Изгои (джен)

Ойген помнил открытую площадку, венчающую Азкабана, и ветер, ледяной пронизывающий ветер. И то, как ему тогда было холодно.

Сейчас же прохлада — а внутри Уандсворта в самом деле было прохладнее, чем снаружи — показалась ему благом. И всё же он нервничал, когда его внимательно осматривали, а затем и обыскивали — не то чтобы грубо, нет, но равнодушный профессионализм охраны ужасно его нервировал. Знают ли они, что он сидел, или нет? И если знают, могут ли отказать в свидании?

Сперва они проверяли его запись на посещение, затем удостоверение личности, а потом внимательно изучали бумаги, подтверждающие его адрес, и Ойген с каждой секундой всё сильней ощущал себя самозванцем. Словно бы тут была некая магия, раскрывающая истинную суть человека, что-то вроде «Водопада воров», и ему казалось, что его вот-вот разоблачат и хорошо, если просто отправят назад, за ворота. Но, может, и нет — может быть, ему сейчас предложат войти и… просто не выпустят. Оставят его здесь навсегда…

Бред!

Ойген тряхнул головой, отгоняя от себя наваждение.

— Рюкзак оставляйте здесь, — сказала ему полная женщина с усталым лицом породистого бульдога, указывая на специальный шкафчик, напоминающим камеру хранения на вокзале — он видел такие в кино — и Ойген немного приободрился, чувствуя будто перешёл на очередной уровень в игре, и даже начал смелее оглядываться.

Кажущиеся на первый взгляд обычными коридоры, выкрашенные светлой краской, оставляли тяжёлое давящее чувство, которое Ойген, подумав, назвал про себя полнейшим отсутствием презумпции хоть какого-нибудь доверия: здесь везде были замки и решётки на дверях, которые закрывались и запирались, стоило их миновать, и Ойген невольно задавался вопросом о том, насколько они крепки. Даже строгие белые форменные рубашки охраны почему-то выглядели здесь не нарядными, а пугающими, несмотря на то что сами охранники держались вполне корректно… но ни на миг не спускали глаз с посетителей — и, как Ойгену казалось, лично с него. И он сам с трудом мог отвести взгляд от длинных цепочек, свисающих с поясов охранников, почти физически ощущая, как те оживают и оборачиваются вокруг его шеи.

Он даже на миг ощутил что-то вроде удушья, и заставил себя отвлечься на других посетителей. Наверное, всё дело в запахе, решил Ойген. Здесь везде висел тяжёлый казённый запах, от которого невозможно было никуда деться, и который каждое мгновенье напоминал о том, где они все находятся.

Ему пришлось подождать немного — а потом их всех, ожидающих, повели на проверку… нет, ещё один обыск, который здесь корректно называли «досмотром». Ойгену пришлось оставить свой телефон и документы в другом, маленьком ящичке, получив ключ. Затем его обыскали — тщательно, хотя и на удивление вежливо.

Потом они все спустились по лестнице и, следуя за охранником, вышли во внутренний двор, и Ойген опять вспомнил Азкабан — хотя здесь всё было совсем, совершенно не так.

Они вошли в другое здание, и их обыскали снова, а потом ещё и обнюхали собаками. Когда Ойген читал о том, что так будет, и что собаки так ищут наркотики, он думал, что ему будет странно их видеть здесь — потому что он совершенно не мог представить себе в Азкабане собак, да и вообще животных. Любых. Однако в Уандсворте, этой маггловской странной тюрьме, собаки, как ни удивительно, выглядели очень уместно.

Наконец, они оказались в большой светлой комнате со скучным светло-розовыми стенами и обычными офисными столами и стульями, за которыми сидели тоже вполне, вроде бы, обычные люди. И… дети, чувствовавшие себя здесь, похоже, вполне свободно. Ему предложили сесть за один из столов — и Ойген послушно сел и приготовился ждать, незаметно разглядывая посетителей и раскрашенную изображениями животных загородку детского уголка.

