Изгои (джен)

— Ты знаешь, что за нами наблюдают? — поинтересовался Рабастан как-то за завтраком. Вернее, конечно, завтраком эта трапеза была только для Ойгена, а для Рабастана, видимо, скорее, ланчем.

Новый график Ойгена оказался удивительно удобным. Во-первых, он позволял выспаться — теперь Ойген, если у него не было утренних встреч, просыпался в начале десятого, а то и позже. Во-вторых, оставлял свободным большую часть дня, давая возможность заниматься чем угодно, от встреч с клиентами до банальных покупок. А вечер Ойген проводил в кафе — и, вернувшись, сразу же ложился спать. Ужинал он на работе, благо, там даже была микроволновка, уж не говоря о чайнике. И это было удобно: прийти домой и не возиться с плиткой, а сразу же лечь спать — Ойген шутливо называл путь домой с работы вечерним променадом и утверждал, что после него отлично спится.

Рабастан теперь очень много времени работал за компьютером, но, поскольку он вставал намного раньше, делить его им оказалось не так сложно. Если Ойгену нужно было поработать после завтрака, Рабастан уступал ему компьютер, за которым к тому времени уже просидел часов пять или шесть, и возвращался к работе уже после его ухода. Ойген с Рабастаном вообще на удивление гармонично жили в этой крохотной квартирке — хотя обоим очевидно не хватало возможности уединиться.

— Кто? — тон, которым это было сказано, был слишком мирным, чтобы напугать.

— Соседка из квартиры напротив, — ответил Рабастан.

— Думаешь, она работает на Аврорат? — пошутил Ойген.

— Ты знаешь, я не удивлюсь, — с наигранной серьёзностью покивал Рабастан. — И мы ей совсем не нравимся.

— Ты с ней поругался? — удивился Ойген.

— Не то чтобы, — протянул Рабастан. — Скорее, поздоровался, — он улыбнулся, и, в ответ на изумлённый взгляд, пояснил: — Я всегда здороваюсь. Со всеми. Это вежливо.

— Я тоже здороваюсь, — Ойген засмеялся. — Ей это не нравится?

— Думаю, она сочла это весьма подозрительным. Мне кажется, не надо было улыбаться ей. Она полагает наши лица типичными для осуждённых за уголовные преступления

— Это она тебе сама сказала? — Ойген уже хохотал.

— Именно, — невозмутимо кивнул Рабастан.

— Вот в этих самых выражениях?

— Практически. Хотя она была несколько лаконичнее.

— Ка-ак? — у Ойгена даже слёзы на глазах выступили от смеха.

— «Рожи уголовные», — с удовольствием сообщил ему Рабастан. — Очень проницательная дама.

— На самом деле, это странно, — сказал Ойген, отсмеявшись. — Ей же неоткуда знать об этом.

— Я и говорю: эта пожилая леди очень проницательна, — кивнул Рабастан.

Возвращаясь этой ночью домой, Ойген отметил, что одно из окон их соседки освещено, а когда он открывал дверь квартиры, он буквально ощутил спиною чужой взгляд, однако, обернувшись, никого не обнаружил. Вероятно, проницательная леди следила за ним через глазок. Ойгена вдруг охватило совершенно детское желание подшутить над ней. Не зло — он всё же уже не школьник, да и она им с Рабастаном ничего не сделала. Может, прислать ей букет цветов? Или раз в неделю оставлять под дверью конфеты? Жаль, конечно, что они с Рабастаном не узнают об её реакции, но… Не вызовет же она полицию? Почему-то ему вдруг вспомнились орхидеи из последней серии убийств в многострадальном графстве Мидсаммер. А ведь как невинно всё начиналось...

