Middle (джен)

Хитчинс оказался егерем — одним из тех, с кем работал Джагсон. Арестованный ещё во время битвы за Хогвартс, он был осуждён на двадцать лет и казался весьма неприятным типом — и дело было далеко не только в неопрятных волосах и бороде, вполне естественных для заключённого. В том, как он двигался и говорил, было нечто неуловимо отталкивающее — и не потому что он немного пришепетывал, нет. Гарри не мог бы объяснить, в чём дело, но этот худой высокий довольно молодой человек — ему на вид было, наверное, лет двадцать пять, от силы тридцать — вызывал в нём отвращение. Возможно, дело было в том, чем занимался Хитчинс и по какой причине был здесь, об этом Гарри не задумался. В конце концов, он вовсе не обязан симпатизировать свидетелям!

Зато Хитчинс оказался весьма полезен: то ли ему было, за что мстить Джагсону, то ли он в Азкабане заскучал, то ли раскаялся — во что, впрочем, Гарри не верил, — но на вопросы отвечал охотно и подробно. И рассказывал, как они с товарищами отбирали для Джагсона подходящих «арестованных», как приводили их в министерство только в среду, когда тот точно был на месте, как сдавали лично ему в руки и получали вместо пяти министерских галлеонов двадцать. Назвал он и имена, не так уж много, всего восемь, но и этого хватило, чтобы вызвать в зале шум. И не однажды.

После Хитчинса Лестрейндж приступил к допросу Джагсона. Гарри ожидал, что тот не станет говорить, но нет…

— Для чего вам были так нужны эти подростки, что вы переплачивали за них вчетверо? — спросил Лестрейндж — и Джагсон, обведя судей взглядом, ответил, неприятно усмехнувшись:

— А я отвечу. Часть я оставлял себе, а часть передавал уважаемым членам Визенгамота, — на последних словах его тон стал издевательским.

— Кому именно? — спросил Лестрейндж.

— А вот это, господин аврор, — он так же издевательски подчеркнул это слово, — очень правильный вопрос. Вы же ждёте от меня фамилий Скоур, Ургхарт, Уиддершинс и Дельфингтон, не так ли?

— Вы передавали магглорождённых подростков им? — ровно спросил Лестрейндж.

— И им тоже, — Джагсон просто просиял, а потом перевёл взгляд с Лестрейнджа в зал, по которому пополз недоумённый и взволнованный шёпот.

— Был кто-то ещё? — спросил Лестрейндж, и Гарри, как бы ему ни хотелось видеть сейчас лицо Джагсона, повернулся к залу, одновременно поудобней перехватывая свою палочку и внимательно вглядываясь в лица судей. Однако как он ни искал на каком-нибудь из них признаки испуга или хотя бы смущения, не видел ничего, кроме удивления, недоумения и вопроса.

— Был, — ответил Джагсон. — Ещё как был… но больше я ничего вам не скажу.

— Почему? — голос Лестрейнджа был очень спокоен.

— Потому что я не помню, — ухмыльнулся Джагсон. — Я же знал, что вы полезете мне в голову, и кое-что припрятал. Кое-где. И кое у кого, — он снова ухмыльнулся. — Так что кое-кого однажды может ждать сюрприз. А про этих расскажу — сколько угодно. Спрашивайте, господин аврор.

Правда это была или нет, но судей Джагсон отвлёк. Нет, они его, конечно, слушали, но ожидаемого эффекта его слова не производили. Не то чтобы это могло изменить приговор — нет, вряд ли тот будет иным, кроме пожизненного, думал Гарри. И всё же, кажется, процесс пошёл не так, как предполагалось. Впрочем, Лестрейнджа это, похоже, не смутило — или он сумел это скрыть, — и допрос он продолжал так, словно ничего особенного Джагсон не сказал.

Когда тот, наконец, закончил, было уже почти пять часов, и продолжение перенесли на завтра. Джагсона увели в камеру, и Робардс срочно созвал весь Отдел особо тяжких преступлений в свой кабинет, где, собственноручно опечатал дверь и накрыл всех собравшихся звукозаглушающими чарами.

— Оставлять их здесь нельзя. Тем более после этого демарша. Думаешь, он сказал правду? — спросил Робардс Лестрейнджа.

— Нет, — ответил тот. — Я бы сказал, девяносто девять из ста, что нет. Легилименты бы заметили изъятие воспоминаний. Смею думать, что я тоже. Мы искали, в том числе и что-нибудь подобное. Должны были найти. Да и по документам всё сошлось. Хотя, возможно, были те, кто знал наверняка о том, что происходит, — добавил он, подумав.

