Изгои (джен)

Она танцевала, словно дышала — казалось, музыка звучала в самом её теле, бежала по её жилам, и она просто позволяла ему двигаться так, как ему хотелось. И это пьянило — как будто танцуешь с самой музыкой, хотя Ойген порой и чувствовал себя неуклюжим. Потому что кто может сравниться с самим танцем?

Впрочем, её тело было всё-таки человеческим, и теперь на нём блестели капли пота — но ей, кажется, не было жарко, и дыхание у неё даже не сбилось, и в какой-то момент Ойген вынужден был признать своё поражение и почти попросить пощады — хотя меньше всего ему хотелось её отпускать:

— Я всего лишь обычный смертный, и уже даже не самый юный… а вы словно родились в танце, как саламандра — в огне. Я сдаюсь и прошу пощады и передышки.

— Вы прекрасно танцуете, — возразила она, глядя ему без всякого стеснения в лицо своими большими миндалевидными тёмными глазам и улыбаясь. — И я никогда не поверю, если вы скажете, что не чувствуете эту музыку как часть себя.

— И чувствую, и люблю — как вообще можно танцевать иначе? — улыбнулся он, с некоторым трудом отводя взгляд от её верхней губы, на которой блестели крохотные капельки пота, и спросил: — Хотите мороженого?

Губы у неё были полные, чётко очерченные и яркие безо всякой помады, их так и хотелось… но нет, нет, сказал он себе — он не станет даже думать об этом, ведь во всём языке её тела он ответного желания не читал. Скорее, лишь интерес… пока. Он очень надеялся, что пока…

— Хочу, — сказала она, задумавшись всего на секунду. — И даже знаю, где здесь его продают. Меня сейчас наверняка соблазнит что-нибудь сочное и лимонное. А какое любите вы?

— Сейчас так жарко, что я склонен признать ваш выбор самым удачным, и да, пожалуй, я тоже им соблазнюсь, — весело усмехнулся он, практически ощущая на языке этот вкус.

Они отошли к краю площадки, и Ойген, отыскав свой рюкзак среди груды вещей, понял вдруг, что не видит в руках своей спутницы даже сумочки. И спросил:

— А вы налегке?

— Я на машине, — улыбнулась она в ответ и коснулась своей юбки, и он, невольно скользнув глазами по её руке вверх, увидел, что светлая ткань платья возле подмышки намокла — и он на мгновенье прикрыл глаза, заставляя свои мысли вернуться к менее будоражащим и интимным вещам. — Знаете, какая самая главная деталь одежды? — игриво спросила она.

— Карманы? — шутливо ответил он, хотя отнюдь не они пришли ему сразу в голову, и Ойген понадеялся, что она не обратила внимания на то, как он старательно отводит глаза от её небольшой груди, где этого самого предмета, что пришёл ему в голову, сейчас точно не было. И всё же его взгляд задержался чуть дольше, чем это возможно было сделать случайно, и она со смехом кивнула:

— О да! И если мы идём есть мороженое, — сказала она, — нам стоит придать себе более респектабельный вид.

Она расстегнула тонкую, совсем незаметную молнию на одном из своих боковых карманов, спрятанных в швах её платья, и достала оттуда тонкий пакетик с салфетками. Вытащила одну — и протянула её Ойгену, а второй протёрла сначала своё лицо, а затем руки. А Ойген подумал, что так и не привык к такому, безусловно, очень удобному маггловскому изобретению, как гигиенические салфетки.

Хотелось пить, и ей, кажется тоже, но у Ойгена не было второй, нетронутой бутылки с водой, а предлагать ей свою, из которой он уже пил, ему казалось невежливым, так что он решил подождать до какого-нибудь киоска, который наверняка должен был им встретиться здесь.

Они неторопливо двинулись вдоль реки, и Ойген думал, что совсем не чувствует себя неловко в мокрой потной одежде — то ли потому, что платье его спутницы совершенно промокло на спине и прилипло к ней, позволяя насладиться формой её лопаток, то ли потому, что всё вышло так естественно, что он в первый момент просто забыл о том, как он выглядит.

