Middle (джен)

Причард взял свою чашку и опустошил её с таким решительным видом, будто там было неизвестное ему зелье, и он начинал какой-то опасный эксперимент.

— Погодите, шеф. Я ещё готов признать её — отчасти — жертвой Ламонта. Но при чём тут вы? Ей хотелось, чтобы их всех публично выпороли — бедняжка недополучила острых ощущений?

— Можно и так описать, — чуть помолчав, согласился Лестрейндж.

— Зато теперь она это получила, — язвительно и очень недобро заявил Причард. — Правда, не с той стороны, но это мелочи. Сама же себя и осудит — и знаете, не жалко.

— Я предлагаю подойти к вопросу юридически формально, — сказал Лестрейндж. — Является ли она жертвой Ламонта? Нет. Что же до всего остального, я предлагаю остановиться на том, что случившееся — одно из последствий нашего решения. Не неизбежное, но вероятное — которое мы не сумели предотвратить. Но я всё равно считаю, что мы были правы, не инициировав расследования против сотен поддержавших, но ни в чём не виноватых, кроме этого.

Причард неохотно, но кивнул, и разговор прервался сам собой. И только когда они, доев, поднялись, чтобы возвращаться в аврорат, Лестрейндж сказал:

— Плохим и неприятным людей тоже можно сочувствовать. И даже преступники бывают жертвами, и в этом случае наш долг — их защищать. Вам либо придётся принять это, либо искать другое занятие.

— Да, шеф, — хмуро буркнул Причард, и Лестрейнджа, похоже, это устроило — по крайней мере, пока.

На этом, в общем-то, разработка дела Ламонта закончилась, и началась бумажная работа, которой оказалось очень много. Признание признанием, но описание каждой жертве состояло из протоколов, заключений и тому подобного — получалась целая папка, и таких папок было тридцать восемь.

Потому что никаких осмотров или заключений по семье Лестрейнджа не было и не могло быть. Невозможно было даже эксгумировать тела — не осталось ничего, кроме показаний Ламонта и самого Лестрейнджа, а также Робардса, Сэвиджа и Праудфута. Так что к делу прилагались только протоколы их допросов и описание воспоминаний — больше ничего.

Впрочем, приговор Ламонту был всем очевиден — и всё же все бумаги подготавливались тщательно. В конце недели специально образованная для рассмотрения вопроса о возможном возвращении дементоров комиссия Визенгамота вызвала на заседание Ламонта — и хотя в сам зал Гарри не пустили, отконвоировать заключённого туда ему доверили.

Ламонт встретил их с Долишем неожиданным:

— Уберите эту птицу!

— Кого именно из нас вы так назвали? — осведомился Долиш, наколдовывая кандалы Ламонту. Тот выглядел, пожалуй, несколько осунувшимся, но гонора не потерял и заявил с досадой:

— Да не вас. Вон, — он указал на фальшивое окно под потолком.

— А кто там? — вежливо поинтересовался Долиш, и Ламонт раздражённо отозвался:

— Ворона. Сидит, смотрит, тварь.

— Я никого не вижу, — сказал Долиш и вопросительно взглянул на Гарри. — А вы?

— Я тоже, — тихо сказал тот.

Он был уверен, что всё дело в наложенном Моран проклятье, но, конечно, доказать это не мог. И наверняка никто не сможет — мало ли, что чудится кому?

Интересно, почему ворона? Что Моран хотела сказать этим? Или сделать? Она не даёт спать Ламонту?

— Вас ждут, — Долиш подтолкнул Ламонта к двери, отвлекая Гарри от его мыслей.

Ламонт что-то пробубнил, обернулся к окну, словно убеждаясь, что птица осталась там, и, гремя цепями, вышел. Гарри тоже снова посмотрел на окно, но ничего там не увидел. Окошко как окошко… ни следов птичьих когтей или, возможно, клюва, ни помёта, ни погадок. Хотя откуда бы им взяться, в самом деле, если птица выдуманная?

Гарри невероятно хотелось послушать, что там будут говорить, на заседании, но его туда не просто не пустили — встречавший у дверей Ламонта Робардс, пропустив того, велел:

— Возвращайся в отдел и не подслушивай.

— Сэр…

— В отдел, — Робард погрозил Гарри пальцем и вернулся в зал, плотно закрыв за собой дверь.

Гарри, честно говоря, его не понимал. Что случилось бы, если бы он просто побыл зрителем? Или хотя бы слушателем? Неужели Робардс думает, что Гарри бы ворвался в зал с криками: «Нет! Нет! Не возвращайте их!»? Смешно… Нет, Робардс так думать не мог — тогда что же от него прячут?

Что бы это ни было, а спрятали его от Гарри качественно: нарушать прямой приказ он не то что не решился бы, но не видел для этого возможности. Никакие чары на стены залов заседаний Визенгамота, разумеется, не действовали — ну, или Гарри их не знал — и про какие-нибудь тайные комнаты ему тоже ничего известно не было. Пришлось возвращаться и вместе со всеми — на заседание не позвали даже Сэвиджа, да и с чего бы — ждать вердикта.

— Да чего ты маешься? — спросил Гарри тот же Сэвидж, когда тот в очередной раз замер с пером в руках над предпоследним в деле о краденных яйцах протоколе. — Всё равно узнаем же. У нас, собственно, и выбора-то нет.