— Тем более нельзя, — сказал Робардс. — Мой дом — не лучшее убежище. Твой тоже, — сказал он Праудфуту, и Гарри, не выдержав, сказал:

— Сэр, мой дом в своё время даже Волдеморт не отыскал. У меня безопасно!

— И у меня, — заметил Лестрейндж и предложил: — Давайте их разделим.

— Пополам, — засмеялся Праудфут.

— Их пять, — напомнил Лестрейндж.

— Вот и я о том, — продолжал веселиться Праудфут. — Одного придётся распилить… давайте Джагсона?

— Это жребию решить, кого пилить, — тоже засмеялся Робардс. — Гарри, Дольф, вы как? Возьмётесь?

— Пилить? Давай, — кивнул Лестрейндж, и хотя он не смеялся, глаза его потеплели, и в их внешних уголках собрались морщинки.

— Я сам трансфигурирую, — сказал Робардс. — И вытяните — как получится. Но дома им придётся вернуть нормальный вид, поэтому, — он посмотрел на Гарри, — я напрошусь к тебе сегодня ночевать. Примешь гостя?

— С радостью, — Гарри и вправду обрадовался.

— Хорошая идея, — оживился Лестрейндж. — Я бы их тоже ночь покараулил — мало ли… Джон, ты ко мне не присоединишься? — позвал он Долиша.

— Давно мечтал поспать под шум зимнего моря, — ответил Долиш, и Сэвидж не удержался:

— Так сказал бы! В следующий раз тебя отправим в Азкабан. А я тогда, — он поглядел на Гарри, когда всеобщий смех затих, — к вам тоже напрошусь. Можно?

— Конечно! — Гарри понимал, конечно, что это не дружеский визит, но перспектива провести вечер в такой компании его всё равно очень радовала.

— А ты, — сказал Лестрейндж Праудфуту, — тогда тоже ко мне. Поделим на троих дежурства, и на правах хозяина я требую себе срединное.

— Вот ещё, — шутливо возмутился Праудфут. — Потянем жребий. Среднее ему.

— Да он вечно лучшее себе берёт, — с укоризной сказал Робардс.

— Это всё происхождение, — покаянно вздохнул Лестрейндж. — И воспитание. Тяжело с натурою бороться.

— Мы в тебя верим, — Робардс похлопал его по плечу. — Всё, решили. По местам — и никуда не расходитесь.

Хотя заседание суда закончилось, дел в Аврорате было ещё много, тем более что Долиша и Праудфута Робардс отправил стеречь обвиняемых. Через час их сменили Лестрейндж с Гарри, и это оказалось одним из самых скучных дел, что доводилось ему здесь делать. Просто сидеть и смотреть в стену было невыносимо скучно, и Гарри с завистью смотрел на Лестрейнджа, пришедшего с какой-то книгой с иероглифами и теперь вдумчиво её читавшим. Никакого желания общаться он не выказывал, так что Гарри пришлось маяться на стуле целый час, иногда вставая и вышагивая туда-сюда по коридору.

Спас его от этой маяты только явившийся в начале девятого Робардс.

— Всё, — сказал он, — по домам. Давай, артефактор, работай, — весело велел он Лестрейнджу, протягивая ему несколько круглых галечных камней.

— Ты доверяешь столь важное дело простому аврору? — усмехнулся тот, подставляя ему ладонь.

— Грязную работу всегда поручают подчинённым, — важно сказал Робардс, высыпая в неё камни. — Как раз кому попроще.

— Вон стажёр есть, — кивнул Лестрейндж на Гарри с очень серьёзным видом.

— Думаешь? — спросил Робардс, оценивающе оглядывая Гарри, и тот не то чтобы запаниковал, но несколько занервничал. Конечно, он сдал трансфигурацию живого в неживое и наоборот на «Превосходно» — в академии, — но одно дело экзамен, и совсем другое — реальность. В которой, если что-нибудь пойдёт не так, и чары спадут раньше времени, у них у всех будут такие проблемы, какие Гарри даже представить себе толком не мог. — Да нет, — решил он, и Гарри с облегчением выдохнул. — У него нет доступа пока, — с сожалением проговорил Робардс. — Вот через полгода — да. А пока тебе придётся.

— Полгода быстро пролетят, — Лестрейндж выразительно посмотрел на Гарри, и тот кивнул, давая понять, что намёк понял и будет тренировать ещё и этот навык. И, подумал он, наверное, вообще забудет, что такое свободное время.