Обычные люди… На первый взгляд, если бы не надетые на некоторых из них характерные красные жилеты, сложно было бы угадать, кто здесь заключённый, а кто пришёл его навестить, хотя Ойген был уверен, что и без всяких примет не ошибся бы. По взгляду, по осанке, по тому, как заключённые озирались на сидящего за центральным столом охранника и тех, кто стоял у закрытой двери…

Но всё же это отдавало какой-то чудаковатой сказкой. Ойген понимал, что так и должно быть, что у магглов давным-давно уже кормят вполне обычно, и давно не пытают в зловещих камерах пыток, обходясь, насколько он видел в кино, как и он сам когда-то одной лишь водой… Он знал, хорошо знал, маггловская тюрьма мало общего имела с волшебной — но видеть это воочию было так… дико!

И он вовсе не был уверен, что считает, что это правильно.

Ойгену не пришлось долго ждать — Саймона привели почти сразу, и Ойген невольно поднялся навстречу ему. Тот выглядел… нет, ничего ужасного, что рисовало Ойгену воображение, он не увидел, хотя тот и выглядел немного осунувшимся и непривычно смотрелся бритым. Правда, волосы у него уже несколько отросли, и Саймону уже даже было, что по привычке нервно ерошить.

— Привет! — они пожали друг другу руки и сели. Ойген смотрел на Саймона — и понимал, что не знает, о чём стоит его расспрашивать. Но ещё глупее было молчать, и он просто спросил: — Как ты?

— Ты знаешь, я готовился к худшему, — улыбнулся Саймон, и Ойген заметил на его левой скуле цветущий жёлто-зелёным синяк. — Нет, правда. Здесь вполне можно жить — если бы ещё не жара… я всё жду, что погода вспомнит о том, что здесь всё-таки Лондон, а не Анкара.

— Я тоже жду, — признался Ойген. — Хотя Рабастан обещал выиграть нам в офис на eBay вентилятор. Домой он уже один трофейный добыл… а тебе сюда его передать нельзя?

— Нет, — вздохнул Саймон. — На самом деле, ничего — это я так… ворчу. По крайней мере, у нас, в нашем крыле, нормальные душевые. Без них было бы тяжело.

— Ещё бы! — Ойген даже прикрыл глаза.

Душевые… В Азкабане у них была вода — им давали. Ведро… и они радовались тому, что она чистая. И чего бы они тогда ни отдали за простую возможность её согреть! Даже не для того, чтобы нормально вымыться — на это воды всё равно не хватило бы. Но хоть немного…

— А вообще мне повезло, — усмехнулся Саймон. — С камерой.

— Почему?

— Камера тесная, но зато у нас двухъярусная кровать. Это лучше, чем спать с кем-то рядом, — ответил Саймон. — Я просто забираюсь к себе наверх, и там почти что уединённо, и если под кроватью водятся монстры, то первым сожрут не меня… Ну и Али удобнее так совершать намаз.

— Твой сосед мусульманин? — Ойген сам не знал, что это может значить для Саймона. Намаз… Он представил, что делил бы с кем-нибудь камеру, кто пять раз в день молился бы, и подумал, что пусть бы тот даже жертвы кровавые приносил каждый из этих раз — Ойген бы всё равно был счастлив. Просто делить с кем-то камеру… не важно, с кем. Он бы согласился даже на Блэка с его безумным звериным воем…

— Это не так плохо, — кажется, Саймон неверно истолковал его вопрос. — Я мог бы оказаться в одной камере с наркоманом или каким-нибудь членом банды… я, знаешь, этого, на самом деле, боялся. Но он просто случайно… убил жену, — улыбка у Саймона вышла смущённой и виноватой, и не коснулась глаз.

— Ну, это ерунда, — улыбнулся Ойген в ответ, и они невесело рассмеялись.

— Он не очень хорошо говорит по-английски, и вообще немногословен. Нет, правда, это совсем неплохой вариант… ты знаешь, я никогда не думал, что на свете может быть что-то хуже летнего лагеря, в который родители как-то отправили нас с братом, — Саймон вновь улыбнулся.

