Middle (джен)

Гарри даже не ожидал, что так хорошо выспится в карете. Лестрейндж расширил для них обоих сиденья и выдвинул из стены перегородку, разделившую карету на два небольших купе. На сиденьях обнаружились пледы и подушки, и спать в карете оказалось на удивление удобно, так что когда Лестрейндж разбудил Гарри словами:

— Просыпайтесь. Мы спускаемся, — он с удивлением понял, что выспался и чувствует себя на диво бодрым.

За окном было ещё темно, но небо уже начало светлеть.

— Без двадцати семь, — сказал Лестрейндж. — Довольно быстро долетели. Кофе выпьем уже у коменданта — он там неплохой, на удивление.

— Да, сэр, — Гарри сел. — Доброе утро.

— Хорошо бы, — Лестрейндж посмотрел в окно. — Я надеюсь, Скоткинс окажется достаточно разумным, чтобы не упрямиться. Выбор у него между плохим и худшим… посмотрим, что он выберет.

— Ему ведь всё равно дадут пожизненное, — сказал Гарри. — Зачем ему помогать нам?

— Есть варианты, — Лестрейндж убрал перегородку и парой взмахов палочки сложил пледы и подушки. — Посмотрим по ситуации. Не хотелось бы дойти до сделки — попробуем сыграть на его чувстве обиды. Но, возможно, не получится. В любом случае заказчики важнее, но не думаю, что он с ними работал. Полагаю, вы сегодня будете разочарованы в большей или меньшей степени, — предупредил он.

Гарри пожал плечами:

— Сэр, думаю, я это сумею пережить.

— Сумеете, — кивнул Лестрейндж. — Но это неприятно. Возьмите, — он протянул ему фиолетовый кристалл, обрамлённый тонкой полоской белого металла и висящий на кожаном шнурке. — Наденьте — будет легче. Азкабан на вас довольно сильно действует, а вам нужно быть спокойным.

— Что это? — Гарри забрал кристалл, но медлил надевать.

— Аметист, — ответил Лестрейндж. — Помогает успокоиться и сохранить ясность ума. Боитесь? — улыбнулся он, и Гарри, тоже улыбнувшись, накинул шнурок на шею. — Сложно сказать, почему в Азкабане лучше всего защищают аметисты, — сказал Лестрейндж. — Но это факт… я одно время часто здесь бывал и много чего перепробовал. Не просто же так в ключи вставлены именно эти камни.

— А вы, сэр? — спросил Гарри, и Лестрейндж вытащил из-под воротника такой же чёрный шнурок.

Карета опустилась, наконец, и Лестрейндж вышел первым. Встречавший их комендант казался сонным и, похоже, так до конца пока и не проснувшимся, и поводил плечами на пронизывающем ветру. Ветер был и вправду совершенно ледяным, как будто бы уже пришла зима, но кроме ветра, Гарри ничего не мучило: не было больше той мучительной тревоги и неуместных подозрений.

— Допросная готова, — сказал он сразу после приветствия. — Привести заключённого?

— Нет, мы сами спустимся, — решил Лестрейндж. — Когда закончим, зайдём к вам, — добавил он довольно дружелюбно, и Гарри увидел, что комендант при этих словах весьма оживился и повеселел.

Они спустились вниз, однако на сей раз идти им пришлось не слишком далеко — всего на три этажа вниз. Сопровождающий их охранник открыл камеру. Внутри было четыре койки, на которых сейчас спали заключённые. Охранник указал на дальнюю слева от двери, и Лестрейндж, подойдя к ней, весьма бесцеремонно тряхнул лежащего за плечо и приказал:

— Скоткинс, просыпайтесь. Есть разговор.

Лежащий на койке крупный мужчина дёрнулся и, развернувшись, ошалело со сна уставился на Лестрейнджа.

— А? — спросил он, и Лестрейндж сказал:

— Британский Аврорат. Старший аврор Радольфус Лестрейндж, стажёр Гарри Поттер. Следуйте за нами.

Он подождал, пока Скоткинс встанет, сцепил его руки кандалами и вышел, не оглядываясь и предоставляя конвоирование охраннику и Гарри. Скоткинс выглядел растерянным и встревоженным, и послушно шёл, даже не пытаясь сопротивляться.

Они поднялись на самый первый, если считать сверху — нумерация здесь шла именно так — этаж и вошли в небольшую допросную, где не было ничего, кроме стола и трёх стульев, на один из которых Лестрейндж и усадил заключенного. Затем сел напротив вместе с Гарри, положил руки на стол и некоторое время разглядывал Скоткинса с таким видом, будто изучал незнакомое меню. Потом наконец извлёк пергамент, Прытко Пишущее Перо, запустил его и, произнеся привычную формулу начала допроса, сказал:

— Мистер Скоткинс, — и Гарри обратил внимание, что он обращается к нему не просто по фамилии, и уж тем более не по номеру, а вежливо. — Ваш срок заканчивается через четыре месяца, не так ли? — спросил он.

— Ну да, — Скоткинс нахмурился. Для заключённого он выглядел весьма неплохо, и Гарри подумал, что всё же одиночное заключение разительно отличается от того, что проходит в общей камере.

