Middle (джен)

Они всё шли и шли по лестнице, и Гарри в какой-то момент стало казаться, что она никогда не кончится. И они вечно так и будут ступать с одной ступеньки на другую, пока просто не упадут и не умрут здесь от усталости. Лестница всё не кончалась, и Гарри, считавший поначалу пролёты, давно сбился со счёта. Он ужасно устал и замёрз так, что совсем не чуял ног — не удивительно, что в какой-то момент он споткнулся и, наверное, упал бы, если бы шедший прямо перед ним Лестрейндж его не подхватил и, остановившись, не плеснул вдруг ему в лицо что-то обжигающе-горячее. Настолько, что Гарри задохнулся от на мгновенье ослепившей, оглушившей и лишившей его возможности дышать боли, которая ушла так же внезапно, как возникла. Он поднял руку и обтёр лицо, и увидел на ладони кровь.

— Извините, — сказал Лестрейндж, точным аккуратным движением очищая его руку и лицо. — Крайняя мера.

— Ничего, сэр… спасибо, — Гарри ужасно смутился. — Я просто…

— Вы очень чувствительны к таким вещам, как я говорил уже, — ответил Лестрейндж. — Это, скорее, хорошо, чем плохо, но вам стоит в будущем всегда учитывать эту вашу особенность. Идёте дальше?

— Да, конечно, сэр, — нельзя сказать, чтобы слова Лестрейнджа Гарри успокоили. Он давно уже был взрослым, он готовился стать аврором — и чуть не свалился в обморок, словно нервная девица!

— Поттер, — Лестрейндж глубоко вздохнул. — Чем более чувствителен волшебник, тем большему он может научиться. Если у него при этом есть и сила — а у вас её довольно, — он может стать великим… если сам захочет. Вы хотите?

— Нет, — наверное, это прозвучало слишком резко, потому что Лестрейндж хмыкнул и повторил:

— Просто учитывайте в будущем вашу чувствительность. Кровь помогает, — он протянул ему… лезвие. Маленькое узкое лезвие, настолько острое, что Гарри тут же о него порезался. — Аккуратней, — предупредил Лестрейндж. — И не увлекайтесь.

— Спасибо, сэр, — Гарри всё равно было мучительно неловко. — Я… спасибо. А вы сами?

— Ну, откуда-то я знаю этот способ, — улыбнулся Лестрейндж и скомандовал: — Вперёд.

Они продолжили спускаться, и Гарри, вновь почувствовав, как леденеют ноги, сжал лезвие в руке. Потекла кровь, и исчезающая чувствительность в конечностях вернулась. Ему пришлось так сделать ещё дважды, когда они, наконец, остановились, и Лестрейндж скомандовал опять:

— Стоп. Всем стоять на площадке, никуда не уходить.

Пока Гарри залечивал порезы и счищал с руки кровь, Лестрейндж оглядел их всех. Потом достал что-то из кармана и повесил, прежде всего, себе на шею, а затем подошёл к Гарри и надел на него нечто, висящее на грубой на вид бечёвке, оказавшееся неожиданно тяжёлым.

— Не снимать, — предупредил Лестрейндж. — И лучше бы вообще не трогать. У меня всего четыре штуки, так что вы останетесь караулить лестницу, — сказал он двоим охранникам, надевая амулеты на двух других. — В камеры не заходить, строй не нарушать. Я иду первым, Поттер — вторым, вы двое замыкаете. Палочки наизготовку. Я работаю — вы прикрываете. Гоменум Ревелио!

Заклинание прокатилось по коридору, но не дало никакого отзыва, и Лестрейндж медленно двинулся по коридору, держа наизготовку палочку. Медленно, ужасно медленно они обошли все камеры, и Гарри слышал, как Лестрейндж что-то тихо шепчет, но не мог разобрать ни слова. Иногда, когда он касался палочкой стены или решётки, те слабо вспыхивали белым или голубым, однако больше ничего не происходило. Камеры здесь были совсем крохотными, и когда Гарри представлял, каково это — провести в них годы и десятилетия, внутри него что-то холодело и сжималось. Сейчас в них были только деревянные, вмурованные в стену койки, подвешенные с углов на цепи, и вмурованный же в другую стену стол, настолько маленький, что он, скорее, напоминал большой табурет. Сейчас на улице было темно, но Гарри, глядя на крохотные, едва видные снизу окна, понимал, что вряд ли через них сюда попадало много света.

