Middle (джен)

Гарри ожидал увидеть Миллисенту на празднике сидра, но её там не оказалось, зато в этот раз он встретил там Андромеду и Тедди, мигом убежавшего носиться по лужайке вместе с другими детьми.

— В прошлый раз ты специально не пришла? — не удержался всё-таки Гарри от укола. Да, он понял Андромеду, но некоторый осадок от того, что он из-за её скрытности оказался в дураках, у Гарри всё же остался. — Чтобы не раскрыть интригу раньше времени?

— Нет, — спокойно ответила она. — В прошлый раз Тедди заболел как раз на те выходные, и мы не пришли. Гарри, никто от тебя ничего не скрывал. Дольф просил не рассказывать специально, и я молчала, но ответила бы, если бы ты спросил.

— Ладно, — нет, всё-таки Гарри был обижен. Немного. Стоявшая рядом с ним Джинни извинилась, улыбнулась Андромеде и пошла к Рону и Гермионе, вместе с ним двинувшись к накрытым столам. — Тогда я спрошу сейчас. Вы давно знакомы?

— С детства, — Андромеда улыбнулась одними глазами. — Мы ведь все вместе выросли, встречались на детских праздниках… и не только на детских. Учились на одном факультете примерно в одно время. Мы с Родольфусом — в один год, Дольф на три года младше… мы все знали друг друга.

— Но когда ты вышла замуж за Теда и семья от тебя отреклась, вы не перестали общаться? — наверное, это была не самая удачная тема для разговора на празднике, но Гарри хотелось закрыть для себя эту тему как можно скорее.

— Поначалу перестали, — Андромеда неторопливо двинулась к оконной нише, и Гарри шёл с ней рядом. — Мне вообще было не до Лестрейнджей… любых. Хотя я знала, конечно, что старший влюблён в Беллатрикс, но меня тогда всё это мало интересовало. А когда мы поженились и, по традиции, опубликовали объявление в «Пророке», Дольф прислал вдруг поздравление и подарок. Я ответила, и мы какое-то время просто переписывались по-приятельски. И так незаметно Дольф стал той единственной связью, что осталась у меня с моей бывшей семьёй: он иногда сообщал новости, и я… принимала. Летом, на каникулах — он тогда ещё учился в школе — я познакомила их с Тедом, и они друг другу понравились, так что мы стали изредка встречаться, в основном на праздники. Потом родилась Дора… — она замолчала, как умолкала всегда, когда вспоминала дочь. — Дольф пришёл работать в Аврорат, и со временем мы с ним сдружились. Не сразу… У них с Тедом были общие темы как у целителя и аврора, и мне это нравилось. А потом был тот процесс… в восемьдесят первом, — она вздохнула и, обернувшись к окну, некоторое время смотрела на детей, с которыми играл Тедди.

— Ты никогда не говорила о том, как перенесла это, — тихо сказал Гарри.

— Я знала Беллатрикс достаточно, чтобы не удивиться, — ответила Андромеда, не оборачиваясь. — Но я не думала, что всё зашло так далеко. Я не видела её много лет, и тогда, на суде, видеть её такой, какой она стала, было горько. Я понимала, что обратной дороги нет, — она обернулась, и её лицо на фоне окна показалось совсем тёмным, — и самым сложным было сказать себе, что той Беллы, которую я знала когда-то, больше нет. Она стала… чудовищем, — чуть помедлив, закончила Андромеда. — Утащив за собой двух других.

— Двух других? — переспросил Гарри.

Андромеда усмехнулась.

— Так говорить не совсем верно, конечно. Родольфус всегда разделял эти взгляды. Но… тогда таких было много. Я не знаю, стал бы он Пожирателем Смерти, если бы не моя сестра. Может быть, он удержался бы на грани — как многие. Или нет. Но он слепо любил её. Думаю, он привёл за собой и младшего брата.

— Ты полагаешь, Рабастан не хотел этого?

— Я думаю, он вообще не думал о политике, — чуть пожала она плечами. — Рабастан… ты теперь уже знаешь — он художник. И в школе его мало что интересовало, кроме этого, он даже учиться не слишком хотел. Сомневаюсь, что он вообще вдумывался во все эти идеи, так, повторял бездумно за братом. Жаль его таланта, но… — она покачала головой. — Он умел быть жесток — бездумно, как дети, — жёстко сказала она.

— Как ты думаешь, — два других Лестрейнджа не слишком интересовали Гарри, — почему Радольфус за ними не пошёл?

— Он тоже средний, — улыбнулась Андромеда, наконец, отворачиваясь от окна и глядя на Гарри. — Как и я. Думаю, мы ещё поэтому так хорошо понимаем друг друга. Нас, средних, почти не видят, — она произнесла это почти весело. — Мы всегда между — не маленькие и не большие, не младшие и не старшие… и это даёт свободу. На нас смотрят меньше, чем на других детей, и мы быстро понимаем, что нам придётся всё делать самим. Средние дети часто разительно отличаются от остальных, словно выпадают из общего целого. Присмотрись как-нибудь — и увидишь. Младшие копируют старших, а средние сами по себе. Не всегда, конечно, но часто. Но давай продолжим как-нибудь в другой раз, — сказала она, обводя взглядом зал. — Это всё же не частная вечеринка, а светский раут, и если мы с тобой продолжим стоять тут наедине, пойдут слухи, — она улыбнулась, и Гарри пошутил:

— Думаешь, разница в возрасте не защитит нас?

