть буду?

— В Азкабане, — поправил его Робардс. — Ну да, будете сидеть и ждать суда. Виновность вашу мы докажем, а без имени процесса не начать.

Он говорил так убеждённо и естественно, что Гарри вдруг заколебался. Он такого правила не помнил, но как знать — а вдруг такая практика и вправду существует? Жаль, здесь не было Праудфута, чтобы спросить, а тревожить сейчас Лестрейнджа Гарри было неловко. Так что он решил пока что отложить этот вопрос, но непременно его выяснить.

— Да при чём тут вообще имя? — недовольно спросил Ламонт. — Какая разница, как меня зовут? Хоть Джон Уайт какой-нибудь!

— Правила есть правила, — пожал плечами Робардс. — Но давайте к делу. Если вы суда хотите, вам придётся ответить на мои вопросы.

— Ну давайте, — Ламонт, хмурясь, согласился. Было видно, что он раздумывает и прикидывает, стоит ли ему назваться или всё же нет, и Гарри очень хотел знать, что же его останавливает. Если он действительно хочет суда, что ему мешает назвать имя? Или он пытается так защитить свою семью?

— Итак, — проговорил Робардс уже серьёзно, — давайте начнём с Лестрейнджей.

— А кстати, — очень оживился Ламонт. — Где он? Я про это буду только ему рассказывать.

— Хорошо, тогда не с них, — покладисто согласился Робардс, и Ламонту это не понравилось.

— Нет, мы начнём с них, — упрямо сказал он. — Зовите папочку. Давайте — иначе разговора вообще не будет.

— Ну не будет — так не будет, — Робардс встал. — Мы же всё равно вашего имени не знаем, а без него — зачем нам доказательная база? Сегодня пятница, — сказал он деловито. — В выходные Азкабан не принимает — полетите в понедельник утром. И сидите там, сколько пожелаете — свободных камер много. Так что хороших выходных и путешествия, — он закрыл протокол и скомандовал: — Встать.

— Да вы блефуете! — воскликнул Ламонт, правда, прозвучало это не особенно уверенно.

— Я тех девочек, что ты зарезал, с колыбели на руках качал, — негромко проговорил Робардс, обходя стол и подходя к Ламонту. — Они были мне как дочери. Ты полагаешь, меня хоть в малейшей степени интересует, как именно ты окажешься в Азкабане? Я хочу, чтоб ты там сгнил. И чтобы твоё имя сгнило с тобой вместе. Чтобы о тебе не осталось даже памяти. Воспоминания. Думаешь, я хочу узнать, как тебя зовут, и дать тебе твои полчаса славы на суде? Ты правда так считаешь? — спросил он, останавливаясь перед ним и глядя ему прямо в глаза. — Да я счастлив, что ты не назвался, — почти прошептал он и рявкнул: — Встать!

Гарри дёрнулся от неожиданности — и не только он: сидящая рядом Гор тоже вздрогнула, а у Причарда сбилось дыхание.

— Джейкоб Ламонт, — сощурившись, отчеканил тот язвительно. — Давай, записывай. И зови сюда папочку. Поговорим.

— Хорошо быть идиотом, — заметил Сэвидж. — Никаких тебе угрызений совести, сомнений и прочей чепухи.

— Я думаю, такие действия бесследно не проходят, — сказал Лестрейндж. — Убийство душу рвёт — и если повторять их, она истончается и превращается в застиранную тряпку. А бездушный человек умным не бывает, — он поднялся, — что нам и доказывает история вы сами знаете кого, — в его голосе неожиданно прозвучала ирония, а у Гарри сердце ёкнуло и забилось быстро-быстро. — Впрочем, я ни разу не встречал умных и нормальных серийных убийц, — добавил он.

— Умный человек таким просто не станет, — сказала Гор.

— Возможно, — Лестрейндж наблюдал, как за прозрачной стеной Робардс раздражённо бросает собранные было бумаги на стол и выходит, оставляя чрезвычайно довольного собою Ламонта покачиваться на стуле. — Так всегда бывает, — сказал он, повернувшись к Гарри с Причардом. — Люди вроде него всегда довольно легко ловятся. Имейте это в виду.

— Почему так, шеф? — спросил Причард.

— Потому что убивать нельзя, — ответил Лестрейндж серьёзно. — По крайней мере, злонамеренно.

Робардс, меж тем, вышел из допросной и, подождав, пока по коридору пройдут оживлённо что-то обсуждающие авроры, зашёл в кладовку.

— Пойдёшь? — спросил он Лестрейнджа, и тот кивнул:

— Конечно. Я в порядке, — добавил он и, хлопнув Робардса по плечу, первым вышел.

В допросную они с Робардсом вошли не сразу, постояв немного в коридоре — чтобы не дать Ламонту понять, что за ним ещё кто-то наблюдает. Тот явно скучал и то оглядывался, то начинал изучать кандалы, не пытаясь, впрочем, как-нибудь от них освободиться. Когда Робардс с Лестрейнджем вошли, Ламонт очень оживился и воскликнул, изобразив даже нечто вроде приветственного поклона:

— О, какие люди! Папочка уже оплакал своих дочек?