— Я в этом сомневаюсь, — качнул головой Лестрейндж. — Скажите, мистер Скоткинс, о чём вам говорят фамилии Гаджен, Кракнелл, Билмс, Олифант, Форест, Пеппер, Сайкс? — методично перечислил он фамилии всех жертв.

Губы Скоткинса чуть дёрнулись, сложившись во вполне явное «Пеп», однако вслух он произнёс другое:

— Таких не знаю.

Впрочем, по тому, как сбилось у него дыхание, как заметался его взгляд и сжались губы, было видно, что он сильно занервничал.

— А вот они вас знали, — Лестрейндж поднял руку и извлёк из воздуха колдографию русоволосой женщины с большой лейкой в руках. — Миссис Гаджен, — сказал он, кладя колдографию перед Скоткинсом. — Её соседка видела вас дважды и без колебаний опознала вашу колдографию. Последний раз вы появились у них дома за два дня до гибели семьи. Миссис Кракнелл, — Лестрейндж так же из воздуха достал другую колдографию с симпатичной круглолицей и кудрявой женщиной. — Вас прекрасно помнит их эльфийка. Мисс Билмс, — на стол легла колдография худой девушки с длинным лицом. — Её подруга видела вас вместе — под большим секретом, разумеется. И вспомнила. Мисс Олифант, — тонкое и нежное лицо в обрамлении светлых лёгких прядей. — Мисс Рейкпик, — суровое и строгое лицо, тяжёлые черты. — Её кузина и подруга всё прекрасно про вас знала. Мисс Форрест, — весёлая шатенка с ярко накрашенными губами. — У нее был дневник… вы знали? Мисс Тригг, — большие тёмные глаза, короткая, мальчишеская стрижка, открытое и умное лицо. — У таких девушек всегда полно подруг… а кто хранит такой роман в строжайшей тайне? Две из них вас видели. Миссис Пеппер, — мягкие черты, скошенный подбородок, робкая улыбка. — Казалось бы, она-то уж кому могла бы рассказать? Конечно, никому, но, знаете, соседи… одна из них так удивилась. Мисс Сайкс, — длинные русые волосы, мягкие черты лица, открытая улыбка. — Вот тут вас подвела, напротив, не подруга, а врагиня. Знаете, порой мы за врагом следим куда серьёзней, чем за другом… Так что вы их знали, мистер Скоткинс. Но вопрос не в этом, — Лестрейндж убрал колдографии, — а в том, где вы умрёте.

— В смысле? — хрипло спросил Скоткинс, оттягивая ворот робы.

— Я сказал, вопрос в том, где вы хотите умереть, — любезно повторил Лестрейндж. — И что вы думаете о водном погребении.

— Каком? — Скоткинс непонимающе нахмурился.

— Водном, — снова сказал Лестрейндж. — Тела приговорённых к пожизненному заключению родным не выдают. Их сбрасывают в море, вы не знали?

— Да за что? — спросил Скоткинс с возмущением. — Может, я и знал их — ну и что? Я их пальцем не тронул!

— А использование амортенции не запрещено, — кивнул Лестрейндж.

— Вот именно! — с некоторым даже вызовом сказал Скоткинс.

— Зато запрещены убийства с её помощью, — заметил Лестрейндж. — Должен сказать, красивый план. И необычный. Не то чтобы такого никогда прежде не происходило, но редкий план.

— Какой план? — возмутился Скоткинс. — Вы о чём, господин аврор?

— Знаете, — Лестрейндж улыбнулся, — меня всегда восхищала преданность. И дружба. И готовность ради друга даже умереть. Признаюсь, — его улыбка стала грустной, — я не уверен, что у меня есть тот, кто сам, по доброй воле согласился бы остаться здесь навечно только чтобы защитить меня.

— Не понимаю, — удивлённо вскинул брови Скоткинс.

— Знаете, — спросил Лестрейндж, — почему вам незнакомо лицо Пеппер?

— Да я никого из них не помню, — пожал Скоткинс плечами. — Это ж так… интрижка на два вечера.

— Потому что вы её действительно не знали, — мягко проговорил Лестрейндж. — Потому что с ней там были не вы. А тот, ради кого вы здесь себя хороните…

— Чего? — взгляд Скоткинса так резко потемнел, что Гарри незаметно взял в руку палочку.

— Вы никогда с мисс Пеппер не встречались, — сказал Лестрейндж. — Но понимаете, если хорошо знаешь человека, его изобразить совсем несложно. Да, других убили вы, но…

— Я никого не убивал! — возмущённо перебил Скоткинс. — Зачем мне?