— Не те слухи, — она улыбнулась опять. — Но ты — это ты, а я — член Визенгамота. Не стоит, — она чуть прикрыла глаза и направилась к Огдену, разговаривающему с каким-то незнакомым Гарри мужчиной средних лет.

Гарри же пошёл к Джинни и Рону с Гермионой, которые с увлечением пробовали выставленное на столах.

— Папа с мамой будут ворчать, — предупредила Джинни, вручая Гарри наполненную мясом, хлебом и сыром тарелку. — Они меня три раза спросили, точно ли я хочу идти сюда, и очень звали к ним сегодня. Так что готовься.

— Ему проще, — возразил Рон, движением подбородка указав на Гарри. — Он скажет, что не мог не пойти просто по долгу службы: кто же отказывается от приглашения почти что прямого начальства? А нам теперь слушать всё это.

— Хорошо, что это не Малфой, — рассмеялся Гарри. — Представляете, что тогда было бы?

— Мама бы меня заперла, — тоже засмеялась Джинни. — И вам пришлось бы меня спасать. Нас с Роном.

— Мы сбежали бы! — возразил тот. — Как будто мы никогда из дома не сбегали! Хотя мама с папой обиделись бы, конечно.

— Знаете, как я устал от всех этих умолчаний, — признался Гарри. — Когда все что-то знают — и все молчат! Пока из них не начнёшь правду вытаскивать как на допросе. Причём в конце концов выяснится, что всё умалчиваемое — даже не секрет, а так, просто неприятно об этом говорить, ну и вообще ты же не спрашивал. Или спрашивал не об этом.

— Это и есть взрослая жизнь, — пафосно произнёс Рон, важно поднимая вверх вытянутый указательный палец.

— Не хочу быть взрослым тогда, — вздохнул Гарри. — Давайте хоть мы с вами договоримся, что не будем во всё это играть друг с другом? И если что — просто скажем как есть, прямо. В глаза.

— Или в глаз, — добавил Рон, делая кулаком вполне характерное движение, и они все рассмеялись.

Погода в этом году решила не слишком баловать участников праздника, и через пару часов после его начала зарядил дождь, но лужайку укрывал защитный купол, и дети так и продолжали играть там вместе с совершенно счастливыми сеттерами, но вот гулять вдоль моря никто из гостей уже не пошёл. Впрочем, квиддичный матч всё же состоялся: зрителей от непогоды спрятал тот же купол, а кого из игроков мог смутить дождь? Джинни с Гарри с удовольствием присоединились к команде Уильямсона, и хотя и с трудом, но всё-таки помогли ему получить вожделенный юбилейный приз.

— Я оставлю это у тебя? — спросила Джинни, отдавая свою бутыль сидра и болэ Гарри. — Мама бывает у нас в гостях, не хочу её расстраивать.

— Ты разве сегодня не останешься? — удивился Гарри, и Джинни вместо ответа чмокнула его в щёку:

— Тогда ты не выспишься.

— Переживу, — улыбнулся он. И подумал, что если бы они были женаты, Джинни ничего не пришлось бы ни от кого прятать — они бы делали это вместе.

Вечером, когда они с ней лежали в постели, Джинни вдруг сонно проговорила:

— А вообще странно, что мама так не любит твоего Лестрейнджа.

— Он не мой, — пробормотал Гарри.

— Надо же его как-то отличать от тех других, — сказала Джинни уже нормально. — Папу я понимаю, но мама — это странно.

— Почему? — Гарри открыл глаза и прижал к себе лежащую рядом Джинни, чья голова покоилась на его плече.

— Ну она же сама пошла против своей семьи, когда вышла за папу, — ответила Джинни. — Мама как раз должна знать, как происходит такое.

— Но там же всё было совсем не так, — возразил Гарри. — Просто Артур не нравился её родителям. Но это совсем не то же самое, что братья — Пожиратели Смерти.

— Конечно, но мама всё равно должна знать, как это бывает, когда появляется нечто действительно для тебя важное — настолько, что ты готова просто взять и пойти против всех. Но она-то тоже в это не верит. Как папа.

— Может быть, потому и не верит, — медленно проговорил Гарри. — Она сбежала, конечно, но это же не означало, что она перестала любить их. И врагами они не стали. Может быть, ей поэтому и сложно представить, что такое вообще возможно — по-настоящему пойти против своей семьи. Вспомни, она ведь даже когда Перси ушёл, говорила, что он просто заблуждается, но всё поймёт и вернётся. Понимаешь, — он даже повернулся, стараясь рассмотреть в темноте её лицо, — проще представить то, чего с тобой никогда не было, чем понять, что то, что произошло с тобой, с кем-то другим может пойти совершенно иначе. Одно дело, если ты никогда не растил кости, и тебе говорят, что это очень мучительно, и ты веришь, и совсем другое, когда растил, но перенёс это довольно легко. И непонятно, почему кто-то другой так страдает и просто не может пить эту дрянь. Я же смог!

— Может быть, — грустно согласилась Джинни, закрывая глаза и натягивая одеяло повыше. — Тогда это безнадёжно…

— Что? — Гарри лёг обратно и тоже подтянул одеяло к подбородку.

— Пытаться убедить её. Жаль… но, может, она просто смирится…

Джинни зевнула и, завернувшись в одеяло, почти мгновенно уснула, и Гарри, зевнув, последовал её примеру: начиналась новая рабочая неделя, и она обещала быть напряжённой.