— Как ты опознал их? — спросил в ответ Лестрейндж, садясь напротив.

— Кого? — очень довольно переспросил Ламонт.

— Девочек и женщину. Как ты понял, кто они?

— Ты совсем дебил? — удивился Ламонт. — Твоих братцев знала вся Британия. Ну а поскольку у них никак не могло быть детей такого возраста, оставался ты. Расклад для дурачков.

— Разумно, — согласился Робардс, севший рядом с Лестрейнджем. — Повтори под протокол, — потребовал он, снова запуская тот.

— Что повторить? — спросил Ламонт. — Что только слепой бы не опознал одного из Лестрейнджей? И не сообразил бы, что это за дети с ним и баба? Я, между прочим, журналистом собирался быть! — добавил он с непонятной Гарри гордостью. — Я не дурак!

— А что не стал? — заинтересовался Робардс.

— А зачем? — спросил в ответ Ламонт. — У нас сейф и так наполнен — не войдёшь. К чему возиться с всякой ерундой? А сразу бы меня нормальные статьи писать не взяли. И потом, — важно добавил он, — у меня есть сыновья. Их кто-то должен был воспитывать.

— И много? — осведомился Робардс.

— Трое! — гордо сказал тот. — Старший уже в Хогвартсе.

— Так у вас трое детей, — уточнил Робардс.

— И младшая девчонка, — бросил Ламонт. — Но её пусть мать воспитывает.

— Ну, теперь она их всех будет воспитывать, — заметил Робардс, и Ламонт нахмурился:

— Послушайте. Мы же с судом определились. Вы думаете, они меня посадят?

— Что, простите? — в этот момент профессиональная невозмутимость изменила даже Робардсу, и в его голосе, и на его лице отразилось совершенно искреннее изумление.

— Да за что меня сажать? — спросил Ламонт. — Я всего лишь делал то, что вы не сделали — наказывал подонков, которым вы позволили обойти закон! Вы же сами вроде бы в войну в подполье были, я читал — вы тоже убивали их! Таких же! А теперь вдруг, видите ли, нельзя стало. Это бред! — он даже кулаки сжал. — Вы что, не понимаете, что если сегодня что-то можно — завтра это тупо запрещать? Вы сами убивали их, а теперь держите меня здесь!

— Допустим, — проговорил Лестрейндж, покуда Робардс, как казалось Гарри, подыскивал слова, которых сам он точно не нашёл бы, — я могу понять вашу позицию. По взрослым. Но при чём здесь дети? Они тоже поддержали Волдеморта? Кого-то убивали, доносили, арестовывали?

— Детей я, между прочим, после войны не трогал, — как-то даже обиженно возразил Ламонт. — Не надо делать из меня маньяка. Это была вынужденная мера. Военная, если хотите. А что было делать, если до родителей мне не добраться? Вас или вот братцев ваших, или эту… невестку ещё поди поймай!

— Но вы поймали, — возразил Лестрейндж очень спокойно. — Мой брат был у вас в руках, но вы предпочли оставить ему жизнь. А убили тех, кто ни в чём не был виноват.

— Да я уверен был, что вы там сами поубиваете друг друга! — воскликнул Ламонт, и это прозвучало обвиняюще. — Да что ж вы за слюнтяй, что даже за детей своих не отомстили? Вы должны были его прибить! У вас должна была быть драка, вы должны были вообще поубивать друг друга — а вы даже не сказали никому! Вы всё испортили, вы сами! Тьфу! — он в сердцах плюнул, но не Лестрейнджу в лицо, как в первый момент подумал Гарри, а на стол почти что перед ним. — Почему вы не убили его? А?

— Я уже вам отвечал на этот вопрос, — сказал Лестрейндж.

— Если б вы его убили, ничего бы не было! — возразил Ламонт в запале.

— Ну нельзя же считать нас такими идиотами, — с упрёком покачал головой Лестрейндж. — Как бы вы нас ни не любили.

— В смысле? — непонимающе спросил Ламонт.

— Даже если бы я это сделал, причина всё равно стала бы известна, — Лестрейндж говорил тем тоном, каким Флёр обычно в тысяча двухсотый раз объясняла дочке, почему нельзя прямо сейчас взять и достать прямо сюда луну. — Нет, вы вовсе не пытались, как вы сказали в прошлый раз, защитить людей, не убивая моего брата. Вы хотели прямо обратного. Вы хотели развязать им руки — потому что, медленно проговорил он, — вы, на самом деле, вовсе не борец с подонками, которые когда-то поддержали Волдеморта. И убиваете вы совсем не просто тех, кого найти сумели. Вы зачищаете следы, — Лестрейндж подался вперёд, поймав взгляд Ламонта и удерживая его. — Вы убиваете всех тех, кто тогда работал в министерстве и может выдать вас.

— Чего? — пробормотал Ламонт растерянно.

— Вы провокатор, Ламонт, — сообщил ему Лестрейндж. — Вы обыкновенный, просто крайне невезучий, провокатор. И пытаетесь скрыть это. Вот и всё.