Так они обошли четыре этажа, а когда закончили с последним, один из охранников сказал:

— Всё, сэр, дальше хода нет.

— Почему? — спросил Лестрейндж, указывая на спускающиеся вниз ступени, перетянутые висящей поперёк прохода тяжёлой цепью, держащейся на двух толстых металлических столбах, конусами расширявшимися к полу. — Что там?

— Мы туда не ходим, — нахмурился охранник. — Никогда. Запрещено.

— Я вижу, — Лестрейндж указал на цепь и распорядился: — Поставьте здесь решётку.

— Не получится, — хмуро откликнулся всё тот же охранник. — Мы пробовали. Она здесь не держится.

— Да здесь ничего не держится, — не сдержался его товарищ. — Цепь-то еле закрепили на столбах — но они сами не закреплены никак. Стены тут металл не держат.

— Значит, просто так, в распор поставьте, — Лестрейндж нахмурился. — Этот ход нужно перекрыть, — сказал он строго. — Хотите — пост поставьте, если не выйдет ничего с решёткой. Я скажу коменданту, — Лестрейндж задумчиво коснулся цепи палочкой, и она на миг осветилась голубым огнём. — Что у вас здесь? — спросил он и что-то прошептал, и Гарри на миг увидел слабый отсвет, отразившийся от защитного экрана. — Посмотрим всё же, что внизу, — сказал Лестрейндж, но охранники, переглянувшись, заявили:

— Мы вниз не пойдём. Сэр. И можете наказывать.

— Понятно, — Лестрейндж не рассердился и даже не выглядел удивлённым. — Хорошо. Мы вернёмся со специалистами, — решил он. — А пока оставьте пост или решётку, — велел он. Потом снял с себя, Гарри и охранников амулеты и двинулся наверх.

Подниматься всегда труднее, чем спускаться, но на сей раз это показалось Гарри сродни подвигу. Даже Лестрейндж пару раз остановился, а когда они все добрались наконец до верхнего этажа, Гарри казалось, что у него болит всё тело. Даже волосы. А лёгкие горят и, кажется, ещё немного, и он их просто выкашляет, а потом достанет, наконец-то, из правого бока словно бы сидящий там кинжал.

— Высоковато, — прокомментировал тоже тяжело дышавший Лестрейндж. — Но теперь, надеюсь, мы будем вознаграждены ужином, — добавил он, и все очень оживились. — Поттер, я к вам через несколько минут присоединюсь, только заберу портреты и воспоминания. Не ждите, начинайте без меня.

Он ушёл в сопровождении двух охранников, а Гарри с остальными отправился дальше и оказался наконец в столовой, где уже был накрыт стол, и было тепло и светло, и комендант с большинством охранников травили байки и смеялись анекдотам. Здесь всё было настолько мирным и живым, насколько это вообще было возможно в этом месте, и Гарри, отогревшись, понял, что и вправду голоден. Несмотря на слова Лестрейнджа, его, конечно, дождались — тем более что он вернулся быстро. Ужин показался Гарри даже вкусней обеда, тем более что здесь уже появился виски, и хороший, а также необыкновенно вкусная рыбёшка, мелкая, хрустящая, так прожаренная, что её можно и нужно было есть целиком, с костями.

Закончили они ближе к полуночи и всей толпой вышли провожать Гарри и Лестрейнджа. Комендант в дорогу дал им большой свёрток и так хитро подмигнул, что Гарри был почти уверен, что их ждёт продолжение трапезы. Однако же, когда карета оторвалась от площадки и начала подниматься — не так быстро, как обычно, потому что пегасам приходилось бороться со струями дождя, — Лестрейндж показал на свёрток и сказал:

— Бумаги. Впрочем, если вы всё ещё голодны, у меня осталась пара сэндвичей.

— Нет, сэр, — запротестовал Гарри. — Мне кажется, я сутки есть не буду. Просто не смогу.

— Да, здесь отменно кормят, — согласился Лестрейндж, приоткрывая окно. Несколько минут он заговаривал погоду, и когда ветер улёгся, прислонился спиной к стенке кареты и предложил: — Что ж, я обещал, что расскажу вам всё, на что имею право. Спать нам не придётся долго, так что спрашивайте.