Впрочем, эта пожилая леди ничем им с Рабастаном не мешала, и их жизнь текла размеренно и тихо — во всяком случае, до этой ночи. Если б Ойген так не заработался и не забыл поесть, всё, что случилось, имело бы не столь катастрофические последствия — но он был голоден, и ему хотелось чего-нибудь горячего, помимо чая. Самым быстрым и горячим блюдом была банальная яичница, которую Ойген и решил пожарить. Раздвинув жалюзи — тусклого света от горящего неподалёку от их окна уличного фонаря хватало для таких немудрёных вещей вроде приготовления простой яичницы — он включил плитку, поставил на неё сковородку, кинул на неё кусочек масла, которое начало негромко шипеть, достал из коробки два последних яйца, помыл их, и разбив привычным движением, вылил на горячую сковороду сперва одно, а затем второе… и даже не сразу сообразил, что именно произошло, когда практически задохнулся от тошнотворного омерзительного зловония. Не то чтобы ему никогда прежде не доводилось нюхать что-то подобное, в конце концов, даже у Северуса случались редкие неудачи... Но вряд ли в экспериментах Северуса фигурировали горячая сковорода и ужасно тесные помещения. У Ойгена заслезились глаза и его замутило, он закашлялся, подавляя рвотный спазм, и, схватив сковороду, замер, оглядываясь и пытаясь сообразить, что делать с её содержимым: пахнуть в мусорном ведре оно точно не перестанет…

Наконец, он догадался выскочить за дверь и, добежав до мусорного бака, отправил туда сковороду: ему даже думать не хотелось, как он будет отмывать её. Ничего — у них, конечно, всё равно не так уж много денег, но на простенькую сковородку хватит. Зато есть ему, конечно, расхотелось — даже мысль о еде вызывала тошноту. Может быть, конечно, когда вонь выветрится… кстати, надо же окно открыть!

Когда Ойген вернулся, ему показалось, что за пару минут его отсутствия запах лишь усилился. Обмотав шарфом лицо — стало легче, но вовсе не так сильно, как Ойген надеялся — он распахнул окно, и тут услышал:

— Чем так воняет? Ты не знаешь?

— Тухлым яйцом, — глуховато — из-за шарфа — сказал Ойген. — Я пытался поужинать. Извини.

— Хуже, чем от ведра с сам знаешь чем, хуже чем он самого гадкого зелья… или мне просто так кажется?

— Не кажется! — простонал Ойген.

Рабастан отодвинул свою шторку и, спустившись, начал одеваться:

— Предлагаю отсюда сбежать, пока не проветрится? И мусор выбросим заодно.

— Да я выкинул уже, — Ойген хотел было вздохнуть, но передумал. — Да, наверно, лучше пока посидеть на лестнице…

— Дверь можно не закрывать, — предложил Рабастан. — Быстрей проветрится. Я хочу верить в сквозняк. В Азкабане это слегка помогало.

Они вышли из квартиры и, усевшись на ступеньках лестницы, ведущей вверх, переглянулись — и расхохотались.

— Извини, пожалуйста, — сказал Ойген, отсмеявшись.

— Мама полагала, — наставительно проговорил Рабастан, — что в темноте есть вредно. Теперь я понимаю, почему.

— Полагаешь, она имела в виду что-нибудь подобное?

— С неё сталось бы, — уверенно ответил Рабастан. — Как ты считаешь, мы сможем переехать в конце месяца?

— Надеюсь, — с некоторым сомнением ответил Ойген. — На самом деле, пора начинать искать — время-то идёт…

— Было бы здорово, чтобы кухня была отдельно, — заметил Рабастан, и они снова рассмеялись.

Но, видимо, хотя они и разговаривали очень тихо, почти шёпотом, их всё равно услышали, потому что дверь той самой любознательной соседки распахнулась, и пожилая леди, закутанная в стёганый халат из голубого атласа, поинтересовалась сурово:

— Вы почему шумите? Люди спят!

— Простите, — Ойген встал и улыбнулся ей со всем своим очарованием. — У нас случилась неприятность…

— Неприятность случилось, когда вы родились на свет, — неприветливо отрезала соседка. — И переехали сюда. Станете шуметь — я полицейских вызову! — предупредила она — и захлопнула дверь.

Ойген с Рабастаном переглянулись — и беззвучно рассмеялись. А потом сказали почти хором:

— Да. Надо съезжать.

— Я всё слышу! — раздалось из-за соседской двери. — Сейчас вызову полицию! Сначала они сидят на лестницах, а потом начинают к себе водить кого попало!

