Middle (джен)

Сэвидж повёл Гарри не в камеру, а в одну из тех маленьких комнат при зале, где обычно ждали свидетели. И едва они туда вошли, Гарри растерянно проговорил:

— Я ничего не понимаю… клянусь, я не…

— Я верю, что ты здесь не при чём, — хмуро проговорил Сэвидж. — У тебя и времени-то не было… надеюсь, Дольф сейчас это докажет.

— Кто она? — спросил Гарри, но Сэвидж покачал головой:

— Прости, не могу теперь сказать, — он вздохнул и попросил: — Протяни руки.

— Что? Сэр, я…

— Руки. Ты знаешь порядок. Гарри, пожалуйста, — он вновь вздохнул. — Это формальность. Но я должен.

— Да, конечно, — тихо проговорил Гарри, протягивая ему руки.

Короткий жест — и запястья и лодыжки Гарри обхватили кандалы. Тяжёлые — он даже не представлял, насколько они тяжелы!

— Посиди тут, — велел Сэвидж, быстро и умело обыскав его. — Тебя вызовут. Я очень тебе советую не возражать против легилименции и веритасерума.

— Да, сэр, — тихо проговорил Гарри.

— Я тебе верю, — Сэвидж коротко сжал его плечо и вышел, сказав на прощание: — Держись, — и повторив: — Я тебе верю.

Он ушёл, а Гарри остался.

Постояв, он медленно опустился на узкую деревянную скамью и сел, оперев локти о колени. У него в голове было так пусто, будто бы он вынул из неё все мысли. Джинни… хорошо, что она не смогла вырваться со сборов, вдруг подумал он и тут вспомнил увиденное краем глаза ошеломлённое лицо Гермионы. А вот Рона он не видел — тот сидел со всем семейством среди зрителей, тогда как Гермиона оказалась здесь как представитель ДМП, так что они были в разных концах зала.

Ладно, сказал Гарри сам себе. Ладно. Так. Стоп. Надо успокоиться. Что такого, собственно, случилось? Кто-то… вероятно, кто-то приходил туда, к той… Грей и кому-то из тех четверых под его, Гарри, личиной. Волосы? Наверное, не так уж сложно достать его волос, если поставить перед собой подобную задачу. Где-нибудь в толпе… возможно, в туалете? В коридоре? На Диагон-элле? На матче, наконец? А ведь есть ещё трансфигурация… Это будет просто доказать, сказал он сам себе... и не поверил. Ни секунды. Так ли это будет просто? Отсутствие воспоминаний ничего, по сути, не доказывает: будь он виноват, он бы извлёк их и оставил дома. И, конечно же, тогда бы и веритасерум не помог: Гарри искренне не помнил бы того, что делал. Можно ведь достать воспоминания так, чтобы их забыть — он знал, как это сделать.

Мерлин…

Оставалось уповать на то, что выйдет доказать, что в то время, когда он якобы бывал там, Гарри был, на самом деле, в другом месте. Только вот мисс Грей, похоже, не так уж хорошо и ориентировалась во времени. Если её держали в комнате без окон — что вполне возможно — и там не было часов, откуда бы ей знать, когда он приходил?

Время словно бы почти остановилось. Гарри смотрел на невероятно медленно двигающуюся стрелку на больших часах, висящих над входною дверью, и с каждой минутой всё яснее понимал, что доказать его невиновность будет вовсе не так просто. Ещё и потому, что ничего подобного, похоже, никто не ожидал, а значит… значит, может быть, это вообще отложат. Возможно, ему придётся провести ночь в камере, а то и не одну. А может быть… возможно, его вообще не оправдают. Никогда. Если ничего не выйдет с временем, и если тот, кто держал мисс Грей…

Стоп.

Он ведь слышал это имя!

Точно слышал! Когда Лестрейндж зачитывал обвинения. Он перечислял всех пострадавших, и да, там была мисс Грей. У кого же? Гарри мог быть уверен только в том, что не у Скоур. У кого?