— Деньги, мистер Скоткинс, — Лестрейндж чуть развёл руками. — Вы ничего на них не покупали — вы играли. Проследить связь между вышеозначенными делами и вашими крупнейшими ставками несложно, вы ведь знаете, букмекеры ведут учёт. Мы знаем, кто заказывал вам это, — на лице Лестрейнджа появилась скука. — И знаем, почему. И знаем имя вашего посредника… вот только отвечать за всё будете вы, — он опять развёл руками. — Потому что вы не желаете сотрудничать, а без вас и он, и сами заказчики останутся свободны. И пока вы будете гнить здесь — не в той камере, откуда мы вас увели, а там, внизу, — он кивнул на пол, — среди приговорённых умереть здесь. Здесь больше нет дементоров, конечно, но и без них там мрачно, холодно и сыро. И надеюсь, вы любитель одиночества, потому что там у вас не будет никакой компании, там даже крыс нет. Им там неуютно. Так вот, пока вы будете гнить здесь, они будут жить спокойно. А некоторые даже и счастливо… пожалуй, кто-нибудь из них и женится, — задумчиво проговорил он. — Тогда как вам женщины отныне будут только снится… если повезёт. Если, конечно, это можно счесть везением…

— Послушайте, — скривился Скоткинс, — я эти ваши штуки знаю. Я никого не убивал, и ничего вы мне не сделаете. И о чём вы, я не понимаю.

— Отправлю на свадьбу мистеру Батчелору ящик сидра, — заявил Лестрейндж, поднимаясь. — Всё-таки он гений. Так блестяще вас сыграть. И было ведь, за что, не так ли? — спросил он, наклонившись к Скоткинсу так резко, что тот отшатнулся. — Вы отправили его сюда же в девяносто седьмом — он ответил вам в двухтысячном. Всё честно, — Лестрейндж несколько секунд смотрел ему в глаза, а затем обернулся к Гарри и сказал: — Пойдёмте. В любом случае, дела надо закрывать. Пусть сидит, раз уж так хочет.

Он пошёл к двери, и Гарри, чуть помедлив, тоже встал и последовал за ним.

— Погодите, — окликнул их на полдороги Скоткинс. — Вы хотите сказать, это Александр засадил меня сюда? С той магглой?

— Ну ведь он же знал о ней? — ответил вопросом на вопрос Лестрейндж, оборачиваясь к нему. — Ну вот и использовал. Вполне разумно. Вам ведь знакомо выражение «козёл отпущения»? — благожелательно поинтересовался он. Скоткинс неохотно кивнул, и Лестрейндж кивнул тоже. — Вот вы и будете таким козлом. Для всех девятерых, включая вашего подельника. Что делать, кто-то же должен отвечать. Раз дело есть — должен быть виновный. Нам так даже удобнее, — признался он, и Скоткинс, не выдержав, вскочил — и Гарри только сейчас увидел, что тот не прикован ни к чему.

— Да это вообще всё не я придумал! — воскликнул Скоткинс. — Я не хочу сдыхать один! Тут. Я вообще тут не хочу сдыхать, — добавил он мрачно, садясь обратно. — Но мне-то какой смысл что-то говорить? Всё одно же…

— Безусловно, — Лестрейндж тоже вернулся к своему стулу и неспешно сел, — вас за двадцать с чем-то трупов приговорят к пожизненному. Но… — протянул он. — Вы ведь проживёте долго. А пожизненное — такой срок… вы ведь были просто исполнителем, если я верно понимаю. Не то чтобы у нас кому-нибудь хотелось ворошить всё это, — добавил он почти по-дружески. — И если я закрою всё сейчас, пожалуй, все будут только рады. Но, — он чуть сощурился, — мне не нравится, когда меня оставляют в дураках. Если вы поможете мне с Батчелором, я помогу вам. Конечно, вам придётся посидеть здесь… сколько-то. Но… знаете, как это бывает, сменится министр… они же все меняются однажды. Не этот — так другой… и вы же знаете, традиционно это сопровождается амнистией. Опять же, — продолжал Лестрейндж, — нижних уровней довольно много, как и камер. Некоторые посуше, другие помрачнее… выбор всегда есть. Осталось его сделать. Хотите отвечать за всех — досадно, но за девять закрытых дел я получу приличную награду. Может, даже отпуск… давно хотел на острова. Там белый песок и солнце… и ящик сидра Батчелору к свадьбе, — Лестрейндж улыбнулся.

— Он что, женится? — хмуро спросил Скоткинс.

— Он богатый человек, — легко ответил Лестрейндж. — Почему бы нет?

— Богатый? — скривился Скоткинс. — Да я видел его дом — так себе домишко.

— Который? — мягко поинтересовался Лестрейндж, и Скоткинс прямо потемнел.

— Хотите сказать, у него их много?

— Я просто спросил, — поднял руки Лестрейндж. — Но мы с вами отвлеклись, а нам пора назад, дел много. Вы будете сотрудничать?

— Да, я расскажу, — Скоткинс сжал кулаки. — Я много расскажу. Но вы мне обещаете?

— Что именно? — уточнил Лестрейндж, и Гарри почему-то ощутил тоску, отлично понимая, что сейчас случится.

— Амнистию. Когда министр сменится, — с нажимом сказал Скоткинс.

— Это традиция, — ответил Лестрейндж и кивнул. — Новый министр всегда начинает с амнистии. Это считается хорошим предзнаменованием. Начнём? — спросил он, жестом подзывая так и стоящего недалеко от двери Гарри снова сесть.