Когда они отошли достаточно, чтобы музыка не заглушала звук голоса, Ойген всё же решил представиться:

— Увы, я позволил себе пропустить всю часть с вашей бальной книжкой, и просто обязан исправиться, — он склонился в лёгком поклоне. — Ойген Мур.

— Ролин Дакао, — ответила она, протянув ему руку — он поднёс её к губам, и, наплевав на положенный этикет, припал к ней, целуя горячие тонкие смуглые пальцы и ощущая слабый, едва ощутимый тёплый и пряный аромат духов, незнакомый и запоминающийся. Её ногти были покрыты прозрачным голубоватым лаком и подстрижены довольно коротко, и этот странный цвет неожиданно шёл ей. Она на мгновение сжала его пальцы сама и, кажется, немного смутилась, и Ойген заставил себя немного притормозить.

— Звучит экзотично. Ролин... это ведь что-то с той стороны пролива? — спросил с интересом и, не найдя взглядом урну, спрятал свою салфетку в рюкзак, а затем протянул руку, чтобы забрать у Ролин другую.

— Вполне обычное сочетание для французских колоний, — ответила она, отдавая ему свою скомканную салфетку. Ойген заинтересованно приподнял бровь, и она коротко пояснила: — Камерун.

Всё, что Ойген знал о Камеруне — это то, что тот находится в Африке, и это было явно не то, что следовало сообщать новой знакомой. Так что он просто улыбнулся и сказал:

— Оно вам очень идёт. Не удивлюсь если вы королевской крови.⁽¹⁾

— У меня даже рога нет, — рассмеялась она. — И всё же вы мне излишне льстите.

— Так заметно? — легко признался ей Ойген. — Наверное, я просто немного нервничаю.

— Вот как? И почему же? — спросила она, иронично на него поглядев.

— Прежде я не встречал таких женщин, — ответил он, склоняя голову на бок и любуясь тем, как падает на её лицо свет фонарей.

— Каких? — уточнила она, неосознанно повторяя его движение, и он рассмеялся:

— Прекрасных и так похожих на танец.

Она улыбнулась, и Ойген, уже совершенно ей очарованный, подумал, что не помнит, встречал ли когда-нибудь женщину, вызывавшее у него такое сильное желание просто к ней прикоснуться.

Они шли по освещённой фонарями и светом почти нависающего над ними Большого Глаза набережной и болтали о музыке — и чем дальше, тем больше Ойген утверждался в мысли, что Ролин имеет к ней куда большее отношение, нежели просто любовь танцевать. Она знала о ней так много, что он ощущал себя беспомощным дилетантом — и, в то же время, говорила легко и просто, так ни разу и не позволив ему почувствовать себя дураком.

Когда они дошли до прилавка с мороженым, Ойген попросил:

— Вы позволите угостить вас?

— Позволю, — ответила она, разглядывая лоточки с мороженым. — Да, всё же лимонное, — решила она.

— Два лимонных шарика, пожалуйста, — обратился Ойген к продавцу. — В два… рожок или стаканчик? — спросил он свою спутницу, и она вдруг улыбнулась ему неожиданно тепло и ответила:

— Рожок.

— …в два рожка, — закончил свой заказ Ойген — и, спохватившись, добавил: — И две маленьких бутылки воды, пожалуйста. С газом или без? — спросил он Ролин, и она ответила решительно:

— С газом.

Бутылки были холодные и мгновенно запотели, конечно — и их так приятно было держать в руках! Отойдя от прилавка, Ролин попросила его подержать свой рожок с мороженым, открыла свою бутылку и, наклонившись, чтобы не облить платье, плеснула немного воды на ладонь и умылась.

— Хотите тоже? — спросил она.

— Хочу, — честно признался он, крепче стискивая мороженное, и понимая со вздохом, что она, конечно же, не станет его умывать.

— Давайте его сюда, я вам полью, — предложила она, и да, холодная вода действительно оказалась на пользу.