— Вы думаете, они вернут их? — спросил Гарри, и Сэвидж пожал плечами.

Как будто ему было всё равно…

Время тянулось, словно полузастывшая смола, и Гарри уже мрачно решил было, что сегодня никаких новостей не будет: все просто разойдутся сразу после заседания по домам на выходные, и о результате Робардс расскажет только в понедельник.

Или вообще не расскажет.

Но Робардс оказался не таким жестоким, и около семи вечера всё же заглянул к ним.

— Что высокое собрание решило? — спросил Сэвидж.

— Сложно, — Робардс вошёл, тщательно прикрыв за собой дверь. — В целом, принципиальное решение принято, но совершенно непонятно, как это организовать.

— Что именно? — уточнил Сэвидж, пока Гарри боролся с желанием сказать, что думает об этом. Они же все видели дементоров! Все имели с ними дело. Как вообще можно обсуждать их возвращение?

— Да всё, — ответил Робардс. — И сам процесс возвращения — как их убедить? И убедиться, что они нас не обманут? Это раз. И два — как всё это организовать уже внутри. Все согласились с тем, что прежний порядок в точности восстанавливать нельзя. Но каким должен быть новый — согласья нет. Так что принимаются любые предложения, — при этих словах он посмотрел на Гарри, и тот, помедлив, всё-таки кивнул, хотя никаких идей у него не было.

— Ты не знаешь, что это за ворона в камере у Ламонта? — спросил вдруг Долиш, когда Робардс уже собрался уходить, и Гарри чуть было не подпрыгнул. Тот что, тоже её видел?

— Ворона? — переспросил Робардс.

— Он утверждает, что на подоконнике сидит ворона, — сказал Долиш, и у Гарри отлегло от сердца. Всё-таки не видит.

— Видимо, мерещится, — пожал плечами Робардс.

А ведь никто, кроме них двоих и Моран, не знает о том, что она была там, подумал Гарри. Хотя еще Лестрейндж… Гарри бросил на него быстрый взгляд, но тот сидел за своим столом с обычным невозмутимым выражением лица, по которому что-либо понять было совершенно невозможно.

— Бывает, — отозвался Долиш, кажется, теряя к теме интерес — во всяком случае, так бы подумал тот, кто не знал его хотя бы так, как Гарри. Но тот знал его достаточно, чтобы понимать, что Долиш просто сделал из слов Робардса вывод — и, по сути, получил желаемый ответ. Тем более, что визит Моран не был ни для кого из них секретом.

Но почему всё-таки ворона?

Гарри было даже некого спросить — кроме, наверное, Робардса, однако тот ушёл, и момент был упущен. А за выходные это забылось, тем более что понедельник в аврорате начался со скандала.

Крики Гарри услышал ещё от самого входа в аврорат, и раздавались они, судя по всему, от кабинета Робардса. Где, как Гарри обнаружил, подойдя, собравшиеся на еженедельную планёрку авроры окружили… миссис Ламонт и троих детей: уже знакомую Гарри кудрявую малышку и мальчиков, похожих, скорее, на отца, старшему из которых на вид было лет, наверное, восемь или девять, а младшему — вероятно, шесть.

— …что хотите делайте, я никуда отсюда не уйду! — кричала Ламонт, прижимая к себе испуганных детей. — Нас всех убьют там — я такого не позволю! И не допущу, вам ясно? Вы обязаны нас защитить, обязаны, понятно вам?!

Она повторяла это на все лады, а Гарри разглядывал стоящих вокруг авроров и гадал, кто же рискнёт хотя бы попытаться её как-нибудь угомонить. Но, кажется, её крики собравшихся, скорее, развлекали — а может, они полагали, что их начальник тоже имеет право всё это увидеть, но, так или иначе, никто из них не предпринимал хоть каких-то действий.

Робардс появился без пяти девять — перед ним все расступились, пропуская его к Ламонт с детьми, и когда она его увидела, то буквально рванулась вперёд:

— Вы должны придумать что-нибудь и защитить нас! Или вы хотите расследовать наше убийство?

— Мэм, вам кто-то угрожает? — очень вежливо осведомился Робардс.

— Да! — воскликнула она, прижимая к себе дочку с такой силой, что та захныкала.

— По какой причине? — спросил Робардс, кажется, ещё вежливее.

— Как же вам не стыдно, — возмутилась Ламонт. — Вы не знаете как будто!

— Нет, — ответил Робардс. — Мэм, я даже представить не могу.

— Как, вы думаете, люди реагируют на известие о том, что я — жена самого ужасного убийцы всех времён? А? — спросила она и очень громко всхлипнула.

Гарри прикусил щёку изнутри, чтоб не улыбнуться, а вот многие его коллеги не дали себе подобного труда, и по приёмной прошелестела волна смеха.

— Сложно сказать, — покачал головой Робардс. — Но как они узнали? Публикаций в прессе не было, процесса — тоже…

— От меня! — воскликнула она, и на сей раз смех и удивлённый гул были намного громче.

— Вы им рассказали? — Робардс даже не стал скрывать удивления.

— Конечно! — вновь воскликнула Ламонт, снова прижимая к себе дочь.

— Зачем? — задал Робардс тот вопрос, что интересовал, похоже, всех здесь.

Кроме Ламонт.