Он очень старался держаться, и Ойген старательно делал вид, что Саймону это вполне удаётся, хотя на самом деле тот выглядел растерянным, и казался ему ужасно несчастным, так что Ойгену приходилось всё время твердить себе, что здесь нет дементоров, вокруг люди, и даже сокамерник был не слишком ужасен. Но Ойгену всё равно отчаянно хотелось просто взять и забрать Саймона отсюда прямо сейчас.

Но вместо этого они просто разговорились, и Саймон рассказал, что ему, помимо прочего, повезло попасть на работу, так что днём он занят, и даже — тут он улыбнулся — зарабатывает немного в швейной мастерской.

— Так что я каждый день что-то шью, — говорил он, — но не уверен до конца, что именно…

В Азкабане Ойген бы убил за простую возможность шить. Пусть даже рядом с дементорами. Вообще, делать хоть что-то вместо того, чтобы просто тихо сходить с ума… или громко. Как Белла, её кузен и некоторые другие.

Ойген точно знал, что, если бы у них там, в Азкабане, не было возможности перекрикиваться, он бы просто лишился рассудка. И, наверно, не он один… Даже бесконечные шахматные партии, которые растягивались на целые дни, не то что радовали его, но делали существование возможным. Чужие партии. Хотя к шахматам он был всегда равнодушен… И чужие истории, и даже вспыхивающие регулярно ссоры.

А ещё был Августус Руквуд, который занудно напоминал всем, что нужно есть. И желал всем приятного аппетита. Каждый день. Каждую трапезу… Единственный, кто умудрялся вести календарь… Не человек, а какие-то магические часы…

Не сойти с ума помогал даже несущий бред о какой-то восточной чуши Трэверс, иногда проваливающийся в себя на несколько дней. Злой Долохов, который заставлял их хоть что-то делать… Даже Гиббонс не казался Ойгену тогда отвратительным, не смотря на то, кем он был. Он был благодарен даже ненавидящему всех и вся Джагсону, грязно бранившему всех… И холод, холод, приходивший к ним всем…

Ойген даже ощутил его вновь — здесь, сейчас, в жаркой и душной комнате, и повёл плечами.

— Да нет, ты знаешь, на самом деле, это же очень полезное умение! — Саймон вновь понял это движенье по-своему. — И это намного лучше, чем просто торчать в камере.

— О, да, — так пылко согласился с ним Ойген, что Саймон спросил сочувственно: — А ты в тюрьме не работал?

— Я нет… по-разному было, — Ойген понятия не имел, работают ли заключённые в той тюрьме, где они с Рабастаном «сидели». Или имел, но забыл… не важно. В любом случае, сейчас точно было не время и не место для категоричных утверждений. — Но у меня была совсем другая статья, — сказал он, — и… вообще, всё было немного иначе. Я хорошо представляю, как это — просто сидеть в этом каменном мешке одному и пялиться в стену.

— Ты был в одиночке? — охнул Саймон, и Ойген прикусил язык. Нет, надо, всё-таки, разобраться, как он сидел, и раз и навсегда для себя закрыть этот вопрос. И, для начала, перечитать те бумаги, что им выдали при освобождении — вполне может быть, что там это указано, а он просто забыл. И непонятно, почему не додумался заглянуть сейчас.

— Ну, я не всегда себя вёл идеально, — нашёлся с ответом Ойген. Карцер. Он точно читал о карцерах — и наверняка за двадцать лет мог бы туда попасть. — Но это всё уже позади — и я рад, что тебе повезло с соседом. А вечером? Что ты делаешь, когда не работаешь?

— Ну, во-первых, мы там едим, в камере, — ответил Саймон. — И ты знаешь — я стараюсь теперь растянуть это как можно дольше. А ещё тут можно читать, но, — он вздохнул, — мне просто плохо уже без компьютера. Физически плохо… мне даже код снится, — признался он тихо.

— Тут никакая книга не поможет, — сочувственно сказал Ойген. В Азкабане Рабастан тринадцать лет грезил о красках. Даже просто угле.