Робардс открыл камеру Джагсона, и они вошли туда втроём. Тот спал под сонными чарами, и Лестрейндж, постояв над ним немного, внимательно его разглядывая, превратил его в такую же гальку, как получил от Робардса, только чёрную, протянул её ему, выложил на койку настоящий камень и начал превращение. И Гарри с постепенно растущим в нём восхищением смотрел, как Лестрейндж прорабатывал детали, с видимой лёгкостью добавляя спящему на койке «Джагсону» морщинки и даже заусенцы. Наконец, закончив, он придирчиво осмотрел свою работу и спросил с некоторым сомнением:

— Похож?

— Я бы сказал, живей живого, — сказал Робардс.

— Если его убьют, он даже, думаю, умрёт, — Лестрейндж наклонился и сделал палочкой что-то вроде полупетли возле его головы. — На время, но нам больше и не надо. Думаю, готово.

— Идём дальше, — Робардс подошёл, потрогал щёку «Джагсона», довольно цокнул языком и, дождавшись, пока все остальные покинут камеру, тоже вышел, запирая не решётку, которой были оснащены камеры предварительного заключения, а сплошную дверь — такие поставили специально для Джагсона и остальных обвиняемых.

То же самое Лестрейндж проделал и с другими обвиняемыми по этому делу, и Гарри, наконец, увидел их. Их лица мало что ему сказали, да и не должны были: троих он просто не застал в роли судей, а четвёртого не помнил. Он вглядывался в них, пытаясь отыскать в спокойных сейчас чертах следы порока и жестокости, но нет… обычные. Они были абсолютно обычными, ничем не примечательными, и от этого Гарри было ещё мерзче.

Наконец пять чёрных камней были готовы, и Робардс, перемешав их, протянул ладонь Гарри:

— Выбирай два.

— Я теперь буду нервничать, — заметил Лестрейндж.

— Почему, сэр? — улыбнулся Гарри, в общем-то, представляя себе уже ответ.

— С вами никогда не знаешь, чем всё кончится, — ответил тот. — Вытащите сейчас Джагсона и Скоур, а они у вас там расколдуются обратно и сбегут.

— Или размножатся, — засмеялся Праудфут.

— Да ей уж лет немало, — с сомнением возразил Сэвидж под общие смешки. — Вряд ли…

— Она ведьма, — возразил Праудфут. — Кто знает…

— Ладно, убедил, — вздохнул Робардс. — Положим в банку, банку зачаруем.

Гарри вспомнил банку, в которую когда-то — и ему сейчас казалось, что это было так давно! — Гермиона посадила Скитер, и, смеясь вместе со всеми, задумался о том, почему тех же заключённых так не перевозят. Превратил вот в тот же камень, в банку положил, зачаровал — и всё. И никаких побегов, сложностей, усиленной охраны… но ведь нет.

Выставив посты охраны возле камер с крепко спящими камнями, Робардс велел всем отправляться по домам. Зачарованную банку с двумя чёрными камнями он вручил Гарри ещё в камере, и тот спрятал её во внутренний карман, благо она была невелика.

Разошлись они все по отдельности — и к дому Гарри Робардс с Сэвиджем аппарировали тоже по отдельности.

Это был, наверное, один из самых странных вечеров в жизни Гарри — прежде всего потому, что он был самым обычным. Они все просто ужинали — сам Гарри, Рон, Джинни, Гермиона и Робардс с Сэвиджем — и просто болтали обо всём и ни о чём так легко, будто знают друг друга давным-давно.

Банку Гарри из кармана выложил и, подумав, поставил на комод и весь ужин на неё смотрел. Но ничего не происходило: она мирно стояла на своём месте, камни в ней не шевелились, и никто на банку не обращал никакого внимания.

Впрочем, на ночь возле неё они всё-таки установили дежурство, и Гарри досталось как раз среднее, причём без всякого жребия:

— День завтра тяжёлый, нам с Робертом надо выспаться, — сказал Робардс, — а тебе — стоять в карауле. К тому же ты моложе, поэтому самое паршивое дежурство достанется тебе.

— Есть, сэр! — обрадованно сказал Гарри.

Спать разошлись рано: уже в десять Робардс, взявший себе последнее, утреннее дежурство, попрощался и ушёл в обустроенную для него ворчащим что-то себе под нос Кричером спальню. Остальные последовали его примеру около одиннадцати, а Сэвидж забрал банку с собой — с тем, чтобы сменивший его ночью Гарри бы забрал её из спальни.

Ночь прошла спокойно, и единственное, что её немного омрачило, то, что Гарри выспаться не смог. Но это было мелочью — в конце концов, он проспал несколько часов подряд, и этого было вполне довольно для того, чтобы всего-то простоять день в карауле.