Он закрыл глаза и постарался сосредоточиться. Это же всего дюжина имён, нет, даже меньше — минус мальчики. Их… их было пять, да, пять: четверо у Скоур и один у Уддершинса. Остаётся семь, всего семь — и среди них Грей. Гарри так ругал себя сейчас, что не пытался их запомнить — в тот момент, когда Лестрейндж их читал, ему казалось, что это не так важно. Не так важно… Гарри ощутил, как кровь прилила к лицу — от стыда. Не так важно… Эти имена теперь остались только звуком: их владельцев больше не было в живых, и из них осталась только Грей, одна-единственная жертва с ангельским лицом… наверное, поэтому она жива, подумал Гарри. Вероятно, её красота не позволила её мучителю поступить разумно и… и продлила её муки на четыре с половиной года. Она сказала, что Лестрейндж её освободил, но её ведь не искали. Её вовсе не искали — просто Джагсон назвал имена, и за её мучителем пришли. И нашли её случайно… интересно, как? И где? Вряд ли он держал её у себя дома: у всех арестованных, это Гарри знал, были семьи, и их супруги были живы. Значит, он её где-то прятал… как вообще Лестрейндж о ней узнал? Может быть, её мучитель сам её отдал? Поняв, что всё закончено? Или это выплыло случайно, на допросе?

Хотя стоп.

Она сказала, что Гарри приходил «туда» последние несколько месяцев — значит… значит, он не только для себя её держал. И… может, не её одну? Уиддершинс! Он очень подходил на роль хозяина подпольного борделя: у него был огромный круг общения, и он единственным из всех купил тогда и мальчика, и девочек — теперь понятно, для чего. Он был знаком, наверное, с половиной всей Британии… пусть даже это и преувеличение, не важно. Значит, чем больше у него знакомых — тем больше шанс, что среди них есть те, кто пользовался его услугами. И вряд ли они захотят, чтобы это выплыло наружу… а он, Гарри, здесь сидит!

Он всегда не любил ждать, но сейчас это было особенно невыносимо. Его-то оправдают рано или поздно, в этом Гарри был уверен, но ведь он же всё пропустит! Но это тоже не главное, куда важнее, что теперь его участок, та часть зала, за которой он должен был следить, оказалась без надзора. Да, конечно, её распределят между другими аврорами, но всё равно у кого-то может добавиться шансов заставить раз и навсегда замолчать Уиддершинса.

Как вообще так вышло? Гарри вспомнил, что им говорили в Академии — и на что, конечно же, никто из них не обратил особого внимания: что нужно тщательнейше очищать свою одежду и следить за тем, чтобы нигде не оставить волосок. Что не стоит пользоваться в столовой бумажными салфетками, затем выбрасывая их: на них останется слюна, которую, при должном навыке, можно извлечь. Гарри же совсем забыл об этом — он даже не очищал свою одежду, как положено, раз в пару часов… хотя ведь это же так просто! Или можно наложит заклятье — да, его, конечно, тоже можно обновлять, но, во-первых, куда реже, а во-вторых… об этом тоже нужно помнить. Но Гарри… Гарри просто вместе с остальными счёл всё это паранойей: кому нужны его волосы? Зачем? Без палочки ведь всё равно не выйдет в Аврорат войти, с личиной или без, а её не подделать…

И вот он получил ответ.

Время тянулось и тянулось; четыре часа… пять… а Гарри так всё и сидел здесь. Ему отчаянно хотелось в туалет, и он далеко не сразу сообразил, что он ведь не приклеен к этой скамье, и что кандалы пусть двигаться мешают, но не лишают этой возможности полностью. А в комнате ожидания должно быть что-то предусмотрено! Свидетели же здесь порою по полдня сидят…

Он, конечно, оказался прав и без труда нашёл небольшую дверь, за которой обнаружил всё необходимое, включая маленькую раковину с краном, из которого после и напился. И снова время потянулось так ужасно медленно, словно его кто-то специально замедлил.

Когда до шести часов оставалось всего несколько минут, дверь наконец открылась, впуская Робардса, и уже по его улыбке Гарри понял — всё. Свободен!

— Руки, — велел Робардс, и когда кандалы растаяли, Гарри показалось, что он сейчас взлетит. — Твоя палочка, — Робардс протянул её ему. Потом пожал Гарри руку и, кажется, не удержавшись, притянул к себе и обнял коротко и горячо. — Вам в академии не говорили о необходимости следить за тем, чтобы не разбрасывать повсюду свои волосы? — спросил он, отпуская Гарри.

— Говорили, — покаянно вздохнул Гарри. Он искренне пытался хотя бы принять покаянный вид, но с наполнявшей его радостью ничего не мог сейчас поделать.

— Взыскание получишь, — пообещал Робардс. — Всё — свободен. Иди домой.