Есть на ходу было неудобно, и они отошли к парапету и остановились, глядя на другую сторону реки и сияющий огнями Вестминстерский дворец. Они ели мороженое, и Ойген старался не смотреть, как Ролин облизывает подтаивающий лимонный шарик. У неё был небольшой язык с чуть заострённым кончиком, от одного вида которого Ойгену становилось жарко — и какое счастье, что они сейчас стояли, и парапет закрывал его, по крайней мере, до талии! Он сам почти не чувствовал не то что вкуса, но даже холода, и когда она задумчиво спросила, соблазниться ли им ещё по шарику апельсинового, он с огромной радостью взял небольшой тайм-аут, и постарался развернуться как можно быстрее. И очередь из трёх человек перед ним позволила ему взять себя в руки.

Он вернулся — и они снова смотрели на реку, болтая, и ветер доносил до них обрывки чужого смеха, и их локти пару раз почти что соприкоснулись, заставляя Ойгена вздрагивать, как от удара током. Ветер уже высушил их одежду и играл теперь с краем лёгкого платья, порой норовя поднять его слишком высоко, и она ловила и поправляла его, и Ойген очень старался не слишком откровенно пялиться на её ноги. Кажется, ему это даже удавалось… особенно когда она в очередной раз слизывала со своих полных губ след от мороженого.

Они двинулись дальше, и теперь их беседа плавно перешла на кино и книги. Ей нравился Уайльд, и Ойген возблагодарил небеса, что успел открыть для себя эти неизведанные им прежде земли.

— В этом году у него вышла отличная экранизация «Как важно быть серьёзным», — сказала Ролин. — С Фёртом и Эвереттом. Вы уже успели её увидеть?

— Ещё нет, — к своему стыду, Ойген впервые услышал о существовании этих актёров, но признаваться в этом он, конечно, не собирался. — Но мне нравится старый фильм.

— Он чудесный, а до новой версии я тоже никак не доберусь, — вздохнула она, и он немедленно предложил:

— Как вы смотрите на то, чтобы сделать это вдвоём?

— Была бы рада, — ответила она, — но, боюсь, это будет не так просто… обычно я работаю по вечерам. Допоздна. Так что пара свободных часов у меня может найтись только утром.

— Мы с вами удачно совпали, — обрадовался Ойген. — Я тоже работаю по вечерам. Вернее, с четырёх до полуночи.

— Сочтём это знаком судьбы? — удивлённо предложила она. — Я, правда, заканчиваю немного раньше… а чем вы занимаетесь?

— У нас небольшая веб-студия, — сказал Ойген, доставая из рюкзака визитку. — Мы делаем разные сайты… а ещё я работаю в интернет-кафе, — признался он. — А вы?

— А я веду программу на радио, — ответила она. — И тоже с четырёх — но до десяти вечера.

— И вас можно послушать? — восхищённо спросил Ойген. — Где? Вы скажете? Или мне придётся перебрать все британские радиостанции?

— Радио Мэджик, сто пять и четыре ФМ. И если мы с вами дойдём до моей машины, — улыбнулась она, — я тоже дам вам свою визитку. И вам не придётся так мучиться. Но она совсем в другой стороне.

— Конечно, дойдём! — он даже кивнул. — А сегодня у вас выходной? — спросил Ойген, сам не веря в подобные совпадения.

— Отчасти, — белозубо улыбнулась Ролин. — Можно сказать, я сейчас совмещаю — сегодня я здесь, потому что готовлю эфир о танцевальных движениях, и пришла посмотреть и набраться впечатлений вживую. Так что можно сказать, вы мне весьма помогли. А у вас?

— Увы, у меня как раз единственный выходной. Я уникален тем, что отдыхаю по вторникам, — вздохнул театрально Ойген. — Но утром я свободен в любой удобный вам день, — и, если вы не передумали, то приглашаю вас в кино. Завтра — или когда вам захочется.

— Давайте в пятницу? — предложила Ролин. — Приурочим это к выходу первого сингла Элвиса, а я как раз успею доделать программу.