— Нет, — Саймон покачал головой и попросил: — Когда выйду, давайте возьмём какой-нибудь сложный заказ?

И Ойген прочёл в его взгляде и голосе неуверенность, страх и надежду. И ответил легко и со всей теплотой и уверенностью, которую смог вложить:

— Непременно возьмём. Сам и выберешь. Под себя. А нам бы пока справиться с тем, что на нас навалилось. Как раз, наверное, разгребём… и, кстати, с тебя какой-нибудь иждивенец в горшке!

— Что? — переспросил Саймон.

— Ну, какое-нибудь растение, — засмеялся Ойген. — Мы завели традицию. Энн принесла… Бастет, как же его… хлорофитум и ещё фикус Бенджамина, Марк — тоже фикус, но другой, и я не помню названия, Джозеф — Дейва и Руфуса, а я…

— Он притащил своего кота в офис? — изумлённо перебил Саймон.

— Кактус! — воскликнул Ойген. — Дейв и Руфус — кактусы. Представляешь, он им дал имена!

— А ты чем отметился? — тоже засмеялся, наконец, Саймон.

— О, я добыл лимонное дерево! — с гордым видом ответил Ойген. — С настоящими живыми лимонами! Их пока там, правда, немного, но меня заверили, что зато оно крепкое и здоровое. Я хотел лаймовое, но лимонное красивее… а теперь я даже не знаю, был ли я прав. Может, ты обеспечишь нас лаймами? — предложил он и тут же добавил: — Ну, или ещё каким-то зелёным растением. Не важно, чем.

— Где вы их все разместили? — улыбаясь, спросил Саймон — и Ойген с удовольствием видел, что из его глаз ушла, наконец, тревога.

— Мы оккупировали подоконник соседней комнаты, — признался Ойген. — Временно! Так что там много места. И ты можешь пока подумать, чем ты его займёшь.

— Я подумаю, — кивнул Саймон. — Я не очень хорошо разбираюсь в комнатных растениях, но здесь в библиотеке наверняка найдётся какая-нибудь подходящая книга.

— Я и тут, похоже, нашёл для тебя занятие? — улыбнулся Ойген.

— Нашёл, — тоже улыбнулся, очень тепло, Саймон. — Это здорово, знаешь. И спасибо, что ты пришёл, — добавил он, поглядев на большие часы на стене.

— Что, пора уже? — удивился Ойген и, обернувшись, тоже поглядел на них. — Быстро как… можно, я снова приеду?

— Ты хочешь? — Саймон вдруг ужасно растрогался.

— Не могу же я бросить тебя одного в темницах Минас Моргула.

— Я вижу, ты дочитал, — на лице Саймона возникла хитрая улыбка.

— Хорошая книга, хотя у меня остались вопросы, которые мне просто не с кем теперь обсудить. — честно признался Ойген и глаза Саймона даже сверкнули в ответ:

— Тогда у тебя есть время осилить ещё и «Хоббита» — признаться, я его немного больше люблю. Наверное, я теперь знаю, как чувствовал себя Бильбо Бэггинс, попав в своё приключение.

— Значит я снова подам заявку, когда с твоими родителями договорюсь. Недели через две-три? — спросил Ойген.

Саймон сжал его руку:

— Спасибо тебе. Всем вам. Я…

— Ты тут осторожнее, — произнёс Ойген, глядя на направляющегося к ним охранника, и взглядом указал на фингал. И всё же спросил: — Откуда?

— Упал неудачно, — кривовато усмехнулся Саймон. — Ничего интересного. Ойген, — он тоже поглядел на охранника и спросил, почему-то немного понизив голос: — Могу я тебе позвонить, если что?

— В любое время, — тут же ответил Ойген, проглотив неуместное рвавшееся с языка «даже посреди ночи». Ночью в тюрьме двери должны запираться покрепче.

Они попрощались — и Ойген, уходя, подумал, что забыл даже купить Саймону сок или кофе. И пообещал себе, что в следующий раз начнёт непременно с этого.