— Домой? — разочарованно спросил Гарри. — Там… всё закончилось?

— Да, — наставительно ответил Робардс. — И сегодня — в поучение и закрепление эффекта — никаких комментариев не будет. Иди домой как есть.

— Но сэр! — воскликнул Гарри, но Робардс был неумолим:

— Иди-иди. Завтра в восемь у меня, у нас впереди следующее дело. Домой! — строго повторил он, когда они вышли, и Гарри увидел расходящуюся возбуждённую толпу. — Стажёр Поттер, я запрещаю сегодня всякие вопросы здесь. Но дома, — он чуть улыбнулся, — запретить, конечно, не могу. Это ясно?

— Да, сэр, — Гарри тяжело вздохнул, хотя слова Робардса его приободрили. Ладно, он урок усвоил, а о том, что было в зале, ему наверняка расскажет Гермиона.

— Дольф пообещал тебя убить, — посмеиваясь, предупредил Робардс. — Он на самом деле в бешенстве — имей в виду.

— В бешенстве? — переспросил Гарри. — Но почему? Сэр, я понимаю, что я совершил ошибку…

— Это не ошибка, Гарри, — вздохнул Робардс, — а беспечность. Которая едва не встала всем нам очень дорого… К ошибкам у стажёров Дольф весьма терпим, а за такое бьёт, и больно. Ну да не буду есть его хлеб, он тебе сам всё выскажет, — он хмыкнул, что несколько ослабило эффект от его слов. — Возможно, завтра. Всё, иди домой. Немедленно.

— Да, сэр, — Гарри убрал палочку в ножны и, вздохнув, пошёл к лифтам. Эйфория от того, что всё решилось, схлынула, и сейчас Гарри чувствовал себя ужасно. Из-за беспечности — как очень точно определил Робардс его бездействие — он едва не лишился… да всего: свободы, будущей карьеры и бог весть чего ещё. И ещё хорошо, что это не он расследовал то дело, иначе даже думать страшно, чем всё могло закончиться…

— Поттер!

Голос Лестрейнджа, раздавшийся совсем рядом с ним ровно в тот момент, когда Гарри нажал на кнопку вызова лифта, заставил его подпрыгнуть.

— Сэр? — Гарри обернулся.

— За мной, — приказал Лестрейндж и, развернувшись, начал пробираться сквозь идущую навстречу толпу. Гарри ужасно захотелось сослаться на начальника всего Аврората и сказать, что тот велел ему идти домой немедленно, но это только выставило бы его ещё и трусом, и он, вздохнув, пошёл за своим наставником, готовясь к худшему.

В отделе Лестрейндж завёл Гарри не в отдел, а в одну из допросных, где закрыл затемняющим заклятьем стену, которую обычно делали прозрачной, запер дверь и, обернувшись к Гарри, спросил:

— Вы понимаете, во что нам всем едва не обошлась ваша неаккуратность?

— Простите, сэр, — ответил Гарри — что он мог сказать ещё?

— Вы понимаете, что было бы, имей вы хоть какое-нибудь отношение к расследованию? — продолжил Лестрейндж. Он и вправду был ужасно зол — Гарри не столько видел это, сколько чувствовал: хотя Лестрейндж говорил почти спокойно, его глаза сейчас казались куда темней обычного, а губы, когда он замолкал, сжимая их, чуть вздрагивали, словно удерживая то, что не должно бы было с них сорваться.

— Да, сэр, — честно ответил Гарри. — Простите, сэр. Я…

— При чём здесь моё прощение! — в голос Лестрейнджа прорвались ярость и досада. — Вы осознаёте, что дело попросту могло рассыпаться? И все они бы просто вышли, потому что вам было лень лишний раз почистить мантию? Я уже не говорю о том, куда отправились бы вы сами, — он сложил руки на груди, и Гарри показалось, будто он пытается так успокоить сам себя.

— Да, я понимаю, сэр.

— И? — спросил Лестрейндж, наконец-то, глядя ему в глаза.

— Сэр? — помолчав, непонимающе спросил Гарри.

— Вы понимаете — и что поэтому вы сделаете? — спросил тот, всё так же глядя ему в глаза, и вот тут Гарри стало вправду страшно.

Не от того, что Лестрейндж бы сейчас с ним что-то сделал — нет.

От того, что должен был сейчас сделать сам Гарри.