Они свернули с набережной и пошли через парк, и в какой-то момент Ойген предложил ей руку, и она легко оперлась о неё, заставляя его почти что дрожать — и каких усилий Ойгену стоило теперь поддерживать непринуждённую болтовню вместо того, чтобы просто поцеловать Ролин! Но, пусть она и улыбалась ему, и держала теперь под руку, Ролин даже не давала намёка на возможность чего-то подобного, и они просто болтали о кино и о непростой судьбе Уайльда — и Ойген вдруг понял, откуда знает название той тюрьмы, где теперь сидел Саймон. Но даже это не нарушило головокружительного очарования этого вечера.

Они дошли до стоянки, и Ролин остановилась возле салатового Форда Фиеста. Зелёная машина для похожей на мирт девушки… Порыв ветра растрепал на миг её волосы, тут же, впрочем, улёгшиеся на место — словно ветви в кроне дерева.

— Спасибо вам за чудесный вечер, — сказала она и… нет, не поцеловала, а протянула Ойгену руку, позволив, впрочем, ему поцеловать её снова.

Они попрощались, она села в машину — и уехала, мигнув ему на прощанье фарами и оставив Ойгена разгорячённым, счастливым и почти пьяным от того коктейля, что сейчас бурлил в его крови.

Домой Ойген вернулся затемно, и первым делом отправился в душ, а потом, расслабленный, долго сидел на кухне и медленно то ли пил чай, то ли изображал это, глядя в тёмное окно и вспоминая прошедший вечер. Ему совсем не хотелось спать, но и работать, впрочем, не хотелось тоже, и он сидел и мечтал, покуда не сообразил вдруг, что ему просто неоткуда взять радио.

Был приёмник в кафе, но он стоял в кабинете Уолша. И Ойген не был уверен, что Радио Мэджик вещает в сети. Значит, нужно купить себе портативный, решил он, это должно быть недорого.

Приёмник Ойген нашёл на следующий день в интернете, и даже успел за ним съездить до начала рабочего дня — и, едва приняв смену, отключил наушники от компьютера и настроил нужную частоту.

Какой же у неё завораживающий голос, думал он, слушая её слишком, на его взгляд, короткие реплики между музыкальными номерами, и разыскивая в интернете всё, что только мог, о женщине с экзотическим камерунским именем Ролин Дакао. У неё была чудесная фотография на сайте радиостанции, на которой она была снята в больших наушниках и лукаво улыбалась, глядя прямо в камеру, но информации там было совсем немного: родилась она в Лондоне, с детства любила музыку, училась в — он посмотрел — хороших школах… Кроме музыки, любила кино и птиц. Ещё там был список программ, что она вела и сейчас, и в прошлом, и отдельно отмечалась какая-то награда, название которой Ойгену ничего не сказало.

Больше на сайте о ней не было ничего — и в интернете Ойген смог отыскать лишь пару статей с репортажами о радиостанции, где даже нашёл Ролин на паре общих фотографий. Он уже собирался погуглить, что же это за награда такая, как услышал сквозь музыку:

— Кто-то влюби-и-ился! — и, сняв наушники, обернулся и увидел смеющуюся Энн, невесть как прокравшуюся к нему за спину.

— Я просто задумался! — возразил Ойген.

— Ага-а, — протянула она, насмешливо на него глядя. — Ты даже не увидел меня!

— Что странно, — заметил он, — потому что вообще-то я смотрел прямо перед собой. И видел всех, кто подходил к стойке. Серьёзно, как ты прошла?

— Присела, — засмеялась Энн. — Я просто увидела выражение твоего лица… и не смогла удержаться. Тебе так идёт эта мечтательность! А что ты слушаешь?

— Да просто музыкальное радио, — Ойген улыбнулся ей и, посмотрев на часы, спросил: — А ты что здесь вообще делаешь в девять вечера?

— Оттягиваю момент возвращения домой, — призналась Энн, и Ойген едва успел прикусить язык, чтобы не задать неуместный вопрос. И сказал вместо этого:

— Может быть, тогда я тебе помогу в этом? У меня есть пара вопросов… по коду. И если ты…

— Давай! — Энн откровенно обрадовалась и немедленно притащила себе стул.

1) Имя Ролин является формой мужского имени Роланд, а Роланд, как гласят легенды, являлся племянником Карла Великого.

Вернуться к тексту