Рабастан тоже поднялся и они, всё так же беззвучно хохоча, попытались было вернуться домой — но, едва они подошли к двери, стало ясно, что они поторопились. Впрочем, они всё-таки вошли, прикрывая лица шарфами, и, едва Рабастан прикрыл за ними дверь, Ойген сказал:

— Нет, так ночевать не выйдет… хотя можно выйти погулять пока.

— Как думаешь, — спросил Рабастан, — освежитель воздуха не может с этим справиться?

— А давай проверим! — с энтузиазмом согласился Ойген. — Хуже-то не будет! Некуда, — добавил он с уверенностью.

И напрасно: потому что выяснилось, что очень даже есть, куда, потому что после того, как они щедро, не скупясь, обрызгали всю комнату освежителем воздуха с запахом альпийской свежести, запахи смешались, и Ойген с Рабастаном вынуждены были буквально спасаться бегством.

— Это можно запатентовать, — сказал Ойген, когда они вышли из подъезда. — В качестве оружия.

— Химическое оружие запрещено, — напомнил Рабастан, с наслаждением вдыхая холодный сырой воздух. — Но шутки шутками, а, может быть, нам номер снять в гостинице? В какой-нибудь недорогой. Неподалёку.

— Там, где ты костюм мне гладил? — Ойген несколько раз очень медленно и глубоко вдохнул и выдохнул. — Ты знаешь — а давай. Конечно, мне ужасно жалко денег, но иначе остаётся или ночевать на улице, или же идти в кафе — но я не уверен, что Уолш оценит это. И ты прав — нам нужно съехать. Я завтра… нет — уже сегодня начну искать что-нибудь подходящее. И поговорю с Уолшем — вдруг он знает кого-то, кто сдаёт жильё. Своим и подешевле. С нормальной ванной…

— …и отдельной кухней, — с нажимом добавил Рабастан.

Они снова рассмеялись — и вернулись за вещами. Уходить, оставив открытым окно, было не слишком уютно, но деваться было некуда — оставалось лишь надеяться, что приоткрытая верхняя створка достаточно крепка, чтоб удержать того, кто попытается её раскрыть пошире. Красть у них, кроме компьютера, было особо нечего, но вот его было и вправду жалко.

— Слушай, — сказал Ойген, глядя на него, — насколько безумна мысль забрать с собой компьютер? Можно даже монитор оставить — его тоже будет очень жалко, но комп Лукас собирал… здесь же не очень далеко? А мы его закутаем…

— Хм, — Рабастан задумался, но очень ненадолго: атмосфера в комнате крайне стимулировала быстро принимать решения. — По-моему, это очень глупо. Но мне тоже так было бы спокойнее. И здесь действительно недалеко.

…Ойген шёл по ночной улице с компьютером подмышкой и думал, что всё это донельзя абсурдно и смешно — и, вместе с тем, по-человечески. По-маггловски, поправил он себя. Ни один волшебник в подобной ситуации никогда не оказался бы. Но маггловские проблемы требуют таких же маггловских решений — и кто из них решился бы рискнуть подобной вещью?

Номер им, по счастью, сдали, благо сейчас был совсем не туристический сезон, и место нашлось. Правда, лишь с одной кроватью — хорошо хоть, что двуспальной и с двумя подушками. А вот одеяло было здесь одно — второе, правда, обнаружилось в шкафу, но без пододеяльника, за которым пришлось спускаться вниз.

— Зато здесь ничем не пахнет, — бодро сказал Ойген, оглядываясь.

— В средние века, — Рабастан присел на край кровати, — вообще нередко спали вместе. В одной кровати всей семьёй. Порой даже в богатых семьях.

— Ну да, — Ойген очень быстро, ёжась, переоделся в пижаму и, подумав, натянул на неё свитер. И носки опять надел. — Вдвоём теплее, да?

— Это если под одним одеялом, — со знанием дела ответил Рабастан, ложась. — Но мне кажется, здесь не настолько холодно.

— Определённо не настолько! — согласился Ойген, и они снова рассмеялись.